Османская империя, Крым и страны Восточной и Центральной Европы в первой четверти XVI В.

 

Трудности международного положения польско-литовского го­сударства в конце XV — начале XVI в. определялись не только неудачным исходом его конфликта с Турцией, Крымом и Молдавией в 1497 г., но и важными переменами в тогдашней политической жизни Европы в целом.

Дело в том, что на рубеже XV — XVI вв. рядом с обширными децентрализованными государственными образованиями «универса­листского» типа, освященными средневековыми традициями и санк­циями Римской курии, стали набирать силу государства централизовашше, формировавшиеся либо на «национальной», либо на «многонациональной» основе (в последнем случае часто с сохране­нием ведущего «национального ядра»). Если политическое развитие Франции, Испании, Англии, Московской Руси происходило в рам­ках формирования «национальных» государств с той или иной их централизацией, то историческая жизнь Германской империи, а также династического объединения Ягеллонов в этих новых усло­виях, хотя и была ознаменована отказом от ряда изживавших себя средневековых традиций, от слепого послушания- Римской курии, все же во многом еще сохраняла элементы децентрализации, «полицентризма», острых противоречий между автономными полити­ческими организмами, входившими в состав этих государственных образований ¹.

Весьма характерно, что присущие этим двум государственным системам стремления к приобретению новых территорий, в частно­сти параллельные планы императора Максимилиана и Ягеллонов закрепить за собой короны Чехии и Венгрии, на рубеже XV—XVI вв. привели к резкому обострению их отношений друг с другом ².

В этих условиях идея польско-чешско-венгерской унии под эги­дой Ягеллонов, естественно, находила поддержку среди тех вен­герских и чешских феодалов, которые по тем или иным причинам не хотели сближения с империей Габсбургов. Польско-литовское государство в их глазах становилось надежной опорой в деятель­ности Владислава Ягеллона, короля Венгрии и Чехии ³. Вместе с тем в Венгрии была значительная группировка феодалов, считав­шая, что в намечавшейся венгеро-польско-чешской унии именно Буда должна стать ведущей политической силой, главным застрель­щиком в борьбе против императора Максимилиана и султана Баязида ⁴.

Об этом свидетельствовали, например, такие факты, как пред­принятая летом 1501 г. в связи со смертью Яна Ольбрахта попытка венгерско-чешского короля Владислава стать обладателем поль­ского престола, а также сделанное в 1504 г. венгерской стороной предложение королю Александру выделить для Сигизмунда Ягел-лона особый «королевский удел» либо в Литве, либо в Мазовии, либо, наконец, в самой королевской Пруссии ⁵. Оба эти проекта были нацелены, если не на прямое перемещение центра будущего межгосударственного объединения из Кракова в Буду, то хотя бы на создание для этого благоприятных политических предпосылок. Эти предпосылки должны были появиться в результате усиления реальной власти венгерского короля в Центральной и Восточной Европе, а также в результате ослабления позиций польского короля в самом Польско-литовском государстве.

Не удивительно, что верхи феодального класса Польши отверг­ли оба эти проекта. Имея свой «пропольский» вариант унии, они сделали ставку не на Владислава, который мог превратить Польшу в придаток феодальной Венгрии и ослабить их связи с Литвой, где оставался бы в этом случае свой влиятельный правитель, а на литовского князя Александра, способного надежно обеспечить им доминирующее положение в Польско-литовском государстве, а вместе с тем дать шанс на превращение Венгерского королевства из «ведущей» в «ведомую» составную часть будущего межгосударст­венного объединения ⁶. Понятно, почему в дальнейшем были от­вергнуты все попытки венгерской стороны сузить сферу влияния нового польского короля Александра за счет обособления Литвы, Мазовки или Королевской Пруссии.

Но обороняясь от ухищрений венгерской дипломатии, правя­щие круги Польши не отказывались и сами от предоставлявшихся им возможностей ослабить «удельный вес» короля Владислава, а вместе с тем и усилить свое влияние в Центральной Европе. Так, весьма показательной в этом смысле представляется предпринятая в 1505 г. попытка короля Александра передать власть над Чехией из рук короля Владислава в руки «губернатора» чешских земель, реального ее правителя, которым должен был стать тот же Сигизмунд Ягеллон ⁷. Но учитывая факт скрытого соперничества между Будой и Краковом за лидерство в будущем объединении, мы все же должны признать реальность самой тенденции формирования та­кого объединения, реальность ряда совместных политических ак­ций Польши и Венгрии на международной арене в течение ряда лет после Буковинской кампании.

