Глава 15. «Наведение мостов»

 

Епископ, или пресвитер, или диакон, с еретиками молившийся токмо, да будет отлучен. Аще же позволит им действовать что-либо, яко служителям Церкви: да будет извержен.

Правило 45-е Святых Апостолов

 

Внутрь церковной жизни нельзя прорваться. Прийти со стороны и начать заправлять в Церкви — так не бывает. Предательство рождается из тесного круга единомысленных. Великая измена вышла из самой внутренней части народа Церкви

Авдеенко Е.А.

 

Другим следствием новой политики открытости католицизма стал «диалог» с Православной церковью. Это направление было искусно согласовано с новым гибким внешнеполитическим курсом американского руководства, направленным на реализацию тактики разложения изнутри социалистических стран через вовлечение их руководства в международный закрытый «круг избранных» и внедрение западной системы ценностей. Поэтому, если в случае с иудаизмом «диалог» означал фактически односторонние уступки со стороны католицизма, то сближение с Православием, напротив, мыслилось Ватиканом, в соответствии с решениями Собора, как процесс введения его в лоно Католической церкви.

Сближение с РПЦ стало возможным в силу той антицерковной политики, которую стало проводить хрущёвское руководство после смерти И.В. Сталина в рамках борьбы против «сталинского наследия». Направлена она была, по сути, против РПЦ, мировоззрение которой мало согласовывалось с тем вариантом общества «массового потребления», который строила новая власть в стремлении «догнать и перегнать» Америку и который требовал формирования человека, «свободного от религиозных предрассудков». Новый курс, означавший полный отказ от прежних взвешенных церковно-государственных отношений с Церковью, обернулся массовыми антицерковными актами и репрессиями, которые проходили в два этапа: с 1958 по 1961 год они проводились силами госструктур, ас 1961 по 1964 год были широко задействованы уже собственно церковные органы управления[364].

Начавшаяся в 1958 году «всесоюзная» кампания против религии привела к массовым закрытиям православных храмов и монастырей (в основном на территории РСФСР, причём одновременно с ликвидацией «неперспективных» русских деревень), ликвидации целых епархий, увольнению верующих и членов их семей с гражданской работы, чистке гражданских библиотек от литературы религиозной тематики, изъятию у церквей колоколов и высокоценных предметов культа. Всего в 1958–1964 годах было закрыто более 5400 церквей[365] (причём 70 % их них были открыты только в 1941–1954 гг.), а с 1960 по 1970 год из 13007 их осталось 7338. Было закрыто 32 монастыря и 5 семинарий из 8. В 1986 году в СССР было 6794 прихода.

Патриарх Алексий заявил тогда, что «над Церковью нависла угроза»[366], а тогдашний председатель ОВЦС митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич) назвал это наступлением на Церковь, равнозначным походу на неё до Великой Отечественной войны, а позже поставил вопрос о «фактах физического уничтожения Православной церкви… В настоящее время ведётся явная линия на уничтожение Церкви и религии вообще, и более глубоко и широко, чем это было в 1920-х годах…»[367]

Одновременно и из Московской патриархии, и из Совета по делам РПЦ стали удалять тех, кто противостоял гонениям, а в целом с 1959 по 1964 год РПЦ потеряла около двух третей от своего организационного состава[368].

Однако, как писал об этом времени историк В. Палецкий, «основной удар по Православию был в России, потому что прежде всего русские были недовольны его политикой. В то же время мало обращалось внимания на «неофициальное» возрождение униатско-католической конфессии в Западной Украине, баптизма и иудаизма, а энергичные протесты мусульман вынудили власти почти прекратить, во избежание реставрации басмачества, закрытие мечетей в Средней Азии и Повольжье. Зато в тех же регионах чуть ли не массовым образом закрывались учреждения православного, в том числе старообрядческого культа»[369]. Кстати, об особом отношении Н. Хрущёва к униатам, в частности, говорит тот факт, что в ноябре 1944 года он присутствовал на похоронах униатского митрополита Андрея Шептицкого, известного пособника «Третьего рейха»[370].

