Бермудский треугольник для красавицы

 

– Илья Кузьмич, ну, как там ваши пацаны? – поинтересовался у начальника Ваня Евдокимов.

Здоровякин в этот момент терзал кнопки телефонного аппарата, названивая в Саманкульский район. Ему в голову пришла очередная идея, и он жаждал поделиться ею с лейтенантом Воробьевым.

Рядом с Ваней пристроился на стуле англичанин Роберт Барк. Он все еще не терял надежды разыскать Джессику Мейтер. Ваня рьяно содействовал англичанину, надеясь заслужить похвалу полковника Алимова. Задания начальства лейтенант всегда стремился выполнить на пять с плюсом. Он был молод и честолюбив, будущее представлялось ему наполненным до краев бокалом ледяного шампанского – искристого и радостно‑беспокойного. Ваня, например, не сомневался, что дослужится до генерала. Или, к примеру, что переспит с роскошной негритянкой. Да, впереди была целая жизнь!

Здоровякин, для сравнения, о сексе с негритянкой даже и не помышлял. Наверное, он был гораздо менее амбициозен.

– А? Что? – глухо откликнулся Илья.

– Как там пацаны в лагере?

– Нормально. Только звонят часто.

– Вы им сотовый телефон, что ли, купили?

– Нет. Зачем?

– А как же они звонят?

– Кто?

– Пацаны.

– Пацаны? Они не звонят.

– Илья Кузьмич! – возмутился Ваня. – Вы же сами только что сказали!

– Иван! Не путай меня. Говори конкретно, что тебе от меня нужно?

– Я просто хотел выяснить, как там в лагере ваши спиногрызы.

– Нормально. Только звонят часто.

– Твою мать, – сдавленным шепотом выругался Ваня. – Да что же это такое?!

Англичанин Роберт Барк переводил взгляд с Ильи на Ваню. Он понимал: диалог парней выдержан в исконных традициях русской коммуникативности – сначала обе стороны стараются максимально запутать друг друга, затем переходят на мат, и все сразу становится ясно.

– Что ты там бормочешь?

– Ничего, – буркнул Ваня. – Как же они звонят? Вы же им мобилу не купили? Рановато для них, отберут еще.

– Что отберут?

– Мобильник.

– У кого?

– У ваших пацанов.

– Да? Знаешь, они, пожалуй, сами у кого‑нибудь что‑нибудь отберут. Те еще бандиты. Но постой, Иван, о чем ты говоришь? Какой мобильник?

– Я уже ни о чем не говорю. Ничего не спрашиваю. Я просто молчу.

– Я тебя чем‑то обидел? – задумался Илья. Он поднял на Ваню добрые, внимательные, как у Ленина, глаза. – Ты, Ваня, не стесняйся. Если хочешь что‑то спросить, спрашивай прямо. Я открыт для конструктивного диалога.

– Я заметил, – пробормотал Ваня. – Я поинтересовался, нормально ли вашим пацанам в «Далласе».

– Думаю, отлично. Только звонят часто.

–!!!

Лицо Вани выражало крайнюю степень отчаяния. Если бы Здоровякин сообщил ему сейчас, что не только с негритянкой, но даже и с белобрысой славянкой у Вани никогда не будет секса, то и тогда лейтенант не выглядел бы более растерянным. Роберт Барк посмотрел на парня с сочувствием.

– Директриса, понимаешь, нам названивает. Меня эти звонки нервируют. То детишки покрасили в синий цвет макароны. То угнали катер. То взяли в заложницы медсестру и выжрали в медпункте весь запас аскорбинки и мятных таблеток. То постригли под ноль клумбу. И так далее. Я понимаю, с детьми трудно. А кто обещал, что будет легко?

– Боюсь, второй раз мне не удастся устроить ваших херувимов в «Даллас», – вздохнул Ваня.

– Слушай, а слово «херувим», часом, не эвфемизм?

Ваня обалдело посмотрел на начальника. Он и не предполагал, что Илья Кузьмич свободно оперирует столь замысловатыми сентенциями.

– А что такое «эвфемизм»?

– Спроси у Валдаева, он объяснит. О, дозвонился! Сережа! Ни хрена тебя не слышу!

– Здрасте, Илья Кузьмич.