Напуганные тесным сотрудничеством Порты, Крыма и Молдав­ского княжества, а также обеспокоенные растущими претензиями Габсбургов на Венгрию и Чехию, братья Ягеллоны снова стали действовать согласованно в своих отношениях с европейскими дер­жавами.

Внешняя политика Ягеллонов в эти годы характеризовалась не только соперничеством с Габсбургами и напряженными отношени­ями с Москвой, но и закономерным сближением с Францией, которая вела тогда борьбу против империи за сферы влияния в Цен­тральной Европе и на Апеннинском полуострове ⁸.

Видимо, не случайно летом 1500 г. в Буде был заключен поли­тический союз Ягеллонов с Людовиком XII Валуа (1498—1515), подкрепленный соглашениями о женитьбе венгерского короля Вла­дислава и польского короля Яна Ольбрахта на племянницах фран­цузской королевы, а также о выдаче замуж Елизаветы Ягеллон за одного из принцев французского правящего дома ⁹.

Однако наметившееся сближение с Францией еще не означало, что Ягеллоны встали тогда на путь разрыва с императором и кур­фюрстами. Учитывая вновь ставшую актуальной проблему анти­османской коалиции, а также имея в виду наметившееся сближение империи с Москвой, Ягеллоны действовали объединенными усили­ями в переговорах со многими европейскими династами, в частности и с Габсбургами ¹⁰, подчеркивая тем самым живучесть планов польско-венгерско-чешской унии. Исходя из того, что, по расчетам Максимилиана I и римского папы Александра VI, Польша и Вен­грия должны были играть важную роль в создавшейся тогда анти­османской коалиции, Ягеллоны направили общее посольство на имперский съезд во Фрайбург (1498), снабдив венгерских и поль­ских дипломатов едиными инструкциями, в которых предусматри­валось обращение к участникам съезда с просьбой оказать помощь Венгрии и Польше в намечавшемся их совместном выступлении против Османской империи ¹¹.

Но если Ягеллоны и поддерживали тогда дипломатические от­ношения с империей, если они и были готовы слушать советы Габс­бургов по поводу участия Польши и Венгрии в антиосманской коалиции, то реальный ход политической жизни региона все же определялся отнюдь не этими дипломатическими контактами Поль­ши с Габсбургами.

Считая Ягеллонов своими главными конкурентами в борьбе за гегемонию в Центральной Европе, Габсбурги видели свою задачу прежде всего в том, чтобы ослабить межгосударственное объедине­ние, возглавленное Ягеллонской династией.

Хорошо зная о напряженных отношениях Польши и Венгрии с Османской империей, Крымом, а также с Московским государст­вом, имперские дипломаты не только стремились форсировать вступ­ление Ягеллонов в вооруженную борьбу с ними, но и старались подорвать позиции Польши в системе государств, объединенных Ягеллонским правящим домом, в частности путем поощрения «се­паратистских» настроений правителей Ордена, Литвы, Мазовии, наконец, Венгрии и Чехии. Так, Максимилиан I, а вместе с ним и зависимые от империи римские папы Александр VI (1492—1503) и Юлий II (1503—1513) стали открыто поддерживать неповинове­ние польскому королю нового магистра Ордена Фридриха Саксон­ского (1498—1510), одобрять его политические и территориальные претензии к Польше, санкционировать планы пересмотра Орденом Торуньского мира 1466 г. ¹²

Предпринятые польской дипломатией в 1502—1505 гг. попытки исправить положение соответствующими демаршами в Риме не да­вали сколько-нибудь заметных результатов. Эти демарши оказы­вались мало эффектными даже в тех случаях, когда польским дип­ломатам все же удавалось исхлопотать у Римской курии моральное осуждение позиции Ордена (например, бреве папы Юлия II 1505 г. с рекомендацией магистру Фридриху уважать Торуньский мир было отменено тем же папой в 1509 г.) ¹³ Антипольская, «проорденская» позиция Апостольского престола была весьма устойчивой на протяжении всей первой четверти XVI в. и обусловливалась, ра­зумеется, не личными антипатиями римских пап к Польше и к польскому правящему дому, как иногда утверждается в историо­графии ¹⁴, а тем обстоятельством, что политика Римской курии в этот период находилась под прямым и непосредственным воздейст­вием Габсбургов, стремившихся ослабить Польшу, для того чтобы легче разорвать ее связи с Венгрией и Чехией.

