Ассоциация помощи Марии Здоровякиной

 

Чем занимаются люди в пять утра? Самыми разными делами.

Здоровякин храпел на диване. Мария сладко сопела на кухне, придавив толстой щекой клавиатуру ноутбука. На дисплее мелькали какие‑то каббалистические знаки. В животе у Маши спали младенцы – две девочки, как поклялся врач‑узист (пациентка пообещала бутылку шампанского, если пророчество сбудется). В спальне дрыхли угомонившиеся к часу ночи короеды в количестве трех штук. В раздвижном диване Эдика кряхтел во сне щенок. Его вчера контрабандой вывезли из бабушкиной деревни и до сих пор не предъявили родителям…

А из квартиры Валдаева доносились звуки, однозначно указывавшие на то, что Александр устроил у себя камеру пыток. Но почти все соседи Валдаева были приличными людьми, и поэтому в пять утра они спали, а не думали про Сашу всякие гадости.

– Бруниша, – сказал Валдаев нежно. – Ты такая эластичная!

Он слегка задыхался – экзекуция требовала от палача значительных энергозатрат.

– Красивый? Я красивый? – перевела Брунгильда.

– Да, да, очень красивая, – кивнул Валдаев. – Когда же ты русский‑то выучишь?

Он сложил на подругу щупальца, уткнулся мордой в ее атласное плечо и, наконец, затих.

– Вылезать… – начала было Брунгильда. Она хотела сходить в ванную. – Саша, я мыться…

Выбраться из‑под туши Валдаева не представлялось возможным.

– Блин! – сказала Брунгильда по‑русски и почти без акцента. А затем добавила выражение из трех эпитетов, четыре из которых были абсолютно нецензурными.

Если бы Валдаев слышал, с каким блеском Брунгильда нанизывает одну за другой жемчужины слов, формируя ожерелье колоритной русской брани, он бы глубоко задумался. Кто сказал, что эта девушка не способна к обучению?

– Давно хотел спросить, что у тебя с Брунгильдой? – поинтересовался Здоровякин.

Они ехали на работу. Вернувшись из Европы, Валдаев еще не решил, чем займется. Молодость Александр отдал правоохранительным органам. Воспоминания о времени, когда он служил оперативником под началом грозного Зуфара Алимовича, грели сердце. Пусть в мире справедливости немного, но какая‑то ее частица была восстановлена силами Валдаева и его коллег.

Наполняли теплом и мысли о фирме «Поможем!». Но это было чувство иного рода, меркантильное. Собственное предприятие, организованное несколько лет назад совместно с Ильей, вознесло на невиданную высоту материальное благополучие сыщиков. Ни до, ни после они столько не зарабатывали.

Сейчас Валдаев склонялся к мысли о необходимости восстановления «Поможем!». Он планировал переманить к себе Илью. А пока, испытывая тоску по любимой работе и отдавая дань буйному темпераменту, всюду таскался за другом, нервировал его, давал мудрые советы.

Сейчас он вовлекал майора в рассуждения о происшествии на озере Саманкуль.

– А? С Брунгильдой? Любовь, – не задумываясь ответил Валдаев.

– Жениться, что ли, собрался?

Валдаев застыл.

– Черт, – выругался он. – Как же… Ты думаешь… Надеюсь, Брунгильда не рассчитывает, что я на ней женюсь?

– Почему не рассчитывает?

– Ты шутишь. У них в Европе знаешь как… Свободные нравы. Культ одиночек. Жениться вовсе не обязательно.

– Все девочки хотят замуж.

– Согласен. И это подспудная реализация могучего материнского инстинкта. Но нынче все девочки делают карьеру.

– Но Брунгильда‑то не делает. Значит, она хочет замуж.

Валдаев приуныл. Если с Брунгильдой все так запущено… Надо принимать меры. Надо отлучать девочку от груди, пока она окончательно не утратила навыки самостоятельной жизни.

Тем более что в последнее время все мысли любвеобильного Александра концентрировались на другом объекте – тридцатисемилетней зеленоглазой Ольге Валентиновне.

 

Мария вошла в комнату и нос к носу столкнулась с щенком. Тот заморгал, попятился и сел на попу. Сразу понял, кто в доме главный. Дети притихли, соорудили на рожицах жалобные гримасы и с надеждой уставились на маму.

На Маше висел пылесос, живот с близнецами и груз нерешенных проблем. Только щенка ей не хватало!

– Это что такое! – возмутилась Мария. – Откуда? Когда успели? Кто разрешил?!

Щенок, коричневый с черным, завилял хвостом, заблестел глазами и разулыбался. Он ткнулся мокрым носом Маше в ноги, и его занесло в сторону. Свалился на бок, суматошно взбрыкнув в воздухе лапами.

– Маму‑у‑лечка! Давай оставим! – заныл Антоша.

– Ну, пожа‑а‑луйста, – загундел Леша.

– Решайтесь, мэм! – пропищал Эдик.

