Как Аглая в Навь ходила, а Горыня ее не пустил

 

Жила-была Аглая

ни добрая, ни злая,

но подвиг совершила велик!

Было дело, бес в ее сны проник…

 

Где-то там, на севере необжитом, в тайге непролазной, подальше от добрых людей, в лесной заимке да в крохотной такой избушке, жила-была матушка Аглая — старушка отшельница: иконку Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала, волка-бирюка с рук кормила, диких медведей молитвами со двора гнала да в огороде потихоньку копалась.

Вот как-то раз наскучило старушке книги духовные читать, ну, и прикорнула она прямо на столике дубовом. И приснился ей сон, как приходит до нее девка Смерть вся в белом и зовет за собой:

— Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!

А рядом со Смертью, будто, ее родные сестры, братья стоят, отец с матерью и руками машут — ее, Аглаю, на тот свет зовут.

Проснулась отшельница и задумалась: «А может, и права девка Смерть, соскучились по мне отец с матушкой да братья с сестрами. Нет у меня в Яви дел знатных да подвигов великих. Пожила, поела, попила — пора и честь знать! Только… Как мне эту Навь сыскать-отыскать? Где ворота те заветные, на тот свет ведущие?»

Но решено так решено, отступать некуда, надо в путь-дорожку собираться. Набрала Аглая в котомку картохи, хлебца, приоделась потеплее, богоявленную воду с собой взяла, вышла во двор, кликнула волка-бирюка и пошла.

Идут они вдвоем по лесу темному, по болоту топкому, по полю светлому, по горам высоким. Волк носом дорогу чует, ведет хозяйку туда, откуда возврата нет. Наконец, пришли они к дубовой роще Дать-Дуба, к той, что южнее южного полюса стоит да севернее северного — в общем, тебе не сыскать!

Заходят, а там дубы-великаны сами от путников расступаются и к дубовым воротам ведут. А ворота те аж до неба достают! У ворот стоит избушка на курьих ножках. Почуяла избушка русский дух да волчий, заскрипела, закудахтала и к путникам передом повернулась, а к воротам задом. Закряхтела в избушке дверь дубовая, отворилась, выглянула оттуда баба Яга костяная нога и говорит:

— Кого это нелегкая занесла в царство мертвых? Никак соперники прут толпою, тоже ворота сторожить хотят? Ну, рассказывай, баба Яга живая нога, кто тебя ко мне на замену прислал? Никак Кощею Бессмертному я поперек горла встала!

— Господь с тобой, матушка! — замахала Аглая руками. — Никто меня не подсылал, я сама пришла… Ан нет. Приснился мне сон, как приходит до меня девка Смерть вся в белом и зовет за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью, будто, мои родные сестры, братья стоят, отец с матерью и руками машут — меня на тот свет зовут.

— Понятно, — вздохнула баба Яга. — Опять Смерть озорует, усё покоя ей нету! Так вот что я тебе, баба смертная, скажу: нет живому входа в царство мертвых. Иди-ка ты обратно до дому свой век доживать. А как помрешь, приходи — завсегда рады будем!

Но матушка была непреклонна:

— Единожды приняв решение, взад ногами не идут! Мне сейчас на тот свет надобно — родня ждет.

Осерчала баба Яга:

— Меня поставили вход в Навь охранять, а посему я тут насмерть стоять и буду! — схватила метлу и встала в глухую оборону перед воротами.

Аглая тоже не промах: вытащила из-за пазухи иконку Троеручницы и пошла в наступление. Заплохело бабе Яге сразу, слегла она на траву-мураву и застонала:

— Ой, помираю, помираю, спасите, помогите!

Испугалась Аглая, что до смертоубийства бабу Ягу довела, достает она скоренько богоявленную воду и давай ей ведьму опрыскивать. Ой что тут началось! Баба Яга стала волдырями да коростой покрываться, в страшных муках корчиться. Догадалась матушка, что не доброго человека живой водой опрыскивала, а нежить лесную — силу смурную да нечистую. Но, несмотря на это, запричитала Аглая, жалко ей стало ведьму злую:

— Да что ж это я, да что ж это я делаю-то? Какая никакая, а всё ж человек!

Из последних сил затащила Аглая бабу Ягу в ее избушку, благо изба присела до земли — помогла матушке. Положила баба русская бабу лесную на лавку, пошарила по сусекам, нашла травы сушеные, заварила взвар, раны заживляющий, и напоила им Ягу.

— Напоить напоила, а дальше-то что? Пока нежить на поправку идет, пойду к воротам дубовым, авось и откроются! — решила Аглая и пошла.

Но ворота встретили ее грозным шипением. Волк, как услышал это шипение, вцепился в ворота клыками и давай их терзать. Но куда там, где ему, волчку, сладить с силой сильною! Старушка тоже побилась, потолкалась в ворота и беспомощно плюхнулась на землю. Посидела, поплакала и вспомнила, что видела в воротах замочную скважину. Встала, подошла к тому месту, посмотрела в дыру, но ничего не увидела, окромя спины могучей, богатырской, закрывающей тот свет от взгляда отшельницы.

