Неспособность расслабиться, отпустить контроль, радоваться.

Праздники для меня — тяжелый труд. Надо успеть все убрать, и приготовить, и чтобы было хотя бы съедобно, и чтобы всем угодить, а их много, и за всеми не уследишь... Это раздражает, и я сдерживаю раздражение уже с утра, очень устаю во время праздника и лучшее время для меня — когда все кончилось и можно пойти спать.

 

Когда люди громко смеются, я беспокоюсь. А они трезвые? В моей семье веселье означает выпивку. Мне никогда не бывает так весело, как им, что-то не так... Меня раздражает их смех.

 

Я стараюсь не смеяться первой, сначала посмотрю на других. Я не умею развеселить других людей. У меня нет чувства юмора как легкого способа принимать жизнь такой, как она есть, у меня в ходу скорее ирония и сарказм, которые больно задевают людей. От этого я еще больше смущаюсь и замолкаю вовсе.

 

Я часто бываю одинокой в компаниях и на праздниках. Мне трудно общаться со всеми, веселиться. Лучше я побуду тут в углу. ≪А можно помыть посуду?≫

 

 

Жизнь в отрицании проблем.

≪Ничего я не отрицаю, просто так получилось... если бы он... обстоятельства сложились так...≫

 

Когда я вижу проблему, я ≪включаю защиту≫ и перестаю иметь дело с этой проблемой. Мои обычные защиты: я преуменьшаю неприятности, или ≪перевожу стрелки≫ на другого, или ≪прикидываюсь дурочкой\маленькой≫, или начинаю долго все объяснять, или просто плакать...

 

Мне проще солгать, чем признаться в ошибке: ≪это не я! ≫ или ≪я и не расстроилась≫.

 

В моей семье проблемы не решают, мы предпочитаем их не видеть и избегать: ≪не создавай проблем!≫, ≪не заморачивайся!≫.

 

 

Трудности в близких отношениях.

Чем ближе мои отношения с каким-то человеком, тем неудобнее и небезопаснее я себя чувствую. Особенно, если этот человек авторитетен для меня.

 

Я стараюсь ни с кем особенно не сближаться. В моей семье близость и доверие означают уязвимость.

 

Я думаю, что если я люблю человека, то я буду с ним одним целым, без границы между нами, и буду чувствовать то, что он; и хотеть то, что он; и жить с ним вообще одной жизнью. Это и есть счастье, думаю я. (Моя жизнь так плоха, что для счастья нужна другая жизнь, которой я и буду жить. А моя останется где-то позади).

 

Я привлекаю к себе тяжелых людей с зависимостями. Похоже, я не могу быть в близких отношениях со здоровым человеком!

 

Я отчаянно нуждаюсь в любви и поддержке и сделаю все, лишь бы понравиться людям. Чтобы не задеть никого, я остаюсь в близких отношениях, которые меня совершенно не устраивают.

 

В моей семье не приняты близкие контакты, доверительные разговоры, откровенность и честные чувства. Близость для меня равна интимности, и я избегаю ее даже с самым близким человеком. Мне неловко и стыдно.

 

В моей семье мы дотрагиваемся друг до друга только во время драки.

 

 

Страх того, что останусь одна.

Ненавижу прощаться. Когда близкий уезжает, я боюсь, что я больше его не увижу. Я меня есть опыт потери близких людей, который я так и не смогла пережить.

 

Я продолжала близкие отношения с людьми гораздо дольше, чем эти отношения того заслуживали. Я чувствую череду: ≪мои друзья уходят≫.

 

Меня предавали и бросали, и я думаю, что поделом. Я очень боюсь следующего такого эпизода, и он происходит! Больше всего на свете я боюсь остаться одна.

 

Я часто боюсь смерти и беспомощности в старости. Мне очевидно, что я буду в тягость своим близким, или просто останусь одна. Я рисую в воображении картинки одинокой беспомощной старости, инвалидности и пр. Рассказы о таких стариках и смертях больно ранят меня. Поэтому я всегда стараюсь помогать таким старикам, или избегаю думать о них.