Вполне понятно поэтому было стабильно негативное отношение Рима в указанный период к попыткам правящих верхов Польши вернуть Орден к статусу Торуньского мирного договора; отсюда и поддержка Римом тогдашней «независимой» политики магистра Фридриха Саксонского (1498—1510), а потом и Альбрехта Бранденбургского (1510—1525), не желавших присягать польскому ко­ролю, а тем более принимать его предложения о переброске Ордена из Пруссии в Северное Причерноморье. Таким образом, развитие польско-орденских отношений доставляло много хлопот как коро­лю Александру, так и королю Сигизмунду I (в первые годы его правления) ¹⁵.

Но влияние габсбургской дипломатии сказывалось в начале XVI в. не только на внешнеполитическом курсе Ордена: оно все в большей мере обнаруживало себя в поведении венгерско-чешского короля Владислава и стоявших за его спиной определенных группировок венгерского правящего класса, видевших теперь в набиравших силу Габсбургах более надежного политического партнера, чем в слабеющих Ягеллонах. Тот факт, что Ягеллоны не смогли обеспечить Венгрии ведущую роль в венгеро-польско-чешском межгосударственном объединении и оказать ей финансо­вую и военную помощь, видимо, также сокращал ряды привержен­цев польско-венгерской унии, а вместе с тем увеличивал число сторонников империи среди венгерских феодалов, все чаще застав­лял венгерского короля Владислава Ягеллона вести политику, независимую от Польско-литовского государства. Весьма показа­тельным в этом смысле был договор 1507 г., заключенный королем Владиславом с императором Максимилианом по поводу будущих браков их детей и внуков. Так, дочь короля Владислава и его суп­руги-француженки — княжна Анна должна была в дальнейшем вступить в брачный союз с внуком Максимилиана (Фердинандом или Карлом), а сын венгерского короля Людовик должен был жениться на одной из внучек Максимилиана. Достигнутое согла­шение, таким образом, намечало перспективу усиления позиций Габсбургов в политической жизни феодальной Венгрии. Слабый здоровьем Людовик Ягеллон должен был, по расчетам Вены, в конце концов уступить венгерскую корону будущему мужу Анны — Фердинанду или Карлу Габсбургу ¹⁶.

Еще более важное значение в соперничестве Габсбургов с пра­вителями Польско-литовского государства за влияние на феодаль­ную элиту Венгерского королевства имел съезд представителей имперского польского и венгерского дворов, прошедший в конце 1510 г. в Познани. Хотя поводом для съезда стал вопрос внутри­политической жизни Польско-литовского государства — об отно­шениях короля Сигизмунда с его вассалом магистром Ордена, сам факт его обсуждения на таком высоком межгосударственном уровне превращал его в проблему международного масштаба ¹⁷. Габсбурги, выступавшие в роли «арбитров» в споре между Сигизмундом и Орде­ном, естественно, встали на защиту антипольской политики нового магистра — Альбрзхта Бранденбургского и тем самым содейство­вали ослаблению позиции Ягеллонов как в Европе вообще, так и в Венгрии в частности.

В этих условиях усилившегося наступления империи, Рима и Ордена на государства Ягеллонов стали все большую роль играть внутренние силы феодальной Венгрии, особенно активизировался глава магнатского рода Запольяи, не скрывавшего уже тогда своих претензий на венгерскую корону (они должны были реализоваться в случае смерти бездетного наследника Владислава — Людовика).

Не случайно Янош Запольяи выдвигал в то время планы своей женитьбы на сестре Людовика Анне, не случайно и сам Сигизмунд женился в 1512 г. на сестре Яноша Запольяи — Барбаре, обнару­живая тем самым свою готовность противодействовать расчетам Габсбургов на венгерский престол ¹⁸.

Попытки Ягеллонов использовать внутренние силы феодальной Венгрии для отпора претензиям Габсбургов на корону св. Стефана привели к тому, что Максимилиан стал усиливать свою поддержку магистра Ордена Альбрехта Бранденбургского, а также добиваться более тесного сотрудничества с тогдашними противниками Поль­ско-литовского государства на международной арене, в частности с Москвой, Данией, Ливонским орденом.