– Нет!!! – заорала Маша. – Для этого чуда у нас нет места!

Чудо шумно вздохнуло, склонило голову набок. «Я такой хороший!» – было написано в его янтарно‑шоколадном взгляде.

Но жалобные взгляды сегодня Марию не трогали. С утра она была раздражена – поругалась с Ильей.

– Илюша, – нежно сказала она мужу за завтраком, выглядывая из‑за компьютера, – ты бы поговорил с Зуфаром Алимовичем. Неужели он не поможет нам с квартирой? Неужели нельзя выделить многодетной семье доблестного майора четырехкомнатную? Из каких‑нибудь фондов. А эту клетушку мы сдадим государству! Поговоришь?

Илья тут же прекратил жизнерадостное поглощение батона с колбасой и помрачнел.

– Не буду, – твердо сказал он. – Да и нет у нас никаких фондов.

– Ты, прямо, знаешь. Трудно спросить?

– Трудно! Не буду я попрошайничать!

– Отлично. Не попрошайничай, – спокойно согласилась Мария. Она демонстративно захлопнула ноутбук. – Оставайся гордым и независимым. Если жизнь в спичечном коробке тебя устраивает…

…Звонок в дверь отвлек Машу от дискуссии о дальнейшей судьбе щенка. В прихожую Мария отправилась вместе с пылесосом. На пороге стояла Брунгильда. Она сразу вникла в ситуацию.

– Собака, – сказала она. – Уборка.

– Да уж, – выдавила Мария. Она дергала пылесосный шланг, на котором повис щенок. – Отпусти ты!

– Я помогать, – коротко сказала Брунгильда. – Ты отдыхать.

И отобрала у Маши пылесос вместе с щенком.

С обязанностями уборщицы Брунгильда справлялась так же блестяще, как бульдозерист – с партией Жизели. Пропылесосив, она взялась мыть пол и налила столько воды, словно собиралась устраивать квалификационный заплыв для олимпийцев.

Но в Машином положении любая помощь была бесценна. Кроме того, девушка сразу нашла общий язык с пацанами. Выяснилось, что дети, как ни странно, понимают английский. Даже изувеченный английский Брунгильды. Или она говорила с ними на каком‑то другом языке? Они рьяно трудились, выполняя команды Брунгильды. Наверное, лелеяли надежду, что мамаша, потрясенная их трудолюбием, оставит в доме собаку.

Совершенствуя в процессе уборки мастерство домработницы, через пару часов Брунгильда навела в крохотной квартире Здоровякиных идеальный порядок. И даже пожарила детям и щенку омлет.

– Как я тебе благодарна! – со слезами на глазах прошептала Мария. И снова пошла открывать дверь.

Теперь это оказался Ваня Евдокимов. Илья командировал подчиненного взять забытые дома бумаги.

– Привет, братва! – обрадовался пацанам Ваня. – Здрасте, Мария Анатольевна. О, классная псина! Где взяли? Дорого? Ух ты, породистый какой!

Щенок запрыгал вокруг гостя, радостно залаял.

– Породистый? – удивилась Маша. – Я думала, дворняга.

– Вы что! Овчареныш! И, судя по экстерьеру, чистокровный. Красавчик!

– Забирай, – кивнула Маша. – Дарю.

– Мама!!! – истошно заорали дети. – Нет!!!!

– А вы почему не в садике? – строго осведомился Ваня.

– У них ремонт.

– Отправьте в лагерь, – посоветовал Ваня.

– Концентрационный? Нет, не возьмут, – вздохнула Маша. – Они маленькие.

– Возьмут. В июле на озере Ачаккуль открывается английский лагерь «Даллас». Хотите, пристрою ваших омоновцев?

– Ваня, ты серьезно?

– Абсолютно серьезно. У меня там родственница работает. Но путевки, предупреждаю, дорогие.

– О‑о‑о! Йес! Йес!

– Эх, и пошикуете же вы! – улыбнулся Ваня. – Как сказал президент, объявляя пенсионерам о прибавке тридцати рублей к пенсии…

…Вскоре после ухода Евдокимова в квартиру Здоровякиных элегантно вторгся Ваграм. Он был с букетом роз и, как всегда, сильно нуждался в деньгах.

– Панели купить, краску, плитку. Пол делать. Фасад, – объяснил он.

Ваграм пристально осмотрел нанимательницу. Футболка «Адидас» безумного размера доходила Маше до колен. Под туманным взглядом Ваграма прелестница начала краснеть, потеть, нервничать. Ваграм осторожно отодвинул от себя щенка – тот нацелился на блестящие кожаные ботинки строителя. Щенок бросился к Марии и вцепился в букет. Маша подняла руку вверх и застыла в позе колхозницы с серпом.

– Тысяч сорок – пятьдесят, – подвел черту прораб. – Минимум.

–?!