Вместе с тем чётко выявились и другие планы власти в отношении РПЦ. С 1959 года, после приезда в Москву вице-президента США Р. Никсона и посещения Н. Хрущёвым США, началось его сближение с американским руководством, действующим, в том числе, и через ВСЦ. Так что в условиях намечающейся «разрядки» РПЦ стали рассматривать как непосредственный канал для выстраивания отношений с Западом, а экуменический «диалог» стал пониматься как часть внешнеполитической стратегии. Он позволял активно использовать ещё одну важную международную площадку и одновременно отвлечь внимание от гонений на Церковь (участвовавшие в международных мероприятиях епископы должны были отрицать наличие этих гонений). При этом, как задокументировал автор книги «Ватикан и Москва» Андреа Риккарди, каждое проявление гибкости хрущёвского руководства в отношении Запада сопровождалось внутри страны соответствующим ожесточением репрессивных мер, направленных против религии[371].

Это означало, что вновь, как и в 20-е годы, наряду с наступлением на РПЦ власть навязывала ей обновленческий проэкуменический курс, ставший условием её выживания. Поэтому, как и в послереволюционные годы, Ватикан, будучи в курсе гонений на Церковь, не только не осудил их, но использовал ситуацию в своих целях.

Поскольку патриарх Московский Алексий и глава ОВЦС митрополит Николай (Ярушевич) занимали антиэкуменическую позицию, то, по настоянию председателя Совета по делам РПЦ при Совмине В. Куроедова и председателя КГБ А. Шелепина, была осуществлена смена руководства. В июне 1960 года митрополита Николая (Ярушевича) освободили от должности председателя ОВЦС, в сентябре его отправили на покой, а в декабре 1961 года он скончался, и, как пишут исследователи, обстоятельства его смерти до конца не выяснены и поныне[372]. На его место назначили подходящую фигуру — ученика лицемерно покаявшегося обновленца епископа Дмитрия (Градусова) архимандрита Никодима (Ротова) [373],возведённого в сан епископа и вошедшего в состав новоучреждённой Комиссии по межхристианским связям при Священном Синоде. После чего Совет по делам РПЦ перешёл к открытой войне с Патриархией, превратив ОВЦС в инструмент «диалога» с инославными, что противоречило первоначальной роли отдела, который создавался для обеспечения межправославных связей в целях укрепления позиций РПЦ и Православия в противоборстве с Ватиканом.

Важным фактором изменений стало то, что с открытием контактов с Западом определяющую роль стали играть священники зарубежных приходов РПЦ, имевшие богатый опыт общения с протестантами и католиками, находившиеся под большим влиянием экуменических идей и разрабатывавшие модернистское богословие. Среди них — митрополит Антоний (Блум), архиепископ Василий (Кривошеин), протоиереи A. Шмеман, А. Мейендорф и другие. Так, эмигрант и выпускник Парижского богословского института Василий (Кривошеин), служивший в Великобритании, а затем в Бельгии, был активным участником экуменического «диалога» с англиканами и давнишним другом братии Шеветоньского монастыря «восточного обряда» [374].

Придя к руководству, Никодим начал переговоры с генеральным секретарём ВСЦ B. Виссерт-Хоофтом, членом штаба Всемирного комитета УМКА и одновременно почётным доктором целого ряда закрытых западных университетов, в том числе Йельского[375]. В июне 1961 года представители Совета по делам РПЦ, рассматривавшие Никодима как лояльного к мероприятиям государства, потребовали от патриарха Алексия I повысить его в архиепископы, что в итоге после возражений и было сделано (в таком молодом возрасте архиепископов ещё не было). В июле 1961 года власть навязала однодневный Архиерейский собор, о котором не было заранее объявлено и на котором без обсуждения было принято решение о вступлении Московской патриархии в ВСЦ в нарушение решений Московского всеправославного совещания 1948 года.

