Проблемы освободительной борьбы против Османской экспансии в литературе и публицистике славянских народов

(конец Х V -Х VI в.)

 

Вполне естественно, что в культуре славянских народов, подверг­шихся османскому нашествию, в их самосознании нашли отражение последствия опустошительного бедствия, какими не могли не вос­приниматься ликвидация самостоятельных государств, разрушение городов, гибель множества людей. Такова была первая непосред­ственная реакция. Именно она характерна для произведений Григория Цамблака(«Похвальное слово Евфимию Тырновскому», при­бавление к «Житию» Параскевы-Петки), Иоасафа Видинского, посе­тившего Тырнов в 1394 г. («Похвальное слово Филофее»), Владисла­ва Грамматика («О перенесении мощей Иоанна Рыльского»), как и для известий об аналогичных явлениях Сербской летописи (в изве­стиях второй половины XIV в.), рассказа монаха Исайи 1371 г., цикла сочинений (жития, похвалы, слова) о Косовской битве, в осо­бенности житие Стефана Лазаревича, написанное Константином Философом в 1431 г.,— все эти произведения преисполнены горькой боли об утраченном величии и свободе.

И болгарские и сербские писатели воспринимали происшедшую трагедию в полном соответствии со средневековыми провиденциа-листскими воззрениями. Вместе с тем — и это характерно прежде всего для сербских авторов — в этих произведениях прославлялся героизм тех, кто сражался против завоевателей, не устрашившись на­много превосходящих сил. Народ сохранял веру, что он способен на героизм, на сопротивление захватчикам.

Этот важный мотив нашел свое преломление в самых разнообраз­ных формах. В болгарской письменности XV—XVI вв. повествует­ся прежде всего о сопротивлении исламизации, лишавшей народ языка, традиций, связи с прошлым, надежды на самостоятельное будущее. Такова тема сочинений попа Пейо и Матфея Грамматика.

Поп Пейо создал цикл произведений, посвященный Георгию Но­вому, пострадавшему от османских властей в Софии 11 февраля 1515 г. за отказ перейти в ислам ¹. Сам Пейо был не только современ­ником, но даже участником описываемых событий. Для Пейо подвиг Георгия — это образец лучшего подражания христианским муче­никам. Пейо прославляет Георгия, а вместе с тем и борьбу за сохра­нение болгарской народности. Все его многочисленные изобличения — это прежде всего осуждение насилия, протест против осман­ского режима в Болгарии и вообще на Балканах.

Особенно лирична, приподнято-эмоциональна составленная попом Пейо служба «Георгию Новому». Основные идем службы те же, что и жития. Ее более доступная для простых людей форма сделала ее известной широким кругам южных славян (она известна и в сербских списках).

Произведения попа Пейо оказали заметное влияние на Мат­фея Грамматика, произведения которого (также житие и служба) относятся ко второй половине XVI в. Они посвящены Николаю Новому, забитому османами камнями в Софии в 1555 г.² Николай отказался изменить своей вере и народу. Николай любит свою родину, любит Софию, и Матфей Грамматик дает описание Софии, не скры­вая своего восторга перед «дивным, прекрасным городом», прослав­ленным в истории.

Судьба сербского народа, подвергшегося османской экспансии, нашла живейший отклик в сербской литературе. Как известно, Сербия дольше Болгарии более чем на полстолетия сохраняла, хотя и в территориально ограниченных пределах и на условиях вассаль­ной подчиненности, свою независимость. Эти особенности сербо-османских отношений наложили свой отпечаток и на «турецкую тему» в сербской литературе и общественной мысли конца XV—XVI в. Особенно четко они прослеживаются в памятниках сербского эпоса ³. В нем обособленную группу составляют песни, в которых прослав­ляется королевич Марко, сын Вукашина. Он самоотверженно борет­ся с врагами «царя Сулеймана», хотя и осуждает своеволие и деспо­тизм местных османских властей. Наряду с этими песнями в XV— XVI вв. возникает цикл произведений народного сербского творче­ства ярко выраженной антиосманской направленности. Эта настроен­ность неизменно сочетается с провенгерскими симпатиями, с про­славлением таких сербских героев, как Якшичи, и воспеванием вен­герских полководцев, например Янкула (Яноша Хуньяди) и др. В XVI в. продолжает развиваться и Косовский цикл сербского эпоса.

