Справедливо ли полагать, что главной причиной наркомании является дисфункциональность семьи?

В части 5, в главе «”Контролирующие вопросы” для проверки наркологических концепций» приводились вопросы, сквозь сито которых можно пропустить концепции, претендующие на адекватное (то есть на соответствующее подлинному положению дел) объяснение феномена химических зависимостей. С помощью указанных «контролирующих вопросов» можно посмотреть и на концепцию «дисфункциональной семьи». Сторонники этой концепции считают, что нездоровые отношения между членами семьи могут провоцировать наркотизацию ребенка.

Конечно, от семьи много зависит. Но все ли? Если мы принимает концепцию «дисфункциональной семьи», то «контролирующие вопросы» требуют от нас объяснить следующее.

Каким образом дисфункциональность семьи влияет на потерю смысла жизни? Выходит, что все философы, поэты, писатели и аскеты, стремившиеся постигнуть смысл жизни, – лишь выходцы из неблагополучных семей?

Семьи были и до 20 века. Если причина наркокризиса в семье, то почему «бум» наркомании произошел не на заре человечества, ведь семьи были и тогда? Если вспомнить, что у 100% наркоманов наблюдается утрата смысла жизни, то тогда по необходимости придется утверждать, что нездоровые отношения в семье провоцируют в ребенке утрату смысла жизни.

Сопоставление гипотезы с «контролирующим вопросом» приводит к новому вопросу. Если гипотеза «дисфункциональной семьи» верна, то каким именно образом патологический фон неблагополучной семьи влияет на утрату смысла жизни у подростка? Если ответ на этот вопрос для сторонников гипотезы представляется затруднительным, то их гипотеза нуждается в переработке.

Определенный вклад в проблему формирования зависимости от наркотиков семья, конечно, может вносить. Но этот вклад не стопроцентный. Если признать, что влияние семьи не фатально, то всё встает на свои места и начинают ставиться вполне разумные вопросы: Что произошло в 20 веке с институтом семьи? Какие механизмы, предохраняющие этот институт от распада, были утрачены? Какие факторы, стимулирующие процесс распада, были введены в действие?

И куда же мы пришли? Мы пришли к констатации факта того, что многие родители разводятся, когда ребенок еще не успел толком выучиться говорить. При факте разведенных почти сразу же после заключения брака родителей у ребенка нет возможности вступать в эмоционально значимые отношения с обоими родителями. Родители, выросшие в эгоистической парадигме и вследствие эгоистической направленности жизни не способные к совместной жизни, эгоистически относятся не только к друг к другу, но и к ребенку. Они с ним не играют, книжек с ним не читают, не объясняются ему интересующее его, – не помогают ребенку развивать лобные доли.

Спросим себя: какой мотив удержит молодоженов от разрыва семьи? Какой мотив заставит их терпеть друг друга, несмотря на трудности? Возникает ощущение, что это мотив утрачен.

А какой мотив побудит молодоженов жертвовать собой ради ребенка? В связи с каким мотивом родители будут стремиться воспитывать ребенка в благоприятных для его развития условиях? Не утрата ли этих коренных мотивов породила особый тип семейных отношений, который был назван «дисфункциональными отношениями»?

Что может помочь родителям начать учиться сдерживать свои разрушительные эмоции в присутствии ребенка и не кричать на него? Не при условии ли отсутствия мотивации на сдерживание берут свое начало так называемые «гиперопека» и «тирания»? А кто ответит родителям на вопрос: зачем вообще они должны воспитывать детей? Не от отсутствия ли возможности самим себе ответить на этот вопрос, у некоторых родителей возникает «гипоопека»?

На эти вопросы можно ответить с помощью данных, которые привел святитель Игнатий (Брянчанинов), живший в 19 веке. Рассматривая вопрос упадка нравственности в монастырях, он писал, что этот упадок есть следствие «упадка нравственности и религии в среде мирян». Подтверждая эту мысль, он сослался на Санкт-Петербургского митрополита Серафима, который рассказывал святителю об умножении бракоразводных дел. Когда владыка Серафим был викарным епископом в Москве, «тогда в московской консистории бывало бракоразводных дел одно, много два, в год; старцы же архиереи того времени сказывали ему, что в их молодости бракоразводных дел вовсе не существовало»[51]. Для святителя Игнатия был очевиден факт усиливавшегося кризиса нравственности.

О том, каких масштабов он достиг в 21 веке, рассказывает в своем интервью протоиерей Валериан Кречетов. «Вот сейчас, например, объявлен год семьи, а ведь семьи почти все разрушены. Нет ни одной, наверное, за редким исключением, нормальной семьи. Взять любой приход: не так много семей, в которых сохранен первый постоянный брак, проведенный супругами в полной чистоте»[52].