Особое значение для властей имело участие РПЦ во II Ватиканском соборе, которое позволило бы установить непосредственную связь с Ватиканом, с которым у СССР не было дипломатических отношений. Однако ещё в 1959 году патриарх Алексий I заявил, что «по существующим законам Православная церковь не имеет права участвовать в этом Соборе, а также направлять своих представителей в качестве гостей или наблюдателей. Кроме того, у патриарха, как и у всей Русской православной церкви, нет стремления к участию в Соборе, возглавляемом католиками»[376]. А в опубликованном официальном заявлении Священного Синода подчёркивалось, что «Московская патриархия рассматривает предстоящий католический собор как чисто римско-католический акт и, со своей стороны, не имеет никаких оснований, тем более намерений, вмешиваться в это дело»[377].

Поэтому, когда кардинал Беа заявил о возможности участия наблюдателей от Православной церкви в работе Собора, в Журнале Московской патриархии», № 5 за 1961 год появилась редакционная статья Non possimus, в которой говорилось, что за словами о христианском единстве стоит «не что иное, как стремление распространять власть Рима на Православную церковь», и был изложен отрицательный ответ[378].

Однако после активного вмешательства советской дипломатии и спецслужб, после обмена благожелательными посланиями между понтификом и Хрущёвым ситуация изменилась. Во время пребывания делегации Московской патриархии во главе с Никодимом в Нью-Дели в ноябре-декабре 1961 года в рамках Генеральной ассамблеи ВСЦ её представители провели несколько встреч с секретарём понтификального Секретариата по содействию христианскому единству, которым являлся теперь Йохан-нес Виллебрандс[379]. Переговоры Никодима с Виллебрандсом продолжились в Париже, и там же в апреле 1962 года он встретился с настоятелем Шеветоньского монастыря Фомой Бекке, который должен был убедить его прислать наблюдателей из Москвы. А в августе при участии шеветоньского монаха Фёдора Штротманна в пригороде французского города Меца русский эмигрант, богослов Сергей Большаков организовал на квартире своих друзей тайную встречу Никодима Ротова и архиепископа Брюссельского и Бельгийского Василия (Кривошеина) с кардиналом Тиссераном[380]. С тем самым Тиссераном, который, напомним, во время войны руководил заброской папских миссионеров из Шеветоньского монастыря и иезуитского «Руссикума» на временно оккупированные территории СССР. Так что его участие было не случайным.

 

 

Архиепископы Никодим (Ротов) и Василий (Кривошеин)

 

Именно здесь, в ходе переговоров в Меце, как пишет в своих воспоминаниях архиепископ Василий (Кривошеин), и было согласовано, что РПЦ пошлёт на Собор двух своих наблюдателей при условии, что на нём не будет критики коммунизма и советского строя[381]. Об этом в итоге стало известно и католической, и коммунистической прессе, в частности еженедельнику Французской компартии France nouvelle, который сообщил: «Католическая церковь… во имя диалога с Русской православной церковью обязалась не допускать никаких прямых нападок на коммунистический режим»[382]. Католическая пресса назвала это тайное соглашение «Мецским пактом».

Затем последовал визит Виллебрандса в Москву, и по итогам переговоров Московская патриархия изменила свою позицию[383]. 10 октября 1962 года, за день до открытия II Ватиканского собора, на заседании Священного Синода было принято решение послать туда двух наблюдателей от РПЦ. Это положило начало первым прямым контактам между иерархами РПЦ и Католической церковью, что, по словам католического историка В. Пери, представляло собой «абсолютную историческую новизну»[384].