Однако рост влияния Яноша Запольяи в самой Венгрии, а так­же за ее пределами, особенно устанавливавшиеся его связи с королем Сигизмундом и с самим турецким султаном, заставили Габсбургов применять более энергичные меры по обеспечению своих интересов в Центральной Европе, заставили их согласиться на новый съезд трех монархов, который собрался весной 1515 г. в Братиславе, а летом того же года завершился в Вене подписанием ряда доку­ментов, закрепивших выгодную для империи расстановку сил в данной части европейского континента. Речь шла о прекращении тесного сотрудничества империи с Московским государством, а вместе с тем и о сближении Габсбургов с Ягеллонами, что прояви­лось не только в отказе от поддержки антипольской политики Ордена, но и в «усыновлении» Максимилианом наследника венгер­ского престола Людовика, сына Владислава и племянника Сигизмунда, в назначении Людовика «генеральным викарием Священной Римской империи» и даже в объявлении его преемником самого «римского короля» Максимилиана. Речь, кроме того, шла о выдаче замуж сестры Людовика — Анны за представителя дома Габсбур­гов, наконец, просто о заключении договора о мире и дружбе между императором и польским королем¹⁹.

Таким образом, планам польско-венгерско-чешской унии был нанесен еще один удар: фактически Сигизмунд санкционировал утверждение сильного влияния Габсбургов в Венгерском королев­стве, содействуя вместе с тем и ослаблению внутриполитических и международных позиций венгерского магната Яноша Запольяи ²⁰.

Но сколь ни авторитетны были рекомендации Венского съезда трех монархов 1515 г., радикальным образом изменить уже наме­тившиеся ранее тенденции международной жизни региона они все же не могли.

Когда 13 марта 1516 г. умер Владислав Ягеллон, Максимилиан и Сигизмунд попытались установить свою опеку над новым коро­лем — юным и болезненным Людовиком. Этому намерению воспро­тивилась сильная группировка венгерских феодалов Яноша Запольяи; она выдвинула идею подчинения юного короля Людовика регент­скому совету, который должен был действовать под опекой венгер­ского сейма ²¹.

Таким образом, перед феодальной Венгрией вырисовывались две перспективы: либо торжество группировки Яна Запольяи, и тогда заметное усиление Венгерского королевства как такового, либо утверждение Габсбургов на венгерских землях и тогда созда­ние мощного политического объединения в составе империи с ее курфюрстами, Венгрии и Чехии.

Ни тот, ни другой вариант развития событий, видимо, не устра­ивал Османскую империю. В середине второго десятилетия в Стамбуле уже хорошо знали о том, что Ягеллоны значительно осла­били свои позиции в Венгрии и что Польско-литовское государство потеряло в 1514 г. Смоленск — важный стратегический центр на восточных его рубежах. Все это, с одной стороны, содействовало дальнейшему сближению султана Селима с королем Сигизмундом, а с другой — предопределяло подготовку Порты к вооруженной борьбе как против усилившихся Габсбургов и Венгрии, так и про­тив окрепшего Московского государства.

Получив от Сигизмунда обещание нейтралитета и даже сотруд­ничества (в 1516 и в 1520 г. были заключены союзы с Крымом, в 1519 г.— договор о мире и дружбе с Портой), Османская империя стала вести вместе с крымским ханом Мухаммед-Гиреем прямые атаки на русские территории, а потом приступила к операциям по овладению Венгрией.

В этих условиях снова возник план создания широкой антиту­рецкой коалиции, в которой должны были участвовать прежде всего Габсбурги и Ягеллоны, предусматривавший и оборону Вен­грии, и отвоевание Килии, Белгорода, а потом захват Адрианополя и Стамбула. Успеху задуманных операций должна была содейство­вать и сформированная Максимилианом наемная армия ²².

Однако плану складывания антиосманской коалиции и на этот раз не суждено было осуществиться. Хотя папа Леон X многое делал для того, чтобы толкнуть Польшу и Венгрию на борьбу с Портой (в марте 1517 г. королю Сигизмунду было направлено осо­бое послание по этому поводу, а весной 1518 г. в этом направлении энергично действовал в Буде римский эмиссар Николай Шенберг) ²³, тем не менее реальной помощи эти государства не получили ни от римского престола, ни от других государств Европы, в том числе и Габсбургов. Более того, несмотря на решения Венского съезда 1515 г., наметившие тесное сотрудничество Габсбургов с Ягелло-нами в венгерском и турецком вопросах, отношения между импе­рией и Польско-литовским государством становились все более напряженными. Максимилиан продолжал игнорировать жизнен­ные интересы Польши и Литвы на международной арене, не пре­кращал сотрудничество с Орденом и с Москвой, содействовал их сближению ^23а.

