Очерк феноменологической теории

Одно предварительное замечание - общее критическое замечание в адрес всех теорий эмоций, которые мы до сих пор встретили (кроме, может быть, теории Дембо):

· Для большинства психологов все происходит так, как если бы сознание эмоции было с самого начала рефлексивным сознанием

· Рефлексивное сознание: если бы первоначальной формой эмоции как факта сознания была бы такая ее форма, при которой эмоция была схвачена с самого начала как состояние сознания ( которая бы выступала для нас как изменение нашего психического бытия). И конечно, всегда возможно осознать эмоцию как аффективную структуру сознания, сказать: я в гневе, мне страшно и т. д.

· Но страх первоначально не есть сознание страха, так же как восприятие книги не есть сознание восприятия книги

Эмоциональное сознание есть с самого начала сознание мира.

· Очевидно, в самом деле, что человек, который боится (peur), боится чего-то.

· Даже если речь идет об одном из тех неопределенных страхов (angoisses), которые испытывают в темноте, зловещем и пустынном проходе и т. д., то боятся опять же именно определенных аспектов ночи, боятся мира

· Психологи отмечают, что эмоция была вызвана восприятием, представлением-сигналом и т. д. Но кажется, что затем эмоция удаляется для них от объекта, с тем чтобы погрузиться, наконец, в саму себя. Не нужно много размышлять, чтобы понять обратное: это эмоция каждый миг вновь возвращается к объекту и там питает себя

· Описывают: бегство в страхе, если бы бегство не было прежде всего бегством от некоторого объекта, если бы избегаемый объект не оставался постоянно присутствующим в самом бегстве как его основа, причина его существования, как то, от чего убегают. Гнев том случае, когда бьют, оскорбляют, угрожают, не упоминая человека, который представляет объективное единство этих оскорблений, угроз и этих ударов.

· Одним словом, взволнованный субъект и волнующий объект объединены в неразрывный синтез. Эмоция есть некоторый способ понимания (apprehender) мира.

 

Эмоция - превращение мира:

· когда намеченные пути становятся слишком трудными или когда мы не видим пути, мы не можем больше оставаться в этом мире, столь требовательном и трудном. Все пути перекрыты, однако нужно действовать. Тогда мы пытаемся изменить мир, т. е. пережить его, как если бы отношения вещей к их потенциальным свойствам регулировались не детерминистскими процессами, а магией.

· Не игра: мы здесь загнаны в тупик, и мы бросаемся в это новое отношение.

· Эта попытка как таковая не является сознательной, потому что тогда она была бы объектом размышления. Она есть прежде всего принятие новых отношений и новых требований. Просто поскольку принятие объекта невозможно или оно вызывает невыносимое напряжение, сознание принимает его или пытается принять иначе, т. е. сознание преобразует себя именно для того, чтобы преобразовать объект.

· Эмоциональное поведение не является эффективным. Оно не имеет целью действовать реально на объект как таковой посредством особых средств. Оно стремится посредством самого себя сообщить объекту, не меняя его в его реальной структуре, другое качество, меньшее существование или меньшее присутствие (или большее существование и т. д.). Словом, в эмоции именно тело, руководимое сознанием, меняет свои отношения к миру, с тем чтобы мир изменил свои качества. Если эмоция — это игра, то игра, которой мы верим

Примеры:

· Протягиваю руку, чтобы взять кисть винограда. Я не могу ее достать, она вне пределов моей досягаемости. Я пожимаю плечами, опускаю руку, бормочу “он слишком зеленый” и удаляюсь. Все эти жесты, слова, это поведение приняты вовсе не ради них самих. Речь идет о маленькой комедии, которую я разыгрываю, чтобы сообщить через нее винограду характеристику: “слишком зеленый”, которая предназначена служить замещением поведения, которое я не могу принять. Сначала кисть винограда представала “как должная быть сорванной”, но это обращенное ко мне с настоятельным требованием качество становится скоро невыносимым, поскольку потенциальная возможность не может быть реализована. Это невыносимое напряжение, в свою очередь, становится мотивом для усмотрения у винограда нового качества “слишком зеленый”, которое разрешит конфликт и уничтожит напряжение. Только я не могу сообщить это качество винограду химическим путем, я не могу действовать на кисть обычными путями. Тогда я воспринимаю эту горечь слишком зеленого винограда через поведение отвращения. Я магически сообщаю винограду качество, которое я желаю. Здесь эта комедия искренна только наполовину. Но, чтобы ситуация в большей степени предстала неизбежной, чтобы колдовское поведение было осуществлено всерьез — вот эмоция.

