Х: Почему ты не попытался произвести впечатление на девушек своими альпинистскими навыками?

М.: Как я видел, там был мир восхождения, который я разделял с несколькими близкими друзьями и моим братом, и буржуазный мир. Я не хотел делиться первым со школьными друзьями, девушкой или кем-то еще. Было такое чувство, что восхождение не имеет к ним никакого отношения. Они понятия не имели, что все это значит. Так же как и мои партнеры по восхождению, которые все были старше меня—они никогда не спрашивали меня о моих школьных друзьях или о том, что я делал в школе. И опять же, это не имело к ним никакого отношения.

Х.: Вы были своего рода сектой?

М.: Да, мы были сектой.

Х.: И вы не хотели, чтобы секта была осквернена или изменена?

М.: Мы были маленьким кругом, который не был определен письменными правилами или уставами. Может быть, обоюдным опытом, общими историями. И по тому, что мы сделали. У нас не было никаких правил, только похожие переживания и общие приключения, и любой, кто не имел этих переживаний, не мог быть частью этого.

К болтунам и говнюкам, которые были так заняты собой—а их было достаточно—мы относились с презрением. Для нас важно то, что ты сделал. Если ты что-то сделал, то должен был что-то сказать. Одному из нас достаточно было упомянуть Эйгерванда, третью площадку на пандусе, выступ слева, и все понимали, о чем он говорит.

H: вы должны были замерзнуть вместе и страдали вместе, чтобы принадлежать?

М.: Да, потому что никто не может себе представить, что значит замерзнуть ночью на горе при минус тридцати градусах, если он никогда этого не испытывал. Бури, потеря пути, смерть-это все то, что я никогда не смогу объяснить непосвященным.

То, что также помогло связать эту элитную группу вместе, было чувством уверенности в себе. Самонадеянности не было, но чувствовалось, что если с миром когда-нибудь будет трудно справиться, то именно нам это удастся. Одна из причин заключалась в том, что другие люди никогда не учились выживать в трудном мире, в то время как мы выживали в ситуациях, когда выживание казалось невозможным. Вот откуда взялась самоуверенность. И в обычной повседневной жизни тоже. Дело было не в превосходстве-ты не был ни умнее, ни лучше, ни богаче. Но вы были лучше способны выжить.

Это тоже не было чем-то культурным. Напротив, мы реже ходили в театр, меньше читали и имели меньше денег, чем наши сверстники. Мы научились выживать, и именно это придавало нам уверенность в себе, которая делала нас сильными в обычной жизни. Я никогда не боялся, что моя жизнь может не сложиться, в то время как мой отец всегда был напуган. Он даже боялся за меня—что я окажусь на улице и так далее. Просто потому, что я не учился и провел все лето, занимаясь альпинизмом.

Х.: Ты помнишь, как впервые поцеловал девушку?

М.: до 1971 года большой любви не было. Конечно, я переспал с несколькими женщинами, но не было ни одной стопроцентной любовной истории.

H: как бы вы тогда это описали?

М.: Ни одно из этих отношений не было достаточно важным для меня, чтобы отказаться от своего фанатизма для восхождения.

H: было ли ваше время слишком драгоценным, чтобы тратить его впустую?

М.: Да. Это означало бы потерять выходные. Мне становится скучно просто болтаться рядом.

Ч: например, идешь за мороженым с девушкой?

М.: Это было бы невыносимо.

Х.: А что в этом плохого?

М.: Ничего. Но такие вещи всегда были для меня проблемой. Поболтать, выпить бутылку вина или даже две, подняться вместе на гору или посмотреть на картину-да, но не за мороженым. Убивая время, я испытываю ужасы.

H: есть мороженое и смотреть, как мир проходит мимо?

М.: совершенно невыносимо. Я делаю все со страстью или вообще без нее. Поход за мороженым с девушкой ничего для меня не значил, даже в молодости.

глава II

ВЫСОТНЫЙ

АЛЬПИНИЗМ

1969–1986

Непреодолимый порыв гонит меня вперед, заставляя стремиться к более высоким и трудным вещам, доводить себя до предела.

—Hermann Buhl

ШТОРМ И ГОЛОЛЕДИЦА

Я попал в высотный альпинизм случайно. В 1969 году я был в колледже, когда я присоединился к тирольской экспедиции в Анды, потому что Курт “Gagga” Schoisswohl, отличный скалолаз, бросил ее. Это был хороший год спустя, когда я вернулся в Падуанский университет после трагической экспедиции в Нанга-Парбат и ампутации нескольких пальцев на руках и ногах, и я обнаружил, что не могу продолжать свои исследования. Так я стал высокогорным альпинистом.

Мое скалолазание было затруднено ампутациями, и в частности болью в безымянном пальце правой руки, поэтому с тех пор я сосредоточился на больших горах. Я много путешествовал, работал в качестве руководителя группы, чтобы заработать на жизнь и финансировать свои собственные поездки, а также писал книги и читал лекции о своих экспедициях. И вскоре я стал представителем целого поколения альпинистов и путешественников с жаждой приключений, но без средств и навыков, необходимых для того, чтобы самостоятельно подняться на эти высокие вершины, которые были доступны лишь немногим. Я хотел набраться опыта и отчитываться о своих поездках. Для меня это всегда было то состояние неопределенности, которое существует между жизнью и смертью, и беспомощность человеческого существования на вершине мира.

В наши дни приключение часто путают с получением быстрых ударов. Скалолазание и высотный альпинизм стали туристической деятельностью, и даже гора Эверест стала товаром, который можно забронировать на длительный отпуск, поездку по системе "Все включено" с развлечениями, страховкой и кислородными складами на вершине. Я не жалуюсь, но одно несомненно: без уверенности в себе и подверженности риску, опыт восхождения на высоту очень отличается; вы могли бы также быть в классе детского сада.