Мы хотим, чтобы ты был счастлив

Тебе что-нибудь нужно? — спросил я.

Тони посмотрел на меня своими голубыми глазами и пожал плечами. Я поднял одеяла до его подбородка, и он откинулся на подушку.

Ты в порядке? — спросил я.

Он кивнул.

Тебе по-прежнему страшно?

Он пожал плечами.

Мы хотим, чтобы ты был здесь счастлив, — сказал я, убирая тёмные волосы с его глаз. — Думаешь, ты будешь здесь счастлив?

Он пожал плечами. Понимал ли он суть моего вопроса или нет, я не мог сказать. Его словарный запас был неплохим, но условные предложения и усложненный синтаксис еще вызывали проблемы. Мы с Джексоном учились выражаться проще.

Тебе здесь нравится? — спросил я.

Он снова безразлично пожал плечами.

Тебе нравится твоя комната?

Он сжал губы, будто этот вопрос не имел никакого смысла, будто не было важно, нравится ему или нет.

Я почувствовал приступ нетерпения. Травмированным детям нужно время, чтобы привыкнуть — много-много времени. В одном исследовании, что я читал, авторы говорили, что таким детям нужно два года на восстановление за каждый год, что они потеряли, будучи брошенными или страдая от жестокого обращения. Если ребёнок жил в приюте четыре года, например, ему понадобится восемь лет, чтобы "восстановиться" и научиться доверять и установить нормальные семейные связи.

Мне хотелось поцеловать его в лоб, проявить любовь, но я не сделал этого. Вместо этого я мягко взял его за руку и нарисовал кружок на ладони. Я поднял на него взгляд; он ждал, что я сделаю это снова. Я нарисовал ещё несколько кругов, не глядя на него. Когда я остановился, он вытянул другую свою руку, чтобы я сделал то же самое.

Я улыбнулся.

Я начертил кружки, сжал его пальцы и несколько минут водил кончиком своего вдоль его пальцев. Я не смотрел на него, не хотел, чтобы он чувствовал себя застенчиво. Мне хотелось, чтобы он знал, что я рядом, что он в безопасном, хорошем месте, и ничего плохого не произойдёт.

Когда я, наконец, поднял на него взгляд, его глаза были закрыты, и он уснул.

Глава 61

Вот, как мы делаем

 

Взявшись за руки, мы произнесли молитву, после чего принялись за сытный завтрак из яичницы, сосисок, английских кексов и апельсинового сока.

Это был наш первый совместный завтрак.

— Тебе хорошо спалось? — спросил я, бросая взгляд на Амелию.

Она пожала плечами, ковыряясь в еде.

— Что с ним случилось? — спросила она, глядя через стол на Тони.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Он намочил кровать?

— Да, — сказал я.

— Я видела, как он одевается. Он попал в автомобильную аварию?

— Ты имеешь в виду шрамы?

— Да.

Я бросил взгляд на Джексона, не уверенный, как с этим справиться.

— Он попал в эпицентр пожара, — сказал Джексон. — Ему было четыре года. У него много рубцов.

— Это больно?

— Нет. Это было очень давно.

— Он был в пожаре?

— Да.

— Где была его мама?

— Это она устроила пожар. Ну, на самом деле, это был несчастный случай. Она выбралась невредимой, но оставила его позади. К тому времени, как его достали, у него было больше сорока процентов ожогов на теле.

— Оу. — Она бросила взгляд на Тони и нахмурилась. — Это ужасно.

— Он мог намочить кровать, потому что у него там внизу повреждено много нервных окончаний, так что он не чувствует, когда переполняется его мочевой пузырь, — объяснил Джексон. — Мы не уверены, но это возможно.

— Оу, — снова произнесла она.

— Так как тебе спалось? — спросил Джексон.

— Мне снилась мама.

— Это был хороший сон?

— Мы были в доме, и я продолжала идти за ней, но не могла догнать, а она шла дальше и дальше от меня, и я продолжала её звать, но она не замедлялась. Потом осталась только я. Я бегала из комнаты в комнату. Это был как гигантский круг, и я просто продолжала бегать и искать маму, но... я не могла её найти.

— Не похоже на счастливый сон, — сказал Джексон.

Амелия зажмурилась, пока вниз по её щекам текли слёзы.

— Ох, милая, — произнёс Джексон, наклонившись, чтобы притянуть её ближе. — Мне так жаль. Это звучит, как ужасный сон.

Амелия отстранилась от него, поднялась на ноги и побежала в свою спальню.

Джексон выглядел поражённым.

— Я схожу за ней, — сказал я.

Я улыбнулся Тони, вставая, пытаясь показать ему, что всё хорошо, что всё в порядке.

— Амелия? — позвал я, мягко стуча в её дверь. — Можно мне войти?