Из жанров сербской письменной литературы XVI в. наиболее ощутимо тема османской экспансии нашла отражение в сербских лето­писях и хронографах. По сравнению с русскими летописями их известия выглядят чрезвычайно краткими, подчас это просто скуд­ные заметки хрониста. Тем не менее они могут служить свидетель­ством того, как сербское общество реагировало на происходящие события, чему уделяло особое внимание ⁴. Типичными для сербских летописей являются сообщения такого характера: «1503 г. Браше аничаре по вьсехь земляхь, и тогда бысть и прикладно» (2-я белград­ская летопись, список XVI в.). Эта запись отражает нечто постоян­ное, установившееся под османским игом.

Сербские летописи аккуратно фиксируют все походы султанов, уделяя особое внимание походам на христианские, и прежде всего сопредельные с Сербией, народы. Подавляющее большинство лето­писей XVI в. в своих оценках вполне солидаризируется со второй, провенгерской группой сербских исторических песен. Едва ли можно сомневаться поэтому, что основная часть сербских летописей сложи­лась в эпоху Бранковичей. Вот почему такие сербские летописи, как Руваричева II и Белопольская, с большим вниманием следят за вен-геро-османскими отношениями, а чуть ли не все сербские летописцы живо откликнулись на битву при Мохаче (1526). Дальнейшие завое­вания османов в Венгрии вызывают острую тревогу у сербских лето­писцев. Так, захват Сигетвара (1566) потряс составлявшего Цетинский кодекс летописца. Отдавая должное султану как «строителю воинства», летописец называет его «зверолютым», «вторым Артак­серксом». В сербских летописях отмечены также и другие завоева­тельные акции османов на Балканах и вне их.

С особой радостью летописец отмечал неудачи завоевателей. Та­ковы известия о нападениях на Албанию и Кипр в 1570 г., когда ле­тописец восклицает: «Не успеше ничто же!». Особенно подробно почти во всех летописях говорится о захвате османами Белграда (1521).

Столь развитые в предыдущие столетия агиографический и гим-нографический жанры в сербской литературе XVI в. явно затухают. Последние произведения в этом жанре относятся к рубежу XV и XVI вв. и связаны со Сремом и монастырем Крушедол. Это жития и службы канонизированным правителям из рода Бранковичей. Та­кова «Служба святому и праведному деспоту Стефану Новому», на­писанная между 1486 и 1491 гг. В ней доминирует мысль о том, что внутренние распри не уступают по своим последствиям османским опустошениям ⁵.

Особенно богато фактическим материалом, живо передающим сербо-османские отношения, написанное в начале XVI в. житие ар­хиепископа Максима (Георгия Бранковича), сына деспота Стефана. Житие это скорее напоминает историческую хронику с элементами светской повести и чуть ли не рыцарского романа. Главным достоин­ством человека автор жития считает мужество, проявленное в борьбе с османами ⁶.

Начало XVI в. для Хорватии и Далмации, как и для Венгрии, было временем особо напряженной борьбы с османской экспансией. С каждым годом ситуация становилась все более угрожающей. Фоль­клор этого времени насыщен героическими сюжетами. Особенно по­пулярным героем народного творчества был бан Бериславич, сло­живший свою голову в бою с османами ⁷.

В хорватской литературе отклики на османскую опасность на­ходим еще в середине XV в. в стихотворении Юрая Шижгорича «Элегия на опустошения Шибеника», написанном по-латыни. О стра­дании от «басурманских рук» писал знаменитый своими морализаторскими трактатами Марио Марулич (1450—1524) в «Молитве против турок» ⁸. Под таким же названием и явно под влиянием Марулича опубликовал свое антиосманское сочинение и младший совре­менник и последователь Марулича Фран Транквил (1490—1571), предупреждавший все европейские страны, «даже британцев и край предельный», о неминуемой опасности. В 1518 г. на имперском съезде в Аугсбурге, выступая в качестве посла хорвато-далматинского бана, он говорил о том же ⁹.

Хорватские публицисты настойчиво проводили идею о всеевропейской опасности, пользуясь любым удобным случаем. Так, в 1530 г. хорват граф Бук Франколан снова обратился к императору, продолжая развивать идеи Транквила. В самых трагических тонах описывал он действия османов на Балканах, предупреждая, что то же ожидает и всю Европу ¹⁰.

