То есть, подводя промежуточный итог, можно сказать, что во время фиксации человеку кажется, что он реализует свою свободу. Но на деле оказывается, что он свою свободу теряет.

Возвращаясь к идее фиксация сознания на сексе, можно отметить, что прочие аспекты жизни начинают при реализации данного сценария выпадать из поля зрения. Мышление человека становится более примитивным (гипер-стимуляции лишь определенных отделов мозга, приводит к тому, что мышление человека привыкает работать, в основном, в одну сторону, отвыкая от деятельности в других направлениях). Человек в целом, как личность, как бы «обнуляется».

Если интимные отношения между любящими супругами реализуются в рамках брака, то мысли о реализации таких отношений могут не сопровождаться болезненной фиксацией. Ведь если брак был заключен по любви, то совместная жизнь супругов сопровождается рождением детей, совместной деятельностью и общими интересами, совместным проживанием как радости, так и горя. Любящие друг друга супруги стараются соприкоснуться друг с другом, по возможности, всеми точками бытия.

Супружеская жизнь представляется им огромном картиной, в которой интимные отношения занимают определенное место и не претендуют на то, чтобы подменить собой полноту картины. К тому же, если речь идет о любящих друг друга супругах, интимные отношения воспринимаются ими как средство выражения взаимной любви, а не как активность, с помощью которой каждый стремится удовлетворить самого себя.

На этот счет можно привести некоторые мысли из книги протоиерея Сергия Овсянникова, которая так и называется, – «Книга про свободу». Отец Сергий писал, что «под «любовью» понимаются очень разные вещи. Это и плотская любовь, и душевная, и дружеская, и жертвенная…» В браке эти формы должные переходить из одной в другую. Но часто такого перехода не наблюдается вследствие того, что люди ждут действий только от других. Когда семейная жизнь человека не удается (она не может быть оставлена на самотек), обнажается неудача его жизни.

Кризис семейной жизни останавливает и заставляет подумать. «Свобода начинается с остановки. А еще свобода начинается с благодарности. … брак начинается там, где начинается благодарение. И благодарение двоих должно сливаться в одно. За все, что нам дано. За жизнь. За совместную жизнь. За то, что жизнь такая сложная. За то, что мы не понимаем друг друга, но должны учиться понимать, а не просто перетаскивать изо дня в день эту тяжесть непонимания другого. Трудно благодарить за взаимное непонимание в браке. Но если благодарения нет, то непонимание только усиливается»[17].

То есть иными словами свобода в браке начинает там, где начинается раскрываться вся палитра человеческих отношений, все грани личностей супругов, а не там, где каждый супруг жаждет, чтобы все было «по-евонному». Соответственно, подлинная свобода в жизни начинает там, где присутствуют самодисциплина и добровольное подчинение принципам, на основании которых могут быть выкованы определенные черты характера, вследствие реализации которых будут преодолены непонимание и отчуждение людей друг от друга.

В отношении таким образом понимаемой свободы можно высказать множество мыслей. Некоторые из них желающие могут найти в заключительной лекции цикла «Горение сердца» (и, соответственно, – в статье, подготовленной на основании цикла). В цикле разбирался вопрос о условиях, на основании которых может развиваться творчество. Хаотизация жизни (в том числе, – такого сектора жизни как интимные отношения) может привести к угасанию способности реализовывать творческое отношение к жизни. Чтобы стать свободным в творчестве, человек подчиняет себя определенным принципам. Освобождая себя от следования им, человек утрачивает способность генерировать новые идеи, порабощается тоске и депрессии. Уйти от депрессии и простимулировать угаснувшую способность генерировать новые идеи кто-то пытается с помощью наркотиков и болезненно-обостренных интимных взаимодействиях. На этих путях человек сталкивается с усугублением депрессии и утратой способности чувствовать что-либо.

Тема депрессии в статьях одной исследовательницы прочно связывается с темой наркотизации и темой реализации интимных сценариев (фиксация на этой реализации может быть ошибочно понята человеком как свобода самоопределения).

Тему наркотизация исследовательница[18] связывает также с понятием драг-маркетинга. Концепция драг-маркетинга предполагает продвижение наркотика как товара с использованием достижений современной науки, а также – деятельность, направленную на формирование депрессивного поколения, нуждающегося в средстве от депрессии. В качестве такого средства поколению и предлагаются наркотики.

