В.А. Перовский и хан Джангир

На примере П.К. Эссена мы показали, как один и тот же админи- стратор, делавший ставку на нормативное закрепление своих полно- мочий мог по-разному вести себя в разных условиях. Не имея четких предписаний относительно Младшего жуза, он решил поступать по собственному усмотрению, тогда как во Внутренней Орде он следовал указаниям, оперативно поступавшим от центральных властей. Дума- ется, в этом проявились особенности его характера и понимания обя- занностей военного губернатора.

Совершенно иного склада человеком был В.А. Перовский, ко- торый в большей мере ориентировался на собственное понимание ситуации во вверенном ему крае, в том числе и в отношении под- ведомственных ему казахов — пусть даже оно не соответствовало представлению о ситуации центральных властей. Амбициозность и

195

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

решительность в сочетании со связями при дворе и личным покрови- тельством императора позволили ему, как было показано выше, взять под защиту самопровозглашенного хана Кенесары, которого и другие руководители региональных администрации, и центральные органы власти считали мятежником.

Абсолютно противоположную позицию занял оренбургский гу- бернатор в отношении другого казахского хана — Джангира, правите- ля Букеевского ханства (Внутренней Орды). При этом и сам Джангир был прямой противоположностью «мятежнику» Кенесары: воспитан- ный в традициях русской культуры, пользовавшийся личным распо- ложением императоров Александра I, а затем и Николая I, неодно- кратно на деле демонстрировавший лояльность России, казалось, он никому из российских администраторов не должен был внушать нега- тивных мыслей на свой счет. И тем не менее В.А. Перовский в течение всего своего первого правления в Оренбуржье постоянно демонстри- ровал неприязнь к Джангиру и старался при случае ограничивать его права и возможности.

Думаем, в данном случае опять же объяснение следует искать в личных качествах и губернатора, и хана, а также в различии их пози- ции по поводу того, в каком качестве Букеевское ханство и его пра- витель могли лучше послужить интересам Российской империи. Хан Джангир полагал, что коль скоро он является верным сторонником России, то любые его действия во Внутренней Орде и любое расши- рение его полномочий будут на пользу России. Поэтому в 1830-е годы он добился права жаловать достоинство тарханов (создав в противовес султанам и биям элиту, преданную лично ему), вершить собственный суд и т.д. [Зиманов, 1981, с. 107–111; Касымбаев, 2001 г, с. 111; Казак- тын, 2005, т. V, с. 399–400] (см. также: [Васильев Д.В., 2014 б, с. 303]). Кроме того, он успешно играл на противоречиях администрации двух регионов Российской империи, под контролем которых формально находилось Букеевское ханство, — Астраханской губернии и Орен- бургского края, и, пользуясь неопределенностью своего положения, преуспевал в получении очередных льгот, преференций и т.д., при- чем не только из Астрахани или Оренбурга, но и непосредственно из Санкт-Петербурга. Особенно ярко это проявилось в 1830-е годы, когда Джангир получил возможность лично побывать при императорском дворе, после чего на него, как из рога изобилия, посыпались милости, ордена и чины [Зиманов, 1981, с. 104]. Он стал кавалером имперских орденов св. Анны I степени и св. Владимира II степени, первым из ка- захских султанов получил звание генерал-майора — конечно, все это

196

Глава IV. Букеевское ханство как «поле» для имперских реформаторских экспериментов

убедило его в том, что в своем ханстве он может делать все, что пожела- ет, поскольку никто не осмелится ограничивать любимца императора! Несомненно, В.А. Перовский (боевой генерал, аристократ и лю- бимец императора) не мог допустить, чтобы на подведомственной ему территории настолько независимо действовал такой же, как он сам, властный и амбициозный правитель, да еще также пользовавшийся монаршим расположением! Кроме того, Перовский как уже отмеча- лось, выступал сторонником постепенного урезания прав казахских правителей и большего распространения в Казахстане собственно российской администрации. В его глазах Джангир не имел никаких прав на власть в силу своего происхождения и целиком зависел от бла- горасположения императора [Касымбаев, 2001 г, с. 108]. Поэтому он уже с первых лет своего правления вступил в конфронтацию с Джан- гиром и старался всячески воспрепятствовать дальнейшему росту  его

самостоятельности.