Она не ответила.

Я постучал снова.

— Амелия? Я захожу. Ладно?

Я медленно открыл дверь и обнаружил Амелию на кровати с прижатыми к груди руками.

Я сел на кровать рядом с ней.

— Отстойно, да? — спросил я, когда она начала затихать.

— Я скучаю по маме!

— Я знаю, милая.

— Почему она должна была умереть?

— Она была больна.

— Я знаю, но почему врачи ничего не сделали?

— Они не могут исправить всё. Они стараются, но не могут. Я знаю, как именно ты себя чувствуешь.

— Знаешь?

— Я задавался этим же вопросом о моём маленькой мальчике. Почему его нельзя исправить? Почему они не могут сделать лучше? Но есть кое-что, что они просто не могут сделать. А затем он умер. Он мне постоянно снился. Но это не было похоже на твой сон. Мне снилось, что я один в доме, и я начинал искать его, но не мог найти. Это отстойно, я знаю.

Она вытерла глаза.

— Всё наладится, милая, — сказал я, потянувшись, чтобы погладить её по спине. — Вот увидишь. На это уйдёт время, но ты не всегда будешь это чувствовать. Когда-нибудь станет лучше.

Она прильнула ближе ко мне.

Я обвил её рукой.

— Если хорошенько поплачешь, это поможет, — добавил я. — Выведи это из своего организма. Начни всё сначала. Я всегда говорю, что лучше наружу, чем внутрь.

— Это так грустно, — тихо произнесла она.

— Что?

— То, что вы сказали о Тони. Почему его мама ему не помогла?

— Я не знаю, милая. Люди всякое делают. Я не знаю, что тебе сказать. Бывают злые мамы.

— Мне его жалко.

— Не жалей. Просто будь его старшей сестрой. Думаю, ты ему нравишься, хоть ты и победила его в шашках.

Ей удалось немного улыбнуться.

— Мистер Вилли?

— Да?

— Мне действительно страшно.

— Не нужно бояться.

— Я знаю, вы с мистером Джеком хотите быть моими родителями, но вы не мои родители, и это странно.

— Это для всех нас странно. Ты на самом деле не моя дочь. Но знаешь, что?

— Что?

— Я хочу, чтобы ты ею была. Может быть, когда-нибудь. Когда ты почувствуешь себя лучше. Когда не будешь так сильно скучать по маме. Я хочу, чтобы ты была моей дочкой. И я хочу быть твоим папочкой.

— Ты не мой папа, не мой папочка. Я не маленькая, знаешь ли.

— Там, откуда я родом, мы говорим "папочка", детка. Не важно, сколько тебе лет. Я никогда не буду твоим "папой". Но когда-нибудь, надеюсь, буду твоим папочкой. И прямо сейчас у твоего папочки есть совет.

— Какой?

— Займись делом.

— Зачем?

— Кто-то сказал мне это сразу после смерти Ноя. Поначалу я им не поверил, но, в конце концов, понял, что они были правы. Нужно заниматься делом. Не думать об этом слишком много. Будет больно, и ты мало что можешь с этим сделать, но не делай всё хуже, сидя и думая об этом постоянно. Займись делом. Смотри телевизор, если придётся, или читай книгу, или повидайся с друзьями, или заведи несколько новых друзей, или заведи щенка, что бы тебе ни пришлось сделать, но займись делом.

— И это работает?

— Да, работает. И прямо сейчас, думаю, нам нужно заняться завтраком, потому что твой папочка-который-не-твой-папочка ужасно голоден. Не забывай. Я только вчера родил свою маленькую девочку и мог бы съесть целый дом.

— Ты меня не рожал!

— А ощущение такое же. Мне жаль, но это было травмирующе — подобрать какую—то чужую девочку в каком-то чужом месте и забрать её домой. Я делаю это не каждый день, знаешь ли. Я был готов попросить эпидуральную анестезию.

— Что такое эпидуральная анестезия?

— Обезболивающее лекарство для родов.

— Ты странный, мистер Вилли.

— Разве это не правда?

Всего на мгновение на её губах заиграл очередной намёк на улыбку.

— Идём, милая, — сказал я. — Давай поедим. Что скажешь? Если мы будем несчастными и грустными, давай сделаем это на полный желудок. И, кроме того, я всё утро тёрся сиськами о горячую плиту, чтобы приготовить для тебя завтрак, и он тебе понравится, хочешь ты этого или нет.

— Ты не так уж плохо готовишь.

— Ну, спасибо тебе.

— Но бекон? Серьёзно? Ты пытаешься закупорить мои артерии или ещё что? Честное слово! Кроме того, я не ем ничего с лицом или характером.

— Уверен, там есть капуста или корнеплод, которые ты сможешь сгрызть, если тебе это нравится. А бекон, позволь мне тебе напомнить, — одна из четырёх главных групп продуктов питания.