Одним их способов формирования депрессивного поколения является пропаганда девиантных форм поведения. Современный подросток читает в журналах о том, как рок-знаменитости рассказывают о «своих сексуальных приключениях, потреблении наркотиков, и таким образом будущий потребитель узнает, что наркотики – один из атрибутов славы и успеха» [19]. Подросток слушает песни тех самых знаменитостей, в которых дискредитируются «основные человеческие ценности: красота, любовь, доверие, семья, дети, труд, счастье». И, подражая девиантному поведению, о котором он читал и слышал, подросток «по законам социальной психологии впадает в депрессию»[20].

«Развращаемый подросток, а на самом деле возбуждаемый [журналами], стимулируемый сексуальными стимулами, отправляется на дискотеку уже с внушенной ему этими журналами мыслью расстаться с девственностью». Ему внушается, что девственность – это не модно, что современный человек, как только испытывает сексуальную потребность, удовлетворяет ее. Подросток думает, что, выстраивая свою жизнь в соответствии с данными положениями, он выстраивает её с нормой, приводящей к успеху. Но «что получает он, потеряв невинность в туалетной кабинке? Глубокую депрессию, чувство глубочайшего несчастья». Депрессия же имеет свойство усугубляться. Возникает замкнутый круг. У человека возникает негативное самоощущение, он «начинает считать себя глупым, бездарным, ненужным, отвратительным и впадает в еще более глубокую депрессию»[21].

Параллельно в поле зрения подростка попадают фильмы и песни, в которых в качестве средства от депрессии представлен наркотик. «Существует несколько типов мифического, ложного позиционирования, привязанного к потребностям: наркотики как средство от депрессии, средство усиления сексуального наслаждения, средство расширения подсознания …. Каждый тип позиционирования имеет грандиозный promotion в СМИ, кинематографе, литературе, но практически неприметен неспециалисту»[22].

То есть наркотики связываются в фильмах, песнях и в прочей продукции с темой избавления от депрессии. Депрессия же рождается, в том числе, вследствие реализации девиантных форм поведения, которые в указанной продукции представлены как привлекательные модели поведения.

Примечательно, что в современной науке имеет хождение понятие девиантного поведения, то есть поведения, отклоняющего от нормы. Но само понятие нормы не очень-то и дается.

С точки зрения христианской мысли, психологическая норма описана в Евангелии. В Евангелии, как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), «изображен новый человек и все оттенки недугов ветхого» [23]. Если человек стремится к этой норме, он обретает душевное здоровье и освобождается от зависимостей (навыков, приобретенных вследствие следования девиантным формам поведения).

Речь идет не о навязывании искусственно-выдуманной, интеллектуально-выведенной нормы. Евангелие описывает объективно, то есть независимо от желания человека, действующие законы мироздания. Если бытие человека выстраивается одним образом, то человек становится способным пережить блаженство. Если бытие человека выстраивается другим образом, то человек разрушается как личность.

Истинность Евангелия может быть проверена временем. Опора на Истину открывает перед человеком перспективу бесконечного развития. Обращение к неистине приводит человека еще в рамках земной жизни к скуке, к регрессии, к тупику, к распаду. Не все люди имеют возможность в результате многолетних исследований собственной жизни и жизни других людей сформулировать, в чем состоят принципы, ведущие к развитию, и в чем состоят принципы, влекущие к распаду. Евангелие экономит время и предупреждает человека заранее, указывает на существовании определенных законов, вследствие действия которых поступки человека сопровождаются определенными последствиями.

У человека есть свобода отвергнуть знание о этих законах, но у него нет свободы освободиться от последствий этого отвержения. В качестве аналогии к данному вопросу можно предложить вопрос о следовании закону всемирного тяготения. Следование этому закону предполагает определенную стратегию спуска, скажем, с девятого этажа. Человеку, находящемуся на девятом этаже, предлагается спуститься пешком по лестнице, либо прокатиться на лифте. У человека есть свобода сказать: По какому праву меня кто-то принуждает идти по лестнице или ехать на лифте; я – свободная личность и могу делать, что хочу! Такой человек имеет свободу в качестве стратегии спуска с девятого этажа избрать выход в окно. Человек свободен выйти в окно, но он не свободен освободиться от последствий своего поступка.