Так, уже в 1834 г. В.А. Перовский отказал хану в награждении вра- ча при его ставке, мотивировав отказ тем, что врач не имеет необходи- мой выслуги для получения испрашиваемой награды [История, 2002,

№ 256, с. 349]. Подозреваем, что на самом деле губернатор старался показать хану Джангиру, от кого на самом деле зависит, кто получит награду или повышение, а от кого — нет. В том же году, узнав, что хан добивается права непосредственно торговать с Хивинским ханством, Перовский немедленно написал директору Азиатского департамента МИД К.К. Родофинкину о том, что такие торговые связи вредны и невыгодны для России, и тот с ним согласился [Там же, № 257, с. 349– 350].

В 1837 г. В.А. Перовский добился от Азиатского департамен- та Министерства иностранных дел распоряжения, чтобы обо всех событиях в Букеевском ханстве ее власти информировали именно оренбургского, а не астраханского губернатора (см.: [Иванов, 2001, с. 56]). Тем самым он, наконец, поставил точку в неопределенности статуса Букеевского ханства и приобрел новые рычаги давления на него. Впрочем, и Джангир не собирался сразу отказываться от былых преимуществ. Так, например, в 1839 г. он именно через астраханские власти просил разрешения прибыть к императорскому двору (и полу- чил его): несомненно, если бы он попытался сделать это через Орен- бург, Перовский нашел бы основание воспрепятствовать ему, а так он оказался просто поставлен перед фактом, получив уведомление ми- нистра госимуществ П.Д. Киселева о том, что такое разрешение хану дано [История, 2002, № 270, с. 373–374].

197

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

Джангир, по всей видимости, старался время от времени найти общий язык с В.А. Перовским. Так, в апреле 1835 г. он, зная о стрем- лении оренбургских властей упорядочить правовое регулирование отношений среди казахов, направил ему собственноручно составлен- ный свод законоположений. Перовский, однако, в своей резолюции написал следующее:

Благодарить хана за принятый им труд, присовокупив, что достав- ленный им свод узаконений отдан мною для перевода и что я не со- мневаюсь, что оны послужит к пользе киргизского народа, если по соображению с российскими узаконениями откроется возможность приспособить к уголовному делопроизводству по делам киргизским [История, 2002, № 264, с. 360–361].

Обратим внимание на формулировку «сказать ему»: т.е. у Перовско- го, на самом деле, не было намерения использовать этот свод и тем самым признавать какие бы то ни было заслуги Джангира! Правда, потом, уже в 1840-е годы в Букеевском ханстве говорили, что этот свод был составлен якобы по личному распоряжению самого Перовского (хотя сам Джангир в сопроводительном письме ссылался на планы его предшественника, графа П.П. Сухтелена), и что «книга эта переведе- на в Оренбурге» [Иванов, 2001, с. 68]. Однако, насколько нам извест- но, свод Джангира не фигурирует среди дошедших до нашего времени памятников казахского права. По-видимому, есть все основания по- лагать, что Перовский целенаправленно проигнорировал этот доку- мент и позволил ему затеряться.

В историографии (особенно советской) распространено мнение, что оренбургские власти во главе с В.А. Перовским полностью при- няли сторону Джангира во время восстания в Букеевском ханстве под предводительством Исатая Тайманова (см., напр.: [Шахматов, 1946, с. 149]). Однако анализ действий губернатора и его переписки с ха- ном и предводителем восставших позволяет не согласиться с таким утверждением. Во-первых, Перовский всячески уклонялся от попы- ток хана втянуть его в конфликт (см.: [Темиргалиев, 2013, с. 223–224]). Во-вторых, он принял жалобу от Исатая на хана Джангира и неод- нократно приглашал батыра лично явиться к нему и изложить свои претензии к хану. Исследователи заявляют, что Исатай не явился, поскольку губернатор якобы намеревался заманить его в ловушку и арестовать [Там же, с. 224; Шахматов, 1946, с. 156, 162]. Что же, вполне возможно, что у батыра и были такие подозрения, однако есть основа- ния полагать, что Перовский и в самом деле намеревался пообщать-

