Психология, Феноменология и феноменологическая психология

Психология является дисциплиной, которая претендует на то, чтобы быть позитивной, т. е. она хочет иметь своим источником исключительно опыт.

Однако психология может дать только некую сумму разнородных фактов, по большей части никак не связанных друг с другом (стробоскопическая иллюзия и комплекс неполноценности) => беспорядок из самих принципов психологической науки:

· ожидаем факт - ожидаем нечто изолированное => предпочитаем, в соответствии с позитивистской установкой, случайное существенному, возможное необходимому, беспорядок порядку. Это значит принципиально отбросить сущность в будущее: “Это потом, когда мы соберем достаточно фактов”

· Психологи, нагромождая случайности, так же не достигнут сущности, как невозможно прийти к единице, бесконечно добавляя цифры справа от 0,99. Если их целью является только накопление частичных знаний, то сказать тут нечего; просто не видно, что за интерес в этой работе коллекционера

Что дадут принципы и методы психологии применительно к частному случаю, к изучению эмоций например?

· Наше знание эмоции добавится извне к другим знаниям о психологическом бытии (ведь наша дисциплина претендует на позитивность, опыт в источнике!) Эмоция предстанет как нечто новое, несводимое к явлениям внимания, памяти, восприятия и т. д.

· Изучение условий возможности эмоции, т. е. если спросить себя, делает ли возможными эмоции структура человеческой реальности и как она это делает - БРЕД, ведь зачем исследовать, возможна ли эмоция, ведь она несомненно есть (абсурдность для психолога)

· К опыту обратится психолог, чтобы установить границы эмоциональных явлений и их определение. По правде говоря, он бы мог здесь заметить, что он уже имеет идею эмоции, поскольку после обследования фактов он проведет разграничительную линию между эмоциональными фактами и фактами, которые таковыми не являются: в самом деле, каким образом опыт мог бы дать ему разграничительный принцип, если бы он уже не имел его? Но психолог предпочитает придерживаться своей веры, что факты сгруппировались сами под его взглядом

Феноменология - новая дисциплина, возникшая на недостатки психологии и психологизма около 30 лет назад. Основатель - Гуссерль:

· Поражен сначала несоизмеримостью сущности и факта

· Поражён тем, что тот, кто отправляется в своем исследовании от фактов, никогда не придет к отысканию сущностей. Если я ищу психические факты, лежащие в основе арифметических вычислений, мне никогда не удастся реконструировать арифметических сущностей единицы, числа и операции

· Не отказываясь, однако, от идеи опыта (принцип феноменологии — идти “к самим вещам”, основа ее метода — эйдетическая интуиция (непосредственное усмотрение, созерцание сущности), нужно эту идею сделать по крайней мере более гибкой и отвести место опыту сущностей и ценностей;

· нужно даже признать, что только сущности позволяют классифицировать и обследовать факты. Если бы мы имплицитно (неявно, подразумевающе) не прибегали к представлению о сущности эмоции, для нас было бы невозможно среди всей массы психических фактов выделить особую группу фактов эмоциональности.

· Феноменология предписывает, следовательно, коль скоро имплицитно мы уже обращались к сущности эмоции, обратиться к ней также и эксплицитно (явно) и хотя бы однажды зафиксировать при помощи понятий содержание этой сущности

Недоверие психолога к феноменологии:

· Предосторожность - рассмотрении психического состояния таким образом, что оно лишается всякого значения

· Психическое состояние для психолога всегда есть факт и как таковой всегда случаен. Этот случайный его характер и есть то, за что психолог больше всего держится.

· Психолог, спрошенный об эмоции, гордо отвечает: “Она есть. Почему? Я об этом ничего не знаю, я это просто констатирую. Я не знаю за ней никакого значения”. Для феноменолога любой человеческий факт является по самой сути своей значащим. Если вы лишаете факт значения, вы его лишаете его природы человеческого факта.