– Слушай, предложи родителям Инги Сошенко оплатить водолазов. Они бы еще поработали, поискали. Но без дополнительных финансовых вливаний ничего делать, конечно, не будут.

– Но…

– Да, да, я понимаю, жестоко предлагать родителям такое. А как иначе? Вдруг водолазы все‑таки найдут тела Лунского и Инги. Лучше так, чем всю жизнь мучиться в неизвестности.

– Но…

– Мы ведь знаем, они люди обеспеченные. Владеют сетью магазинов, да? Мне кто‑то говорил.

– Но, Илья Кузьмич! Я не нашел родителей Инги! Я вообще с ними не разговаривал о дочери!

– Ты что, спятил? Как же?

– Их нигде нет!

– Невероятно.

– Я же город плохо знаю, Илья Кузьмич.

– А сами они что, не появились? Не спрашивали, где дочь, куда пропала? Не приходили в «Кенгуру»? Не волновались?

– Не‑а.

– Странные, однако, люди. Ладно, я займусь этим.

Роберт Барк и Ваня Евдокимов тихо муссировали вопросы, касающиеся исчезновения Джессики Мейтер. Ваня уже поместил самый красивый фотоснимок Джессики (гладкая прическа, бриллиантовая диадема, глубокое декольте) в рамку и держал портрет на рабочем столе, в качестве украшения и постоянного напоминания.

– Город исчезающих красоток, – сказал Ваня.

– Вы, я думаю, красотку Джессику все‑таки найдете, – сказал Здоровякин. – А вот Инга, полагаю, исчезла навсегда.

– Саманкуль стал для нее Бермудским треугольником, – патетично вздохнул Ваня.

 

На пересечении центральных улиц города возвышалось и сверкало на солнце зеркальными панелями современное здание, густо нашпигованное офисами фирм. Весь седьмой этаж, овеянный потоками кондиционированного воздуха, занимала промышленная корпорация «Консул». Туда и несла в клюве готовую программу Мария Здоровякина.

Машу сопровождала перманентно грустная Брунгильда. Милая девушка теперь постоянно пребывала в тоске. Ее лучшие, по мнению Валдаева, качества – преданность и безропотность – увы, поднадоели ветреному сердцееду. Акции иностранной очаровашки перестали котироваться на российском рынке. Все, что оставалось Брунгильде, – таскаться везде за Марией и выполнять мелкие поручения. Иных подруг или знакомых в городе у бедняжки не было.

Взлетев вверх на скоростном лифте, девушки очутились в царстве пластика, хрома и компьютеров. Снующие по коридорам сотрудники компании с легким удивлением оглядывали колоритную парочку. Долговязая Брунгильда с люминесцентной шевелюрой и черно‑зелеными губами, одетая в эксклюзивные лохмотья, а рядом – румяный семидесятикилограммовый колобок в пасторальном сарафане.

– Жди здесь, – приказала Мария и нырнула в приемную.

Демонстрация программы и объяснение заняли целый час. Генеральный директор «Консула» вникал в суть дела и удовлетворенно кивал. Штатный программист почернел от горя. Пару месяцев назад он обиделся на руководство за то, что для создания программы наняли чужого человека. Теперь, когда программа Марии предстала перед заказчиками в блеске совершенства и оригинальности, программист понял – начальство поступило правильно.

– Итак, я учла все ваши требования, – констатировала Маша. – Вы довольны результатом?

– Великолепно! – подтвердил генеральный директор. Борис Сергеевич был молод, едва за тридцать, обаятелен. – Мне понравилось. Сейчас вы заняты? Есть еще заказы?

– Да. У меня уйма обязательств. Буду оптимизировать платежные системы одного банка. И еще «Трансвэйз» на очереди.

– Угу. Понятно. А не опасно ли в вашем положении столько времени проводить у компьютера? Все‑таки вы беременны…

– Да я привыкла, – смутилась Маша. Трогательное внимание гендиректора потрясло ее.

– Что ж, Машенька, вы не обманули наших ожиданий.

– А я надеюсь, вы не обманете моих, – скромно сказала в ответ программистка. – Как насчет оплаты? Признаться, сейчас я больше чем когда‑либо нуждаюсь в деньгах.

– Мы это понимаем, – лучисто улыбнулся гендиректор. – Вы, Машенька, пройдите в бухгалтерию. Вам сразу же выдадут деньги.