В результате венгерский король Людовик, последовав совету своего дяди — польского короля, заключил в марте 1519 г. трех­летнее перемирие с Османской империей. Тем не менее данный договор все же не изменил радикальным образом наметившихся тенденций международной жизни региона, не избавил Венгрию от дальнейших попыток Порты изолировать ее от Польско-литовского государства и распространить на нее турецкое влияние, тем более не избавил он и польский правящий дом от соперничества с Габс­бургами за обладание венгерской короной.

Тогдашняя активность Габсбургов на международной арене бы­ла связана еще и с тем обстоятельством, что в тот период значитель­но усилился их западный противник — французский король Фран­циск I (1515—1547), с которым приходилось соперничать не только на Рейне, но и в Италии. Одержав важную победу в 1515 г., Фран­циск I обеспечил себе контроль над Северной Италией, в частности над Миланским княжеством²⁴. Однако уже в 1516 г. Габсбурги взяли реванш в Испании, где королем стал Карл, один из внуков Максимилиана. Но главный спор между империей и Францией был впереди — спор за то, кто станет преемником стареющего Мак­симилиана. Франциск I объявил себя претендентом на «римскую» корону, Габсбурги стали выдвигать своих кандидатов (им был преж­де всего испанский король Карл). Смерть самого Максимилиана (12.1 1519 г.) придала борьбе за императорский престол еще боль­шую остроту. Поскольку на Аугсбургском сейме обе враждующие группировки имели равное число сторонников, особое значение приобрел голос чешского короля Людовика Ягеллона ²⁶.

Франциск I сделал все, чтобы перетянуть на свою сторону и Людовика и Сигизмунда, пытаясь использовать как польско-им­перские трения, так и договор, заключенный еще в 1500 г. между Францией, Польшей и Венгрией. Несомненно, в данном случае играли роль и политические связи, установившиеся тогда между Францией и Османской империей, уже сотрудничавшей, как мы знаем, в этот период с Польшей²⁶.

Но одновременно с французским королем усиленно добивались расположения у короля Сигизмунда и Габсбурги, а также пере­шедший на их сторону папа Леон X (1513—1521). Им удалось до­биться взаимопонимания с чешскими феодалами и с чешско-венгерским королем Людовиком Ягеллоном, который обещал поддер­живать их кандидатуру при избрании императора.

Что касалось Венгрии, то часть ее феодалов старалась в этом споре занимать все более самостоятельную позицию, пытаясь даже выдвинуть кандидатом на имперский престол все того же Людо­вика ²⁷.

Наконец, 25 июня 1519 г., несмотря на выжидательную позицию польской дипломатии, преемником Максимилиана все же стал его внук — испанский король Карл. Было очевидным резкое усиление Габсбургов на международной арене; разумеется, оно ощущалось и в Польско-литовском государстве, поскольку их союзниками оставались Орден, Московская Русь, а также влиятельные груп­пировки феодальной Венгрии ²⁸.

Сложность внешнеполитического положения Польши и Литвы состояла еще и в том, что, несмотря на мир с Османской империей, им приходилось время от времени иметь дело с набегами Крыма, напоминавшими прежде всего о необходимости регулярной выплаты дани (15 тыс. золотых ежегодно). Но в данном случае Мухаммед-Гирей, заинтересованный в сохранении «благоприятных» полити­ческих условий для продолжения крымских атак на Москву, а следовательно, и в затягивании московско-литовской войны, забо­тился о том, чтобы польско-литовские войска в борьбе с Москвой не добивались значительного перевеса, чтобы их чрезмерные до­стижения не склонили Василия Ш к поискам мира с Сигизмундом. Не удивительно поэтому, что после военных успехов польско-ли­товского оружия в 1518 г. Мухаммед-Гирей организовал летом 1519 г. большой набег на киевские, волынские и даже люблинские земли²⁹, несколько ослабив таким путем Польско-литовское госу­дарство и поддержав вместе с тем веру московского правительства в возможность успешного продолжения войны.

Между тем атака Крыма на Польшу в 1519 г. не ломала тогдаш­ней стратегической линии Османской империи в Восточной Европе. Она создавала лишь благоприятные условия для последующего развертывания военно-политической активности Порты и Крыма в главных направлениях — в направлении Московского государст­ва и Венгрии. И, видимо, не случайно уже в 1520 г. хан просил у Сигизмунда прощения за «необдуманный» набег крымцев, в то же время напоминал о необходимости своевременной выплаты «упоминок», а также выдвигал идею заключения нового союза с Поль­ским государством, которая вскоре была реализована посольством Остафия Горностая в Бахчисарае ³⁰.