· Для психолога эмоция вообще ничего не означает, поскольку он изучает ее как факт, т. е. отрывая ее от всего остального. Она будет, следовательно, с самого начала незначащей, но если, действительно, всякий человеческий факт является значащим, то эмоция, как она берется психологом, есть, по сути дела, мертвая, непсихическая, нечеловеческая

Для феноменолога - изучение значения эмоции! Означать — значит указывать на что-то другое, и указывать на него таким образом, что, развертывая значение, мы как раз и найдем означаемое

Эмоция есть лишь в той строгой мере, в какой она означает. Устанавливая значение поведения и взволнованного сознания, мы попытаемся обнаружить означаемое.

Мы хотели бы на точном и конкретном примере, а именно на примере эмоции, попытаться рассмотреть вопрос именно о том, может ли чистая психология извлекать метод и наставления из феноменологии.

КЛАССИЧЕСКИЕ ТЕОРИИ

У. Джемс различает в эмоции две группы феноменов:

1. Группу физиологических феноменов

2. Группу феноменов психологических, которые мы вслед за ним будем называть состояниями сознания. Состояния сознания, называемые “радость”, “гнев” и т. д., есть не что иное, как сознание физиологических проявлений — их проекция в сознание

Критики Джеймса:

· Рассматривая последовательно “эмоцию” как “состояние” сознания и сопутствующие физиологические проявления, не хотят признавать в состояниях сознания только проекцию или тень, отбрасываемую физиологическими проявлениями. Они находят в них нечто большее и (осознают они это или нет) — другое.

· БОЛЬШЕЕ, т.к. как бы мы ни старались в воображении довести до крайности телесные изменения, все же было бы непонятным, почему соответствующее телесным изменениям сознание стало бы вдруг приведенным в ужас сознанием. Ужас есть состояние чрезвычайно тягостное, даже невыносимое => непостижимо, что телесное состояние, взятое для себя и в себе самом, явилось бы сознанию с таким ужасным характером.

· ДРУГОЕ, поскольку если эмоция, будучи воспринята объективно, действительно может предстать как некое расстройство физиологических функций, то как факт сознания она вовсе не является ни беспорядком, ни чистым хаосом; она имеет смысл, она что-то значит.

Жане, критикуя Джеймса, сказал, что он в своем описании эмоций прошел мимо психического:

· Жане хочет регистрировать только внешние проявления эмоций. Но, даже рассматривая только органические явления, которые можно описать и обнаружить извне, он считает, что эти явления можно сразу разбить на две категории: психические феномены, или поведения (conduites), и явления физиологические

Теория эмоций, которая хотела бы восстановить приоритет психического, должна была бы сделать из эмоции поведение. Однако Жане, как и Джемс, несмотря ни на что, чувствителен к видимости беспорядка, которую являет собой всякая эмоция. Следовательно, он делает из эмоции менее приспособленное поведение, или, если хотите, поведение неприспособленности, поведение поражения:

· Когда задача слишком трудна и когда мы не можем удержать высших форм поведения, которые были бы к ней приспособлены, тогда освобожденная психическая энергия расходуется другим путем: мы придерживаемся более низких форм поведения, которые требуют меньшего психологического напряжения

· Девушка, которой отец только что сказал, что у него боли в руке и что он опасается паралича. Она катается по земле, будучи во власти бурной эмоции, которая возвращается через несколько дней с той же силой и принуждает ее в конечном счете обратиться за помощью к врачу. Во время лечения она признается, что мысль об уходе за своим отцом и суровой жизни сиделки внезапно показалась ей невыносимой. Эмоция представляет здесь, следовательно, поведение поражения, это замещение такого “поведения сиделки, которое невозможно удержать”

· В своей работе “Навязчивые идеи и психастения” Жане приводит многочисленные случаи, когда больные, придя к нему на исповедь, не могут договорить до конца и в конце концов разражаются рыданиями, а иногда даже нервными припадками. Здесь поведение, которое надлежит принять, тоже оказывается слишком трудным. Плач, нервный припадок представляют собой поведение поражения, которое занимает место первого посредством отклонения.