 

 

Визит Йоханнеса Виллебрандса в Москву

 

После открытия Собора начались и советско-ватиканские переговоры об установлении дипломатических отношений. Это была вторая попытка «нормализовать» отношения с Ватиканом за годы Советской власти. Сама перспектива такой нормализации стала рассматриваться хрущёвским руководством уже в первые годы после смерти Сталина. Наиболее заметным эпизодом тут стал визит в Москву в 1955 году люксембургского иезуита о. Рединга, многократно высказывавшегося за «диалог» христиан с марксистами. Он встретился с вице-премьером Анастасом Микояном и сообщил ему, что изучает возможность достижения договорённости между Ватиканом и СССР. Однако после событий в Венгрии в 1956 году выяснение позиций было прервано, и контакты прекратились[385].

Теперь же ситуация была другой, и атмосфера последних месяцев понтификата Иоанна XXIII благоприятствовала возобновлению переговоров о придании взаимоотношениям между двумя сторонами официального характера. Тем более что произошли перемены и в научных кругах СССР: представителям антиватиканской группы исследователей, хорошо разбиравшимся в тонкостях политики Св. Престола (в первую очередь, И.Р. Григулевичу), отныне противостояли молодые проватикански настроенные специалисты новой, «послесталинской формации», некоторые из которых после выпуска книг о Ватиканском соборе были приняты папой Павлом VI.

Переговоры были организованы при посредничестве главы Правительства Италии А. Фанфани, а участвовал в них всё тот же кардинал Беа. К началу января 1963 года в МИД СССР уже были подготовлены необходимые материалы, и в феврале состоялась первая рабочая встреча, в которой участвовали посол СССР в Италии С.П. Козырев и кардинал Беа. Поскольку стороны не смогли прийти к взаимопониманию (кардинал исходил из необходимости обсуждать в первую очередь религиозные проблемы, а посол — политические, связанные с совместной борьбой за мир и безопасность), переговоры не имели успеха[386].

Тогда, в целях установления крайне доверительных контактов с Иоанном XXIII и зондирования возможности визита Н. Хрущёва в Ватикан и его встречи с понтификом, Хрущёв послал к нему с секретной миссией свою дочь Раду, работавшую главным редактором журнала «Наука и жизнь», и её мужа, главного редактора газеты «Известия» Алексея Аджубея. Это была первая с царских времён встреча высокопоставленных деятелей страны с папой римским. Готовила её резидентура советской разведки в Италии, а официальным прикрытием стало участие советских журналистов в церемонии вручения понтифику премии «За мир и гуманизм».

Встреча состоялась 7 марта 1963 года, а в проведении её участвовал иезуит Кулик. Вот как описывала сама Хрущёва это событие: «Мы с мужем некоторое время оставались одни, потом открылась дверь, и появился Кулик. Он повел нас по коридору, рассказывая, как мы должны себя вести, что мы должны преклонить колени». Рада тогда сказала иезуиту, что её муж никогда не делал этого и боится выставить себя в плохом свете. Кулик проконсультировался с присоединившимся к ним главой протокола и, вздохнув, прошептал: «Всё будет, как захочет Господь». Маленькая группа подошла к двери личной библиотеки папы. «В комнате находился только папа, поэтому нам удалось избежать формальностей, — вспоминает Рада. — Мой муж передал ему письмо Хрущёва. Иоанн XXIII вручил ему своё письмо для моего отца, которое написал на кириллице в нашем присутствии. Он сказал, что ничто не должно разделять народы и страны, что все должны стремиться к миру. После чего он пригласил главу СССР в Рим. При этом понтифик уточнил: «Пусть приезжает, для него всегда будет открыта дверь, что бы ни произошло. Надеюсь, что когда господин Хрущёв посетит Рим, мы оба найдём время, чтобы побеседовать с глазу на глаз»»[387].

Речь шла о подготовке подписания межгосударственного соглашения между СССР и Ватиканом, но этому помешала смерть Иоанна XXIII, и хотя данный вопрос был готов обсуждать и Павел VI, этого не произошло в силу того, что в октябре 1964 года Н. Хрущёв был снят со своих постов.