В результате восстановленного крымско-польского сотрудни­чества были достигнуты значительные военно-политические успехи Крыма и Порты уже в 1521 г.: в Казани утвердился Сахиб-Гирей, а войска Мухаммед-Гирея вместе с польско-литовскими отрядами Дашкевича в этом же году нанесли серьезное поражение москов­ским силам. На 1522 г. намечалось новое совместное выступление крымских и польско-литовских войск против Русского государства.

Все эти события открыли путь к мирным переговорам между Василием III и Сигизмундом, предопределили и само заключение мирного договора в конце 1522г., по которому Московской Руси удалось закрепить за собой не только рубежи 1508 г., но и Смолен­скую землю.

Заключение этого договора означало возникновение новой си­туации в международной жизни региона и нового этапа во внешней политике как Москвы, так и Кракова.

Василий III оказался перед необходимостью сосредоточить все свои усилия на противодействии натиску Крыма, Казани и Осман­ской империи. А Сигизмунд, хотя и находился в мирных отноше­ниях с Портой, тем не менее также вынужден был думать об угрозе интересам Польши и всей его династии со стороны Габсбургов, не скрывавших теперь своих претензий на приобретение венгерского и чешского престолов, своих намерений сохранять постоянную политическую напряженность между Орденом и Польшей.

Видимо, не случайно еще в 1521 г. под нажимом Габсбургов польский король вынужден был заключить с Орденом особый до­говор (так называемый Торуньский компромисс), по которому все спорные проблемы взаимоотношений Польши с крестоносцами, в частности вопрос об окончательном признании Торуньского мира в 1466 г., должны были рассматриваться не польским королем, а международным «арбитражем», в котором решающий голос дол­жен был принадлежать Габсбургам ³¹.

При этом следует иметь в виду, что происходившая тогда борь­ба между Габсбургами и Ягеллонами за влияние на политику Ор­дена, Венгрии и Чехии оказалась весьма удобным обстоятельством для развертывания дипломатического и военного наступления Пор­ты в Юго-Восточной и Центральной Европе, для реализации давно готовившихся завоевательных планов Османской империи в Сред­нем Подунавье, для осуществления давно назревшего ее намерения ликвидировать польско-венгерско-чешское династическое объеди­нение.

Утверждению такой политики Порты способствовал и тот факт, что еще в 1520 г. в Стамбуле к власти пришел весьма энергичный правитель — султан Сулейман, ряд лет проведший в Каффе в ка­честве представителя султана и поэтому хорошо знакомый с рас­становкой сил в регионе, со всеми аспектами международной жизни Юго-Восточной и Центральной Европы ³².

Так, уже в 1521 г., собрав хорошо подготовленное войско, Су­лейман бросил его на захват важного в стратегическом отношении города Белграда, в 1522 г. он направил османские силы на о-в Ро­дос, занятый тогда рыцарями-иоаннитами и представлявший в связи с этим угрозу для плавания турецкого флота в восточном Средиземноморье, летом 1523 г. он предпринял еще одну наступа­тельную операцию у берегов р. Савы ³³. И хотя эта последняя операция обернулась для Порты поражением, тем не менее само направление осуществлявшейся тогда османской экспансии не могло не встревожить правителей европейских государств.

Не случайно именно в этот период снова стали возрождаться планы крестового похода против Османской империи, снова рим­ская курия стала призывать почти все европейские страны к учас­тию в антиосманской коалиции. И это несмотря на то, что тогда же, в 1521 г., началась война между Францией и империей, между Франциском I (1515—1547) и Карлом V (1519—1556), война, кото­рая быстро превратилась из локального спора за сферы влияния на Апеннинском полуострове в большой конфликт за гегемонЕЮ на всем европейском континенте (борьба между двумя группиров­ками государств протекала с переменным успехом) ³⁴.

Тем не менее этот конфликт не позволял Габсбургам направлять значительные силы на борьбу с османским натиском, исключал воз­можность их активного участия в антитурецкой коалиции. Возмож­но, именно поэтому римско-габсбургская дипломатия делала все, чтобы переложить задачу сдерживания османской экспансии на Венгрию и Польшу, чтобы создать боеспособный антитурецкий союз в составе этих государств. Под прямым впечатлением военно-полити­ческой активности Порты в Среднем Подунавье был созван уже в марте 1522 г. имперский съезд в Нюрнберге, который должен был обсудить проблему противодействия османскому натиску, наметить основной круг участников создаваемого антиосманского фронта. На этом съезде венгерские дипломаты не скрывали того, что Венгрия ждет с нетерпением помощи от Европы, и прежде всего от Габсбургов; и польского короля Сигизмунда. Однако испрашиваемой помощи Нюрнбергский съезд не обеспечил Венгерскому королевству. Рас­смотрение данной проблемы было перенесено на следующую встречу дипломатов ведущих стран региона, которая должна была состоять­ся летом 1522 г. в Вене. Однако и здесь не было принято нужных решений.