— Неправда!

— Несомненно, правда. За это и за домашнее печенье, которое печёт моя мама, можно умереть! Ты просто намазываешь этих малышек настоящим маслом и...

— Моя мама была вегетарианкой.

— Ох, бедная женщина.

— Она говорила, что есть бекон — это как есть Мисс Пигги* (прим.: Мисс Пигги — один из главных персонажей Маппет-шоу, гламурная свинка)

— Как ужасно для тебя. Ты тоже вегетарианка?

— Да.

— Оу.

— Ну... Я хотела такой быть. Мама была странной, но мне нравятся гамбургеры.

— Я никому не скажу. Обещаю. — Я встал, протянул руку. — Ты идёшь?

Она взяла меня за руку, поднялась на ноги, и мы медленно пошли вниз по коридору.

— Мистер Вилли?

— Да?

— Почему ты такой странный?

— Я с Юга, малышка. Вот, как мы делаем. Ты знаешь, у Элвиса Пресли спрашивали то же самое. Он из Тупело, знаешь ли. Где раньше жил я.

— Кто такой Элвис?

— Кто такой Элвис? Ты надо мной издеваешься? Он был королём рок-н-ролла!

— Я думала, им был Майкл Джексон.

— Похоже, мне придётся попотеть, да?

Глава 62

Домашний папа

 

— Так как ты относишься к тому, чтобы остаться дома и позаботиться о детях? — спросил Джексон, когда мы забрались в кровать в ту ночь.

— Ты имеешь в виду, как домашний папа? — спросил я, прижимаясь к нему сзади для тепла.

— Ага. Ты знаешь. Папа, который остаётся дома и заботится о детях.

— Я знаю, что это такое!

— Ну и?

— Я никогда не был особо домашним и не планирую начинать сейчас. Почему бы тебе не остаться дома и не позаботиться о детях?

— Потому что я не писатель с кабинетом наверху и не так хорошо лажу с детьми, как ты.

— Готов поспорить, ты говоришь так всем своим мужьям.

— Только тебе.

— Значит, у тебя их больше одного?

— Упаси Бог. Один — это уже достаточно плохо.

— Ну, спасибо! Нам нужно оплачивать счета, знаешь ли.

— У нас всё хорошо, и я думаю, для детей было бы отлично, если бы ты был рядом. Какое-то время. Займись их устройством в школу и всем прочим. Обеспечь немного стабильности.

— Мне нужно найти работу!

— Я только что её тебе нашёл.

— Настоящую работу!

— Заботиться о детях не настоящая работа? Боже, ты начинаешь говорить как мой папа. Я думал, ты коммунист.

— Я не коммунист!

— Ты понимаешь, что когда повторяешь всё, что я говорю, это потому, что ты не можешь придумать, что умного сказать?

— Дай мне минуты две, и я это исправлю...

— Ну и?

— Ну и что?

— Что ты скажешь?

— Нам нужно оплачивать счета. Не глупи.

— У нас много сбережений в банке. Мы не платим аренду. Мы даже не платим за коммунальные услуги.

— А кто платит?

— Мои родители.

— Я не хочу, чтобы они платили за меня.

— Они платят за многое. Не думаю, что они вообще это замечают, если честно.

— Это всё прекрасно, но я не хочу, чтобы кто-то оплачивал мои расходы.

— Значит, ты всё-таки коммунист, но не очень хороший.

— Ты прекратишь говорить, что я коммунист?

— Ты расслабишься и останешься дома, чтобы позаботиться о наших детях? В этом есть смысл. Ты хотя бы подумаешь над этим?

— Я так полагаю, ты не возражал бы, если бы я ещё накрыл ужин на стол, когда ты придёшь домой?

— Я бы не жаловался, — сказал он, бросив усмешку через плечо.

— И, может быть, я мог бы надеть маленький фартук с рюшками и подать вечером коктейли?

— Если это тебя заводит. Ты мог бы продавать «Эйвон», заработать себе немного карманных денег.

— Ты серьёзно, да?

— Конечно.

— Ты хочешь, чтобы я остался дома?

— Я хочу, чтобы ты заботился о нашей семье. Это так неправильно?

— Мы оба будем заботиться о них.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Кантрелл. Хотя бы ненадолго. Я найду работу — мне уже назначена парочка собеседований. Я могу зарабатывать более, чем достаточно, чтобы оплачивать наши счета и жить с комфортом. А ты можешь сосредоточиться на своём писательстве. Ты отведёшь детей в школу, и весь день твой — пиши, исследуй, что бы тебе ни понадобилось делать. Я хочу, чтобы у тебя была эта возможность. Но более этого, я хочу, чтобы мы изменили свою жизнь, Вилли.