— Однако видать, вороги и там бузуют, ишь, богатырей понаставили! — удивилась баба русская.

«Хм, есть скважина, есть и ключ!» — подумала Аглая и побежала в избушку на курьих ножках. Обшарила она все углы в избе, но ключа заветного не нашла. Иперекрестясь, полезла шарить по карманам хворой бабы Яги. И нашла-таки ключик малый.

— Есть ключ, есть и скважина! — пробурчала Аглая да полезла искать невелик замок.

И нашла в углу сундук, на ключ запертый. Вставила она в замочную скважину ключик, и он подошел. Отперла сундук, а на дне сундука лежал огромный ключ. Еле-еле вытащила его старушка из сундука и волоком потянула из избы до дубовых ворот. Вставила она ключ в замочную скважину и повернула три раза.

Заскрипели ворота, завизжали и приоткрылись ненамного: так, чтобы лишь человек прошел. Рванул волк-бирюк в щель и исчез на том свете. Перекрестилась Аглая и сама шаг вперед сделала. Сделала и остановилась. Беспокойно стало матушке, стоит, не знает что делать: то ли самой смело в загробный мир идти, то ли бежать волчишку из беды выручать и обратно! А пока она стояла в раздумьях, вылетел ее волчок со страшным свистом из ворот обратно в Явь, как будто его вытолкнул кто-то. Приземлился бирюк на землю, жалобно заскулил, на лапы поднялся и вцепился в подол хозяйки-кормилицы — оттягивает ее от злых ворот подальше. Но тут в щель просунулась голова сильного могучего богатыря Горыни — старшего охранника царства Навьева. И говорит Горыня, как гром гремит:

— Кого это баба Яга так смело в Навь пустила?

Испугалась отшельница, задрожала вся, как осиновый лист, отвечает Горыне:

— Дык не баба Яга, а я сама осмелилась. А Ягу я случайно до смертоубийства довела, лежит бедняжка в избе, помирает!

Захохотал Горыня, будто горная река забурлила:

— Отлежится и встанет! Бессмертная она, из темнобогов. А что тебе, бабка, в Нави понадобилось?

— Приснился мне сон, как приходит до меня девка Смерть вся в белом и зовет за собой: «Пора тебе, Аглаюшка, со мной в Навь уйти, ведь ни детей, ни родни у тебя не осталось на земле этой грешной!» А рядом со Смертью, будто, мои родные сестры, братья стоят, отец с матерью и руками машут — меня на тот свет зовут.

— Понятно, — вздохнул Горыня. — Опять Смерть озорует, усё покоя ей нету! Так вот что я тебе, баба смертная, скажу: нет живому входа в царство мертвых. Иди-ка ты обратно до дому свой век доживать. А как помрешь, приходи — завсегда рады будем!

Но Аглая была непреклонна:

— Единожды приняв решение, взад ногами не идут! Мне прям сейчас на тот свет надобно — родня ждет.

— Родня, говоришь? — усмехнулся Горыня. — Ну, иди, посмотри на свою родню одним глазочком.

Тут дубовые ворота с шумом захлопнулись, и перед лицом Аглаи оказалась та самая замочная скважина. Решила старая посмотреть в замочную скважину, но не увидела спины могучей, богатырской: отодвинулся Горыня в сторонку. А увидела она души земные, бьющиеся в смертельной схватке с темной силою: и конца и края нету этому бою неравному — черным-черна вся Навь от бесов и демонов!

— Бесконечный этот бой, бесконечный! — услышала она голос Горыни. — Иди-ка ты домой, а когда срок придет, Смерть тебя сама приберет.

— А где ж моя родня? — взмолилась Аглая.

— А твоя родня первой в бою неравном полегла! — захохотал Горыня.

— Как же так?

— Вот так, вот так, бери жизнь просто так и мотай на кулак! — загоготал богатырь и закрыл своей спиной замочную скважину.

— Тут что-то не так, — пробормотала матушка. — Пойду-ка я домой, подумаю обо всём.

Развернулась она и побрела. Но надумала впервой черед бабу Ягу проведать, зелье целебное ей еще разочек дать. Заходит в избушку на курьих ножках, видит, ведьме уже полегчало: короста с лица сошла, и язвы на теле заживают. Истопила Аглая печь, вскипятила отвар и напоила им Ягу. Очнулась баба Яга, увидала подле себя бабу русскую, рассвирепела:

— Ах ты, смердище-бабище, щас тебя в печь сажать буду, уж больно я голодна!

Ни жива, ни мертва выкатилась из избушки Аглаюшка. А верный волк ей уже спину подставляет. Вцепилась старушка в волчью шерсть, и понес ее волчара в края сибирские, до родной заимки.

А баба Яга, трохи очухавшись, прыг в ступу и полетела вдогонку за волком и Аглаей! Оглянулся бирюк, увидал погоню, оторвался от земли и тоже полетел. Прилетел в родную заимку и опустился во двор. А во дворе медведи злые лежат-полеживают, ждут хозяйку, слюни голодные глотают — съесть ее хотят. Помахала Аглая иконкой Троеручницы и медведи злые расступились. Вошла она в дом (волк за ней следом) и двери на палку закрыла.