198

Глава IV. Букеевское ханство как «поле» для имперских реформаторских экспериментов

ся с ним и, как знать, найти какие-то дополнительные средства для борьбы против не нравившегося ему хана Внутренней Орды…

В 1838 г. Перовский потребовал у Джангира отчет о собранных за прошлый год налогах — причем не из праздного любопытства, а чтобы разобраться в причинах вышеупомянутого восстания Исатая Тайманова (который в качестве одной из причин выступления против Джангира называл как раз чрезмерные поборы во Внутренней Орде). Однако Джангир весьма легкомысленно ответил ему:

Подробной записи о числе получаемого мною с киргизов разного скота в закят и согум сообщить Вашему превосходительству не имею возможности, так как не вел расчета (цит. по: [Зиманов, 1981, с. 104– 105]).

Естественно, уже предубежденный против него Перовский воспри- нял это как признак самовластия хана и требования не вмешивать- ся во внутренние дела Букеевского ханства. По-видимому, это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения губернатора, и с этого времени он уже практически открыто стал выказывать свое не- доброжелательство Джангиру.

Можно себе представить, насколько «приятно» было В.А. Перов- скому информировать хана Джангира в ноябре 1840 г. о присвоении последнему звания генерал-майора! Впрочем, он не отказал себе в удовольствии едко написать в окончании письма:

Имею честь быть вашего превосходительства покорнейшим слугой [История, 2002, № 275, с. 384],

хотя сам, будучи генерал-лейтенантом и генерал-адъютантом, стоял гораздо выше Джангира в военной иерархии. В свою очередь, и хан, не страдавший отсутствием остроумия, тоже время от времени позво- лял себе некоторые выпады против Перовского. Так, в 1841 г. он су- мел добиться от Николая I обещания передать трон по наследству его старшему сыну. Зная, что оренбургский губернатор выступал против этого, хан тут же не без ехидства отписал ему:

Желательно, чтобы права мои были поддержаны Вашим превосхо- дительством, как крепкою опорою попечительской власти (цит. по: [Зиманов, 1981, с. 106]).

Всю неприязнь к хану Внутренней Орды В.А. Перовский выразил в своем отчете по итогам управления Оренбуржьем за 1833–1842 гг. В этом документе он обвинял хана в превышении своих полномо-

199

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

чий, незаконном сборе с казахов налогов (от которых, по утвержде- нию Перовского, они были освобождены) причем даже после того, как оренбургские власти прямо запретили ему это делать [Отчет, 2010, с. 41–42]. Действительно, Перовский в свое время предписал Джан- гиру отказаться от взимания налогов с казахов Букеевского ханства, но тот упорно продолжал отстаивать свое право, унаследованное, как он утверждал, от его предков [Иванов, 2001, с. 84–86]. Неприязнь Пе- ровского к Джангиру проявилась и в том, что даже в разделе о народ- ном продовольствии в Оренбургском крае (т.е. не имеющем прямо- го отношения к делам Букеевского ханства!) он нашел возможность упрекнуть хана — якобы тот не принимает никаких мер на случай го- лода или иных бедствий. Завершил свои претензии к хану губернатор рекомендацией упразднить ханскую власть во Внутренней Орде «по примеру орд Зауральских», т.е. Младшего жуза. В своей неприязни к хану Перовский даже позволил себе слегка упрекнуть императора Николая I за то, что тот признал старшего сына Джангира его преем- ником, тем самым надолго отодвинув исполнение этой рекомендации [Отчет, 2010, с. 43, 55].