В марте 1523 г. Рим опять обратился к ряду европейских стран: с предложением сформировать боеспособную антиосманскую лигу ради того, чтобы предотвратить появление турецких войск на собст­венно венгерских землях, а также, чтобы не допустить их высадки на юге Италии — на Апулийском полуострове. Большие надежды тогда возлагались и на съезд правителей ряда государств Европы, который должен был состояться осенью 1523 г. в Винер-Нейштадте ³⁵.

Однако ни воззвания папы Адриана VI, ни сам упомянутый съезд не изменили политическую конъюнктуру в Среднем Подунавье, становившуюся все более грозной для Венгрии. Дело в том, что на съезде обнаружились серьезные разногласия между различными его участниками. Если представители Рима и Габсбургов предлага­ли свою военную и финансовую помощь Людовику в весьма скромных размерах (да и то в случае затухания борьбы с Францией) и в то же время настаивали на широкомасштабном выступлении венгерских и польских войск против османских сил, то польские дипломаты не только сами отказались от открытой вооруженной борьбы против Порты (ссылаясь, в частности, на возможность крымских набегов на южные земли Польско-литовского государства), но и выдвинули идею параллельного примирения с Сулейманом как Польши, так и Венгрии ³⁶.

Однако такой поворот событий не устраивал, видимо, ни римско-габсбургскую дипломатию, ни самого султана Сулеймана. Если Рим и Габсбурги в совместном польско-венгерском предложении мира Османской империи видели прямую угрозу не только планам созда­ния широкой антиосманской коалиции, но и надеждам на возможность «перехвата» у Ягеллонов венгерской короны, то султан Сулейман в этом совместном выступлении Польши и Венгрии на международ­ной арене усматривал еще одно препятствие на пути реализации на­меченных им завоевательных планов в Среднем Подунавье, еще один вариант консолидации антиосманских сил, способный не только по­мешать реализации этих планов, но и продлить существование край­не нежелательного Порте польско-венгерского династического союза.

Весьма показательно, что Османская империя осудила идею тако­го сотрудничества на дипломатическом уровне (предложив Сигизмунду перезаключить мирный договор с Портой без участия Людо­вика), вместе с тем она прибегла к военным мерам, имея в виду сде­лать практически нереальным политическое партнерство Польши и Венгрии. Так, именно летом 1524 г. Порта санкционировала боль­шой поход крымских и турецких войск на окраины Польско-литов­ского государства (в кампании участвовало 13 тыс. турок и 40 тыс. татар) ³⁷. Тем самым Стамбул не только исключил даже теоретиче­скую возможность оказания военной помощи венгерскому королю со стороны Польши, но и указал Сигизмунду на два условия сохра­нения турецко-польского мира: первым условием было перезаклю­чение мирного договора только с Польшей (без участия Венгрии); вторым — своевременное внесение в турецко-крымскую казну поль­ско-литовских «упоминок».

Так, умело пользуясь польско-габсбургскими спорами за влия­ние в Центральной Европе, стараясь всемерно противодействовать как австро-венгерскому, так и польско-венгерскому сотрудничеству, Османская империя обеспечивала таким путем внешнеполитическую изоляцию Венгерского королевства, а вместе с тем и благоприятные условия для давно запланированного появления своих войск на тер­ритории Среднего Подунавья.

Разумеется, все эти акции Порты не оставались тогда незамечен­ными в Европе. Активно действовала против планов Османской им­перии в Юго-Восточной части европейского континента римская дип­ломатия. Кардиналы Дж. Бургио и Лоренцо Кампеджио стреми­лись сблизить империю, Венгрию и Польшу и создать на этой основе боеспособную антитурецкую коалицию (при этом они указывали на якобы возникавшую тогда перспективу примирения Франциска I с Карлом V) ³⁸.

Выполняя их рекомендации, польский король направил в Буду своего посла Кжицкого, надеясь на возможность восстановить сот­рудничество с прогабсбургскими, проримскими элементами венгер­ской правящей элиты (с примасом Салкаи, а также с женой короля Людовика — Марией Габсбург). Однако итоги миссии Кжицкого оказались весьма скромными ³⁹.