— Изменили свою жизнь?

— Я не хочу выживать. Я хочу что-то создавать. Что-то строить. Я хочу видеть, как ты исполняешь свои мечты. Ты хороший писатель — так пиши! Возьмись за это по-настоящему. Если бы ты не был вынужден работать, то уже написал бы дюжину книг. Думаю, ты предназначен для этого. И не думаю, что ты когда-нибудь будешь полностью счастлив и удовлетворён, пока не сделаешь это. Так что... делай. Сейчас идеальное время попробовать что-нибудь новое.

Я замолчал.

— Пообещай мне подумать над этим, — сказал он, поворачиваясь, чтобы видеть моё лицо.

— Ты полон сюрпризов, Ледбеттер.

— До тех пор, пока сюрприз не сифилис, ты должен радоваться.

— Ты и шутки мои будешь красть?

— Я не знал, что у тебя авторские права на слово "сифилис".

— В этой семье я рассказываю шутки про сифилис, Ледбеттер.

— Это ты так говоришь.

Он сладко улыбнулся, когда потянулся под одеяло, чтобы потянуть за моё нижнее бельё, желая снять его.

— А сейчас ты чего хочешь? — спросил я.

— Я хочу, чтобы мой муж занялся со мной любовью.

— Значит, я должен оставаться дома и подтирать мочу и блевотину, а затем выкладываться, когда мой мужчина приходит домой?

— Что-то типа того.

— Ну, хорошо! Ты взял смазку?

Глава 63

Визит к мистеру Ледбеттеру

 

В понедельник мы усадили детей в машину, чтобы поехать и устроить их в школу. Амелия будет ходить в ту, что ближе к квартире. Школа Тони была намного дальше и, как говорили, была знаменита отличной программой для глухих учеников. Амелия была взволнована из-за возвращения в школу, ведь она начинала учиться со следующего же дня. Тони не хотел идти совсем. Я пообещал, что останусь с ним первые несколько дней, пока он устраивается.

Днём мы сходили за покупками для школьного сезона. Вечером заехали в больницу.

— Им не нравится, когда приходят дети до двенадцати, но при данных обстоятельствах они сделают исключение, — объяснил Джексон.

— Каких обстоятельствах? — спросила Амелия.

— Они не думают, что мой отец выживет, — просто сказал Джексон. — Мы не знаем, знает ли он, что происходит, или нет — кажется, что нет — но я хотел, чтобы вы, дети, увидели его, прежде чем он... ну, ты знаешь.

— Оу, — произнесла Амелия, уголки её губ опустились в гримасе.

— Мы навестим его только на несколько минут, — пообещал Джексон.

Мы зашли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж.

Мы навестим отца Джея, — объяснил я по дороге Тони. — Он не может говорить, так что мы просто увидимся с ним на минутку. Хорошо?

В ответ он придвинулся ближе ко мне и взял меня за руку.

— О, вы привели детей, — сказала миссис Ледбеттер, встречая нас у двери. — Что ж, дети, заходите и познакомьтесь со своим дедушкой.

В частной палате было тихо, представительно.

Мистер Ледбеттер ровно лежал на спине, кислородная маска прятала большую часть его лица, различные трубки и провода тянулись от его тела к аппаратам и мониторам.

— Стивен, дорогой, дети пришли повидаться с тобой, — тихо сказала миссис Ледбеттер, встав у его кровати, положив руки на перила. Она обращалась к мужу с большой любовью и печалью. Она казалась невероятно старой и уставшей, будто жизнь, наконец, сбила её с ног. — Я рассчитываю на то, что ты поправишься, Стивен, потому что я не буду воспитывать внуков в одиночку. Что я знаю о таких вещах? Это действительно очень нечестно с твоей стороны. Ты знаком с Тони, конечно, но Амелия тоже здесь. Она очень хорошенькая. Уверена, тебе бы понравилась. Так что у нас есть внук и внучка, Стивен. Серьёзно, ты должен очнуться и помочь мне с детьми. Ты не хочешь всё это пропустить, так ведь? Мужчины! Вы никогда не меняетесь, да?

Мистер Ледбеттер ничего не ответил.

Миссис Ледбеттер украдкой вытерла глаза, стоя к нам спиной.

Джексон держал за руку Амелию, пока они подходили к кровати.

Я стоял с Тони, прижимая его к себе в защитной манере. Я чувствовал, что он не хочет подходить слишком близко, и я не хотел его принуждать.

— Он твой папа? — спросила Амелия у Джексона.

Джексон кивнул.

— Это как моя мама в ту последнюю неделю, когда была очень больна, — добавила она. — С тобой всё будет хорошо, мистер Джек?

— Я буду в порядке, — пообещал он.

— Всё нормально, если нет, — сказала она.