После указанной встречи Иоанн XXIII издал в апреле 1963 года свою последнюю энциклику Расет Меш («Мир на Земле»), в которой говорилось, что нельзя идентифицировать ложные философские теории о природе, происхождении и смерти природы и человека с историческими движениями, основанными в экономических и политических целях, даже если эти последние черпают своё вдохновение в указанных теориях. В отличие от доктрины, которая остаётся неизменной, движения приспосабливаются к конкретным условиям и подвергаются изменениям. В силу этого понтифик призывал не только к сотрудничеству различных религий, но и к установлению диалога между верующими и социальными движениями, борющимися за мир и справедливость, указывая: «…в той мере, в которой эти движения согласуются со святыми принципами разума и отвечают справедливым стремлениям личности, кто же откажется признать в них позитивные элементы, достойные одобрения?»[388].

 

 

Павел VI принимает министра иностранных дел СССР

 

Этот документ позволил активизировать понтификальную дипломатию в Восточной Европе. Следуя начатому Иоанном XXIII курсу, Павел VI расширил и укрепил «диалог» с руководителями СССР и восточноевропейских стран, который стали называть «восточной политикой». В 1965 году состоялась встреча понтифика с Министром иностранных дел СССР А.А. Громыко, а в 1967 году он пригласил в Ватикан В.П. Подгорного, маршала И.Б. Тито, Я. Кадара и Э. Терека. Советско-американские отношения были переведены на «постоянный рабочий уровень» и осуществлялись через закрытые контакты, местом которых стал особняк нунциатуры Ватикана в Риме. С ватиканской стороны их осуществлял член Масонской ложи епископ Агостино Казароли, бывший тогда секретарём Священной Конгрегации чрезвычайных церковных дел (фактически — Министерства иностранных дел), преобразованной затем в Совет по общественным делам Церкви. А.А. Громыко во время всех своих официальных визитов в Италию регулярно посещал Ватикан. Целью этих встреч было использование возможностей Ватикана для оказания дополнительного воздействия на Италию и другие западные страны в нужном для советского руководства направлении[389].

 

 

Епископ Агостино Казароли

 

В итоге Ватикан присоединился к Договору о нераспространении ядерного оружия, в подписании которого в Москве в 1971 году участвовал епископ Агостино Казароли. В 1975 году он же подписал Заключительный акт Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинки) для «внесения католической лепты в достижение уважения фундаментальных прав человека, включая религиозную свободу»[390]. Однако постоянно передаваемые Ватиканом обращения к советским властям с просьбой решить ключевые для него проблемы (восстановление церковной католической иерархии в Западной Украине и Белоруссии, признание прав униатов, облегчение контактов, встреч и обмена информацией в религиозной области и др.) так и остались без ответа.

Хотя политическое соглашение между Ватиканом и СССР не состоялось, главное произошло: отношения между РПЦ и католицизмом переходят в новое качество, соответствующее линии Ватикана на вовлечение Православия в сферу своего влияния и внедрение криптокатолицизма. Ключевую роль в этом играл Никодим Ротов, который в августе 1963 года был возведён в сан митрополита, затем был назначен митрополитом Ленинградским и Ладожским (с 1967 г. — митрополит Ленинградский и Новгородский) и возглавил Комиссию Священного Синода по вопросам межхристианского единства, в которую была преобразована Комиссия по межхристианским связям. Хотя позже его последователи будут утверждать, что его деятельность была направлена на спасение РПЦ, на самом деле речь шла не о спасении, а о такой перестройке Церкви, которая сделала бы возможным её полноценную интеграцию в экуменическое движение и единение с Римом на его условиях.

Для этого нужно было перейти запретную черту — сделать нормой общение с еретиками, строго запрещённое каноническими правилами Церкви (сам Никодим не раз лично встречался с Павлом VI). Такое общение должно было породить безразличие в отношении последующих канонических преступлений. Главной особенностью экуменических деяний Ротова стал их волюнтаристский характер — он действовал либо скрытно, либо явочным порядком, ставя всех перед фактом. При нём сложилась эта порочная практика — прикрывать и оправдывать недопустимые новшества и отступления в церковной жизни политической целесообразностью и интересам «борьбы за мир и безопасность», которые были объявлены главной задачей христианина. Эта концепция мирологии стала служить идейным обоснованием экуменизма, в результате чего чистоту веры стали приносить в жертву богословскому, социальному и политическому «диалогу» с инославием.