 

 

Жизнь под знаком жертвы.

Я часто чувствую себя беспомощной. Что бы я ни делала, лучше не становится.

 

Стоит мне только подумать, что все хорошо, как что-то случается.

 

Я обвиняю других в моих трудных жизненных обстоятельствах. Другие жертвы, как и я, становятся моими друзьями и близкими. Я путаю любовь с жалостью и думаю, что люблю людей, которых на самом деле мне хочется жалеть и спасать.

 

В моей семье бывает физическое насилие: тычки, отталкивания, затрещины, пощечины, удары. Бывает, что алкоголик бьет по стенам, проламывает двери и крушит мебель. Он может биться головой о стену или резать вены. Я понимаю, что все это насилие предназначается мне.

 

В моей семье бывает эмоциональное насилие: оскорбления, высмеивание, вопли, крики, обвинения... Это оскорбление словом, даже если оно формально было не в мой адрес, больно ранит меня. Или я уже притерпелась, и только вяло возражаю: ≪не смей...≫ — и это все без толку.

 

В моей семье случается сексуальное насилие: недозволенные прикосновения и ласки, принуждение к близости, после которых я болею и чувствую отвращение к себе и к нему. У нас могут высмеять то, как я выгляжу и мои — или вообще — женские качества. Нередко звучит мат и прочие сексуальные оскорбления. Я молча с этим соглашаюсь или делаю вид, что не слышу.

 

В моей семье бывает духовное насилие: мои близкие высмеивают или пренебрегают тем, что для меня очень ценно: моя вера, представления о жизни и принципы, в которые я верю. Мне приходится скрывать свои молитвы и хождение в храм, близкие смеются над моими группами, называют их сектой, и я не смею возразить. Я стараюсь ≪не обострять≫ отношения и избегаю говорить о том, что для меня дорого.

 

 

Подавленная тоска и страх.

Когда я рассказываю истории из своей жизни, я стараюсь говорить без особенных чувств. Я стараюсь думать: ≪Это уже в прошлом≫, и не фиксировать внимание на прошлых и настоящих бедах.

 

Я часто повторяю себе: ≪Не смей расстраиваться, не плакать! Хватить хныкать!≫. В моей семье нельзя плакать или ходить с печалью на лице, это вызывает злость окружающих. У нас считается, что грустить — значит показывать свою слабость.

 

У меня часто болит спина, или ноги, или голова, я плохо сплю, напряжение не уходит даже ночью, я все время чувствую себя усталой.

 

Одержимое поведение.

Я бываю одержима потребностями. Это значит, что я рвусь напролом или упорно добиваюсь своего во что бы то ни стало, в то время как остальная жизнь теряет для меня всякое значение. Как в тоннеле человек стремится к свету впереди, не замечая того, что вокруг на стенах. Свет только в конце тоннеля! Одна потребность вдруг становится для меня сверхважной: успеть вовремя, заставить его лечиться, узнать наконец правду, близкие отношения — чтобы кто-то любил; чистота, еда, алкоголь или др. наркотики, работа, шоппинг, учиться, обладать чем-то, спасти кого-то, религия и пр.

 

Когда я считаю, что мне нужно добиться чего-то, я готова на все: ложь, насилие, низкие поступки... — и я думаю, что сейчас я только этого добьюсь, а потом разберемся с последствиями. ≪Главное — чтобы он пошел лечиться, а потом я ему объясню...≫. ≪Главное — узнать правду, а там разберемся...≫ и пр. Благая цель, как я думаю, оправдывает низкие средства ее достижения; или я так не думаю, но так живу.

 

Если кто-то попробует лишить меня этой вожделенной цели, я либо отшвырну его с моего пути, либо упаду в отчаянии. Я не могу слышать критики, не рассматриваю других вариантов.