Ремонт офиса окончательно подорвал бюджет Здоровякиных. Мария казалась себе муравьем, подрядившимся исполнять роль тяжеловоза. Внезапное решение молнией сверкнуло в ее мыслях.

– Ваграм! – воскликнула она. – Нам надо остановиться!

На лице прораба застыла маска непонимания. По его мнению, они еще и не начинали.

– Я заплачу за сделанную работу и продам офис в том виде, в каком он сейчас. И я снова буду с деньгами, хотя и без офиса. Посчитаешь, сколько я тебе должна? И за сколько мне продавать офис? Знаешь, но сейчас я в полном ауте. Поэтому верну долг только после того, как продам офис. Ты не будешь сердиться?

– Уххмм, – эхом отозвался Ваграм на сумбурную тираду Марии.

В его глазах застыло разочарование. Было ли это разочарованием творческой личности, внезапно лишенной объекта созидательных усилий? Грустил ли Ваграм о том, что теперь не сможет возродить из руин Машин офис и увидеть эффектные плоды своего труда? Или его волновал разрыв отношений с толстощекой, потной от жары и гормональных сдвигов работодательницей?

Мария не вникала в переживания строителя. Она пыталась снять со стены щенка. Тот висел, вцепившись зубами в веревочку бра, и усиленно царапал лапами стену, стараясь замедлить сползание вниз. Обои на стене уже висели клочьями.

– Ладно, – сказал, наконец, Ваграм. – Я привезу тебе деньги.

– Ты? Но это я должна тебе деньги!

– Я покупаю офис. Вычту твой долг и отдам тебе разницу.

– О‑о‑о… – изумилась Мария. Сегодня все были невероятно добры к ней! Ваграм своим поступком избавлял ее от необходимости метаться в поисках покупателя, торговаться, суетиться.

– Прикину, что и сколько, и привезу деньги. Не бойся, я тебя не обижу, – заверил строитель.

Честности прораба, составляющего смету, можно верить так же безоговорочно, как и радужным обещаниям правительства: если прораб или правительство сказали, что не обманут, значит, так оно и будет!

У Марии отлегло от сердца. День начался вроде бы не очень удачно. Но благодаря усилиям друзей сейчас Маша вся была покрыта шоколадной глазурью.

 

Из дневника Сони Орешкиной:

«…Декабрь. О боже! Я пропала!

Вчера в нашей конторе была устроена великолепная корпоративная вечеринка. Мы праздновали Новый год. Сначала едва не обратились в фирму по организации торжеств, но вовремя вспомнили, что и сами мастера на все руки.

Все было чудесно! Литры выпитого алкоголя добавляли в наш коллективный разум волнующие ноты влюбленности. На излете вакханалии я вдруг вспомнила, что забыла отдать на подпись несколько документов. Какие документы, возмутился А.И., праздник! Но я все же уговорила босса удалиться к нему в кабинет.

А.И. был веселый и пьяный. И начал – катастрофа! – раздеваться. Успокойся, рассмеялся он, я только сменю рубашку. И достал из шкафа свежую. Я смущенно отвернулась, чтобы не видеть голого (и прекрасного!) торса начальника. В руках у меня все еще был фужер, освобожденный по пути от шампанского, и я сунула его в кулер. Налила холодной воды и смело отхлебнула. И тут же с воплем выронила фужер, вылив на себя остатки кипятка (как выяснилось, спьяну перепутала холодный кран с горячим!).

А.И. отреагировал мгновенно. Он подскочил ко мне и рывком сдернул вниз мое вечернее бархатное платье – чувствовалась рука настоящего профессионала! Мой бюст он спас (ткань не успела пропитаться кипятком), но мою репутацию погубил!

Как раз в этот момент нелегкая принесла в кабинет Ксению. Сотрудница отдела маркетинга застыла на пороге с открытым ртом и изумленными глазами. Естественно! Вот картина! Обнаженный по пояс директор агентства стоит посреди кабинета и держит за плечи практически голую Соню Орешкину. Камера скользит по роскошной груди девушки, спускается вниз, исследует плоский живот, симпатичный пупок, подходит к кружевной полоске элегантного нижнего белья… Крупным планом – потрясенное лицо Ксении. Чтоб ей провалиться! За такое вообще‑то расстреливают!..»

«…Великолепно! Я – официальная любовница А.И.! Коллектив взбудоражен. Меня провожают взгляды – любопытствующие, заинтересованные, возмущенные, презрительные, подобострастные. Вся контора обсуждает новость. Самое ужасное – миф обрастает деталями. Я молчу: протестовать и отпираться бесполезно. Собираюсь на охоту в маркетинговый отдел. Изловлю Ксению, выщипаю ей перья и поотрываю лапки!..»

 

Глава 27

Аве, Виолетта!

 

Матвей Денисович был абсолютно прав, сказав, что Софья заслужила место начальника отдела. Правда, ее звание украшали две буквы – «и. о.» и зарплата осталась прежней, хотя Инга, как руководитель отдела, получала в два раза больше. Матвей пообещал со временем решить этот вопрос.