· Жане, таким образом, может похвалиться тем, что он вновь ввел психическое в эмоцию: сознание, которым мы воспринимаем эмоцию (сознание, которое, впрочем, является здесь только вторичным феноменом) не является больше простым коррелятом физиологических расстройств; оно есть сознание поражения и поведения поражения. Феномен отклонения есть не что иное, как изменение пути для высвобождения нервной энергии

Однако тут Жане удается преодолеть Джемса только благодаря скрытому использованию представления о конечной цели, представления, которое явно его теория отвергает. Чтобы эмоция имела значение психического поражения, нужно:

1. Чтобы вмешалось сознание и сообщило эмоции это значение

2. Чтобы сознание удержало, как возможность, высшее поведение

3. Чтобы сознание постигло эмоцию именно как поражение по отношению к этому высшему поведению.

Но это значило бы придать сознанию конституирующую (устанавливающую) роль, чего Жане никак не хочет. ОДНАКО во многих своих описаниях Жане дает понять, что больной “бросается” в низшее поведение для того, чтобы не приниматьвысшего. Здесь сам больной провозглашает свое поражение, даже не предприняв попыток борьбы, и эмоциональное поведение маскирует невозможность принять адаптированное поведение.

Больная приходит к Жане, она хочет доверить ему секрет своего расстройства, описать ему подробно свои навязчивые идеи. Но она этого не может сделать, для нее это слишком трудное социальное поведение. Тогда она разражается рыданиями:

1. Потому ли она рыдает, что она не может ничего сказать? Являются ли ее рыдания тщетными усилиями действовать, диффузным потрясением, которое представляло бы собой распад слишком трудного поведения? Гипотеза является чисто механистической и, как мы это видели, по сути достаточно близка к взглядам Джемса

2. Или же она рыдает именно для того, чтобы ничего не сказать? Гипотеза вносит нечто новое: только она заслуживает названия психологической теории эмоций, только она делает из эмоции поведение

На 1й взгляд: незначительная разница между 1 и 2: обе гипотезы предполагают поведение, которое невозможно принять, обе гипотезы предполагают замещение поведения диффузными проявлениями => Жане легко переходит от одной из них к другой: именно это и делает его теорию двусмысленной. Он слишком неопределенен, раздвоен между стихийным финализмом (2) и принципиальным механицизмом (1).

Если мы здесь снова введем идею финальности, то мы можем считать, что эмоциональное поведение вовсе не есть душевное смятение: это организованная система средств, которые направлены к цели. И эта система призвана замаскировать, заместить, отклонить поведение, которое не могут или не хотят принять. Тем самым объяснение различия эмоций становится легким: каждая из них представляет средство избегания трудности, особую увертку, своеобразное мошенничество

Теории эмоций как поведения в чистом виде: наброски мы находим у учеников Келера, а именно у Левина и Дембо.

П. Гийом пишет в своей “Психологии формы”:

· Пример: субъекту предлагают достать предмет, помещенный на стул, но не выходя за круг, начерченный на полу, расстояния рассчитаны так, что непосредственно это сделать очень трудно или даже невозможно, но можно решить задачу косвенным путем.

· Сила, направленная к объекту, принимает ясное и конкретное направление. С другой стороны, в этих задачах есть препятствие для прямого выполнения действия: препятствие может быть материальным (круг) или моральным, как, например, правило, которое нужно соблюдать (не выходить за круг)

· Круг, который нельзя переступить, образуя в восприятии субъекта барьер, откуда исходит сила, направленная в сторону, противоположную силе, направленной к объекту. Конфликт двух сил вызывает в феноменальном поле напряжение. Субъект в некотором роде заключен в ограниченном со всех сторон пространстве: существует только один положительный выход, но он закрыт своеобразным барьером.