 

Я обычно думаю по принципу ≪или — или≫, ≪хорошо - плохо≫, ≪черное-белое≫, ≪наши-враги (или чужие) ≫.

 

Я думаю, что есть только один правильный ответ. Если ты прав, то я ошибаюсь — и поэтому ты не прав!

 

В моей семье либо все молчат как в могиле, либо орут как в аду. У нас в ходу слова ≪всегда≫, ≪никогда≫, ≪абсолютно≫,

≪до конца≫, и др.

 

 

≪ Приказано выжить ≫.

Я часто чувствую, что мне надо как-то пережить сегодняшний день — и следующий. Удивительно, как еще мне хватает здоровья на такую жизнь! Я будто на войне: не болею и все время жду атаки, причем уверена, что погибнут все.

 

Я научилась выживанию, и умею то, что моим прежним подругам или маме и в голову бы не пришло.

 

Я поняла, что рассчитывать ни на кого нельзя. Сколько я ни молилась, никто не пришел на помощь. Наконец, у Бога нет других рук, кроме моих собственных.

 

Итак, перед вами лист бумаги с написанной вами ≪историей болезни≫. Вероятно, вы увидели, что созависимость — это про вас. Вы, конечно, обратили внимание на то, что часто вопросы этого теста звучат как описание психологического нездоровья вообще, может быть, и не связанного с алкоголизмом или наркоманией в семье. Так, высокая температура или вялость сами по себе не указывают на конкретную болезнь, но вкупе с другими симптомами могут послужить постановке диагноза. Кроме того, каждый из перечисленных симптомов в семье с алкоголиком или наркоманом наполняется вполне ощутимым содержанием, связанным с зависимостью. Скажем, страх одиночества в этом случае очень конкретен: смерть наркомана, развод в алкогольной семье, супружеские пьяные измены и просто ≪не пришел≫. Если созависимость у вас есть, история получилась довольно подробной. Если написанный вами текст вызывает желание изменить такой способ жить, то эта книга написана для того, чтобы вам в этом помочь.

 

В созависимости первична именно психологическая сторона болезни — если вообще можно говорить о первичности какой-то стороны жизни человека в отрыве от остальных. Но психологией все не ограничивается, как и в ситуации алкоголизма или наркомании. Созависимые люди страдают от серьезных проблем со здоровьем, связанных с переживанием хронического стресса. Тут и гипертония и вообще сердечно-сосудистые заболевания; рак и диабет, факторами риска в которых является хронический стресс; снижение иммунитета и учащение простудных и инфекционных заболеваний; снижение памяти, бессонница, хронические боли — невралгии; заболевания пищеварительной системы, язвы и гастриты, при которых стресс — один из пусковых механизмов в развитии заболевания; и др. Помните расхожее выражение ≪все болезни от нервов≫? Мне известен даже случай суицида мамы наркомана, оставившей ему записку о том, что теперь, после ее смерти, он перестанет колоться. Не перестал... Так что назвать созависимого человека физически здоровым невозможно.

 

Социальная сфера страдает очень сильно, но я здесь не буду об этом писать, из теста это достаточно понятно. А вот духовная сфера страдает, вероятно, больше всего, как и у наркомана или алкоголика. Вспомним отчаяние, одиночество, ненависть; вспомним хождение по ≪белым≫ магиям и ≪экстрасенсам≫, и вполне магические походы в храм: ≪я Тебе сколько молилась, на коленях вот мозоли, а Ты?!≫ — как будто Бог должен теперь что-то этой измученной женщине, не верящей ни во что. Кажется, все, чем можно повредить своей душе, уже произошло: осуждение, гнев, обиды, отчаяние, магия, ложь, даже стремление к смерти... Созависимость — это страшная беда.

 

Если вы хотите помочь вашему близкому, вам самой надо выздоравливать первой. Только тогда вы сможете ему помочь, и не упасть вместе с ним. И только тогда вы сможете показать ему, что такое здоровая жизнь, а откуда ему знать про это?