В 1842 г. Перовский по собственному желанию покинул пост

оренбургского военного губернатора, Джангир же на протяжении всего своего правления пользовался благосклонностью императора. Это означало, по сути, победу хана над губернатором в их противо- стоянии. Однако в 1845 г. Джангир умер, Перовский же в 1851 г. вновь прибыл в Оренбург, причем на этот раз уже в более высоком стату- се оренбургского и самарского генерал-губернатора. И вскоре нашел способ поквитаться со своим уже покойным противником.

В конце 1852 г. старший из оставшихся в живых сыновей Джан- гира, султан Ибрахим, закончил военное училище, и центральными властями Российской империи было принято решение поставить его главой Временного совета Внутренней Орды [История, 2002, № 666, с. 808]. Однако В.А. Перовский, получив от П.Д. Киселева уведом- ление об этом, вскоре подготовил развернутое обоснование против такого решения. В этом многостраничном документе генерал-губер- натор довольно эмоционально описывал, какие злоупотребления допускали прежние букеевские правители и особенно Джангир. Кое- что он взял из своего предыдущего отчета, но многое было добавле- но. Наряду со вновь открывшимися сведениями о злоупотреблениях Джангира во властной и налоговой сфере (обнаруженных в начале 1850-х годов оренбургским чиновником и впоследствии знаменитым востоковедом В.В. Григорьевым, отчет которого и лег в основу посла-

200

Глава IV. Букеевское ханство как «поле» для имперских реформаторских экспериментов

ния Перовского [Веселовский, 1887, с. 125]), было выдвинуто самое серьезное, по мнению Перовского, обвинение: ревностная привер- женность Джангира к исламу, его активное распространение в Буке- евском ханстве [История, 2002, № 667, с. 808–823] (см. также: [Васи- льев Д.В., 2014 б, с. 315–316]).

Как уже отмечалось выше, Джангир много внимания уделял ре- лигиозному просвещению в Букеевском ханстве: строил мечети, по- кровительствовал духовенству [Frank, 2001, р. 282–284]. Современные казахстанские авторы склонны видеть в этом попытку противостоять русификации и христианизации казахов Внутренней Орды [Иренов, Иренов, 2010, с. 57]. Однако нельзя забывать, что со времен Екате- рины II центральными властями Российской империи был взят офи- циальный курс на исламизацию Казахстана, строительство в Степи мечетей, миссионерскую деятельность мулл и т.д., именно для этого в конце XVIII в. было создано Оренбургское магометанское духовное собрание. Наверное, только М.М. Сперанский в своем «Уставе об управлении сибирских киргизов» первым робко предложил снизить темпы исламизации и попытаться начать распространять среди каза- хов и христианство. В целом же позиция Джангира отнюдь не про- тиворечила религиозной политике центральных имперских властей в Казахстане.

В.А. Перовский, долгое время сам находившийся в Оренбуржье и общавшийся непосредственно с местным населением, придержи- вался мнения об ошибочности покровительства властей исламу среди казахов. Он видел, как эффективно используют мусульманский фак- тор хивинские или кокандские ханы, чтобы склонить на свою сторону казахских правителей, как мусульманство нередко становится факто- ром, объединяющим казахов или башкир на выступления против рос- сийских властей. Не вдаваясь в такие специфические особенности, он в своих посланиях центральным властям писал более доступно: в но- вых условиях ислам уже не способствует приобщению казахов к цен- ностям цивилизации, а, напротив, препятствует их дальнейшей инте- грации в состав Российской империи. Соответственно, деятельность Джангира по укреплению позиций ислама в Букеевском ханстве была лишь во вред России (см.: [Султангалиева, 2000, с. 30]).