Призывы хорватских публицистов звучали тем убедительнее, что многие из них были живыми свидетелями того, о чем писали. Так, Транквил сам побывал в Стамбуле. Долгое время в османском плену был и другой широко известный в Европе хорватский писатель и публицист Бартоломей Джурджевич, или Георгиевич (1506—1566) ¹¹. Он воевал в турецких войсках и посетил различные области Осман­ской империи. Поэтому его трактаты об османах, их обычаях, рели­гии, государственном устройстве ценились как достовернейшая ин­формация. Эти сочинения печатались с 1544 г. в Антверпене, Риме, Вене, Базеле, Париже, Праге, Кракове. Джурджевич писал и об угнетенных османами народах. Таков его трактат «О скорбной участи как пленников, так и христиан, живущих под турецкой властью» (1544).

Большой интерес вызывали сочинения хорватов — непосред­ственных участников битв с османами. К их числу относится книга канцлера венгеро-хорватского королевства Степана Бродарича (ок. 1480—1539), участника битвы под Мохачем, описавшего ее в книге «О столкновении с турками под Мохачем». Внутренние раздоры, свое­волие магнатов — вот, по мнению Бродарича, причины постигшего королевство несчастья ¹². Популярен был и другой хорватский автор, прославлявший борьбу с османами, Брно Карнарутич (1520—1573), многие годы сражавшийся на стороне Венеции с турками. Большой драматической выразительностью отличалась его поэма «Взятие Сигета» (1584)¹³.

Особое место среди южнославянских земель в XVI в. занимала Дубровницкая республика. Дубровник так и не был завоеван осма­нами, хотя и попал в вассальную зависимость от них. Он даже из­влекал немалые выгоды из торговли на землях Османской империи. XVI век в Дубровнике — это бурный расцвет культуры, разви­вавшейся на гуманистических ренессансных основах ¹⁴. В дубровницкой литературе и публицистике османская тема находит отраже­ние в творчестве знаменитого поэта первой половины XVI в. Мав-ро Ветрановича (1482—1576), прежде всего в его сатирах. В них Ветранович упрекает Венецию в эгоизме и полном равнодушии к уг­нетенным османами народам¹⁵.

Проблемами современности интересовались и ученые-гуманисты Дубровника. Историк Церва-Туберон (ум. 1526) написал трактат «Происхождение турок». Стараясь объяснить причины успехов осма­нов, он отмечал многое положительное в Османской империи, в ча­стности в магометанстве. Вместе с тем Туберон воспел героизм на­родов, сопротивлявшихся османским завоевателям, прославлял мужество сербов, сражавшихся на Косовом поле (во многом эта часть его труда была навеяна сербским историческим эпосом). Труды Туберона не увидели свет при его жизни и были напечатаны лишь в 90-е годы XVI в., когда в связи с австро-турецкой войной османский вопрос приобрел особую остроту. Изданием их занялся дубровницкий ученый Франческо Сердонати (1537—1615), сам живо интересо­вавшийся этой проблематикой и написавший труд «Обычаи турок и как следует с турками воевать» ¹⁶.

В русской публицистике и общественной мысли османская экспан­сия, несмотря на территориальную отдаленность России от проис­ходивших событий, нашла отражение очень быстро. Теснейшие исторические, культурные, церковные, а с южными славянами — и языковые контакты связывали Россию с балканскими народами. События, происходившие на Балканах, воспринимались в России с величайшим сочувствием и состраданием.

В грамоте митрополита Ионы 1454 г. Дмитрию Греку сообщается о падении Константинополя от «безбожных турок» ¹⁷. Вскоре записи об этом событии, как и о других этапах османского завоевания на Балканах, появляются в русских летописях (московских, новгород­ских, тверской и др.). Еще до 1468 г. возник древнерусский перевод «Рыдания Иоанна Евгеника», где оплакивалось падение Византийскои столицы ¹⁸.

Столь же горестно звучит и замечание одного из безымянных современников трагических событий о гибели не только Византии, но и других государств, покоренных османами, на страницах Воскре­сенской летописи под 1480 г.¹⁹ В словах летописца слышится упрек в том, что народы не проявили мужества в сопротивлении врагу. Воспринимать и понимать эти слова надо в контексте летописи. Ведь 1480 год — это год стояния на Угре, когда на Руси широко звучал призыв проявить стойкость в борьбе с врагом.

Все приведенные выше памятники были, однако, лишь отдель­ными откликами либо переводами.