— Хотел бы я, чтобы он с тобой познакомился. Познакомился должным образом. Увидел, какая ты хорошенькая девочка, какая ты умная. Он бы очень гордился.

— Ты слушаешь, Стивен? — спросила миссис Ледбеттер. — У твоей внучки одни пятёрки в школе. Ты это слышал? Однажды она поступит в Гарвард. Ты мог бы написать рекомендательное письмо твоему другу, который там управляет. Как там его зовут? Ох, я никогда не запомню всех этих людей.

Миссис Ледбеттер казалась очень маленькой и хрупкой, пока стояла у кровати.

— Вы в порядке, миссис Л.? — спросил я.

— Как сказал бы ты, Вилли, я по-прежнему жива. Полагаю, я видала лучшие дни.

— Его состояние не изменилось?

Она посмотрела на Джексона, нахмурилась, и между ними что-то проскочило.

— Что? — спросил я.

— Он сейчас почти полностью на аппаратуре жизнеобеспечения, — сказал Джексон. — Деятельность его мозговых волн практически прекратилась. Это вопрос времени, и без этих аппаратов он был бы...

— Если ты думаешь, что я махну рукой на своего мужа, лучше подумай ещё раз! — огрызнулась миссис Ледбеттер.

— Никто этого не говорит, мам.

— Ещё есть шанс, — в защиту сказала она.

— Мам...

— Не мамкай, Джеки.

— Ну, в какой-то момент нам придётся решить.

— Нечего решать.

— Есть, мама, и ты это знаешь. В любом случае, я хотел привести детей навестить его.

— Твой отец выберется, — с нажимом сказала миссис Ледбеттер. — Вот увидишь, Джеки. Твой отец не слабак, и он не бросит меня.

— Я надеюсь на это, мама.

Глава 64

Он мёртв

 

Вскоре после полуночи зазвонил телефон Джексона.

В тумане сна я сел в кровати и включил лампу на тумбочке, пока Джексон отвечал на звонок. По тому, как напряглись его плечи, я мог сказать, что новости плохие.

Он повесил трубку, повернулся посмотреть на меня.

— Ну? — подтолкнул я.

— Мой отец мёртв.

— Джек, мне так жаль.

— Но мы только сегодня навещали его!

Он расплакался в уязвлённой, тихой манере, будто не доверял себе плакать.

Я притянул его в объятия.

— Мы только что были там! — снова сказал он через минуту, отстраняясь от меня, вытирая глаза. — Я знал, что это произойдёт, но...

Он замолчал.

— Я могу что-нибудь сделать? — спросил я.

— Мне нужно увидеться с мамой.

— Мы поедем с тобой.

— Нет.

Он быстро оделся, не глядя на меня.

Хоть мы были женаты несколько лет — законно женаты, муж и муж, вся эта цепь с ядром — он странно неохотно делился со мной своими чувствами. Он не был эмоциональным человеком. Он запихивал свои чувства внутрь, будто они были помехой и ничем большим. Мне это казалось по-протестантски.

— С тобой всё нормально? — спросил я.

— Я в порядке, — сказал он, направляясь к двери.

Глава 65

Каждый судит по себе

 

— С мистером Джеком всё будет хорошо? — спросила Амелия следующим утром, пока мы шли три квартала до её школы.

Температура была около четырёх градусов — не так уж плохо, учитывая обстоятельства. Она держалась за мою правую руку; Тони держался за левую. Лёгкий снег пытался падать, но мало преуспевал. Этого было достаточно, чтобы держать небо за облаками, безопасно спрятав солнце.

— Он будет в порядке, — сказал я.

— Мне не обязательно идти в школу, — сказала она. — Я могу подождать до окончания похорон.

— Но ты хотела пойти, всё нормально. Тони может начать со следующей недели, когда всё вернётся в норму. И в любом случае, твоя школа довольно близко, так что мы можем ходить пешком.

— Почему мы не можем поехать?

— Я не умею водить при таком трафике. Это страшно.

— Ты боишься водить?

— Я не хочу попасть в аварию.

— Ты такой глупый.

— Спасибо. Каждый судит по себе.

— Я не глупая.

— Ты нервничаешь?

— С чего вдруг мне нервничать?

— Сегодня твой первый день в новой школе...

— Я не нервничаю, — сказала она, но был намёк на неуверенность в её голосе.

— Надеюсь, ты заведёшь несколько новых друзей и хорошо проведёшь время, — сказал я.

— Я хожу в школу не веселиться. Я хожу в школу учиться. Есть разница, знаешь ли.

— Есть, мэм!

— Я просто надеюсь, что мой учитель не будет ослом.

— Это должна быть очень хорошая школа.

— Что я им скажу?

— О чём?

— Если они спросят о моих маме и папе.

— Скажи им, что захочешь.