Соня искрилась, как бенгальский огонь. Новое назначение придало ей дополнительный заряд бодрости. Далеко не все сотрудники агентства так искренне любили свою работу – кто‑то методично делал карьеру, кто‑то просто добывал средства существования. А Софья обожала сам процесс. Клиенты, проекты, обсуждения, «мозговой штурм», деловая суета – Соне нравилось чувствовать себя в эпицентре важных событий.

В восемь утра старая белая «тойота» уже стояла на парковке около «Кенгуру». Кстати, Инга тоже горела на работе. Она всегда была от и до и даже сверх нормы. Но страсть Инги была другого рода. Она, безусловно, обожала находиться среди сотрудников «Кенгуру». Потому что коллектив рекламного агентства был лабораторным материалом для ее психоделических экспериментов…

Сегодня Софья встречалась с Виолеттой Крикуновой. Событие относилось к разряду удовольствий, которых Соня предпочла бы избежать. Характер сорокачетырехлетней бизнес‑леди был так же парадоксален, как сочетание имени «Виолетта» с фамилией «Крикунова». Но парадоксальность – привилегия незаурядной личности. Именно такой личностью и была клиентка рекламного агентства.

Начать с того, что цех по производству пельменей ей подарил на день рождения любовник. Наверное, мужчина долго мучился, размышлял. Он знал: госпожа Крикунова – яркая индивидуальность. Дежурный подарок (бриллианты, авто, меха) вряд ли ее порадует. Да и кому нужен весь этот хлам? Другое дело – пельменная линия! Оригинально, свежо. Особенно если учесть, как остро нуждается страна в замороженных пельменях.

Виолетта отнеслась к подарку со свойственной ей предприимчивостью. В ней все было масштабно – чувства, замыслы, бюст. Она поняла, судьба дала ей в руки уникальный шанс уберечь планету от недоедания. Соня не удивилась бы, узнав, что энергичная дама уже ведет переговоры о поставках пельменей в Мозамбик и Колумбию. Хотя заботы и внимания требовали три другие ее фирмы, Виолетта с головой ушла в пельменный бизнес. Агентство «Кенгуру» обогатилось выгодной заказчицей. А Соня тихо радовалась, что любовник подарил Виолетте пельменный цех, а не танковый завод. Иначе…

Леди была невероятно взбалмошна, а в гневе – ужасна. Она громко ругалась и швыряла дыроколы. Она грубо вмешивалась в святое – творческий процесс и давала советы, от которых креативный директор начинал синеть и трястись мелкой дрожью, словно тушканчик в проруби.

(Из дневника Сони Орешкиной:

«…Как мне удается терпеть эту вульгарную особу?

Когда общество бизнес‑леди (вернее, гром‑бабы) становится невыносимым, я заставляю себя вспомнить о том, что у Виолетты на содержании два детских дома. Да, это невероятно, но наша своенравная фурия кормит, одевает и вывозит летом в санаторий несколько сотен детей. Не понимаю, каким образом благородная идея помощи детям внедрилась в голову Виолетты? Что это, попытка оправдаться перед Богом за годы, потраченные только для удовлетворения собственных прихотей? Сентиментальность? Искренняя доброта и сердечность? Очень трудно разобраться…»)

– По дороге к вам я зашла в супермаркет, – сказала Соня. – И насчитала двенадцать сортов пельменей.

– А я – двадцать один, – обрадовала Виолетта. – Алик, принеси кофе и печенье.

– Спасибо, не…

– И что? Отказаться от мечты? Не выйдет! Мы будем производить самые лучшие пельмени на свете!

– Я не спорю, – вздохнула Соня. – Но выделиться из общей массы будет непросто. Ладно бы фарш для ваших пельменей делался из филе, а не из хвостов и сои. Тогда это был бы суперпродукт. И мы…

– Такие пельмени я бы продала и без вашей помощи. Ты что, Софья, разорить меня вздумала? Фарш из филе! Это сколько же они должны стоить? Хвосты и сою я, конечно, использовать не буду, но и филе – тоже. И не забывай, в цену пельменей уже заложены мои баснословные расходы на «Кенгуру». Так что вкус продукта будет зависеть не от качества мяса, а от вашего умения рекламировать товар. Вы наверняка что‑нибудь придумаете. Не зря же я трачу на вас кучу денег? Лучше, Софья, объясни, куда вы дели шефа? И эту, как ее… Ингу. Ты ведь тоже ездила на Саманкуль?

Соня удрученно кивнула.

– И?

– Не представляю… Он исчез… И Инга тоже…

– И у тебя нет версий? Ах, Соня!