· Решения:

o Бегство - грубое решение, поскольку приходится разрушить общий барьер и принять более низкую самооценку

o Замыкание (заключение в капсулу) - поднимает между враждебным полем и “Я” защитный барьер, является другим решением, тоже посредственным

· Продолжение опыта может привести к эмоциональной дезорганизации и к другим, еще более примитивным формам высвобождения напряжений. Приступы гнева, иногда очень острые, которые возникают у некоторых людей, хорошо изучены в работе Т. Дембо. Ситуация испытывает структурное упрощение.

· В гневе, а также, без сомнения, и во всех эмоциях налицо ослабление барьеров, которые, разделяя глубинные и поверхностные слои “Я”, обычно обеспечивают контроль над действием со стороны более глубоких слоев личности и владение собой, налицо ослабление барьеров между реальным и ирреальным.

· Поскольку действие блокировано, напряжения между внешним и внутренним продолжают увеличиваться: отрицательный характер одинаково распространяется на все объекты поля, которые теряют свою собственную ценность. Так как привилегированное направление цели исчезло, дифференцированная структура, навязанная полю заданием, разрушена

Функциональная концепция гнева, гнев - внезапное разрешение конфликта, способ разрубить гордиев узел. Мы сами приводим себя в состояние полной неполноценности, потому что на этом очень низком уровне наши требования меньше и мы удовлетворяемся меньшими затратами (различие между высшими и низшими способами поведения). Не имея возможности в состоянии высокого напряжения найти тонкое и точное решение проблемы, мы действуем на самих себя, мы “опускаемся” и превращаем себя в такое существо, которое способно удовлетвориться грубыми и менее адаптированными решениями. Разорвать листок, на котором условие задачи.

ГНЕВ КАК БЕГСТВО: в меньшей степени приспособленное к проблеме, нежели высшие — и невозможные — способы поведения, которые могли бы ее разрешить. Однако он точно и совершенно приспособлен к потребности снять напряжение, стряхнуть это свинцовое покрывало, которое давит на наши плечи.

Больная психастенией приходит к Жане, чтобы ему исповедаться. Но задача слишком трудна. И вот она оказывается в тесном и угрожающем мире, который ждет от нее точного действия и который его в то же время отклоняет:

· Сам Жане своим отношением показывает, что он слушает и ждет

· В то же время своим престижем, своей личностью и т. д. он отталкивает эту исповедь.

· Нужно избежать этого невыносимого напряжения => можно сделать это, лишь преувеличив свою слабость, смятение, отвратив свое внимание от действия, которое надлежит совершить, и обратив его на себя (“как я несчастна”), превращая самим своим поведением Жане из судьи в утешителя, экстериоризируя и разыгрывая самую невозможность говорить, в которой она находится, превращая ясную необходимость дать те или иные сведения в тяжелое и недифференцированное давление, которое на нее оказывает мир => возникают рыдания, истерика, нервный припадок

Для Дембо и гештальтпсихологов переход от попыток найти решение к состоянию гнева объясняется разрушением одного гештальта и образованием другого. Однако есть недостаточность теории эмоции как поведения: функциональная роль эмоций неоспорима, и можно понять разрушение формы как “неразрешимую задачу”, но как можно допустить появление другой формы??? Она дается именно как замещение первой, существует только по отношению к первой => cуществует лишь один процесс, который есть превращение формы. Но я не могу понять этого превращения, не введя прежде сознания. Сознание только может посредством своей синтетической активности бесконечно ломать и восстанавливать формы. Только оно может отдавать себе отчет в конечной цели эмоции.

ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

Эмоцию можно понять, только если в ней искать значение (значение функционального порядка). Следовательно, мы приходим к тому, чтобы говорить о финальности эмоции. Эту финальность мы схватываем очень конкретно посредством объективного исследования эмоционального поведения.