В январе 1853 г. П.Д. Киселев уведомил В.А. Перовского, что до- воды генерал-губернатора убедили императора, и он согласился от- странить потомков Джангира от власти в Букеевском ханстве [Исто- рия, 2002, № 667, с. 823–824]. Так, в конечном счете Перовскому удалось взять верх если не непосредственно над своим противником,

201

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

то над его семейством. Справедливости ради, впрочем, следует отме- тить, что, хотя его личное отношение сыграло значительную роль в его позиции по поводу Внутренней Орды, он обосновывал свои дей- ствия именно интересами России и, по-видимому, не лукавил при этом. Примечательно также, что и личной неприязни к детям Джан- гира Перовский не испытывал: тот самый султан Ибрахим, который вследствие интриг генерал-губернатора так и не стал председателем Временного совета Внутренней Орды, вскоре был назначен адъютан- том самого Перовского и даже участвовал в походе на Ак-Мечеть в 1853 г. [Аспандияров, 2007, с. 141].

Итак, как видим, В.А. Перовский в отношениях с представите- лями казахской элиты руководствовался преимущественно собствен- ным усмотрением, основанным на знании (или на том, что он сам полагал знанием) политической ситуации в Казахстане, и интереса- ми Российской империи. Что же касается хана Джангира, то его в ка- кой-то мере можно считать «двойником» Перовского в собственных владениях, поскольку он использовал свой статус и административ- ный ресурс для проведения собственной политики, успешно проти- востоя главе оренбургской администрации.

Несмотря на то что политика В.А. Перовского в отношениях с казахскими ханами неоднократно вызывала критику центральных властей, других региональных правителей (в частности, западноси- бирского генерал-губернатора) и даже его собственного окружения, можно констатировать, что его преемники в Оренбургском крае, а также и туркестанские генерал-губернаторы с конца 1860-х годов в це- лом следовали именно той политической линии, начало которой было положено именно им. В конечном счете благодаря Перовскому и его, до некоторой степени, экстравагантным отношениям с представите- лями казахской элиты положение России в Казахстане существенно укрепилось и наметились основные направления дальнейшего про- движения России в Среднюю Азию [Асеев, 2001, с. 427].

 

Глава V

ОТ ДИПЛОМАТИИ К ВОЙНЕ И ОБРАТНО:

ОСНОВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ С ХАНСТВАМИ СРЕДНЕЙ АЗИИ ДО СЕРЕДИНЫ XIX В.

 

В отличие от Казахстана, правители которого уже с конца XVI в. рассматривались российскими властями как потенциальные под- данные Москвы, среднеазиатские ханства представляли для Рос- сии интерес прежде всего как торговые партнеры: еще в середине XVI в. представитель Ивана Грозного, англичанин Э. Дженкинсон, посетил Бухару и Хиву, где провел переговоры о торговом сотрудни- честве. Никаких попыток установления российского сюзеренитета и тем более присоединения (полного или частичного) среднеазиат- ских ханств к России фактически не предпринималось до середины XIX в.1

На протяжении длительного времени вплоть до первой трети XIX в. российские власти в отношениях со среднеазиатскими хан- ствами сосредоточивались почти исключительно на торговой сфере.

1 Правда, еще в первой половине 1620-х годов правительство царя Михаи- ла Федоровича рассматривало вопрос об оказании помощи хивинскому цареви- чу Агван-Мухаммаду, нашедшему убежище в Московском царстве в борьбе с его сводными братьями Ильбарсом и Хабашем, которые свергли и убили своего отца Араб-Мухаммада I. Предполагалось, что в случае возведения на трон Агван-Му- хаммад может стать вассалом Московского царства, однако в 1623 г. узурпаторы были свергнуты еще одним сводным братом — Исфендиаром, признанным рос- сийскими властями в качестве хана, и московский проект, таким образом, утратил актуальность (подробнее cм.: [Ниязматов, 2013, с. 181–182]). Также в 1700 г. Петр I издал указ о принятии в российское подданство хивинского хана Шах-Нияза [ПСЗРИ, 1830, т. IV, № 1802, с. 61–64]. Однако, во-первых, российские власти не- правильно истолковали хивинское предложение о дружбе и торговле как желание принять подданство Москвы, во-вторых, в связи с кончиной Шах-Нияза около 1702 г. и многолетней смутой в Хивинском ханстве ни о какой практической реа- лизации указа речи идти не могло.