 

Если вы хотите прожить жизнь так, как Бог этого хотел для вас, если вы хотите счастья и радости, и притом строительства своей души — тогда вам надо выздоравливать.

 

Если вы вдруг вспомните, что кроме алкоголика или наркомана вокруг вас есть еще люди, и они тоже ваши близкие, — дети, супруги, родители, друзья, — они нуждаются в вас, и вы для них дороги, а они дороги вам — тогда вам надо выздоравливать от созависимости.

 

Наконец, если вы устали падать в одну и ту же лужу, если вас тошнит от того, как вы сейчас живете, и если вы чувствуете, что достойны лучшего — давайте начнем выздоравливать, и тогда у нас что-то обязательно получится.

 

Искусство жить в любви

Начнем с простого примера. Вот, скажем, Тамара Ивановна. У нее есть сын Володя, он — алкоголик. Володя пьет давно, перепробованы многие больницы, ≪новейшие≫ препараты и всякие уговоры — все напрасно. Пьет по-прежнему, и почти все в жизни растерял. Осталась Тамара Ивановна, да квартира в Сокольниках, да жизнь пока. Пьет Володя во дворе, его угощают, сам как-то выпрашивает, и нужно уже немного. Соседка приходит, говорит: ≪твой лежит опять, забирай≫. Это значит, что Володя пьяный лежит в луже между магазином и Домом культуры: там узкий проход, и лужа посередине. Лужу-то обычно Володе преодолеть не удается, он в нее падает и в ней лежит. Мимо него пробирается весь служивый народ, идущий с работы, и стыдно. Тамара Ивановна идет к луже, поднимает Володю и тащит его домой. Понятно, никто ей не помогает, Володя мокрый и грязный. Он тяжелый и пьяный, Тамара Ивановна тащит его из последних сил, сама едва не падает. Дома Володя спит на полу, как-то встает и переползает на диван, Тамара Ивановна не подходит к нему. Через несколько дней — все сначала.

 

У нее очень много стыда, и злости, и отчаяния. Просвета не видно. Однажды она сказала: ≪не пойду≫. Володя так и не появился, на следующий день к вечеру пришел пьяный и злой. ≪Знаешь, как меня... били?! (это его милиция забрала в вытрезвитель). Я ответить не мог, а то бы я им...Ты что, домой меня отвести не могла?!≫ Правда, весь избит. Правда — где она? Через неделю Володя опять лежал в луже, и соседи позвонили: забирай. Забрала опять, так спокойнее, хоть дома спит... Что ему говорить: ≪не пей≫?

 

И вот однажды Тамара Ивановна, услышав очередной раз от соседки, что ≪твой лежит≫, пошла к ДК. Володя лежит в луже. Раньше она со вздохом вставала в нее и поднимала Володю, тот слабо шевелился. Сейчас она остановилась рядом и спросила: ≪Будешь вставать?≫. Володя что-то мычит. В луже холодно. Она стоит, не уходит. Мимо идут люди, дают советы или любопытно расспрашивают. Тамара Ивановна молчит. Доброхоты пытались даже помочь Володе, но она безучастно стояла в стороне. Наконец любители лезть в чужие дела отстали, и она вновь спросила: ≪Будешь вставать?≫ —≪Буду≫. —сказал Володя. ≪Тогда вставай≫. —сказала Тамара Ивановна. Володя приподнялся в луже, но не встает. Она терпеливо ждет рядом с лужей, сама в нее не идет. — ≪Вставай, сынок, пора≫. Володя на четвереньках вылез из лужи, попробовал встать. Она подошла, поддержала его, но, когда он повис на ней, вновь отошла в сторону. Володя упал, лежит и матерится. Тамара Ивановна ждет, мимо нее идут люди, и все ее мужество нужно, чтобы не уйти. Володя встает вновь, и она поддерживает его. Но висеть на ней больше у него не получается. Приходится шевелить ножками, и медленно-медленно они доходят до дома. Дома он доходит сам до дивана, и падает на него. Тамара Ивановна собрала в сумку вещи Володи и легла спать. Наутро Володя, проснувшись, увидел маму и сумку. Мама сказала: ≪Вот твои вещи, ты вернешься домой через общину. Я позвонила, тебя ждут. Я готова тебя отвезти, не меньше, чем на полгода. Если ты не поедешь, ты здесь больше не живешь≫. Володя ответил: ≪Ладно, поговорим потом. Куда я еще поеду, мне поправиться надо. Вот вернусь, поговорим≫. Мама молча пропустила его к двери, и, когда он вышел, выставила за ним его сумку. Володя поискал в кармане — ключей нет. Постоял, ушел — и тут же вернулся. ≪Быстро поехали≫. Тамара Ивановна собралась за 3 минуты, и они пошли к метро. По дороге хотел попросить пива ≪поправиться≫ — посмотрел на нее, и промолчал. Уехал в общину. Вернулся через 2 года, трезвый и взрослый. Потом еще были срывы, но лужи уже не было никогда. И, выходя из срыва, сам уже шел на группу, в общине научили. Выздоравливает...