У Виолетты версии были. И не одна. Наиболее незамысловатая рисовала картину двойного самоубийства. В самой экстравагантной версии участвовали ЦРУ, торнадо и дельфины‑убийцы…

 

– Здравствуй, родной! – обрадовался полковник Алимов экс‑подчиненному. Зуфар Алимович прижал Валдаева к груди, пощекотал ему шею воинственными усами. – Возвращайся к нам. Через полгода майора получишь.

– У меня уже есть один, – кивнул Александр в сторону Здоровякина. – Пока хватает.

– Да ладно, Саша, возвращайся. Ты все равно сюда как на работу ходишь.

– Я ваш внештатный сотрудник.

Зуфар Алимович опустился на стул около сейфа.

– Кстати, парни, – сказал он, – по непроверенным данным, в городе замечен Самурай.

– Это чревато, – вздохнул Здоровякин.

– Кто‑то кого‑то заказал, – заметил лейтенант Евдокимов.

– В деловых кругах города наверняка уже паника, – сказал Валдаев.

От других киллеров Самурай отличался одним странным качеством. Он питал слабость к пиару. Выполняя заказы в самой различной технике, лишенной особого почерка, Самурай, однако, по таинственным каналам всегда доводил до сведения общественности, что преступление совершено именно им. Пристрастие к саморекламе для представителя его профессии губительно. Но киллеру, помпезно обставлявшему каждое свое выступление, до сих пор удавалось избегать встреч с правоохранительными органами.

– Интересно, а почему он Самурай? – задумался Ваня Евдокимов. – Рожа, что ли, не белая? Глаза узкие?

– А вдруг он по национальности из этих… монголо‑татар? Или, типа, японец? – предположил Здоровякин.

– Якудза? А чего его в Россию занесло? Пусть у себя на родине трудится.

– Ну, тогда кореец. У нас корейцев много. Желтолицый, узкоглазый. Такого вполне можно назвать Самураем.

Ваня сегодня зорко следил за Ильей. Он задумал следственный эксперимент: положил на стул, стоящий в углу кабинета и редко используемый, скромный сверточек с пончиками. И вот уже целых пятнадцать минут пончики были невредимы.

– Прошлый раз визит Самурая оборвал жизнь двух бизнесменов, – напомнил Зуфар Алимович. – Предпринимателей трясет от одного его имени.

– Так, может, Самурай – выдумка? – включился в разговор Валдаев. – Страшилка для строптивых партнеров? Вдруг его и не существует вовсе? Возможно, это собирательный образ?

– А что, вполне, – кивнул Зуфаралимыч. – Учитывая его многогранность. Он редко повторяется. Он подстерегает жертв в самых неожиданных местах. И действует разнообразно.

– Если убийства совершаются в разной манере, то откуда такая уверенность, что здесь поработал именно Самурай? – спросил Ваня. – Он что, бросает на труп черную метку? Или рисует жертве фиолетовое сердечко на щеке? Или…

– Ничего он не рисует, – пожал плечами Илья.

– Но стоит ему выполнить очередной заказ – сразу включается система оповещения, и всем становится ясно, что убийство совершил он, – сказал Зуфаралимыч.

Ваня посмотрел на Здоровякина, на приманку. Шеф пока не двигался. Он сидел за столом, развалившись, чертил квадратики и ромбы на полях газеты и не представлял никакой угрозы пончикам. Ваня расслабился.

– Значит, никакого Самурая и нет. А есть преступная организация с бандой киллеров и службой пиара.

– Вполне возможно.

– И кого нам тогда ловить?

– Его и ловить, Самурая, – твердо сказал полковник.

– Так. Евдокимов, – встал из‑за стола Илья. – Ну‑ка, подъем! Чего разлегся, как банан‑фламбэ? Живо сгонял в архив, дела восьмой год пылятся на подоконнике… Ну, не восьмой год, Зуфар Алимович, а с утра. Это я так, для красного словца сказал…

Евдокимова сдуло ветром. А когда он вернулся, в кабинете продолжалось обсуждение. Илья Здоровякин сидел уже не за столом, а в углу на стуле, закинув ногу на ногу.

– А‑а‑а!!! – закричал Ваня. – Мои пончики!!!

– Так это были твои? – сыто ухмыльнулся Здоровякин. – А мы‑то думаем, чьи бесхозные пончики валяются здесь вторую неделю? Засохли совсем. Ну, извини, друг, мы их съели…

Слабый отсвет улыбки лег на молодую, привлекательную физиономию лейтенанта Евдокимова. Он многое готов был простить шефу за то, что он назвал его другом.

 

– Завтра отвезем его обратно к бабушке, – грозно сказала Маша.

Дети уселись на диван и принялись рыдать, как крокодилы. Слезы капали на пол. Щенок смотрел на Марию умными глазами, вздыхал, моргал.

– Наверняка эта собака принадлежит бабушкиным соседям. Они его ищут, волнуются, – менее грозно объяснила Мария.

– Он ничей! Он по улице бродил! – заверили дети.

– Он вырастет и будет нашим Рексом! – привел самый главный аргумент Эдик.