— У меня два папочки, и они оба придурки, и ох, кстати, они голубые?

— Если хочешь.

— Все будут надо мной издеваться.

— Скажи им, что это не их дело.

— Ну, я не твоя дочь, так что не могу сказать им, что ты мой папа.

— Просто скажи, что у тебя приёмные родители, и всё. Это ведь правда, не так ли?

— Полагаю.

— Тебя беспокоит, что я гей?

— Это странно. Вот и всё. Почему ты не можешь быть нормальным?

— Я нормальный. Мы не все одинаковые, знаешь ли.

— Значит, ты и мистер Джек... вы, типа, целуетесь и всё такое?

— Ага.

— Отвратительно.

— Если не будешь осторожна, мы начнём целовать тебя. Большими мокрыми слюнявыми поцелуями, прямо в щёку. Мы заразим тебя гомо—вшами, и твоё лицо начнёт разваливаться.

— Ты отвратителен.

— Готов поспорить, ты говоришь так всем мальчикам.

— Мальчики противные.

— В этом я вынужден с тобой согласиться. В любом случае, большинство из них. Но затем однажды они обнаруживают девочек, так что начинают принимать ванну и всё такое, а потом становятся нормальными. По крайней мере, они не так плохо пахнут. Иногда они даже учатся причёсываться.

— Тони останется дома с тобой, пока я в школе?

— Мы передвинем кое-какую мебель. Я должен обустроить себе кабинет на третьем этаже. Помнишь ту комнату с большим столом?

— Да.

— Это будет моя писательская комната.

— Что ты будешь писать?

— Я думал о книге с гей-парой, которая усыновляет мальчика и девочку, и им очень весело вместе.

— Как зовут девочку?

— Сэди.

— Сэди? Ей что, лет двести? Что за имя Сэди?

— На самом деле, ей около восьми или девяти. Милая маленькая девочка. Иногда немного раздражительная, но она хорошая. Сэди и Хэнк — это её младший брат — только что потеряли своих родителей в автомобильной аварии, так что будут жить с этой парой, которая хотела завести семью. Они правда крутые, эти ребята.

— Крутые?

— О да! Один из них шеф-повар в знаменитом ресторане в Бостоне, и у него есть своё собственное телевизионное шоу. А другой водитель гоночного автомобиля, и он каждый день отвозит детей в школу на болиде, и все другие дети завидуют.

— Правда?

— Правда.

— И им очень весело вместе? — спросила она.

— Я ещё не зашёл так далеко. Но, думаю, будет.

— Правда?

— Может быть, я начну книгу с того, как один из двух пап отводит детей на их первый день в школе. Маленькая девочка очень нервничает из-за этого, но не хочет в этом признаваться, так что он рассказывает ей истории, пытается отвлечь её и помочь почувствовать себя лучше. Потом они добираются до школы, и у неё замечательно проходит первый день, и она заводит нескольких новых друзей и не может дождаться, когда придёт домой и расскажет всё об этом своим двум папам. Затем они все садятся в гоночную машину и едут в «Дэйри Куин»*, чтобы съесть по банановому сплиту, потому что маленькая девочка вегетарианка, так что «Тако Белл»* (прим.: «Дэйри Куин» и «Тако Белл» — сети закусочных быстрого питания) определённо не подходит, потому что ей не нравится есть то, у чего есть лицо или карта социального обеспечения. Но затем тайно, после того, как дети идут спать, один из пап выскальзывает из дома и идёт в «Тако Белл» и заказывает еды на пятьдесят долларов и съедает её прямо там, стоя у кассы. Затем он рыгает и говорит: "А теперь, на главное блюдо, я хотел бы..."

— Неправда!

— Он немного помешан на этом «Тако Белл». Не самая приятная сцена.

— Ты такой странный.

— И за это я тебе нравлюсь

— Откуда ты знаешь, нравишься мне или нет?

— Потому что ты умная девочка, так что, конечно, я тебе нравлюсь. Было бы глупо, если нет.

— Серьёзно?

— Серьёзно.

— Полагаю, ты мне и правда нравишься. Немного.

— Ты мне тоже нравишься. Думаю, тебе нужно побрить голову и набить татуировку или что-то ещё, но это только моё мнение.

— Я не побрею голову!

— У тебя довольно красивые волосы. Полагаю, это нормально.

— У меня очень красивые волосы. Мама всегда так говорила.

— Твоя мама была права. И если кто-нибудь из этих мальчишек побеспокоит тебя, скажи им, что у тебя два папы, которые отпинают их тупые задницы прямо до Новой Шотландии, но только после того, как заразят их большой дозой гомо-вшей.

Она стала печальной, когда мы завернули за угол, и перед нами замаячила её новая школа: очень внушительное кирпичное здание, которое выглядело так, будто когда-то было тюрьмой.