 

Другая история. Ксюша — наркоманка. Ей всего восемнадцать лет, но за последние пять лет ей пришлось пережить почти все беды, которые могут случиться с молодой девушкой. Все, что у нее осталось — сексуальность, она все еще хорошенькая, и это единственное ее оружие. Окружающие воспринимают ее как ≪ничьи деньги≫, как сказал мне один парень в нашем центре, куда пришла Ксюша выздоравливать, ≪подбери и пользуйся≫, в то же время с ней имеют дело с опаской: никаких тормозов у Ксюши нет, и ≪выкинуть≫ она может все, что угодно. В ней виден надлом, несмотря на ее веселость и милую, почти детскую грацию. Кокаин, и ≪винт≫, и ≪психоделики≫, и героин по случаю, и жизнь идет как получится. Лжет Ксюша непрерывно, и свое единственное оружие — сексуальность — предъявляет всем так непосредственно, что кажется иногда, будто она не человек, а зверек... без всяких понятий о жизни. Какое-то время она жила в нашем центре, потом начала снова употреблять наркотики и ушла... Я встретилась с ее мамой и отчимом с тоской и напряженной готовностью объяснять им правила нашего центра: ≪вы же понимаете...≫ И увидела удивительных людей. Они любили Ксюшу просто, без условий, со стыдом за нее, но без попыток как-то оправдать или спрятать ее жизнь. Мама села напротив меня и сказала: ≪Вот, у нас такая девочка, и нам нелегко. Она пострадала, и не озлобилась, а оторвалась от жизни. Всё, что у нее есть — это мы, и мы на ее стороне. Она такая добрая, и я верю в то, что мы найдем какой-то способ вернуть ей жизнь≫. Папа — из тех, кто не родил, но воспитал, — сказал: ≪Она вернулась домой от вас, и очень жалела, что ее выписали. Я объяснил ей, что иначе пострадают другие ребята в центре, она понимает. Когда будет можно — можно ей вернуться?≫ Я поняла, что это испытание на мою любовь. Какая-то злая училка во мне кричала: ≪нет, нельзя, она нам тут все выздоровление портила!≫. Я сказала: ≪Конечно, может. Через месяц, когда уйдут эти ребята, если она еще будет хотеть. А пока — пусть приходит ко мне на консультации ≫. Ксюша пришла через две недели, как мне показалось, не очень трезвая, и в прозрачном платьице. Училка во мне победила, и я была с ней холодна. Больше она не пришла. Я так надеюсь, что придет...

 

Знаете, что роднит эти две истории? Любовь. ≪Любовь долго терпит, милосердствует... всему верит, все покрывает, все переносит...≫. ≪Любовь никогда не перестает ^[3]≫.

----------------------------------------------------------------------------------------------