Вследствие определенных поступков в человеке формируется внутреннее состояние, которое он носит с собой по жизни и которое забирает с собой вечность. Сформированный образ внутреннего бытия становится источником внутреннего мира и блаженства, если был основан на Истине. И – источником страдания, если был основан на неистине (см. на данную тему во второй части статьи разделы «В чем суть такого явления, как посмертное воздаяние?», «Правда ли что Священное Писание ничего не говорит о употреблении наркотиков и прочих ПАВ?») Образ бытия, основанный на Истине, можно назвать психологической нормой, описанной в Евангелии.

Но где человеку, отказавшемуся от евангельского восприятия жизни, искать определения нормы, чтобы по ней выпрямить свою перекосившуюся жизнь? В психологии?

Но «психология, – как считает Б. Братусь (сам являющийся психологом), – понятия нормы не дает – оно появляется лишь тогда, когда ты выходишь за грань психологии и идешь в философию, этику. Истинный критерий находится там». Данный автор считает худым сценарием, при котором «««законодателями мод» станут «чистые» психологи». «Когда один человек совершает какую-то подлость, – говорит автор, – мы спешим с психологическими оправданиями: у него, мол, стресс, невроз, у него комплекс, психическая предрасположенность и так далее. А в XIX веке говорили: грех, покаяние, раскаяние…» Поэтому он считает, что психологии нужно найти стыковку с философией и этикой, чтобы разобраться в самой сути явления: Что – патология, а что – норма?

[Понятно, что слова о философии нуждаются в уточнении. Ведь как известно, масштабные войны и социальные катастрофы 20 века, такие как тоталитарный строй и концентрационные лагеря, были порождены, в том числе, и философией. В данном отношении множество мыслей можно найти в публикациях И.Л. Солоневича, который после побега из концентрационного лагеря во времена советских репрессий некоторое время жил в Германии. Он рассказывал, как задолго до Второй Мировой Войны сознание немцев подверглось активному натиску со стороны философии и основанных на ней мифах.

В Германии, писал он, были мифы о случайном проигрыше в Первую Мировую войну, о низшей расе на Востоке и о вырождающейся демократии на Западе, о германских «организованных талантах», о бестолковости всего остального человечества.

Германия жила мифами, то есть – ложью. Отравленность сознания ложной философией порождала соответствующую мифам деятельность. Очарованные мифами и потерявшие способность к критическому осмыслению информации люди ринулись во взаимо-уничтожающую войну. Голос здравого смысла был заблокирован. Причем, в опьяняющий водоворот безумия была ввергнута не только Германия. Философия, основанная на лжи, пустила корни и прочих европейских странах, и в СССР.

Охватившее многих безумие Солоневич описывал в следующих образах. Мы, писал он, мчимся на предельных скоростях по современному шоссе, утыканному фальшивыми сигнальными знаками. Мчимся на предельных скоростях на призывные огни легенды и въезжаем в братские могилы. «Наше сознание наполнили рядом иллюзорных представлений. Наши души наполнили ненавистью».

Сознание современных Солоневичу людей было отравлено философиями. Умы людей были заполнены идеями, почерпнутыми из Сочинений Великих Жрецов Ненависти и Лжи (Солоневич здесь цитирует слова их Евангелия о отце лжи (Ин. 8, 42-44). Гегели заменили Бога. Философия заменила религию, объявила войну Евангелию. Европа продала душу духу безбожия, и ей были обещаны все блага мира (здесь Солоневич приводит миф о человеке, который продал душу черту за клад, убил ближних, получил клад, но то, что казалось ему грудами золота, на самом деле оказывалось грудой черепков).

О результатах перестройки общества на основании новых философий Солоневич пишет, приводя слова Ф.М. Достоевского, который, проницательно предвосхищая будущее, отмечал: людьми, решившими строить новое общество, будет построено общество «грубое, слепое, бесчеловечное». «Раз отвергнув Христа, ум человеческий может дойти до удивительных результатов».

Трудно смириться, что в фундамент башни была заложена ложь, – резюмирует Солоневич. Трудно примириться с фактом, что вся сумма гуманитарных наук есть заведомо организованная ложь, «что самая научная книга, когда бы то ни было написанная о человеческом духе и о человеческом общежитии, – есть просто Священное Писание. Что «опиум для народа» поставлял не Христос – этот опиум поставляла вся философия – начиная от Платона и кончая пока что Гегелем и Марксом» (Солоневич писал о своем времени).