Сериал про овчарку‑оперативницу пользовался у здоровякинского потомства грандиозным успехом. Мария тоже между делом посмотрела пару серий «Комиссара Рекса», однако на пса совершенно не обратила внимания. Но запомнила главного героя – темноволосого сыщика с монументальной челюстью и роскошным профилем. Нос и губы у парня были совсем как у Шопена на портрете Делакруа. Ах, думала Маша, вот если бы у Здоровякина была такая внешность! Честно говоря, Маша полагала, именно этого красавца и зовут комиссаром Рексом.

– Нет, ну я не знаю… – горестно вздохнула Мария. – Нам и так тесно! Куда ж еще и собаку брать? Ладно, завтра решим. А пока – ужинать, мыться и спать.

Первым на кухню прискакал Рекс. Наверное, он хорошо понимал слово «ужинать».

 

Вернувшись к полуночи домой, Илья застал в квартире непривычную тишину. Все спали. Даже Мария, хотя для нее двенадцать часов было только началом трудовой ночи у компьютера.

На кухне Илью ждали макароны и раскладушка. На комфортный сон вряд ли стоило рассчитывать – майор это сразу понял. Раскладушка визжала под ним, как страстная любовница, и дергалась в экстазе. Ноги Илья спустил на пол, плечо упиралось в газовую плиту, над головой навис кухонный стол. Было невероятно тесно. Мария, безусловно, именно это и стремилась продемонстрировать мужу.

Оставалась надежда, что супруга не выдержит и вскоре поползет к ноутбуку, к которому ее влекло, как лосося на нерест. Но к трем часам ночи надежда растаяла. Измученный Здоровякин прокрался в гостиную и ракушкой прилепился к краю дивана. Между ним и женой покряхтывал и постанывал непонятный пушистый ком. «Хомячка, что ли, завели? – удивился Илья. – Жирный, гад! Самим места мало, а еще он тут».

Но это, конечно, был не хомячок, а Рекс. Он пребывал в младенческом возрасте и остро нуждался в маме. Поэтому он осчастливил своим обществом Марию. Щенок не сомневался – Маше тоже будет очень приятно спать с ним.

 

Глава 28

Ветер перемен

 

Утром Кристина проснулась от шума дождя. Небо затянулось мутной пеленой. Дождь барабанил по стеклу и подоконнику, листья деревьев вздрагивали от ударов тяжелых капель.

Кристина открыла окно, исчерченное хрустальными зигзагами сбегающей воды. Порыв ветра брызнул в ее лицо свежестью, воздух был пропитан холодной влагой. Ощутив на коже капли дождя, Кристина замерла, у нее словно остановилось дыхание. Внезапно ее наполнило чувство радости и всесилия. Она словно рождалась заново в прохладном дыхании природы.

Две недели Кристина пребывала в полусне, не понимая, как справиться с жизнью. Ее будто бы опутывала черная прозрачная вуаль – она сковывала движения и мысли, не позволяла двигаться и думать. На крутом вираже судьбы Кристина отпустила руль.

Но сейчас, ощутив на лице ледяную влагу и вдохнув свежего, мокрого воздуха, Кристина воспрянула, стряхнула с себя путы безволия. Ей захотелось сопротивляться, действовать!..

…Неделю назад адвокат Гольшиц одолжил ей денег. Он был настоящим другом – не бросил в беде. Или просто хорошо знал, каким состоянием владел Аркадий Лунской, и считал непрактичным отворачиваться от женщины потенциально богатой, но временно нищей.

Да, сейчас Кристина была нищей. Она по привычке сунулась в ресторан и супермаркет, где ее обслуживали в кредит, и встретила холодный отказ. Все требовали наличных, а у нее не было ни копейки. Она отнесла в бутик три пальто от Max Mara и платья от Trussardi. Да, их взяли (памятуя о суммах, оставленных в этом магазине клиенткой), но с огромной неохотой. «Вы же понимаете, Кристина Вадимовна, у нас не комиссионка!» – презрительно сморщила носик менеджер. «Да пошла ты!» – мысленно ответила ей Кристина, краснея от унижения.

Она продала бы одну из машин, имеющихся в гараже, но все они были записаны на Аркадия.

Попытка трудоустроить драгоценности тоже почти провалилась – Кристина в конце концов избавилась лишь от самых недорогих. За дизайнерские бриллиантовые украшения ей предложили такую смешную цену, что она в ярости сгребла драгоценности обратно в сумку. Кто бы мог подумать, что бриллианты гораздо легче купить, чем продать!

…А адвокат с нетерпением ждал вестей с Саманкуля. Он полагал, со дня на день тело несчастного Лунского будет обнаружено и над головой вдовы засияет алмазная корона несметных богатств.

Гольшиц знал: в распоряжении Кристины окажутся квартиры, фирма, загородные коттеджи, банковские счета. Рекламное дело – выгодное занятие, если за него берется человек такого размаха и ума. И все богатства Аркадий завещал нервной, ненадежной, горячо любимой жене…

Да, очень недальновидно было бы со стороны Гольшица не протянуть сейчас руку помощи Кристине Лунской!