— Ты будешь в порядке? — спросил я, пока мы приближались к главному входу, где ждала группка учеников.

— Я не маленькая! — огрызнулась она.

— Я знаю, но я переживаю за тебя. Это моя работа, знаешь ли. У тебя есть мой номер телефона, номер Джека, адрес квартиры?

— Ты знаешь, что есть.

— Хочешь, чтобы мы зашли с тобой?

— Думаю, я смогу пройти через входную дверь без вашей помощи.

Мы остановились у входа.

Амелия не смотрела на меня, кусая губу. Я сдерживался от желания прыгнуть, спасти её, взять за руку.

Я ждал.

Через несколько мгновений она сделала вдох, будто пришла к решению.

— Мы вернёмся в три тридцать, чтобы тебя забрать, милая. Хорошего дня.

Она подняла на меня взгляд. Я видел, что её глаза угрожают пролиться слезами.

— С тобой всё будет хорошо, — сказал я, хлопая её по спине. — Позвони, если будешь во мне нуждаться. Хорошо?

Она сделала очередной вдох, кивнула и решительно зашагала к большим двойным дверям, не оглядываясь назад.

Глава 66

Нежданно-негаданно

Тони сидел в кресле у камина с раскрытой на коленях книгой о динозаврах. Он с обожанием скользил пальцем по очертаниям динозавров на страницах. Мальчик делал это больше часа, и я начал беспокоиться. Его неподвижность, его сосредоточенность — это необычно. Он не поднимал взгляда, казалось, не замечал, как я слоняюсь по кухне, готовя ланч, ставлю тарелки и приборы для сэндвичей, готовлю его лекарства. Он был полностью поглощён динозаврами, не обращая внимания на мир. Время от времени его толстые очки соскальзывали вниз по маленькому носу, и он подталкивал их обратно указательным пальцем в небрежной манере, будто не осознавал, что очки не подходят ему по размеру.

Когда сэндвичи были готовы, вкупе с миской творога и яблочного пюре (я давно сделал вывод, что ни один здравомыслящий человек не сможет задрать нос от смеси творога и яблочного пюре), я прошёл в гостиную и обошёл вокруг Тони, махая рукой, чтобы привлечь его внимание.

Он, казалось, не замечал меня.

Я присел на корточки, осторожно посмотрел на него. Его лицо исказилось в сосредоточении, пока он изучал бронтозавра, его палец скользил по телу динозавра на странице.

Я коснулся его колена.

Он поднял ошеломлённый взгляд.

Ты голоден? — спросил я.

Его губы боязливо задрожали.

Ты в порядке, малыш Т.?

Он смотрел на меня через эти неподходящие очки, будто не знал меня.

Я положил ладонь на его колено.

Он отдёрнулся, в спешке роняя книгу о динозаврах на пол.

Нет! — отчаянно прожестикулировал он. — Нет! Нет! Ты!

Я опустился на корточки, наблюдая за ним, пытаясь донести своим выражением лица, что нет необходимости бояться.

— Хмммм! — вдруг завопил он, с ошеломлённым взглядом в глазах. Он стиснул челюсти, сжал кулаки, будто храбрился для чего-то.

Всё нормально, — прожестикулировал я.

— Ахххх! — простонал он, отдёргиваясь от меня.

Я отошёл от него. Я делал это очень медленно, очень осторожно, не желая и дальше его пугать.

— Хммммм!

Всё нормально, — снова прожестикулировал я, медленно, осторожно, добавляя улыбку, чтобы показать ему, что всё хорошо.

Его взгляд метался туда-сюда, пока грудь вздымалась и опускалась в быстрых, резких вдохах.

— Ааааааххххххх! — стонал он долгим, затянутым, полным агонии звуком.

Что-то было ужасно неправильно.

Он вдруг поднялся на ноги и сломя голову рванул к входной двери. Распахнув её, он вырвался на улицу. В дом тут же ворвался дикий холод.

Я побежал за ним.

Он, казалось, не замечал холода, пока бежал вниз по ступенькам. Я слышал и видел движение по дороге впереди, и у меня внутри всё сжалось в болезненный узел.

Если он выбежит на дорогу...

— Тони! — испуганно прокричал я. — Тони, нет!

Он безрассудно сбежал по ступенькам, холодный ветер трепал его свитер и волосы.

Он направился прямо к дороге.

С подскочившим к горлу сердцем я слетел вниз вслед за ним.

Белый внедорожник резко ударил по тормозам — я заметил это краем глаза. Я бегом добрался до тротуара, чуть не поскользнулся, метнулся между машинами, припаркованными перед нашей квартирой, и оказался на дороге.

Тони пересёк дорогу и бежал по тротуару на другой стороне.

Я бежал за ним.