 

 

Никодим Ротов на Ассамблее ВСЦ в Нью-Дели

 

«Диалог» этот осуществлялся в форме двусторонних и многосторонних богословских собеседований, международных богословских конференций, семинаров, обменов делегациями и публикациями, которым предшествовали личные переговоры представителей разных исповеданий. После вступления РПЦ в ВСЦ, объединявший тогда 160 протестантских «церквей», Никодим, став членом его ЦК, участвовал во всех его заседаниях и в составлении документов, касающихся как политической ситуации, так и вероучительных вопросов. Он инициировал богословские собеседования с Национальным советом церквей США, с евангелистами-лютеранами, англиканами, реформатами-кальвинистами на темы о единстве христиан, о понимании крещения, евхаристии, спасения, о правах человека и миротворчестве. При нём в 1971 году Ленинградская и Московская духовные академии, а также Ленинградская, Московская и Одесская духовные семинарии стали членами модернистской и экуменической молодёжной организации Синдесмос (Всемирного братства православной молодёжи), занимающейся подготовкой кадров для православных и монофизитских церквей.

Однако определяющей в деятельности Никодима была его устремлённость на единение с католиками. Насколько сильно было его восхищение обновленческим курсом Ватикана, свидетельствует его магистерская диссертация, посвящённая понтификату Иоанна XXIII и защищённая им в Московской духовной академии в 1970 году (отрывок из неё мы приводили). Об особом отношении Никодима к Риму Василий (Кривошеин) писал следующее: «Увлечение это было во многом иррациональным, почти патологическим. Началось оно не сразу и с каждым годом всё более развивалось. Думаю, что вначале на него повлиял А.Л. Казем-Бек. Помню, как ещё в 1960 году в Москве, в разгар хрущёвского гонения на Церковь, он развивал мне мысль, что нам не нужно искать сближения с ВСЦ (это несерьёзная организация), а вот католики — это другое дело, они нам могут помочь, и с ними нужно объединяться». И ещё: «Его знание католицизма было тоже скорее дипломатически-экуменическим, чем богословским или духовным»[391].

19 декабря 1969 года под влиянием Никодима Священный Синод принял анти-каноническое постановление, допускающее католиков к причастию (там, где нет католических храмов или священников). Однако, по рассказам очевидцев, во время своего пребывания в Риме Никодим стал причащать католиков широко и без разбора[392]. Более того, он стал открыто сослужить с католиками — так, по его приглашению, ксендз Иосиф Павилонис ежегодно присутствовал за пасхальным богослужением в алтаре Николо-Богоявленского кафедрального собора в Ленинграде и приглашался к причастию[393].

Особые отношения он поддерживал с иезуитами, неоднократно посещал иезуитский центр «Руссикум», в церкви которого в октябре 1969 года служил Архиерейскую литургию. В свою очередь и ректор «Руссикума» Павел Майё не раз бывал в СССР. Никодим высоко оценивал «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы и даже перевёл их на русский язык. Он общался с генералом Ордена иезуитов Педро Аррупе, на вилле которого летом 1978 года жил в качестве личного гостя в течение целого месяца. Никодим прибыл тогда в Рим на похороны Павла VI, участвовал в его отпевании и находился там вплоть до выборов Иоанна Павла I, у ног которого и умер во время частной аудиенции. Ротов встречался в Риме также с униатским священником Иоанном Блашкевичем и даже, по свидетельству Арранца, в день своей смерти — с главой униатов Иосифом Слипым[394]. Интересно, что и отец нынешнего Московского патриарха Кирилла, священник Ленинградской епархии Михаил Гундяев, тоже встречался с Аррупе и, по словам Кирилла (как их передаёт посетивший Москву и беседовавший с патриархом иезуит М. Жуст), «увидел в нём по-настоящему духовного человека»[395].