· Пассивный страх: ко мне идет хищное животное, ноги подо мной подкашиваются, сердце бьется все слабее, я бледнею, падаю и теряю сознание. Ничто не кажется менее адаптивным, чем это поведение, которое предает меня, без защиты, опасности. И однако, это поведение бегства, обморок здесь — это укрытие. Но пусть не думают, что это укрытие для меня, что я стараюсь себя спасти, не видеть больше хищное животное. Я не вышел из иррефлексивного плана, но за неимением возможности избежать опасности обычными путями и последовательным детерминистским преобразованием ситуации я ее отрицаю. Я хочу ее уничтожить. Неизбежность опасности послужила мотивом для этого уничтожающего намерения, которое продиктовало магическое поведение. И действительно, я уничтожил ее в меру своих возможностей. Именно здесь — границы моего магического воздействия на мир: я могу его уничтожить как объект сознания, но я могу это сделать, только уничтожая само сознание или, по крайней мере, его изменяя: обморок есть переход к сноподобному сознанию, т. е. нереализуемому сознанию

· Пассивная печаль: угнетенное поведение, потеря мышечного тонуса, бледностью, охлаждением конечностей. Отворачиваются в угол и сидят там неподвижно, сводя к минимуму воздействие мира. Предпочитают полумрак полному свету, тишину — звукам, одиночество комнаты — толпе общественных мест или улиц. Как говорят: “Чтобы остаться наедине со своей болью”. Это не совсем верно. Но очень редки случаи, когда действительно дорожат своей болью. Причина совсем другая: так как одно из обычных условий нашей деятельности исчезло, мир требует от нас, чтобы мы действовали в нем и на него без этого условия:

o Большая часть потенциальных целей, которые наводняют мир (работа, которую надо сделать, люди, которых надо увидеть, повседневные дела, которые нужно выполнить), осталась той же самой. Только средства для их реализации, пути, которые пересекают наше “годологическое пространство” [1], изменились. Например, я узнал о своем разорении, но я не располагаю больше прежними средствами (собственная машина и т. д.)  для достижения прежних целей. Нужно, чтобы я заменил их новыми (воспользовался автобусом и т. д.). Это именно то, чего я вовсе не хочу.

Печаль направлена на то, чтобы уничтожить обязанность искать эти новые пути, преобразовывать структуру мира посредством замещения наличной конституции мира структурой совершенно недифференцированной. Речь идет в конце концов о том, чтобы сделать из мира аффектно нейтральную реальность, систему, пребывающую в полном аффективном равновесии, разрядить объекты с сильным аффективным зарядом, привести их все к аффективному нулю

· Активная печаль может принимать различные формы. О которой говорит Жане (психоастеничка, впадающая в истерику потому, что она не хочет сделать признания), может характеризоваться как отказ: поведение, которое направлено на отрицание настоятельности некоторых проблем и подмену их другими. Больная хочет растрогать Жане. Это означает, что она хочет заменить отношение бесстрастного ожидания, которое он принимает, отношением сердечной предупредительности. Она этого хочет и пользуется своим поведением, чтобы привести к этому Жане. В то же время, приводя себя в такое состояние, когда признание стало бы невозможным, она отбрасывает акт, который ей надлежало выполнить, за пределы досягаемости. Теперь, пока она будет содрогаться от слез и рыданий, у нее отнята всякая возможность говорить. Здесь, следовательно, потенциальная возможность не устранена, признание остается все еще тем, что “надо сделать”. Но оно отступило за пределы досягаемости больного, он не может больше хотеть это сделать, а может только пожелать сделать это когда-нибудь потом. Таким образом, больной освободился от тягостного чувства, что акт в его власти, что он свободен сделать его или нет. Эмоциональный срыв здесь — это уход от ответственности. Здесь имеет место магическое преувеличение трудностей мира. Мир сохраняет, следовательно, свою дифференцированную структуру, но предстает теперь как несправедливый и враждебный, поскольку он требует слишком многого от нас, большего, чем это в наших человеческих силах. Эмоция активной печали в таком случае есть, следовательно, магическая комедия бессилия. Больной похож на тех слуг, которые, после того как привели воров к своему хозяину, позволяют связать себя, чтобы хорошо было видно, что они не могли помешать этой краже.