 

203

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

Они создавали бухарским, хивинским, ташкентским и кокандским купцам «режим наибольшего благоприятствования», стараясь тем самым развивать активные торговые отношения со Средней Азией. Так, в течение практически всего XVII в. в отношении бухарских куп- цов действовали значительные налоговые льготы: в первой четверти XVII в. обложили бухарцев торговой пошлиной в 10%, однако вскоре из опасения, что это снизит количество среднеазиатских торговцев в России, уменьшили ее вдвое. Лишь в 1693 г. эта ставка налога была пе- ресмотрена: 5% сохранялись лишь для тех бухарцев, кто только начи- нал торговую деятельность в России, для постоянно же торговавших она была вновь повышена до 10% [Зияев, 1983, с. 27, 51] (см. также: [ПСЗРИ, 1830, т. III, № 1654, с. 508–509]). Особым покровительством властей пользовались выходцы из среднеазиатских ханств, которые оставались на постоянное жительство в России и тем более прини- мали российское подданство. В конце XVIII в. бухарцы даже получи- ли право на формирование собственных органов самоуправления и суда по своим законам и обычаям в местах компактного проживания [Зияев, 1968, с. 30]. В результате в регионе появились целые бухарские волости, по сути являвшиеся своеобразными анклавами Бухарского ханства в России. Уже в начале XIX в. именным указом императора Александра I бухарским купцам на Урале отводились пастбища для их караванных лошадей и верблюдов [ПСЗРИ, 1830, т. XXVII, № 20623, с. 465]. С того же времени сибирские власти стали выделять бухар- ским караванам для охраны отряды из 20 казаков: караванщики все- го лишь должны были кормить охранников на всем пути следования [Зияев, 1983, с. 101].

В ответ российские власти старались добиться аналогичных дей- ствий и от самих ханств Средней Азии на основе принципа взаим- ности. Однако чаще всего правители Бухары и Хивы игнорировали подобные предложения российских властей и облагали большими пошлинами не только российских торговцев, но даже и дипломатов, мотивируя это тем, что к «неверным» не могут быть применены льго- ты, которые практикуются в отношении мусульман. Соответственно уже с последней трети XVII в. российскому дипломатическому ведом- ству (Посольскому приказу) приходилось специально оговаривать в «наказах» своим посланникам, чтобы те не соглашались на уплату каких бы то ни было налогов и пошлин в среднеазиатских ханствах (см.: [Статейный список, 1879, с. 390–391; Наказ, 1894, с. 3, 69]). Тем не менее оградить торговцев от взимания подобных сборов россий-

 

204

Глава V. От дипломатии к войне и обратно

ские власти не могли, и проблема отсутствия принципа взаимности в статусе торговцев оставалась актуальной вплоть до второй половины XIX в.