Благодаря Никодиму и Василию (Кривошеину) в России стал известен Шеветоньский монастырь, который в разные годы посещали многие епископы и другие представители РПЦ, в частности митрополит Ювеналий (Поярков), служивший здесь литургию в рамках встречи с организацией Рах Christ Internationalis, митрополит Кирилл (Гундяев), митрополит Антоний (Блум), митрополит Владимир (Слободан) и другие. В свою очередь шеветоньские монахи были приглашены в Москву, и один из них рассказывал о Никодиме: «На самом же деле, за десять дней он сделал больше, чем мы были способны сделать за десять лет. На протяжении всего нашего пребывания — даже на сугубо официальных встречах — мы не могли не ощущать, что нас объединяют крепкие узы подлинного братства, узы, выкованные в терпении за 50 лет нашего существования, в доверии друг к другу и в общей вере в единство»[396]. Гости получили частную аудиенцию у патриарха Пимена, и, более того, он разрешил им отслужить Литургию «византийского обряда» в Свято-Троицкой Сергиевой лавре (в храме Смоленской иконы Божией Матери) и в церкви Ленинградской духовной академии. С этого времени установились их продолжительные дружеские связи с преподавателями этой академии.

Такое интенсивное общение (а в 1974 г. Никодим стал также Патриаршим экзархом Западной Европы) создало условия для формирования новых кадров. Это была целая программа, включавшая в себя, во-первых, подготовку новых, верных экуменизму, епископов и священников и замену ими прежних, стоящих в истинной вере, и, во-вторых, изменение программ обучения в духовных учебных заведениях путём перевода их на экуменическое богословие, имевшее долгосрочную перспективу.

Преобразованный Никодимом ОВЦС становится важнейшим институтом РПЦ, куда постепенно переместился центр церковного управления («центр легитимности остаётся в Патриархии, а центром эффективности становится ОВЦС»[397]). Он превратился в разветвлённый, чётко действующий аппарат, где сконцентрировались интеллектуальные силы, а сформированный при нём филиал аспирантуры Московской духовной академии стал ковать кадры специалистов по «диалогу» с инославными. В отделе работали богословы-экуменисты высокого уровня (например, прот. Виталий Боровой), участвовавшие в международных форумах и конференциях, благодаря чему ОВЦС стал своеобразной «экуменической лабораторией».

 

 

Епископ Кирилл (Гундяев) на встрече с папой Иоанном Павлом I

 

В силу своего реального влияния Никодим лично занимался подбором кадров на ключевые посты (особое внимание уделялось епархиям, находящимся вокруг Москвы), в результате чего он вырастил собственное поколение архиереев и церковных деятелей, большинство которых прошло стажировку за рубежом. Важную роль играла Ленинградская духовная академия (ЛДА), во главе которой Никодим поставил известного модерниста, сторонника обновленческих реформ, архиепископа Михаила (Мудьюгина), изменившего лицо Академии. При нём, в частности, при богослужении часто стали читать Священное Писание на русском языке. В результате ЛДА настолько проникла прокатолическим духом, что когда в 1991 году была разрешена деятельность грекокатоликов, её выпускники составили более половины униатских священников Галиции. Для повышения статуса ЛДА (как международной «кузницы» кадров) здесь был создан факультет для африканской христианской молодёжи, выпускников которой в целях повышения квалификации посылали учиться в западные протестантские и католические институты.