К концу XV в. в России создается значительное сочинение на тему о падении Кинетантинополя, которое в следующем столетии об­растает другими сочинениями о Царьграде, образуя целый цикл па­мятников, посвященных Второму Риму. Мы имеем в виду повесть Нестора Искандера ²⁰. Споры об ее авторе не прекращаются до сих пор: был ли им обращенный в магометанство русский или эта повесть написана в России, а послесловие к ней, которое позволяет сделать первое предположение, добавлено для придачи повести большей цен­ности. Наиболее вероятной представляется точка зрения М. Н. Спе­ранского, что подлинные записи очевидца событий попали в руки московского книжника, который на их основе и создал повесть, осо­бенности которой характерны для русских исторических повестей XV-XVI вв.²¹

Воздействие повести Нестора Искандера на читателя достигается прежде всего яркостью и подробностью изложения событий. В то же время использование автором повести столь знакомых читателям того времени сочинений пророка Даниила, Мефодия Патарского (особенно популярного в ХV в.) и Льва Премудрого, отрывками из ко­торых завершается сочинение, создавало впечатление, что описы­ваемые в нем события знаменовали особый, исключительный по зна­чению рубеж мировой истории. В повести имеется характерное за­вершение, как бы пророчество: «Руссии же род... измаилита победят и седмахолмаго приимут с преждезаконными сего...» Если эти слова и являются добавлением к основному авторскому тексту повести (они есть и в самых ранних ее списках начала XVI в.), то это не ме­няет сути дела.

Повесть стала ядром целого комплекса сочинений о Царьграде. Состав таких сборников не всегда был устойчив. Наиболее часто с «Повестью о взятии Царьграда» соединялось «Сказание о его начале и построении», в котором также содержались пророчества и предречения о его судьбе. Тем самым еще более подчеркивалась идея, выраженная в повести. Существовали и такие сборники, в которых названные сочинения дополнялись «сказанием о царях турецких», содержащим рассказы о жизни турецких султанов. Это сказание было включено и в «Степенную книгу царского родословия».

Одновременно или вскоре после возникновения указанного ком­плекса сочинений в официальных кругах России создается «Плач о падении Царьграда», дошедший до нас в виде 208-й (последней) главы Хронографа 1512 г. Падение столицы Византии традиционно рассматривается в нем как наказание за грехи. Но вместе с тем ут­верждается мысль, что царства могут гибнуть, но могут и возрож­даться, меняя свое место ²². Эту мысль несколько позже развил ста­рец Филофей в своем послании к Мисюрю Мунехину. Он считал, что Русское царство — не просто растущее и преуспевающее, оно яв­ляется наследником всех православных царств ²³.

В русской официальной публицистике утверждалась мысль о том, что Россия является естественным покровителем и защитником пра­вославных народов, оказавшихся под османским игом. Представи­тели этих народов обращались к России с призывами о помощи. По­казательно обращение Максима Грека к Василию III по случаю завершения перевода Толковой Псалтыри (что и было поводом для приезда знаменитого ученого в Москву) ²⁴.

Оставшись, хотя и не добровольно, в России, Максим Грек в сво­ем публицистическом творчестве выразил насущные проблемы, за­нимавшие русское общество в первой половине XVI в. Он оказался втянутым в ожесточеннейшую общественно-политическую борьбу, жертвой которой и оказался. На судебных процессах 1525 и 1531 гг. его обвиняли среди прочего в шпионаже в пользу Порты. Новейшие изыскания, и в особенности находка Сибирского списка следствен­ного дела, показали всю голословность этих обвинений ²⁵. Для нас существенно, что османская тема фигурировала в это время во внут­ренней жизни России.

С большой силой сочувствие к славянским народам, оказавшим­ся данниками султана, прозвучало в творчестве выдающегося рус­ского публициста второй половины XVI в. Ивана Пересветова ²⁶.

Для сочинений Пересветова характерно противоречивое отношение к Османской империи. С одной стороны, он говорит о турках как о глумителях и поработителях. Пересветов знает и понимает, что греки и сербы уповают на то, что освобождение придет от Руси, и он явно сочувствует этим единоверным народам.

Пересветов, как и другие русские писатели, со скорбью вспоми­нает о падении Царьграда, хотя вовсе не склонен объяснять это со­бытие наказанием за грехи. Положив в основу своего сочинения о Царьграде повесть Нестора Искандера, Иван Пересветов по-своему осмысливает излагаемые им события. Главную причину падения Царьграда он видел в ослаблении власти императора и измене его вельмож. Подобного рода воззрения более чем соответствовали про­грамме действий Ивана Грозного. Только в этом ключе мы сможем понять и другую сторону отношения Пересветова к Турции.