· Радость. На первый взгляд тому, кто рад, нет нужды защищаться против потери, от опасности. Нужно различать радость-чувство, которая представляет собой равновесие, адаптированное состояние, и радость-эмоцию, которая характеризуется некоторым нетерпением (не можем стоять на месте, строим тысячу проектов, предпринимаем различные действия, которые тут же оставляем, и т. д.) Радость - вызвана появлением объекта его желаний (объявляют, что он выиграл сумму или что он вскоре вновь увидит любимую), но хотя объект этот — “неминуем”, он еще — не здесь, он еще — не его, т.к. некоторое время отделяет его от объекта.     Радость — это магическое поведение, которое стремится реализовать посредством колдовства обладание желаемым объектом как мгновенной целостностью. Это поведение ищет возможность предвосхитить это обладание.

o Так, например, мужчина, которому женщина только что сказала, что она его любит, может пуститься танцевать и петь. Поступая так, он отворачивается от осторожного и трудного поведения, которое он должен был бы принять, чтобы заслужить эту любовь и увеличить ее, чтобы реализовать обладание желаемым объектом медленно и посредством тысячи мелких деталей (улыбки, мелкие знаки внимания и т. д.). Он отворачивается даже от женщины, которая как живая реальность как раз и представляет полюс всех этих деликатных поведений. Он дает себе отсрочку: позже он эти поведения примет. Пока он обладает объектом магически, танец мимически представляет обладание им.

Все эмоции сводятся к конституированию (установление содержания) магического мира с помощью нашего тела как средства волшебства. Чтобы понять их значение, их финальность, нужно было бы знать и анализировать каждый отдельный случай.

Ложные эмоции - только формы поведения.

· Делают подарок, который меня интересует только отчасти, я, возможно, буду внешне выражать сильную радость: хлопать руками, прыгать и танцевать. Однако это только комедия. Отчасти я позволю ей захватить себя, и неточно было бы сказать, что я не рад. Однако радость моя неистинна, я ее оставлю, отброшу от себя, как только мой гость уйдет. Это как раз то, что мы условимся называть ложной радостью, помня при этом, что ложность является не логической характеристикой некоторых высказываний, но экзистенциальным качеством. Могут быть ложные страхи, ложные печали. Эти ложные состояния отличаются, несмотря ни на что, от состояний актеров:

o Актер мимически представляет радость, печаль, но он ни рад, ни печален, потому что эти формы поведения обращены к фиктивному миру. Он мимически представляет поведение, но не ведет себя.

В различных случаях ложных эмоций, которые я только что привел, различные формы поведения ничем не поддерживаются, они существуют сами по себе и являются произвольными. Ситуация подлинна, и мы ее воспринимаем как требующую этих форм поведения (подарок же!) → через эти формы поведения мы магически полагаем некоторые качества на истинных объектах. Но качества эти ложные. Формы поведения схематически вырисовывают на объекте эмоциональное качество, которое мы ему придаем

· Бегство, которое было бы просто бегом, было бы недостаточно для конституирования объекта как ужасного. Или, скорее, оно придало бы ему формальное качество ужасного, но не материю этого качества

 

Настоящая эмоция —сопровождается чувством убедительности.

· Качества, полагаемые в объектах, воспринимаются как истинные - эмоция претерпевается

· Нельзя выйти из нее по своей воле, она должна сама себя исчерпать, мы же не можем ее остановить

· Чтобы мы действительно восприняли ужасное, нужно не только его мимически представить, нужно, чтобы мы были околдованы, переполнены нашей собственной эмоцией, нужно, чтобы формальные рамки поведения были заполнены чем-то непроницаемым и тяжелым, что служило бы ему материей. Мы понимаем здесь роль чисто физиологических явлений: они придают серьезность эмоции, сообщают эмоции убедительность

· Эмоция не просто разыгрывается, что она не просто поведение, но это поведение тела, которое находится в некотором состоянии.