«Почти две тысячи лет тому назад некий – сейчас основательно забытый автор – предупреждал нас: «Берегитесь волков в овечьей шкуре – по делам их узнаете их». Мы не послушались. Мы объявили Забытого Автора агентом капитализма, защитником реакции, пропагандистом опиума, суеверия, невежества и чепухи. Теперь – волки пришли. Для всех нас, для всего человечества, вопрос заключается в том, удастся ли нам вернуться к Забытому Автору, или весь мир пойдет по стопам Европы [описываются годы перед Второй Мировой Войной].

После превращения человечества в «атомизированные кучи никакими заповедями не связанных людей» остается одно: «Cтроители невыразимо прекрасного будущего [обещанного творцами философских систем] съедят самих себя. Они вырежут друг друга до последнего. Будущим богословам они дадут недостающее доказательство бытия Божия: жизнь без Бога оказывается невозможной» [24].

Понятно, что не о таком типе философии писал Братусь. Чтобы составить представление о типе философии, приемлемом для данного автора, можно посмотреть на уточняющие слова, которые он ввел в речь: «грех, покаяние, раскаяние»].

В русле этого строя мысли во время обсуждения, в рамках которого выступил Б. Братусь, прозвучали и другие, но подобные идеи. Так один из участников обсуждения отметил, что в академической психологии существует концепция некоего абстрактно понимаемого разума. «Но психология может быть только такой, какой есть образ человека в культуре», то есть психология может быть такой, каким является поддерживаемый культурой образ развития личности.

Для «золотого века» отечественной психология (на период которого приходится научная деятельность Льва Выготского) были «междисциплинарные контакты психологов и гуманитариев». Наука развивалась вследствие, в том числе, контакта «с лингвистами, настоящими философами, педагогами» [настоящие педагоги могут непредвзято сказать о том, что реально помогает человеку стать человеком, и том, что реально ведет человека к регрессии!]. Вследствие этого диалога «молодая наука буквально впитывала в себя богатейшие традиции мировой культуры познания человека. Эти контакты по ряду причин прекратились, да и сами эти традиции прекратились. Разговаривать и тем и другим стало вдруг не о чем, да и незачем» [25].

В культуре, сформировавшейся не без участия христианства, содержатся сведения о закономерностях развития жизни человека. Если же связь с культурой утрачивается, то открывается широкий простор для всевозможных фальсификаций. Ведущее к слому жизни поведение с помощью современных средств телевидения, литературы, интернета и кино может быть представлено как нечто здоровое, прогрессивное и привлекательное (о механике процесса – автор рассказывает в лекции «Религиозные символы в медиапродукции (клипы, фильмы) и парадигме постмодернизма» [26]).

Так герои одного фильма о наркотиках, «молоды, красивы и при последовательном соблюдении авторами [фильма] необходимых условий [формирования сюжетной линии и пр.] становятся моделями социального научения». Девиантное поведение с помощью определенных приемов оправдывается и позиционируется «как положительное свойство личности, нравственно оправданный выбор»[27].

Связывание темы наркотиков с сексуальным стимулом, делает эту тему притягательной. «Когда мы видим обнаженное тело, это воздействует на нас как половой стимул. Если половой стимул связать с каким-то предметом, тот приобретает все свойства полового стимула, и становится очень приятным для человека». Наркотики в фильмах употребляются в сцене сексуальной близости, и таким образом они «обусловливаются половым стимулом и становятся чрезвычайно притягательными для людей». Наркодиллер может быть представлен в качестве хозяина жизни и красавца-мужчины, рядом с которым «крутится масса девушек».

«Пропагандируется абсолютная сексуальная «расхристанность». В конечном счете такое поведение ведет человека к глубочайшей депрессии, и наркотики начинают употребляться как средство от депрессии. Совершенно неслучайно 80% проституток употребляют наркотики»[28].

Приходя к девиантному образу жизни и депрессии, возникающей на основе такого образа жизни, человек ищет способа ослабить труднопереносимые для него само-ощущения. Пытаясь решить данный вопрос с помощью наркотиков, человек со временем вырабатывает в себе привычку реагировать на неприятные переживания употреблением их, и наркотический тип реагирования встраивается в стиль жизни.