Здесь имеется в виду, что нигде в русской публицистике мы не найдем столько восхищений Османской державой, восторгов ее уст­ройством, обычаями и порядками, как в «Большой челобитной», «Сказании о Магмет-султане» и «Сказании о книгах греческих» Ива­на Пересветова. Особенно Пересветов выделял правление и рефор­мы Мехмеда II, т. е. как раз завоевателя Константинополя. По мнению Пересветова, этот султан «великую правду во царство свое ввел». И с тех пор в Османской империи, как утверждал русский публи­цист, стал царить идеальный и образцовый порядок.

Достоинства этого порядка заключались прежде всего в том, что посты в системе управления люди занимали не по происхождению, а по своим заслугам. «Кто мне верно служит и отважно сражается против врага, тот и будет у меня лучшим»,— якобы провозгласил Мехмед II, положив этот принцип в основу системы османского прав­ления. Мехмед II провел, по словам Пересветова, целую систему ре­форм в государстве и войске. Им была учреждена система кормления наместников по областям, проведена судебная реформа. Особенно султан заботился о «воинниках», видя в них основу силы государства. Личная охрана (40 тыс. янычар, «гораздых челцов») была предметом особого попечения султана. Все эти действия Мехмеда II, как и его преемников, сопровождались «грозою мудрою» и проводились с бес­пощадной твердостью.

Обрисованные Пересветовым реформы Мехмеда II далеки от исто­рической действительности Турции XV в. и реальных действий этого султана. Но зато они вполне соответствовали той программе реформ, которая назревала в России в середине XVI в. и была реализована правительством Ивана Грозного. Приписывание же таких реформ султану, как и воспевание идеального правления по османскому об­разцу, являлись чисто публицистическим приемом. И все же то об­стоятельство, что именно Турция избирается Пересветовым в каче­стве образца, могло иметь место только в обстановке стабилизации отношений между государствами. Такая ситуация действительно име­ла место в системе международных отношений в середине XVI в. Поэтому не случайно в сочинениях Пересветова мы нигде не найдем призывов к войне с Портой или обращений к Ивану IV в какой бы то ни было форме вмешаться в отношения османов, греков и южных славян ²⁷.

В Польше XVI в. османский вопрос являлся одним из насущных внешнеполитических вопросов, и это не могло не найти живейшего отклика в ее публицистике, общественной мысли, исторической лите­ратуре. Постоянная, непосредственная угроза со стороны Османской империи существовала в течение всего столетия. Уже к концу XV в. значительно усилившееся Польско-литовское государство начинает претендовать на роль форпоста, защищающего «христианский мир» от османской угрозы. В памяти народа остался неудачно кончивший­ся героический поход Владислава Варненчика на Балканы. Имена поляков — участников походов Венгрии против османов были уве­ковечены в 1431 г. в знаменитой эпитафии королевского нотария Ада­ма Свинки. Большое внимание Османской империи стали уделять польские историки XV в., такие, как Ян Длугош.

Матвей Меховский — замечательный польский ученый эпохи Возрождения, исторические труды которого относятся уже к началу XVI в. (первое издание его хроники вышло в 1519 г.). В его сочинениях есть описания столкновений поляков с османами. Меховский создал специальный очерк, посвященный истории Турции, включив его в состав своего «Трактата о двух Сарматиях» (вышел в 1517 г.). Очерк этот краток и содержит только фактическую канву истории османов и их завоеваний ²⁸.

Сходен с ним по характеру и раздел «О султанах и обычаях ту­рок» в «Хронике всего света» Мартина Бельского (Краков, 1551; переработанные издания 1551, 1553, 1564 гг.). В третьем издании Бельский обогатил «Хронику» включением в нее «Повести о Скандербеге». Для написания своей повести он использовал известную кни­гу итальянца Марина Бартелия «История жизни и деяний Скандер-бега» (первое издание ок. 1510 г. Рим, множество переизданий в течение XVI в. в различных странах Западной Европы). Бельский дополнил его сведения сочинениями других западных авторов, а также материалами какой-то неизвестной нам «венгерской хроники». Воз­можно, он использовал также так называемую южнославянскую По­весть о Скандербеге, восходящую, в свою очередь, к книге Бартелия. Уже в 70-е годы третье издание сочинения Бельского было переве­дено на русский язык и с тех пор, особенно в XVII в., получило рас­пространение в России под названием «Повесть о Скандербеге княжати албанском. Возложено с полския хроники на руское с Мартинова писма Белскаго» ²⁹.