А сколько ты, уважаемый читатель, знаешь полных семей, в которых мама и папа еще ни разу не разводились? Если из этого количества отнять семьи, где мама и папа постоянно ругаются, то сколько останется? Если родительский фактор фатален, то в остальных семьях дети, что? – обречены?

Протоирей Валериан Кречетов, поднимая вопросы упадка семьи, рассказывал о своей беседе с директором известной тридцать первой школы Москвы, Григорием Ивановичем Суворовым. Беседа состоялась еще до крушения СССР. Григорий Иванович сказал тогда священнику: «У нас семьи нет, и не будет. Мы идем к краху. Через мои руки прошли те, кто теперь уже стали бабушками. И, глядя на них, я вижу, куда мы идем»[53].

Отец Валериан считает, что это «пророчество светского человека» исполнится, «если люди не обратятся к Богу. Спасет только обращение к Богу, только восстановление семьи»[54].

И что, если вдумчиво посмотреть на слова отца Валериана. Нить для размышления заимствуем из рук Данилина. «Если мы с вами задумаемся, – пишет он, – то поймем, что вся оценочная шкала «хорошо – плохо» задается в культуре ее традиционной религией». До 1917 люди идентифицировали себя с духовной традицией Православного Христианства. Эта традиция сформировала представления о «нормальном человеке». Люди и по сей день, хотя и плохо сознавая это, но держатся христианских представлений. И многие современные люди считают, что ««хороший человек» должен с любовью и ответственностью относиться к другому и, вместе с тем, сохранять самостоятельность – иметь собственную индивидуальность». Но такой взгляд на человеческую личность людям был присущ не всегда. История знала периоды, когда принципы «хорошести» формулировались по-другому. Лишь после проповеди Христа появились представления о человеке, «как отдельной личности, свободной в своих поступках и несущей ответственность перед Богом … главной обязанностью которого является любовь к ближнему»[55] (см. также главу «Провал регулирующего действия культуры как следствие отказа от религиозной традиции»).

Представление современной молодежи о том, каким должен быть «хороший человек» меняются. Изэтих представлений «постепенно уходит доброта и любовь к другому человеку»[56].

Стремление понять ближнего, любовь к нему – эти нормы поведения были сформированы христианством. Отказ от него влечет и отказ от этих норм.

Не здесь ли причина дисфункциональности семьи? Да, и почему, собственно, оно должна быть «функциональной»? Откуда это выводится? Понятие о «хорошей», «функциональной» семье основывавается на представлениях о «хорошем» человеке. Предполагается, что «хороший» человек должен любить своих детей и правильно их воспитывать. Но представления о «хорошем» человеке меняются вследствие отказа от религии, которая эти представления сформировала. Если Вы увидите пожилых учителей, то можете спросить их, о чем писали раньше дети в своих школьных сочинениях. Раньше дети писали о том, что мечтали приобрести полезную профессию, чтобы получить возможность помогать другим людям. Теперь же дети мечтают о другом. «Стандартные мечты» такие: «Дача, машина, квартира». Подобным образом деформируются и семейные идеалы.

Вы говорите, что корень зависимости в том, что ребенка недолюбили? А почему родители должны любить своего ребенка? Кто сможет ответить на этот вопрос, не апеллируя при этом к религии? Ответить на этот вопрос без ссылки на религию невозможно.

Потому что философия рынка предусматривает эквивалентный обмен между партнерами, но не любовь. В этом смысле слова отца Валериана бьют в самую точку. Без обращения к Богу у людей отсутствует смысл любить. И Данилин как раз и пишет о том, что этот смысл у молодежи уходит.

А завтра эти юноши и девушки станут папами и мамами. Родят и воспитают недолюбленных детей, про которых напишут в газетах, что они являются плодом дисфункциональности семьи. Но кто объяснит процесс, в связи с которым семья становится дисфункциональной?

Иерей Александр Богдан на семинаре «Современный взгляд на проблему наркотической зависимости» как-то обмолвился о том, что «семья тогда выполняет свои функции, когда все элементы будут соединены воедино и [она будет] следовать своему предназначению». Своих функций семья не может выполнять, «если она не полноценна, если она не целостна». Подобное происходит и с человеком: «когда он неполноценен, не целостен, не может выполнять своих функций»[57].

То есть вначале отдельные люди перестали следовать своему предназначению. Они, отдельные люди, стали дисфункциональны. Потом люди объединились в семьи. Но семьи, состоящие из нескольких нестабильных элементов, не могут получить стабильность из воздуха.

Такую семью можно с некой долей осторожности сравнить с механизмом, составленным из бракованных деталей. Он будет постоянно ломаться, потому что будут ломаться элементы, из которых он состоит. То одно сгорит, то другое.

А зачем «элементы» вообще должные соединяться в систему, то есть в семью? Кто объяснит?

Н.А. Нарочницкая, обрисовывая критическую ситуацию, в которую попал институт семьи, говорит о следующем. Сегодня практически любая женщина, и не вступая в брак, может многого достичь. Ей необязательно соединяться с кем-то для создания семьи. Этот и другие факторы влияют на то, что многодетность теряет свою привлекательность.