…Деньги Гольшица Кристина едва не проиграла. Ее несло к казино стремительной волной, ее руки дрожали, сердце бешено колотилось. Но в последний момент она остановилась, замерла. «Что я делаю?!» – подумала она в метре от дверей казино.

Нет, не железная сила воли, достойная титанов, помогла Кристине справиться с безумным влечением. Она вдруг представила частокол любопытных взглядов, поджидающий ее внутри увеселительного заведения. Кристина поняла, что сейчас не выдержит общения со сворой добрых знакомых, алчущих пикантных подробностей. Она развернулась на сто восемьдесят градусов и ринулась прочь.

За две недели Кристина так и не была замечена ни в одном из казино города. Надо отметить, ее спартанское воздержание потрясло городской бомонд ничуть не меньше, чем весть об исчезновении Аркадия Лунского…

Итак, благодаря акту мужества Кристина сохранила деньги, занятые у адвоката и вырученные от продажи вещей и драгоценностей. Это позволило ей удовлетворить самые неотложные денежные претензии, оплатить самые горячие счета. Но деньги все равно кончались!

…И сегодня Кристина поняла: надо действовать.

В девять утра, выпив чашку кофе, она облачилась в строгий костюм. В ее взгляде сверкала решимость, губы были твердо сжаты. Она села в автомобиль и направилась в рекламное агентство мужа.

 

Кожаное кресло в кабинете шефа было невероятно удобным. Оно обволакивало Матвея Денисовича вкрадчивыми объятиями. Странно, но в кабинете самого Силютина кресло было той же модели. Однако почему‑то трон Лунского был гораздо мягче и, безусловно, выше.

Матвей Денисович чувствовал себя на своем месте. Дела «Кенгуру», несмотря на загадочное исчезновение босса, шли в гору. Обеспокоенные клиенты быстро убедились, что и без мудрого руководства А.И. Лунского агентство отлично функционирует. Встревоженные сотрудники тоже утихли, осознав, что фирме пока не грозит ликвидация.

Да и смешно было б Силютину не справиться с управлением. Будучи первым замом, он полагал, что вкладывает в «Кенгуру» ничуть не меньше знаний и энергии, чем Аркадий Игоревич.

Обидно, что все эти годы он оставался наемным работником, хотя вполне заслуживал звания партнера. Да, его зарплата была приличной, премии будоражили фантазию. Но Силютин никогда не располагал капиталом, который позволил бы ему стать полноправным участником бизнеса. Затеять собственное дело не хватало смелости, да и вряд ли было перспективно. Как маркетолог, Силютин отлично видел, что рекламный рынок области и без того переполнен. Ему, энергичному, честолюбивому, оставалась печальная участь – всю жизнь работать на других…

А теперь, справедливо полагал Силютин, он получил то, что заслуживал. Он был у власти. Пусть Аркадий вложил в «Кенгуру» деньги. Но и Матвей отдал агентству немало – лучшие годы жизни, труд, знания.

Сбоку на столе стояла удачная фотография Аркадия Игоревича. Пропавший босс улыбался и выглядел счастливым…

В кабинет вошла Агнесса Михайловна. Для главбуха фотография Лунского служила условным сигналом. Едва бросив взгляд на портрет любимого шефа, дама начинала всхлипывать. В последнее время ее эротические стоны основательно нервировали Матвея Денисовича. Ну хватит уже, наверное!

– Слезы наворачиваются, – призналась руководительница финансового отдела. И добавила деловито: – Матвей Денисович, голубчик, подпишите. Здесь и здесь. В банк поеду.

Силютин небрежно, хотя и с явным удовольствием, поставил размашистый автограф на документах. Да, он имел право подписи, он полновластно распоряжался активами фирмы. В свое время Лунской позаботился о том, чтобы в его отсутствие ничто не затрудняло работу компании.

– Вы разговаривали с опером? – поинтересовался Силютин.

– Угу, – кивнула Агнесса. Она складывала документы в прозрачные файлы. – Разве это сыщик? Дитя. Почти ровесник моего Васеньки.

– Да уж. И подозреваю, так же наивно ждать от него результата, как от Каркуши – достойного минета.

– А‑а‑ах! – задохнулась Агнесса Михайловна и замахала толстыми ручками. – Что вы говорите!

– А вы знаете, что водолазы прекратили поиски?

– Увы! Наш бедный, бедный Аркашенька Игоревич! Его так и не нашли.

– И Ингу тоже, – желчно напомнил Матвей Денисович.

Видимо, этот факт несказанно его радовал. Силютин буквально рос на глазах по мере угасания надежды вновь увидеть Ингу.

… – Ася, – как‑то вечером осторожно поинтересовался Матвей Денисович у супруги, – давно хотел спросить… У меня нормальный размер?