Острый, ярко публицистический характер имеет книга другого знаменитого польского историка второй половины XVI в. Мацея Стрыйковского «О вольности Короны польской и Великого княже­ства Литовского и о тяжелой неволе других королевств под тиранским турецким ярмом, о мятеже нынешнего турецкого султана Амурата и всех королей оттоманского дома краткое, но полезное рассуж­дение» (Краков, 1575). Свою книгу Стрыйковский написал после боль­шого путешествия в составе польского посольства в Стамбул. По дороге на Балканах он осматривал древние стены, надгробные памятники, места сражений, слушал сербские исторические песни и предания, в Стамбуле читал турецкую хронику, трудился над составле­нием карт Османской империи. В результате им была создана книга, весьма ценная по содержащемуся в ней материалу, проникнутая го­рячим сочувствием к угнетенным славянским народам. Книга Стрыйковского полна горьких упреков в адрес соседних с Турцией госу­дарств, которые остались глухими к стонам угнетенных. Он сетует на отсутствие единодушия в позиции свободных стран.

Эти же мысли Стрыйковский проводил и в своей знаменитой «Хро­нике Польской, Литовской, Жмудской и всей Руси» (1582), хотя в ней хрониста занимали по преимуществу другие вопросы ³⁰.

Если в польской исторической литературе турецкая тема затра­гивалась чаще всего (за иключением Стрыйковского) в рамках общей или отечественной истории, то одновременно с этим в польской обще­ственной мысли существовали и произведения, специально посвя­щенные османской опасности и ее предотвращению. Ярким примером такого сочинения может служить труд Константина Михайловича из Островицы, известный под заглавием «Записки янычара» ³¹ (ру­беж XV—XVI вв.). Его автор был по происхождению серб, уча­ствовавший на стороне османов во вспомогательных сербских вой­сках при взятии Константинополя, через два года взятый в янычары. В конце концов он оказался в султанской артиллерии, участвовал в многочисленных походах османских войск от Трапезунда до Бос­нии, а затем за свои заслуги был поставлен во главе турецкого гар­низона в боснийском городе Звечай. В 1463 г. после длительного сопротивления он сдал его венграм. В Венгрии, однако, Константин не ужился и, судя по всему, оказался в Польско-литовском государ­стве, видимо, в Великом княжестве Литовском, население которого поддерживало традиционные культурные связи с Сербией. Есть сведения, что первоначально записки были написаны кириллицей, родной для Константина, что вполне соответствует и предположению о его окончательном местожительстве.

Распространение свое записки получили главным образом на польском языке, известно несколько списков на чешском языке. Именно они и были положены в основу первого издания памятника, вышедшего в Литомышле в 1569 г. в составе сборника, содержав­шего и другие материалы об османах.

По своему жанру и составу «Записки янычара» сложны и необыч­ны. Это историческая хроника и записка о состоянии и устройстве Османского государства, это одновременно памфлет и пламенный призыв. В исторической части труда Константин сосредоточивает внимание на событиях, происходивших в Турции и Сербии, причем сведения его основаны почти всегда на устных преданиях, памятни­ках фольклора, воспоминаниях. И если «Записки» дают мало нового с фактической стороны, а нередко и просто неточны, то они весьма ценны как источник, из которого мы узнаем о преломлении тех или иных событий в народной памяти. Особенно это относится к периоду османского завоевания Балканского полуострова, чему Константин уделил преимущественное внимание.

Страницы «Записок янычара» пронизаны горькими упреками к тем, кто забыл о святом долге помощи угнетенным османами народам. Венгерский король, по мнению Константина, большинство средств тратит на войну с христианами, а не мусульманами. Император («Римский король») пирует с рыцарями в своих землях, и турки не боятся его. Бесстрастное спокойствие сохраняет и папа в Риме. По мнению Константина, только польский король способен возглавить борьбу христианского мира с османами ³².

Свое сочинение Константин рассматривал как своеобразный ме­морандум и вместе с тем как пособие для участников предстоящего крестового похода. Их он призывает знать османов, но не бояться, не преувеличивать османского могущества. Отсюда столь деталь­ное описание турецкой армии и артиллерии, административного устройства, финансовой системы, верований и обычаев. Все это основано на великолепных личных знаниях автора. Очень часто Константин дает прямые советы, как вести войну с османами (задерживать пехоту в поле, удерживать города), какое лучше выби­рать оружие и т. д. Не случайно «Записки янычара» в XVI—XVII вв. охотно переписывались, комментировались и дополнялись анало­гичными материалами. Из них делали выписки как из ценного справочника.