Раньше русский народ знал, зачем он живет, у него был идеал. А ныне утрачено «библейское чувство продолжения рода». И семейные ценности стали неактуальными, чему способствовало и развитие у людей гедонистического отношения к жизни[58].

Что такое гедонистическое отношение к жизни? Один из аспектов такого отношения состоит в том, что сексуальное удовлетворение становится одним из главных мотивов вступления в брак. Если потребление секса и прочих видов наслаждений становится мировоззренческой осью, на которую нанизываются поступки человека, то рождение детей становится логически неоправданным. Супруги предпочитают при таком положении дел идти на аборт.

Размышляя на тему абортов, Митрополит Мелетий писал, что «когда-то дети представляли собой самое большое счастье для супругов. Сегодня они мешают, они являются препятствием в их стремлении к сексуальному удовлетворению. И когда после такой связи возникает беременность, ее прерывают, чтобы освободиться от неудобств»[59]. Идут на аборт, чтобы защитить «комфорт»[60]. Тот же автор указывал на то, что в некоторых странах «ничто не способно изменить решение новых супружеских пар не рожать детей: ни законодательства, ни экономические льготы, ни льготы многодетным семьям»[61].

Хотя насчет России госпожа Нарочницкая считает, что если застучат стройки по всей стране, если появится программа «почти бесплатных» квартир молодым семьям, если будут прощаться кредиты на жилье по рождении третьего ребенка, то сложившаяся ситуация может измениться. На пока что «москвич не может и мечтать за всю жизнь накопить на квартиру, даже если он будет почти всю зарплату откладывать». Конечно, не только в квартирах дело. Но и этот пункт немаловажен[62].

На этом фоне вопрос о дисфункциональности семьи как о главном факторе наркотизации меркнет. И, если мы вопреки правде жизни признаем его основным фактором вхождения в наркотизацию, то мы замрем в немом вопле отчаяния. Ведь тогда нам придется признать, что никого выхода из наркокризиса не предвидится. Ведь, как писал митрополит Мелетий, «изнасилования, самоубийства, плохое обращение супругов друг с другом, плохое обращение с детьми, разводы – все это, постоянно и стабильно растет». «Секс убивает деторождение; гордость – взаимную любовь; эгоизм – помощь друг другу. Поэтому семьи катастрофически распадаются»[63].

Да, и кто объяснит, зачем вообще нужно рожать детей? Ответы на эти вопросы дает религия, но от нее ныне происходит отказ. О следствиях отказа от религии пишет свидетель 21 века игумен Анатолий (Берестов): «В результате духовно-нравственного разложения общества проявились такие тяжёлые пороки общества как крах семьи, падение рождаемости, сексуальная революция с растлением детей и молодёжи, проституция, развитие гомосексуализма и привитие населению толерантного отношения к нему, наркомания, детский и юношеский алкоголизм»[64].

Из слов отца Анатолия следует, что крах семьи не является главной причиной наркотизации молодежи. Крах семьи, – это брат наркотизации. Отцом этих двух исчадий является отказ от религии, а их матерью – бездуховность. Наркомания, и «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» об это говорят прямо, становится расплатой «за идеологию потребительства, за культ материального преуспевания, за бездуховность и утрату подлинных идеалов»[65].

Получить представление о том, как изложенные идеи могут быть сопоставлены с фактурой реальной жизни, можно, исходя из рассказа одного наркозависимого человека о себе самом. «Почему такое со мной могло случиться? – писал он. Все, что мы делали, к чему стремились, было безнравственно и порочно, более того – сугубо греховно. Но откуда мы могли знать о каком-то там грехе, нравственности, порочности и тому подобных ненужных и неизвестных, нам понятиях. Я, как и большинство моих друзей, рос без Бога, в семье бездуховной, где главным богом было материальное благополучие. Понятия о Боге, нравственности, милосердии, добропорядочности мне в душу никто не вкладывал. Но зато у меня раньше, чем у других знакомых ребят, появился видик, и я мог часами смотреть гангстерские фильмы, боевики, фильмы-ужасы. Часами впитывая, в свою душу насилие, кровь, убийства, секс в самых изощренных вариантах, я начинал чувствовать себя героем этих фильмов, и гордость и тщеславие развивалась в моей душе. Да, я сознательно взращивал их, ибо мне хотелось быть не таким, как остальные, а выше и круче их. И когда сколотилась наша подростковая группировка, мы стали хозяйничать в микрорайоне. Честно говоря, я занимался хулиганством и мелким бандитизмом не столько из-за материальных благ и даже не из-за наркотиков, так как в то время я еще не кололся, а из-за того, чтобы все боялись меня и знали, и говорили за спиной: “Да, этот парень крутой, и он в группировке”»[66].