В результате Сигизмуяд, желая «спасти» Венгрию от надвигав­шегося вторжения османов, а вместе с тем «спасти» и польско-венгер­скую династическую унию, предпринял две важные дипломатические акции, основанные на старой идее параллельного примирения Польши и Венгрии с Османской империей.

В мае-июне 1525 г. в Буду был направлен польский посол Карнковский, который должен был склонить правящие круги Венгрии к примирению с Портой (главной его надеждой в этом плане был Ян Запольяи). Однако миссия Карнковского кончилась неудачей — примас Шалкай дал ему отрицательный ответ ⁴⁰.

Другим важным шагом короля Сигизмунда в этой области было посольство Одровонжа, направленное в августе 1525 г. к турец­кому султану в Адрианополь. Здесь были рады продлить переми­рие с Польско-литовским государством, но совершенно исключали при этом возможность присоединения к данному договору Венгер­ского королевства. В результате в ноябре 1525 г. был подписан до­говор о трехлетнем перемирии Турции с Польско-литовским госу­дарством. Попытка Одровонжа оказать Венгрии дипломатическую поддержку в форме подключения ее к достигнутому тогда соглаше­нию завершилась полной неудачей ⁴¹. Другим важным обстоятельством, содействовавшим внешнеполитической изоляции Венгерского королевства, было создание антигабсбургской коалиции в Западной Европе в составе Франции, Венеции и даже римского папы Климен­та VII. Тогда сформировалась так называемая «Коньякская лига» (22.V 1526 г.), которая, несомненно, осложнила положение Габс­бургов в Европе, лишила их возможности оказать Венгрии даже ту символическую поддержку, которую они ей обещали ⁴².

Так выглядела политическая обстановка в Центральной Европе, когда летом 1526 г. 100-тысячная турецкая армия под командованием визиря Ибрагима двинулась в направлении Венгрии, обороняв­шейся всего лишь четырехтысячным отрядом короля Людовика. 29 августа 1526 г. при Мохаче Венгерское войско было сокрушено. Эта победа надолго определила судьбу страны ⁴³.

Теперь стала в полной мере очевидной близорукость политики Габсбургов и Ягеллонов в Центральной и Юго-Восточной Европе. Ведя напряженную борьбу за короны Венгрии и Чехии, переклады­вая задачу сдерживания османского натиска друг на друга, Габс­бурги и Ягеллоны, в сущности, содействовали утверждению пози­ций Османской империи на Среднем Дунае.

* * *

Если на протяжении первой четверти XVI в. правители Польши, несмотря на многие сложности, все же продолжали так или иначе сотрудничать с чешско-венгерским королем Владиславом, а потом и с его преемником Людовиком, то совсем иначе складывались в этот период отношения Польско-литовского государства с Московской Русью, ставшие на рубеже XV—XVI вв. крайне напряженными.

Здесь играли роль многие обстоятельства: растущие взаимные претензии территориального характера, активизация попыток нас­тупления польско-католических сил и Римской курии на православ­ное население Великого княжества Литовского, а также стремление Москвы и самого православного населения Литвы противодейство­вать этим попыткам, по-разному ориентированные позиции Москов­ской Руси и Польско-литовского государства на международной арене.

Происходившие в 1499—1500 гг. сложные дипломатические пере­говоры между Москвой и Вильно не давали сколько-нибудь замет­ных результатов ⁴⁴. Показателем крайней напряженности взаимо­отношений были переходы на сторону Ивана III ряда западнорусских феодалов, что, видимо, ускорило решение московского прави­тельства начать вооруженную борьбу с Польско-литовским госу­дарством. Дело было, разумеется, не в защите «вотчин» князей-пе­ребежчиков, а в изменении общего соотношения сил между Русским государством и Великим княжеством Литовским, в реализации про­граммы собирания русских земель вокруг Москвы.

Успехи московских войск в 1500 г., поражение литовской армии К. Острожского у р. Ведроша произвели, видимо, мало благоприят­ное впечатление на крымского хана. Несмотря на то что Иван III отказался зимой 1500—1501 гг. от похода на Смоленск, Менгли-Ги­рей все же прекратил вооруженную поддержку московского войска, а кроме того, стал форсировать дипломатические переговоры с Кра­ковом и Вильно ⁴⁵. Весьма показательными были попытки литовско­го посла — киевского воево