Состояние (эмоция) не вызвало бы поведения, поведение без соответствующего состояния — это комедия. Эмоции появляются в потрясенном теле, которое принимает некоторое поведение. Потрясение может пережить поведение, но поведение конституирует форму и значение потрясения. С другой стороны, без этого потрясения поведение было бы чистым значением, аффективной схемой. Мы имеем здесь дело именно с синтетической формой: чтобы верить в магические способы поведения, нужно быть потрясенным

Нужно помнить двойной характер тела:

1. Есть объект в мире

2. Непосредственно переживаемая данность сознания.

Эмоция есть то, во что верят. Сознание - проецирует аффективные значения на мир, который его окружает И переживает новый мир, который оно только что конституировало.

Сознание его переживает непосредственно, оно им интересуется, оно претерпевает качества, которые акты поведения наметили. Когда и поскольку все пути перекрыты, сознание устремляется в магический мир эмоций, оно устремляется туда, целиком деградируя; оно является новым сознанием перед лицом нового мира... Сознание, которое взволновано, довольно похоже на сознание, погружающееся в сон. Как то, так и другое бросается в новый мир и преобразует свое тело как синтетическое целое таким образом, чтобы через него сознание могло жить и понимать этот новый мир.

Не совсем объясняются внезапные реакции ужаса и восхищения, которые нас охватывают иногда перед внезапно появившимися объектами.

· Например, искаженное гримасой лицо внезапно появляется и прилипает к окну; я чувствую, что я охвачен ужасом. Здесь, по-видимому, нет поведения, которое нужно принять.

· Кажется, что эмоция здесь не обладает финальностью. Впрочем, ужас представляет собой нечто непосредственное и обычно не сопровождается ни бегством или обмороком, ни даже побуждением к бегству. Речь тут идет о явлениях весьма своеобразных, но способных получить объяснение, не выходящее за наши рамки.

· В эмоции сознание деградирует и внезапно преобразует мир причинных связей, в котором мы живем, в магический мир.

· Но бывает и обратное: сам мир иногда открывается сознанию как магический, вопреки тому, что мы ожидали найти его причинным. Не нужно действительно думать, что магическое есть некое эфемерное (непродолжительное) качество, которое мы накладываем на мир по воле своих настроений. Существует такая экзистенциальная структура мира, которая является магической. Об этом в другом месте. Категория магического управляет интерпсихическими отношениями людей в обществе, а точнее, нашим восприятием других

Делаем вывод, что есть два рода эмоций в зависимости от того:

· конституируем ли магию мира мы сами, с тем чтобы заменить объективно детерминированную деятельность, которая не может реализоваться. Будучи за окном, лицо оказывается в непосредственной связи с нашим телом, мы переживаем и испытываем его значение, и именно наше собственное тело оказывается тем, что конституирует это значение, но в то же время значение это навязывается нам, оно отрицает расстояние и входит в нас. Сознание, погруженное в этот магический мир, увлекает туда тело. Поведения, которые дают эмоции ее значение, больше не наши: именно выражение лица, движение тела другого человека образуют синтетическое целое, с потрясением нашего организма.

· или же это сам мир внезапно раскрывается вокруг нас как магический. В ужасе мы внезапно ощущаем разрушение детерминистских барьеров: лицо, которое появляется за оконным стеклом, поначалу мы не воспринимаем как принадлежащее человеку, который должен был бы открыть дверь и сделать еще тридцать шагов, чтобы добраться до нас. Оно, будучи в действительности пассивным, выдает себя за действующее на расстоянии

· Просто первоначальная магия и значение эмоции идут от мира, а не от нас самих

Эмоция не является случайным изменением субъекта, который при этом якобы погружен в неизменный мир. Всякое эмоциональное восприятие пугающего объекта или объекта раздражающего, печалящего и т. д. может происходить только на фоне полного изменения мира, нужно, чтобы объект реализовался как непосредственное и магическое присутствие перед сознанием:

· Нужно, например, чтобы это лицо, появившееся в 10 метрах от меня за окном, было пережито как непосредственно присутствующее для меня в своей угрозе.

o Нужно, например, чтобы окно как “объект, который должен быть сначала разбит”. Окно не воспринимается больше “как то, что должно быть сначала открыто”. Оно воспринимается как рамка страшного лица.

o 10 метров как “расстояние, которое должно быть сначала преодолено”, были уничтожены. Расстояние не воспринимается больше как расстояние для преодоления. Оно воспринимается как единый фон ужасного

o Акт сознания разрушает все структуры мира, могущие отбросить магическое и сводящие события к его истинным размерам

В действительности и окно и расстояние воспринимаются “одновременно” в акте, посредством которого сознание воспринимает лицо за окном. Потому что ужасное невозможно в детерминистическом мире средств.