По мере развития в России имперской политико-правовой си- стемы и имперской идеологии отношение ее к ханствам Средней Азии стало постепенно меняться: если в XVI–XVII вв. среднеазиат- ские монархи именовались ханами и даже «царями», то уже с XVIII в. в официальной российской документации они фигурировали пре- имущественно как «владельцы» (см., напр.: [Ханыков, 1851, с. 5, 20 и след.]), т.е. воспринимались как нижестоящие в международной иерархии по отношению к российским императорам. Это не было простой формальностью. Во-первых, в случае спора российских подданных (даже мусульманского вероисповедания) и выходцев из среднеазиатских ханств Российская империя не учитывала никоим образом правовые нормы и принципы права ханств Средней Азии, всецело руководствуясь имперским законодательством. Яркие приме- ры тому — специальные нормативные акты и решения, принимавши- еся на их основании российскими судами в первой трети XIX в. Так, уже в 1827 г. Государственный совет в своем «Утвержденном мнении» предусмотрел право выходцев из Средней Азии, пребывавших в Рос- сийской империи, возвращаться на родину, но при этом оставлять в России своих русско-подданных жен и детей от этих браков [ПСЗРИ, Собрание второе, т. II, 1830, № 828, с. 37–38]. При этом важно отме- тить, что, хотя подобные нормативные акты принимались, естествен- но, в первую очередь для повышения престижа Российской империи в контактах со среднеазиатскими ханствами, нельзя упускать из виду и реальную защиту интересов имперскими властями своих подданных, в том числе и женщин мусульманок. Показательным примером явля- ется, в частности, дело об опеке над детьми и недвижимым имуще- ством Троицкого мещанина Мустафы Ибрагимова, переселившегося из Бухары. На опекунство над вдовой и детьми покойного (равно как и над унаследованным ими имуществом) претендовали его бухарские родственники, которые делали ставку на единство вероисповедания и нормы шариата в отношениях с законными наследниками. Однако Челябинский сиротский суд, а затем и Оренбургская палата граждан- ского суда, разбиравшие дело в течение семи лет (1831–1838), приня- ли решение о приоритете норм имперского законодательства. При этом наследники, несмотря на свое мусульманское вероисповедание, сами же апеллировали именно к имперским правовым нормам, обо-

 

205

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

снованно видя, что их применение более выгодно для них [ОГАЧО, ф. И-14, д. 1–208]2.

В принципе доминирование норм имперского права на терри- тории России не вызывает удивления (хотя изначально российские власти и практиковали правовой компромисс, стараясь учесть спе- цифику правовых традиций иностранных участников того или иного разбирательства). Такая же тенденция выстраивать отношения в со- ответствии с нормами и принципами имперского (по сути — европей- ского) права наблюдалась и в Средней Азии. В XVIII в. этот процесс только начинался, и российские власти и дипломаты еще могли идти на компромисс и учитывать специфику местных правовых принци- пов и традиций. Но в XIX в. они стали занимать куда более жесткую позицию, не соглашаясь закрывать глаза на некоторые «варварские», с их точки зрения, решения и действия среднеазиатских монархов. В связи с этим проекты договоров, предлагавшиеся российскими ди- пломатами эмирам Бухары и ханам Хивы и Коканда, чаще всего не принимались среднеазиатскими монархами, усматривавшими в них попытки посягательства на самостоятельность соответствующего ханства.

Подобная точка зрения бухарских, хивинских и кокандских пра-

вителей во многом объяснялась тем, что в первой трети XIX в. Рос- сийская империя, как было показано в предыдущих главах, провела радикальные реформы в Казахстане, в результате чего казахские жузы стали не просто вассальными по отношению к России образования- ми, а неотъемлемой частью империи. Поскольку монархи трех сред- неазиатских ханств традиционно рассматривали некоторые родо- племенные казахские объединения в качестве своих подданных, они восприняли действия России как посягательство на их владения и на- чали борьбу против политики империи в Казахстане. В предыдущих главах уже упоминалась, в частности, поддержка бухарским эмиром антироссийского движения батыра Срыма Датова, покровительство хивинских и кокандских ханов мятежным казахским султанам. Одна- ко в первой трети XIX в. эти процессы приобрели куда более серьез- ный характер.

Сначала изменение порядка возведения казахских ханов на трон, а затем и ликвидация института ханской власти в Казахстане, конеч-

2 Автор благодарит канд. ист. наук, доц. Г.Х. Самигулова (Южно-Уральский государственный университет, г. Челябинск) за возможность ознакомиться с ко- пией этого дела.