– Спасибо.

Маша вновь бросила Брунгильде, задумчиво курсирующей по коридору:

– Жди. Я скоро!

И отправилась искать бухгалтерию. Но на полпути поймала себя на мысли, что разговаривает с подругой, как с Рексом. Пришлось вернуться.

– Бруниша, – ласково позвала Мария. – Прости меня. Я так груба! Обращаюсь с тобой так, словно ты неодушевленный предмет. Но не делай никаких выводов. Ты хорошая, милая, добрая. Очень красивая, если сунуть тебя под кран с водой. А я совершенно замоталась – дети, квартира, щенок, деньги, ремонт. Поэтому иногда, наверное, бываю резкой. Но я все равно очень хорошо к тебе отношусь, поверь!

Брунгильда похлопала сиреневыми ресницами, сморщила симпатичный носик, изуродованный металлическими клепками. Она не поняла и десятой части тирады. Но, конечно, уловила интонацию.

Однако извинения были излишни. Не потому что Брунгильда привыкла повиноваться. Просто она не услышала в резких командах Марии ничего обидного для себя. Она доброжелательно относилась к людям и не представляла, что они могут относиться к ней иначе. Брунгильда не сомневалась – Маша ее любит. И Валдаев тоже очень ее любит. Но мечтает о разнообразии. Что поделаешь, он мужчина!

В бухгалтерии на Машу посмотрели так, как смотрят на налогового инспектора, – с нежностью. Машин лепет о гонораре поверг главного бухгалтера в замешательство. Дама удивленно пожала плечами: начальство ее не уведомило ни о каких выплатах.

Немного обескураженная Мария ретировалась обратно в приемную. За разъяснениями.

– А Борис Сергеевич уехал, – обрадовала секретарша. – И сегодня его уже не будет. Вы приходите завтра…

Домой Мария возвращалась в глубоком разочаровании. Она уже чувствовала в руках тяжесть денег, полученных в «Консуле». А теперь, из‑за глупого недоразумения, придется ждать до завтра.

– Ну вот, – сказала Маша Брунгильде. – Видишь, как неудачно получилось.

 

Как ни странно, найти родителей Инги оказалось действительно трудно. А Здоровякин‑то думал, что недосягаемость господ Сошенко объясняется исключительно нерасторопностью Сережи Воробьева.

Родители Инги, по слухам, то ли являлись нефтяными магнатами, то ли владели сетью дорогих магазинов. Однако деловые круги города на вопрос майора ответили недоуменным молчанием. Никто не знал предпринимателей с такой фамилией.

Илья копнул глубже, привлек друзей. И вскоре адрес Ингиного папули красовался у него на столе.

– Колчаковский переулок, 15. Это где?

– Ой, у черта на рогах, – с готовностью сообщил Ваня.

Он оторвался от увлекательнейшего занятия – расчленял скрепкой комара. Даже при его невероятной загруженности он умудрился выкроить минутку для контакта с природой.

– Я вам покажу на карте.

– Да, самая окраина города. Рядом лес, речка, – сказал Илья. – Представляю, какой дворец отгрохали там господа Сошенко…

Вскоре изумрудная «восьмерка» Здоровякина уже мчалась в сторону Колчаковского переулка. Ехать пришлось через весь город. Район, по предположению Ильи, застроенный виллами богачей, вовсе не напоминал Беверли‑Хиллз. Наоборот, справа и слева от разбитой дороги теснились убогие домишки из почерневшего дерева, с кривыми ставнями.

Хибарка под номером 15 не нарушала общей композиции. Дом, где был прописан отец Инги Антон Сошенко, нуждался даже не в ремонте, а в немедленном сносе. Илья подумал, что вряд ли кто‑то ему откроет. Он пару раз стукнул в ветхую дверь могучим кулаком, рискуя вызвать обрушение кровли.

Но дверь, как ни странно, открылась.

– Антон Владимирович? – не веря глазам, спросил Здоровякин.

– Он самый! – бодро доложил мужик лет пятидесяти. Его нос был сизым, щеки впалыми и щетинистыми. Глаза жадно шарили по майору. Мужик был давно и беспросветно трезв. Данное обстоятельство, очевидно, невероятно его мучило.

– Парень, ты выпить не принес? – жалобно осведомился Антон Владимирович Сошенко, нефтяной магнат, владелец магазинов.