 

 

Никодим Ротов и иезуит Мигель Арранц

 

Под предлогом недопустимости изоляции нашего богословия от продвинутой западной теологической науки и повышения уровня богословского образования в наших духовных школах Никодим организовал обмен преподавателями и студентами из инославных учебных заведений. Студенты православных духовных школ стали обучаться в таких известных иезуитских учебных заведениях, как иезуитские Папский Григорианский институт и «Руссикум», а также в Экуменическом институте в Боссэ, основанном в 1946 году по инициативе генсека ВСЦ Виссерт-Хоофта на средства Джона Рокфелллера-младшего[398].

Одновременно западные инославные богословы стали приезжать в Россию; привозились сюда и новые богословские издания. Особое значение имело приглашение Никодимом на преподавательскую деятельность в ЛДА вице-ректора «Руссикума», испанского иезуита и одного из самых известных в мире знатоков восточной литургики и истории богослужения Мигеля Арранца. Шесть лет, с 1969 по 1975 год, он читал здесь лекции по богословию и литургике, получив статус ординарного профессора, допускался к причастию и служил литургию «восточного обряда» в домовой церкви ЛДА. Никодим был очень хорошо знаком с Арранцем. Тот участвовал в качестве переводчика в его встречах с Павлом VI и называл митрополита «одной из самых значимых фигур в истории экуменизма». Как вспоминал этот иезуитский богослов, «роль преемника Петра была тогда признана епископами Востока без деклараций, на практике… Связь преемника Петра с христианами этих земель, наверное, нашла бы свой путь к укреплению. Может быть, это была просто иллюзия, но в какие-то моменты возвращение к единству казалось таким лёгким…»[399] Не случайно Арранц тогда предлагал руководству РПЦ осуществить литургическую реформу (с переходом на русский язык), которая, по его мнению, уже назрела.

Подводя итоги деятельности Никодима (Ротова), надо выделить следующее. В силу того, что в те годы власти поставили в качестве условия выживания Церкви её открытость к внешнему диалогу, Московская патриархия стала вести активную экуменическую деятельность, подчинённую политическим интересам государства. Однако тесное сотрудничество с инославным миром на международном уровне привело к разделению внутри РПЦ. В самой России происходило угасание церковной жизни, рядовые священники и миряне брали на себя все тяготы гонений и угнетения, в то время как церковное руководство оказалось расчленено, и отдельные его органы, решавшие не стратегические, а локальные задачи, стали работать на себя и своё руководство, а не на благо Церкви[400]. При этом аппарат «эффективного» церковного управления в лице ОВЦС укреплял свои позиции по мере расширения его присутствия на международной арене и всё более глубокого втягивания в «диалог» с еретическими сообществами. Ликвидируя и разоряя храмы и приходы, власть «прикармливала» ОВЦС, создавая самые благоприятные уловия для его активной международной деятельности. В результате со временем эта деятельность во многом ослабила пресс государства, но интересы отдела оказались настолько тесно связаны с заграницей, что он стал тяготеть к внешнему центру силы. Всё это дало себя знать в конце 80-х и 90-е годы).

После смерти Никодима и в связи с изменением международной обстановки в условиях нового витка «холодной войны» экуменическая активность ослабла. Поскольку монолитность никодимовского поколения архиереев держалась на личности Никодима, с его уходом оно не могло действовать так же эффективно. Тем более что в широких слоях церковного народа их политика не встречала сочувствия, против неё было и большинство архиереев, что проявилось в том, что в 1986 году было отменено антиканоническое постановление о допущении католиков к причастию.

Однако сформированное при Никодиме Ротове внутри РПЦ влиятельное экуменическое сообщество продолжало жить своей жизнью, временно затаившись, чтобы уже в наше время проявить себя с новой силой и абсолютно открыто. Как отметил уже в наши дни митрополит Иларион (Алфеев), «…созданный в послевоенные годы для контактов с зарубежными приходами и епархиями Отдел со временем превратился в важнейшую структуру Московской патриархии, не имевшую аналогов по широте и важности решаемых ею задач. И когда появились возможности для возрождения церковной жизни, именно потенциал сотрудников Отдела позволил воспользоваться этими возможностями в полной мере»[401].