Психоаналитики:

· Акцент на значении психических фактов, т. е. они первыми стали настаивать на том факте, что всякое состояние сознания значит нечто другое, чем оно есть само по себе. Неумелая кража, произведенная сексуальным маньяком, — это не просто “неумелая кража”. Она отсылает нас к чему-то другому, чем она является сама по себе с того момента, как только мы рассматриваем ее вместе с психоаналитиками как феномен самонаказания. Она отсылает нас в таком случае к первичному комплексу, в котором больной пытается оправдать себя, наказывая себя

· У женщины фобия лавра. Стоит ей увидеть лавровое дерево, как она падает в обморок. Психоаналитик обнаруживает в ее детстве тяжелый сексуальный инцидент, связанный с лавровым кустом. Чем же здесь будет эмоция? Феноменом отказа, цензуры. Отказа не от лавра. Отказа вновь пережить воспоминание, связанное с лавром. Эмоция здесь является бегством от разоблачения, которое надлежит для себя сделать, как сон является иногда бегством от решения, которое надлежит принять

· Эмоция не всегда будет бегством. Уже у психоаналитиков можно обнаружить интерпретацию гнева как символического удовлетворения сексуальных влечений. И конечно, ни одну из этих интерпретаций нельзя отбросить. Нет никакого сомнения в том, что гнев мог бы означать садизм, что обморок от пассивного страха мог бы означать бегство, поиск убежища — все это так, и мы попытаемся показать причину этого.

То, что здесь находится под вопросом, — это самый принцип психоаналитических объяснений:

· Представляют сознательный феномен как символическое осуществление желания, отвергнутого цензурой. Для сознания это желание не заключено в его символической реализации. В той мере, в которой желание существует посредством нашего сознания и в нем, оно только то, за что оно себя выдает: эмоция, желание спать, кража, фобия лавра и т. д. Если бы было иначе, если бы мы хоть в какой-то мере сознавали наше истинное желание, мы были бы людьми с нечистой совестью, а психоаналитик так не считает

· Тогда значение нашего сознательного поведения является полностью внешним самому этому поведению, или, если угодно, означаемое полностью отрезано от означающего

· Сознательный факт есть по отношению к означаемому = эффект некоторого события является по отношению к этому событию = следы огня, зажженного в горах, — по отношению к человеческим существам, которые этот огонь зажгли

· Человеческое присутствие не содержится в золе, которая остается. Оно связано с этой золой отношением причинности: это отношение является внешним, следы очага пассивны по отношению к этому каузальному отношению, как всякое следствие — по отношению к причине. Следы есть то, что они есть, т. е. они пребывают в себе вне всякой зависимости от означающей интерпретации: они есть наполовину обгоревшие куски дерева, вот и все

· Сознание само себя создает, оно никогда не является не чем иным, как тем, чем оно себе предстает. Если сознание имеет значение, оно должно содержать его в себе как структуру сознания. Это вовсе не значит, что значение это должно было бы быть совершенно эксплицитным (явным). Имеется много возможных степеней конденсации и ясности. Это значит только, что мы должны вопрошать сознание не извне, как вопрошают остатки очага или стоянки, а изнутри, что нужно в нем искать значение. Сознание, если cogito должно быть возможно, само есть факт, значение и означаемое

· Глубокое противоречие всякого психоанализа: он одновременно представляет как причинную связь, так и связь понимания между феноменами, которые он изучает. Эти два типа связей несовместимы.

o теоретик психоанализа устанавливает жесткие трансцендентные причинные связи между изучаемыми фактами (подушечка для булавок означает всегда во сне женские груди, войти в вагон означает совершить сексуальный акт)

o практик достигает успеха, изучая прежде всего факты сознания в понимании, т. е. ловко отыскивая внутрисознательное отношение между символизацией и символом

Мы не отбрасываем результаты психоанализа, когда они получены посредством понимания. Мы ограничиваемся отрицанием всякого значения и всякой вразумительности его теории психической причинности.

В той мере, в какой психоаналитик пользуется пониманием для интерпретации сознания, было бы лучше признать открыто, что все то, что происходит в сознании, может получить свое объяснение только из самого же сознания. Вот мы, наконец, и вернулись к исходной точке: теория эмоций, которая утверждает означающий характер эмоциональных фактов, должна искать это значение в самом сознании. Иначе говоря, именно сознание само делает себя сознанием, будучи взволнованным потребностью во внутреннем значении.