И этот стиль жизни может восприниматься человеком как правильный. Так происходит вследствие того, что личность человека деформируется. Внутри психики появляется так называемая аддиктивная структура (аддиктивная система). Наличие этой структуры приводит к тому, что, как отмечают Ц.П. Короленко и Н.В. Дмитриева, человек может воспринимать свой стиль жизни как правильный, невзирая на отрицательные оценки окружающих, невзирая на наличие данных о отрицательных последствиях аддиктивных реализаций.

Каждой аддиктивной реализации предшествует выбор в пользу ее совершения. «Тем не менее выбор аддикта не является свободным выбором». Этот выбор делается без учета возможных отрицательных последствий. Внешне этот выбор выглядит как результат волевого решения, но в отличии от выбора неаддиктивной личности, аддиктивный выбор приводит обычно к отрицательным последствиям.

Можно предположить, что в процессе развития зависимых форм поведения человек обучается совершать несвободный выбор. На первых порах он привыкает с помощью аддиктивных средств уходить от ситуаций, вызывающих неприятные эмоции. В дальнейшем аддиктивный выбор становится частью сформировавшегося специфического образа жизни. Этот специфический образ жизни противоречит личностным, биологическим, социальным и экономическим потребностям человека. И при всех несообразностях человек вследствие, как было отмечено, деформации личности воспринимает свой аддиктивный выбор «как лучший и наиболее правильный» [29].

На первый взгляд аддиктивные реализации приносят человеку ощущение большей свободы, так как связаны с отбрасыванием запретов и социальных ограничений. «Однако объективно свобода действий аддикта становится все более ограниченной». Свобода выбора подменяется привычкой немедленно реагировать на текущие средовые факторы таким образом, чтобы быстро удовлетворялась потребность реализовать аддиктивное желание. Среди результатов развития аддиктивного процесса указанные авторы отмечают рост тревожности, стереотипность поведения, подчинение всей жизни аддиктивному ритуалу[30]. Это ли свобода?

Тема свободы для данной части работы является темой второстепенной, поднятой лишь в связи с темой наркотизации. Не отвлекаясь от темы главной можно указать на некоторые мысли и произведения, объясняющие разницу между ложно понятой свободой и свободой подлинной (и, указав, – пойти дальше).

Это и упомянутая книга протоиерея Сергия Овсянникова – «Книга про свободу». Это и произведение Антуана де Сент Экзюпери «Цитадель», в котором содержится множество образов, объясняющую разницу между двумя пониманиями свободы.

По мнения восточного царя, от имени которого Экзюпери писал свою книгу, свободен тот, кто способен устоять перед низменной страстью. «Но как назвать свободным того, кто попадает в рабство любому соблазну. Сам он зовет это свободой, он свободно выбрал для себя вечное рабство».

Царь считал свободой свободу упражнять свою душу. Суть такого рода свободы – «полнота смысла и непрестанное расширение души». Этот путь описывается царем через образ, например, преодоления трудностей во время восхождения на вершину (с вершины, забираясь на которую человек обдирал коленки, он видит четкую планировку улиц города, которую не замечал, будучи погружен в поток толчеи). А также – через образ следования ценностям. Царь указывал на людей, которые слыша ночью зов призывающего рожка, поднимались, «отказавшись от свободы спать дальше».

Спутниками тех, для кого нет пения рожка, являются скука и глухое раздражение. Эти люди свободны, «они вне жизни». Их тип свободы предполагает отказ от ценностей. Но вследствие отказа жизнь человека лишается смысла. Вот человек «ломает стены, мечтая вырваться на свободу, но звезды смотрят на беспомощные руины. Что обрел разрушитель, кроме тоски – обитательницы развалин?» Те, кого принято называть свободными, все решают по-своему и всегда одиноки вследствие неумения слушать и слушаться. Они лишаются попутного ветра в парусах. Их свобода выражается в разрушении храма, перемешивании слов в стихотворении. Такая свобода сродни пустоте пустыни.

Царь считает важным определить, о какой свободе идет речь при упоминании слова «свобода», о свободе человека или о свободе раба? О свободе здоровья или о свободе язвы (если дать язве распространяться, она погубит живое)?