И все же настоящим основоположником «турецкой» темы в поль­ской публицистике и общественной мысли конца XV—XVI в. при­нято считать ученого и публициста, академика Филиппа Буонакорси-Каллимаха (1437—1496) ³³. Будучи замешанным в заговоре про­тив папы, Каллимах бежал в Турцию, а оттуда в Польшу. Здесь он был любезно принят Казимиром IV, стал воспитателем наслед­ника престола Яна Ольбрахта. Неоднократно ему поручались ответственнейшие дипломатические миссии. Во время одной из них в 1490 г. он произнес папе Иннокентию VIII от лица польского короля программную речь по османскому вопросу. В переработан­ном виде она была издана в Италии через два года, а в Кракове — в 1523 г. В этой речи Каллимах (и в этом он перекликается с авто­ром «Записок янычара») предупреждает об опасности преувеличения силы османов. Причины их побед, по мнению ученого, не в их силе, а в хитрости и главным образом в тех неблагоприятных обстоятель­ствах, в которых находились государства, подвергшиеся нападению османов. Вот почему, по мнению Каллимаха, нет необходимости ждать объединения всего христианского мира для борьбы с османа­ми. Достаточно объединения тех сил, которые быстрее могут выйти на поле брани. Возглавить же эти силы Каллимах считал достойной только Польшу, местоположение которой наиболее отвечало стра­тегическим условиям антиосманской коалиции.

В биографии короля Владислава (издана только в 1592 г. под заглавием «О деяниях Владислава, короля Польши и Венгрии») Каллимах наглядно показывает, в чем заключались ошибки в борь­бе с османами (Владислав потерпел поражение под Варной). Вместе с тем эта биография полна прославления Владислава как героя борьбы с османской угрозой.

Каллимах был убежден, что со своей «священной миссией» Поль­ское королевство справится, только укрепив себя, положив конец как своеволию светских феодалов, так и вмешательству пап в госу­дарственные дела Польши. Эти идеи нашли свое отражение в зна­менитых «Советах Каллимаха», написанных в духе идей Макиавелли.

Каллимах слыл в Европе за особо осведомленного специалиста по восточным вопросам, особенно по османскому. В самой Польше его труды во многом дали толчок широкому интересу к османской проблематике.

Успехи османов в Венгрии, и в особенности взятие ими Буды, (1525) вызвали целую серию выступлений в польской литературе. Поэт Ян Дантшнек откликнулся на эти события поэмой «О бедст­виях нашего времени» (издана в 1529 г.), где он призывал христиан­ский мир к стойкости в борьбе против османов и возлагал все надеж­ды в этом на Ягеллонов. Клеменс Яницкий (1516—1543) в первой из своих «Тристий» (изданы в 1542 г.), используя форму плача, горестно обращался к Дунаю, взывал о мщении к королю Матьяшу Корзину ³⁴.

Проникла тема сострадания к венграм и в польскую музыку. От того времени до нас дошла песня «Кантилена», в которой оплаки­валась горькая судьба венгерской земли, покоренной османами ³⁵.

В 40-е годы XVI в., когда усилилась угроза вторжения и в Польше один за другим были организованы походы против осма­нов, появились новые публицистические выступления, посвященные османской теме. Не все они равноценны. Если в сочинениях Я. Пшилуского (ум. в 1554 г.) и Я. Любельчика больше эмоций и лозунгов, бахвальства и недооценки османской силы, то в произведениях С. Ожеховского (1513—1566), К. Варшевицкого (1543—1603), Д. Кшиштофа и В. Папроцкого (1543—1614) при всей их взволно­ванности налицо конкретный анализ ситуации, стремление понять истоки происходящих событий и конкретные пути разрешения стоящих задач³⁶. Для всех названных авторов характерно осозна­ние единства с угнетенными османами народами, чувства долга перед ними. Именно в это время в Польше получает распространение сарматская теория, согласно которой предками как поляков, так и всех других славян был один народ — сарматы. Идеями славян­ской солидарности пронизаны «Книги выступлений Польской земли против турок» (Краков, 1543), в особенности книга «Верноподдан­ный». Эти идеи звучали в прославленных «Турциках» К. Варше­вицкого, содержащих 14 «турецких речей» (Краков, 1595), предна­значенных для сейма 1596 г. С горечью Варшевицкий констатирует, что османы используют против славян детей славян, туркизирован-ных и обученных в школах янычар. Столь острое чувство славян­ского единства характерно именно для польской литературы XVI в. Варшевицкий требовал без промедления начать войну против Пор­ты (особенно в поэме-хронике «Венеция» 1575 г. и прозаическом сочинении «Парадокс» 1601 г., посвященном истории османских завоеваний). Такой же призыв к войне и упрек в бездействии и равнодушии поляков к другим угнетенным славянам содержится в сочинении В. Папроцкого «Призыв против язычников ко всем христианским народам» (1595). Интересно, что в качестве примера борьбы с «язычниками» Папроцкий выставляет действия русских против Крымской орды. У них, по его мнению, могут и должны учиться поляки.