— Тони!

Я знал, что он меня не слышит, но не мог перестать звать его по имени.

Я был так ошеломлён, что не мог думать.

Две женщины шли по тротуару в мою сторону. Они посмотрели на Тони, на меня, с выражением недоверия на лицах.

В конце улицы был оживлённый перекрёсток. Если Тони доберётся туда раньше меня...

Господи!

С внезапным порывом энергии я бросился вперёд, приблизился к нему, схватил его сзади за свитер и потянул вниз.

Мы упали на землю.

— Аааххххх! — простонал он, дёргая и пинаясь руками и ногами. Он, казалось, не обращал внимания на холод, на тот факт, что мы лежали на тротуаре.

— Тони! — крикнул я, притягивая его к себе.

Он отдёрнулся, ворча, стеная, вопя, я не мог сказать, от злости это или от ужаса.

— Тони, — снова сказал я, гладя его по спине, пытаясь успокоить.

Он не принимал этого. Как только я поднял нас на ноги, он дёрнул меня за руку, пытаясь удрать, как избалованный, капризный ребёнок, который хотел пойти в парк и не принимал "нет" за ответ. Он беспомощно боролся с моей хваткой. Я цеплялся за него, ошеломлённый и теперь смущённый. Что подумают соседи. Я понятия не имел. Наше дыхание формировало крошечные облака в воздухе между нами.

— Здесь холодно, — сказал я, будто он мог меня слышать, будто это объясняло, почему нам нужно вернуться домой. — И мы без курток.

— Хммм!

Как мул, он встал рядом со мной, его лицо было каменным, руки напряглись в попытке сопротивления.

Я попытался приблизиться ещё раз. Я поднял его на руки, усадил к себе на бедро, крепко держа. Он со злостью хлопал меня руками, несчастно вопя, не желая, чтобы я прикасался к нему, не желая быть со мной рядом, не желая сидеть на руках.

— Тише, приятель, — проворковал я. — Всё хорошо.

— Ааахххх!

К этому моменту я дрожал, запыхавшийся и просто-напросто напуганный. Ещё я переживал за него — он был в абсолютном ужасе. Я пытался убаюкать его, но он продолжал отдёргиваться, будто бился в конвульсиях.

Когда движение стихло, я поспешил через дорогу и направился к двери нашей квартиры, которая оставалась открытой. В моих руках Тони вдруг стал неподвижным и тихим, и запах, который заполнил воздух, сказал мне, что у него только что произошёл очередной инцидент.

Я поспешил по ступенькам в квартиру, зашёл внутрь и закрыл дверь.

Он сбежал с моих рук, споткнулся в гостиной и упал на ковёр с тихим глухим стуком, где скрутился в клубок и зарыдал в агонии.

Я смотрел на него долгое мгновение, чувствуя себя совершенно не в своей стихии. Напуганным. Ошеломлённым. Он мог убиться, выбежав на дорогу. Это произошло так быстро, так неожиданно. Я стоял на месте, глядя вниз, тяжело дыша.

«Соберись», — подумал я, нервно проводя рукой по лицу.

Я присел на корточки, легко коснулся его плеча.

Теперь он не замечал меня. Он закрывал лицо руками, зажмурив глаза. Он ушёл в какое-то место в своём сознании, в какое-то место безопасности, в какое-то место, где до него не могли добраться плохие парни.

Я сел, притянул его к себе, держа в своих руках.

Он не сопротивлялся, казалось, не обращал внимания.

— А теперь тише, приятель, — прошептал я, гладя его по волосам. — Всё будет хорошо.

Я хотел, чтобы это было правдой, — отчаянно хотел. Но впервые с тех пор, как мы привезли его домой, я был полон сомнений.

Я сидел с ним около двадцати минут, и, в конце концов, он успокоился. Он ничего мне не говорил, пока я стоял, говоря ему, что ему нужно помыться, что я достану для него свежую одежду. Он не делал никаких попыток, чтобы подняться на ноги, пойти за мной, так что я взял его на руки и понёс. Он смотрел на меня открыто, пока я это делал. Он провёл пальцами по моей бородке, казалось, заворожённый ею.

Тебе нужно принять душ, — сказал я после того, как поставил его в ванну.

Он стоял на месте, глядя на меня пустым, отрешённым, бессознательным взглядом. Он не принял бы душ сам, так что я поднял его под подмышки и поставил под душ. После того, как он был искупан и одет в чистую пижаму, Тони казался очень уставшим, и когда я посадил его на кровать, он перекатился на бок, подальше от меня, и закрыл глаза, прижимая руки к груди, будто ему холодно. Я укрыл его одеялом и сел рядом.

Меньше, чем через минуту он уснул.

Вдруг я подумал о его графике приёма лекарств и нахмурился.

Глава 67