Ужасное может появляется в мире, где:

1. Все существующее было бы магично по своей природе

2. Возможные средства против этого существующего тоже были бы магичны. Мир сна, где двери, замки, стены, оружие не являются средствами против угроз вора или дикого животного, потому что они восприняты в едином акте ужаса. И так как акт, который их разрушает и создает, является одним и тем же, то мы видим, как убийцы проникают сквозь эти стены и двери, мы напрасно нажимаем на курок нашего револьвера, выстрела не раздается.

Одним словом, воспринять какой-нибудь объект как ужасный — значит воспринять его на фоне мира, который проявляется так, как если бы он уже был ужасный.

Сознание может “быть-в-мире” двумя различными способами:

1. Мир может выступить перед ним как организованный комплекс средств, таких, что, если хотят добиться определенного результата, нужно действовать на определенные элементы этого комплекса. Объект отделён от субъекта: граница между объектами, нетождетсвенность, опосредованное воздействие.

2. Магический мир: нет границ между объектами, они превращаются друг в друга. Мир может также выступить для сознания и как некая неорудийная целостность, т. е. как допускающий изменения непосредственно и в больших масштабах. Мир будет действовать на сознание непосредственно, мир присутствует для сознания не отделенный расстоянием. Например, это лицо, пугающее нас через стекло, действует на нас непосредственно. Нет нужды в том, чтобы окно открылось, чтобы человек прыгнул в комнату, прошел по полу. Сознание нацелено на то, чтобы сражаться с этими опасностями или изменять эти объекты на расстоянии и без всякого опосредствования, путем абсолютных и массивных изменений мира. Этот план мира является абсолютно связанным. Человек пожелал чего-то, совершил действие на свою психику, и это приведёт к изменениям во внешнем мире.

Эмоция - внезапное падение сознания в магическое (недостаточная дифференциация субъекта и объекта).

· Имеет место, когда мир (связанных причинными отношениями) средств внезапно исчезает, а на его месте появляется магический мир.

· Возвращение сознания к магическому поведению, к одной из основных форм поведения, которые присущи сознанию с появлением соответствующего мира, магического мира.

· Способ существования сознания, с помощью которого оно понимает (в смысле хайдеггеровского “Verstehen”) свое “бытие-в-мире”.

Можно направляться рефлексивное сознание - эмоция предстает как структура сознания. Она не есть чистое и невыразимое качество, как красный цвет кирпича или чистое впечатление от боли, — каковым она должна была бы быть по теории Джемса. Она имеет смысл, она что-то значит для моей психической жизни. Рефлексия может воспринимать эмоцию постольку, поскольку эмоция конституирует мир в магической форме. “Я считаю его ненавистным, потому что я в гневе”. Рефлексия - в редких случаях требует особой к тому мотивации. Обычно направляем на эмоциональное сознание рефлексию, которая, конечно, воспринимает сознание как сознание, мотивированное объектом: “Я в гневе, потому что он мне ненавистен”. Именно в зависимости от этой рефлексии и будет конституироваться страсть.

[1] “Пространство путей” (от греч. hodos—путь)—термин топологической психологии немецкого психолога К. Левина (1890—1947), означающий характеристику целевой структуры “жизненного пространства” личности, которое составляется полем возможных для нее здесь и теперь событий (т. е. целей). Согласно К. Левину, поведение человека в психологическом плане может быть представлено прежде всего как особого рода переход (“локомоция”) из одной области жизненного пространства в другую, что означает достижение той или иной промежуточной цели. Конфигурация всех возможных здесь и теперь для личности “локомоций” и образует структуру ее годологического пространства.— Примеч. пер.