А баба Яга подлетела к заимке, глядь вниз, а избушку отшельницы медведи злые охраняют, слюни голодные глотают — съесть бабу Ягу хотят. Покружилась ведьма, покружилась и полетела обратно — вход в Навь охранять.

А Аглаюшка истопила печурку свою ненаглядную, отварила картохи, испекла хлеб, накормила волка-бирюка и злых медведей в благодарность за спасение.

И стали они все вместе жить-поживать да добра не наживать на севере диком, в тайге непролазной, в лесной заимке, подальше от добрых людей. Волк-бирюк всё чаще по лесу шастал, волчицу себе искал, да всё впустую — стал стар больно. Злые медведи подобрели, за хаткой отшельницы приглядывали: нежить лесную отгоняли да лис попрошаек. А матушка Аглая иконку Троеручницы-помощницы за пазухой носила, воду богоявленную берегла, книги духовные читала да в огороде потихоньку копалась. А про Навь и поминать боялась, о Смерти не думала, лишь бурчала иногда:

— Придет еще наш срок! — да волка своего ручного гладила, с рук кормила и приговаривала. — Ешь, сынок, ешь!

 

А ты спи, Егорка,

придет и твоя долька:

непременно, не иначе

все помрем в бессмертной драке!

 

Горыня, Дубыня и Усыня

В бытность, когда Сварог творил этот мир, ему помогали боги Асилки и боги Волоты. Это были могучие человекоподобные создания, которые обладали невиданной силой. Сварог использовал их, чтобы перемещать горы и тектонические плиты, изменять русла уже существующих рек и прокладывать новые. Но, после того как мир был построен, Асилки и Волоты заскучали. От скуки великаны принялись кидаться друг в друга горами и разрушать всё то, что было возведено с таким трудом! Сварог попытался их утихомирить, но у него не получилось. Тогда он стал обращать их в камни. Мать Земля взмолилась, чтобы грозный Сварог пощадил трех младших Асилков: Дубыню, Горыню и Усыню. Сварог согласился. С тех пор три великана охраняют выход в мир Нави. Они следят за тем, чтобы ни одно создание мира мертвых не проникло в мир живых. А вход охраняет баба Яга.

 

 

Надобь

 

Жила-была поляница удалая. Вот крутитца она у печи — хотца ей калачи, а как испечь их — не знает. Надобь девку-чернавку звать на помочь. Звала, звала, а девка-то и нейдет. А в животе урчит — брюхо жрати просит.

— Сперва надобь за водицей сходить, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаеца поляница и берет коромысло. Вода наношена.

— Теперячи надобь за мукой к Лешему идтить, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаетца Поляница, хватат котомку и претца к Лешему.

А Леший-то недурён, погнал он бабу русськую в лес за хворостом — в обмен на муку.

Хворост собран, а мука до дому едет в котомочке у девки-воина.

— Надобь к бабе Яге идтить за дрожжами, — слышица голос из-за печки.

А баба Яга то недурна, погнала она бабу русськую за русським духом. Принесла поляница бабе Яге Ивашку-дурака, кинула на пол, дрожжей требует.

Ну, вот и дрожжи есть.

— А воды теплой нету, надобь печь истопить, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаетца поляница, встает, идет за дровами.

Дров нет, надобь березу валить, на дрова ее пилить. Но дурное дело не хитрое! Береза завалена, чурки напилены, дрова нарублены, печка жаром горит — играетца, воду в котелке греет. А как вода согрелась, так дрожжи в чашке распарились. Пора печь кренделя!

— Тесто пресно невкусно! Надобь яичко из-под курочки достать да маслица справить у бабы Нюры, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаетца поляница, берет палицу стопудову и шагает до бабы Нюры.

Нюрка, как завидела вдалеке красавицу, то наперед для ей и выставила молока парного да корзинку яиц, а еще и маслица коровьего. Захапала поляница оброк, поклонилась низко-низко и бегом к себе — сдобу стряпать. Тесто замесила, села, ждет.

— Надобь шоб тесто поднялось у тепле, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаетца поляница, ставит тесто в тепло место на печи, села, ждет.

Час ждет, другой ждет, третий… А желудок пуще прежнего буянит, житья хозяйке не дает! Но тут и тесто подошло.

— Надобь кренделя лепить, да осьмеркой — на их хранцузкий манер, — слышица голос из-за печки.

— Ну, надобь так надобь, — соглашаетца поляница, встала у стола, лепит кренделя осьмеркой — на их хранцузкий манер.

Налепила, на противень выложила, и противень в печь кидат. А как кренделя зарумянились, так достала их да в рот несет.

И тут из-за печи выходит девка-чернавка, лыбится и моргат загадочно:

— Ну вот, госпожа, нонче ты не токо копьем метать могешь, а и сама себя прокормить научена, — и низко кланяется.

Взбеленилась поляница удалая:

— Мое дело, — говорит. — Копьем махать, а не на брюхо младые годы тратить!

Достала баба-воин меч булатный. Хрясь! Ан нет, передумала. Хвать девку-чернавку за волосы и давай ее по полу тягать.