– Ну, Вьюша! Ты опять переживаешь! Шестьдесят сантиметров – это вполне нормально для мужчины, – искренне ответила жена. – А шевелюра у тебя вообще бесподобна. Ни у кого нет таких роскошных и густых волос!

– Да нет. Я не про голову. Я про это… – Матвей Денисович указал глазами.

Ася тоже посмотрела вниз и сдавила в горле вздох. Она корпела над докторской диссертацией и именно дискуссии об анатомических пропорциях мужа ей не хватало для полного счастья.

– О, милый, – выдохнула жена, – там у тебя все в полном порядке!

– А тебе не кажется, что…

– Нет! Очень, очень хороший размер! – не дрогнув, заверила супруга. Она была мудрой женщиной. К тому же ей не терпелось быстрее вернуться к диссертации…

«Вот вам всем! – победоносно подумал Матвей Денисович. – Чего бы там ни говорила эта белобрысая дрянь!»…

Да, жизнь без Инги была чудесна. Да и без Лунского, стыдно признаться, тоже неплоха. Но наслаждаться властью и осознанием факта, что его мужское достоинство растет с каждым днем, Силютину оставалось недолго.

В кабинете появилась женщина. Ее лицо было бледным, измученным, под глазами залегли тени. Это была Кристина Лунская.

 

Увидев в конце коридора жену босса, Соня Орешкина пугливой ланью метнулась в отдел. Еще немного, и она столкнулась бы с Кристиной. И что бы она сказала? Как ей жаль Аркадия Игоревича? Как грустно без него? Как явственно зияет пустота в том месте, где должен быть он?

Нет, Соня предпочла ретироваться, хотя и клеймила себя за трусость.

– Ладно, ладно, за работу, – сказала она себе и села за компьютер. – Тэк‑с… Где наши пельмени?

Вместо файла с планом Виолеттиной презентации вылезла папка с курсовой работой Васи.

– Ну, еще и это, – вспомнила Соня. – Сколько у меня долгов! Ну почему я всем должна!

Соня относилась к разряду безгрешных душ, которые умеют в два счета опутать себя цепями долга. Соня смело впрягалась в чужие проблемы. Она писала курсовые для Васи, вела битвы с заведующей интерната за улучшение Кирочкиных условий, иногда сидела с чужими детьми, часто покупала лекарства для соседки, в одиночку делала отчет, в ущерб собственному финансовому благополучию одалживала деньги знакомым и т. д.

«Но почему же я не поздоровалась с Кристиной Вадимовной? Как трусливо, неблагородно, малодушно! Сейчас же отправлюсь в коридор, встану у кабинета и буду ждать, пока она не выйдет. И…»

В этот момент на дисплее открылся файл «Пельмени», и через мгновение Соня бодро стучала клавишами, забыв обо всем на свете.

 

– Вы позволите? – поинтересовалась Кристина.

Она смотрела на Матвея Денисовича ледяным взглядом, и он, словно загипнотизированный, вылез из кресла и уступил его даме. Они были в кабинете одни.

Кристина обогнула стол и расположилась в кресле Аркадия Игоревича. Она взяла в руки фотографию мужа и пару минут разглядывала портрет. Силютин присел напротив.

Ничего в этой женщине не напоминало о знакомой ему Кристине. Хотя он нечасто виделся с женой начальника, Силютин все‑таки привык к другому образу. Кристина была горяча, порывиста и подвержена страстям. Лунской, несомненно, ее обожал. А дама, пристально рассматривавшая сейчас Силютина, излучала ледяное спокойствие.

– Я хотел бы еще раз выразить мою… – начал Матвей Денисович, но тут же умолк. Кристина остановила его коротким взмахом ладони. Силютин поперхнулся словами соболезнования. Ему не удалось еще раз напомнить Кристине о своей скорби. Ну и что она здесь забыла, подумал он.

– С сегодняшнего дня я буду сама управлять фирмой, – внятно проговорила Кристина.

Силютин опешил.

– Что? – не понял он. У него сдавило грудь.

Этого Силютин никак не ожидал! Кристина – слабое, никчемное существо, не способное обуздать пагубную страсть к игре – вдруг вторглась в вотчину Матвея и напомнила о своих правах. Да как она смеет!

– Я выразилась достаточно ясно, – пожала плечами Кристина. – Повторить?

– Но, позвольте! – возмутился Силютин. – А как… А почему… Да с какой стати?!

– У вас с головой все в порядке? – бесстрастно осведомилась Кристина. Женщина была совершенно спокойна. Силютин и не предполагал в ней такого хладнокровия. – Вы забыли, как меня зовут? Забыли, кто я? Забыли, как моя фамилия?

Кристина подняла со стола скрепку и показала ее Силютину.

– Все здесь до последней скрепки принадлежит моему мужу. А значит – и мне!

Матвей Денисович поперхнулся, закашлялся. Так, <