Здоровякин проигнорировал вопрос.

– Инга Антоновна Сошенко – ваша дочь?

– Дочь. Если она еще об этом помнит.

– Когда вы в последний раз ее видели?

Антон Владимирович тяжело задумался. Молчание повисло между мужчинами осязаемой пульсирующей субстанцией. Они так и стояли на деревянном крыльце. А между тем зеленая городская окраина была ярко освещена июльским солнцем, в лазурном небе метались птицы, пахло травой и цветами.

– Два года назад, – твердо сказал наконец папаша. – В 2001‑м. В сентябре. Да, точно. У меня память отличная, хоть и принимаю на грудь. Я сам к ней поехал. Денежек на операцию пытался у доченьки занять.

– И?

– Не дала. Как и следовало ожидать.

– Почему это? – нахмурился Здоровякин.

– Ей самой не хватало. Она как раз джип купила дорогой. Ремонт в квартире затеяла. А тут я на ее голову свалился с просьбами.

– Что за операция?

– Катаракта! – Антон Владимирович приблизился к майору и, оттянув пальцем дряблое веко, продемонстрировал Илье совершенно здоровый, хитрый глаз.

– Кто же дал вам денег на операцию?

– А никто не дал, – махнул рукой Антон Владимирович. – Само прошло. Я ромашку прикладывал, зверобой. Обошлось.

– Серьезно?

Сокрушительная сила народной медицины восхитила Илью. Вот и катаракта отступила. Очередь за гангреной, меланобластомами, псориазом!

– Что ж, видно, Инга хорошо зарабатывала?

– Думаю, неплохо. Она, наверное, и сейчас в этой фирме работает.

– В рекламном агентстве «Кенгуру»?

– Да нет. Как же? Продюсерский центр «Инфа». Впрочем, откуда мне знать. Я два года ее не видел. Моргалы лечил. А я на Ингу, знаешь, не обижаюсь. У нее своя жизнь, у меня своя. Я тоже не очень‑то на дочку тратился. Она сама пробивалась.

– А ее мать? Где она?

– Умерла шесть лет назад. Инге было двадцать. Но и тогда мы ее не часто видели. Она в семнадцать из дома упорхнула. И правильно. Ничего хорошего ей здесь не светило. А она девочка красивая, талантливая, – сказал Антон Владимирович.

Сошенко даже не спросил, почему незнакомый мужчина интересуется его дочерью. Этот вопрос его не волновал. Его заботило другое.

– На бутылку дашь? – вкрадчиво заглянул он в глаза Здоровякину. Антон Владимирович притаился в ожидании положительного ответа, даже не дышал. Он надеялся: ему не откажут. Ведь он так добросовестно отвечал на вопросы!

– На. – Илья сунул в руку Антона Владимировича мятую купюру. Он собирался было сказать отцу, что Инга исчезла. Но в папашином взгляде уже полыхал огонь – Антон Владимирович сгорал от жажды и млел в предвкушении близкой развязки.

Он резво спрыгнул с крыльца, едва не уронив малыша Здоровякина, и, не попрощавшись, ринулся за ворота. Наверное, помчался в магазин.

Илья посмотрел ему вслед. Майору было тоскливо. Рассматривая лицо Сошенко, изувеченное временем, пьянством и катарактой, он вспоминал фотографию Инги и увидел черты, унаследованные дочерью от отца: красивый изгиб бровей, эффектный разрез глаз. Они были очень похожи, и кто виноват, что дочь и отец жили как чужие, совершенно не интересуясь судьбой друг друга?

А Инга? Визит к ее папуле добавил к образу девушки новые черты. Сотрудники «Кенгуру» не скупились на лестные эпитеты в адрес красотки – наглая, вредная, настырная. Предполагалось, что подобные качества объяснялись избалованностью Инги, ведь богатые родители создали для дочки рай на земле!

Но теперь Здоровякин знал: Инга в семнадцать лет ушла из дома, и в сражении с нищетой у блондинки был лишь один союзник – ее характер. Она везде пробивалась сама. А в такой ситуации наглость – залог выживания…

Илья сорвал длинную травинку‑колосок, вставил в рот и направился к машине. «Сегодня надо обязательно позвонить маме», – вдруг подумал он.

 

Глава 41