Такими же примерами героического прошлого хотел побудить к мужественной борьбе с османами и Крымской ордой и великий поэт польского Возрождения Ян Кохановский (1530—1584). Осо­бенно он призывал не забывать битву при Варне, память о которой должна объединить всех славян. А единство их — это то, в чем, по мнению поэта, они прежде всего нуждаются ³⁷.

Эти мысли поддерживал Д. Кшиштоф, хорошо знавший Осман­скую империю (он был там в плену). В своей «Лиге послов» (1596) он иносказательно говорит, что Порту могут победить только Поль­ша в союзе с Россией, приписывая эти слова завещанию султана Сулеймана Великолепного.

Этот пассаж в «Лиге послов» далеко не случаен. В польской публицистике второй половины XVI в. широко обсуждался вопрос о возможных союзниках Польши в предстоящей войне с Портой. Идея о совместных действиях России и Польши против Османской империи особенно часто возникала в периоды междуцарствия (1572— 1573, 1574—1576 и 1587), когда выдвигалась русская кандидатура на престол Речи Посполитой³⁸. Особенно развернуто эти проблемы дебатировались в 1573 г., когда Европа была окрылена победой при Лепанто (1571). В это время вышло несколько брошюр на тему об избрании русского царя, что рассматривалось как гарантия победы над османами. Таковы анонимные памфлеты «Мнение об избрании нового короля» и «Суждение об избрании нового короля из князей московитов»³⁹. Особый интерес представляет сочинение П. Мычельского «Предостережение с указанием невыгодности из­брания государя из своей среды». П. Мычельский вслед за В. Папроцким считает, что только русский царь способен победить осма­нов, и при этом ссылается на умение русских вести борьбу с Казан­ским и Крымским ханствами и особенно на созданную в России разветвленную систему обороны от них.

Особое обилие брошюр, посвященных Османской империи, от­носится к самому концу XVI в. Несомненно, это было связано с выдвинутым папой Климентом VIII и императором Рудольфом II проектом совместной борьбы европейцев с османской угрозой, реа­лизованным, как известно, лишь частично.

События, происходившие на Балканском полуострове, нашли отражение и в публицистике Чехии. В Чехии, как и во всех стра­нах Центральной Европы, видели и понимали османскую опасность, но Чехия не испытывала нападений турок, хотя на границах Мора­вии после взятия Буды османами и возникла угроза их вторжения. В 1444 г. в Чехии распространяется песня о Варненской битве — «Песнь о короле Владиславе» ⁴⁰. В ней король, обращаясь к совре­менникам, призывает помнить, что защита от османов — дело чести каждого христианина.

Одним из первых откликов на османское нашествие было сочи­нение гуманиста-чашника Шимона из Сланого «Об истории коро­левства Богемии» (1461), в котором он призывал христианские народы объединиться против османской угрозы. Ему вторил Ян из Рабштейна, который в «Диалоге» (1469) говорил об османах как об опасных врагах всего славянства. К активному участию в борь­бе с османской агрессией призывал чехов Тума Пржелоучский в «Повести о происхождении братской общины и о плохих людях» (1502) ⁴¹.

В Чехии в XVI в. продолжали петь песни об османском нашест­вии и его постоянной угрозе. В песнях оплакивался король Людо­вик Ягеллон, возглавивший чешско-венгерское войско под Мохачем (1526) и погибший в битве ⁴².

В XVI в., когда Чехия оказывается связанной с Венгрией лич­ной унией, а затем становится частью империи Габсбургов, чехи в объединенных войсках часто сражаются с турками. В этих усло­виях интерес к османской проблеме резко возрастает⁴³. Прага становится посредником в передаче известий об османах на запад. Информация шла в Прагу из Стамбула, Венеции, Испании, Львова и других мест. В 90-е годы XVI в. новости о взаимоотношениях с османами стали систематически печатать, только о военных дейст­виях в Венгрии за эти годы было опубликовано свыше 100 известий на чешском и немецком языках. Это значительно превосходило всю печатную периодику на данную тему любого европейского центра ⁴⁴.

С призывом вступить в борьбу