206

Глава V. От дипломатии к войне и обратно

но же, вызвали значительное недовольство представителей «белой кости», многие из которых отказывались признавать нововведения имперской администрации. Правители среднеазиатских ханств уви- дели в этом возможность восстановить контроль над рядом казахских регионов, признав со своей стороны ханами тех Чингисидов, которые не признавались в этом качестве российскими властями. Так, хивин- скими ханами признавались и поддерживались казахские султаны, в разное время провозглашавшие себя ханами: Ширгази Каипов (кото- рый в 1790-е годы являлся адъютантом графа П.А. Зубова и имел чин секунд-майора русской армии и был признан ханом в конце 1810-х го- дов) и его сын Джангази; Болекей, внук Абулхайра (первым приняв- шего российское подданство в 1731 г.); его сын Касым и внук Ер-Му- хаммад; Каип-Гали, правнук того же Абулхайра; Ширгази Айшуаков (последний хан Младшего жуза, отрешенный от власти в результате реформы 1824 г.) (см., напр.: [Генс, 2011, с. 84; Ерофеева, 2001, с. 136, 141–145]). Хивинские монархи признавали их права, поддерживали антирусские движения этих самозваных ханов, а когда те терпели по- ражение, предоставляли им убежище в Хиве. Поскольку самопровоз- глашенные ханы, в свою очередь, признавали вассалитет от хивинских ханов, последние полагали, что имеют все права сюзеренов и над их казахскими подданными, в частности, неоднократно направляя своих налоговых чиновников к казахам с целью взимания закята, либо же поручали сбор этого налога самим ханам-вассалам (см., напр.: [Запи- ска, 1983, с. 83–89]).

Естественно, подобная деятельность хивинских (а также, в от-

дельных случаях, бухарских и кокандских) правителей вызывала не- изменные протесты со стороны российских властей, которые посто- янно высказывали и дипломаты, посещавшие ханства Средней Азии. Однако среднеазиатские монархи, на словах соглашаясь прекратить поддержку казахским мятежникам, на деле поступали наоборот.

Поддержка правителями Бухары, Хивы и Коканда самопровоз- глашенных ханов и других казахских предводителей, предпринимав- ших антироссийские действия, объяснялась не только стремлением восстановить контроль над казахскими регионами, которые оказа- лись интегрированными в российское имперское политико-правовое пространство. Еще одной причиной тесного сотрудничества монархов Средней Азии с казахами (равно как и другими кочевыми народами на центрально-азиатских границах Российской империи) являлась раз- витая работорговля, в рамках которой на среднеазиатские рынки по- падало большое число русско-подданных — казаков, солдат, жителей

207

Почекаев Р.Ю. Губернаторы и ханы

пограничных поселений, башкир и т.д. Это явление также в течение веков являлось одной из главнейших проблем в отношениях России с ханствами Средней Азии. Так, еще на рубеже 1660–1670-х годов воп- рос о возвращении русских пленных поднимался русским посланни- ком в Хиве М. Федотьевым, на что хан Ануша-Мухаммад заявлял, что не может их вернуть, поскольку они якобы не были захвачены во вре- мя набегов, а проданы хану, сановникам и частным лицам башкирами и калмыками. И если их отнять у частных владельцев (кстати, широко использовавших труд русских рабов на ирригационных и прочих тя- желых работах), это будет «оскорбленье» его подданным [Материалы, 1932, с. 334–335; Наказ, 1894, с. 40–42, 56] (см. также: [Уляницкий,

1889, с. 40; Tcharykov, 1879–1880, с. 602; Арапов, 1981, с. 14–15]). Также в качестве довода против освобождения пленников среднеазиатские монархи нередко ссылались на то, что многие из русских рабов при- нимали ислам и, соответственно, не могут быть отправлены на ро- дину, ставшую для них, таким образом, иноверческим государством [Статейный список, 1879, с. 414; Наказ, 1894, с. 54]. В дальнейшем захватом русско-подданных и продажей их в Бухару и Хиву, как мы видели выше, активно занимались даже те казахские государственные деятели, которые всячески старались представить себя в качестве ло- яльных подданных российских монархов, например, хан Абулхайр и его сыновья, батыр Срым Датов и т.д.

Не изменилась ситуация и в первой трети XIX в. Например, рос- сийский посланник в Хиве Н.Н. Муравьев (впоследствии за успеш- ные действия во время Крымской войны получивший право имено- ваться Муравьевым-Карским) и в 1820 г. отмечал, что в ханстве во в