Кто-то считает свободой такое положение дел, при котором высвобождается не лучшее, что есть в человеке, а худшее. Подлинно человеческое тает, высвобождается то, чему потворствует толпа. «Но толпа не свободна, она никуда не стремится, в ней есть только тяжесть, и эта тяжесть придавливает ее к земле. Толпа называет свободой свободу гнить и справедливостью – свое гниение».

Своеволие, как считает царь, изнашивает. «Не быть – не значит жить свободно».

Люди, отказавшиеся быть, думают, что свободны, потому что «свободно меняют мнения и предают … Им свободно лукавить, передергивать, оговаривать». Такая свобода приводит людей к одиночеству. Люди освобождаются даже от условностей языка. Но по факту они утрачивают возможность общения друг с другом. Отделяясь друг от друга, они становятся более одинокими, «чем одинокие звезды, затерянные в пространстве». Этот второй тип свободы ассоциируется у Экзюпери с разрушением дома, в котором каждый шаг был исполнен смысла, с таянием ледника и превращением его в лужу.

Мысль Экзюпери о леднике, превращенном в лужу, включена в более широкий контекст в статье «Преодоление игрового механизма. Часть 3» (см. раздел «Послесловие к поэме [«Игрок»]. Игрок и постмодернистский дух эпохи»). Мысль о разрушении дома, в котором каждый шаг был исполнен смысла – в статье «Преодолеть отчуждение (в том числе, – и о депрессии). Часть 1» (см. раздел «Депрессия и распад картины мира»).

Если совсем кратко выразить мысль о отличии первого типа свободы от второго, то можно сказать следующее. Следуя определенным принципам, основанным на Истине, человек вырабатывает в себе способность посмотреть на жизнь с различных углов зрения и определить максимально адекватные для себя маршрут и стратегию. В сознании человека вырабатываются определенные структуры, с помощью которых он становится способным составлять о всем трезвое, взвешенное мнение. Его мышление становится гибкими, он может творчески подойти к решению встающих перед ним вопросов.

Следование же собственным хаотизизированным импульсам, обедняет выбор человека, формирует некий коридор, в рамках которого человек начинает двигаться по жизни. Мышление становится стереотипным, деятельность – механизированной. Не формируются предпосылки, на основании которых могли бы возникнуть гибкость мышления, способность творчески подходить к решению встающих перед человеком вопросов. Первоначальная эйфория, испытываемая вследствие данного себе разрешения следовать своим хаотизированным желаниям, отступает. На ее место приходит печаль и депрессия, порождаемые вследствие захвата сознания сформировавшимися страстями и зависимостями. А также – вследствие того, что внешние условия начинают довлеть над человеком. Незрелая, несформировавшаяся личность вынуждена подчиниться внешним условиям и трактовкам манипуляторов.

Сорняки заглушают рост пшеницы. Отказавшийся связать свой ум с развивающей его Истиной человек оказывается вынужденным прилепить свой ум к разрушающим его образам. Он сутками думает о том, о чем не хочет, но ничего уже с этим положением дел поделать не может. Вследствие реализации ложно понятой свободы подлинная свобода утрачивается. Человек становится добычей разрушающих его тенденций и привычек, сект (чтобы отклонить от себя ложную точку зрения, нужно быть способным на аргументированный отказ) и наркотизации.

См. в приложении к шестой части «Ответ девушке, желавшей свободы и чуть не попавшей в секту».

См. далее о субъектности личности применительно к первому типу свободы

«Освобожденный» по второму типу человек рискует прийти к выводу, который ему может показаться естественным на фоне информационного контекста, выстроенного массовым обществом[31]: принимать наркотики – это его, человека, гражданское право. Наркотизация, с его точки зрения, если хотите, – его способ самовыражения. Человек понял, что если он свободен, то для него нет ограничений. Все то, что может вызвать хотя бы намёк на самоограничение, он отбрасывает как предрассудки.

Вот как эту проблему ставит с ироничной, конечно, точки зрения Владимир Мединский. «Если свободная, – пишет он, – и автономная личность желает пьянствовать, то кто смеет этой личности мешать. Если человек захочет покупать спиртное в любое время суток, орать и размахивать руками, кто смеет ограничивать эти священные права?»[32]