Часть IV. Великое отступление

 

«История предъявит счет военному командованию Франции и Англии, которое в своем эгоистическом упрямстве обрекло своих русских товарищей на гибель, тогда как Англия и Франция так легко могли спасти русских и таким образом помогли бы лучше всего и себе».

Ллойд Джордж

 

Глава I. Падение Перемышля

 

Уже в конце 1914 года стало понятно, что ни одна из коалиций добиться в вооруженной борьбе решающих результатов не смогла.

Главным ее итогом стало крушение германского плана молниеносной войны.

«Если бы не было жертв со стороны России в 1914 году, — заявил в 1939 году английский премьер-министр Ллойд Джордж, — то немецкие войска не только захватили бы Париж, но их гарнизоны и по сие время находились бы в Бельгии и Франции».

Мы уже говорили на эту тему, и все же еще раз повторим, что, если бы французы прекратили бы сопротивление (а они прекратили бы его), России пришлось бы еще тяжелее.

Таким образом, в кампании 1914 года ни одна из сторон не добилась своих целей и не смогла достичь стратегического превосходства над противником.

В условиях приблизительного равенства сил противоборствующие стороны прикладывали максимум усилий, чтобы привлечь на свою сторону как можно большее число союзников.

Крах стратегии молниеносной войны имел куда более важные последствия для Германии и ее союзников, чем для стран Антанты.

В те годы над Британской империей по-прежнему не заходило солнце, ее колонии были богаты и многолюдны, а флот Его Величества, как и раньше, господствовал на бескрайних просторах мирового океана.

Неисчерпаемые людские и продовольственные ресурсы имела и Россия.

Находящиеся в блокаде Центральные державы, напротив, были практически лишены возможности вести внешнюю торговлю.

Продовольственные запасы Германии были ограничены и не рассчитаны на продолжительную и упорную войну на два фронта, не хватало Берлину и целого ряда стратегических материалов.

К началу 1915 года русские войска удерживали фронт недалеко от германской границы и в австрийской Галиции.

Войска зарывались в землю.

Оборона приобретала позиционный характер. Война затягивалась на долгие месяцы, а может быть и годы.

Уже прекрасно понимая, что победы на два фронта в войне на истощение им никогда не одержать, немцы решили разбить противника по частям.

В январе 1915 года германское и австро-венгерское командование одобрило план военных действий на текущий год.

Этот план предусматривал активную оборону на всем 700-километровом протяжении Западного фронта и мощные наступательные действия на Востоке, которые должны были привести к полному разгрому и выводу из войны России.

Разгромить Россию Германия собиралась при помощи двух мощных ударов по сходившимся направлениям, с тем чтобы окружить большую часть русских войск в польском котле, а затем и полностью уничтожить их.

После капитуляции России все силы союзников по коалиции планировалось перебросить на Западный фронт, чтобы покончить с Англией и Францией.

Россия для главного удара была выбрана немцами неслучайно: ее армии находились в 1,5 раза ближе к Берлину, чем французские войска, и создавали реальную угрозу выхода на Венгерскую равнину и разгрома Австро-Венгрии.

В то же время и в Германии среди авторитетных военных были люди, которые полагали, что сначала надо предпринять решительные действия на Западе, пока Англия не оправилась и не развернула на континенте полностью свои колониальные части.

 

В отличие от Берлина в Петрограде по поводу плана кампании 1915 года царили сплошные разногласия.

Генерал-квартирмейстер Ставки верховного главнокомандования Ю. Н. Данилов ратовал за проведение наступательной операции на северо-западном направлении с нанесением последующего удара по Берлину и ликвидацией восточно-прусской группировки немцев.

Его поддерживал Главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Рузский.

Командующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов и его начальник штаба генерал Алексеев, напротив, считали, что кратчайший путь в Берлин лежит через придунайские венгерские равнины и Вену, которые обороняла слабая австро-венгерская армия.

В итоге этих споров был принят компромиссный, самый худший план: по противнику одновременно наносятся два удара — по Восточной Пруссии и Австро-Венгрии.

При этом совершенно не принималось во внимание, что на такое наступление по двум расходящимся направлениям у России не было ни сил, ни средств.

Российское командование в 1915 году планировало продолжение наступательных операций на флангах.

Это подразумевало занятие Восточной Пруссии и вторжение на Венгерскую равнину через Карпаты.

Основные положения стратегического плана кампании на 1915 год были предложены генерал-квартирмейстером штаба генералом Ю. Н. Даниловым.

На основе оценки сложившейся обстановки, вероятных замыслов противника, соотношения сил и средств, а также планов союзного командования он счел целесообразным готовить наступательные операции против как германских, так и австро-венгерских войск, сосредоточив основные усилия на Берлинском направлении.

В качестве ближайшей цели, по мнению Данилова, надлежало определить силы и наилучшие способы выполнения первоначальной задачи по занятию Восточной Пруссии.

Отвлекающий удар планировалось нанести в Карпатах.

Николай Николаевич одобрил соображения генерала Данилова.

 

4 января в городе Седлеце состоялось совещание военного руководства.

Проводил его начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Янушкевич.

Обсуждался план наступления в Восточной Пруссии. Руководство русской армии планировало зимой 1915 года нанести два удара по противнику.

Основной удар наносился через Восточную Пруссию на Берлин, второстепенный — через Карпаты в Венгрию.

Результаты совещания были доложены Верховному главнокомандующему.

Одобрив выработанный план действий, великий князь Николай Николаевич отдал ряд дополнительных указаний командующему Северо-Западным фронтом.

Он, как свидетельствуют документы Ставки, потребовал ускорить формирование 12-й армии и предложил назначить ее командующим генерал-лейтенанта П. А. Плеве.

Верховный главнокомандующий согласился с доводами генерала Янушкевича сосредоточить всю конницу на правом берегу Вислы в трех кавалерийских группах (двух на левом и одной на правом фланге фронта), а также приступить к устройству оборонительных позиций в районе Плонска.

Затем высказал пожелание ускорить работы по установке крепостных орудий в укрепленных районах на левом берегу Вислы.

Однако для одновременного наступления русские войска не располагали достаточными силами и средствами.

В ходе активных военных операций 1914 года на полях Польши, Галиции и Восточной Пруссии полегла почти вся русская кадровая армия.

Войска пришлось пополнять за счет запасного, недостаточно обученного контингента.

«С этого времени, — вспоминал генерал А. А. Брусилов, — регулярный характер войск был утрачен, и наша армия стала все больше походить на плохо обученное милиционное войско».

Другой серьезнейшей проблемой стал кризис вооружений, так или иначе характерный для всех воюющих стран.

Оказалось, что расход боезапасов во много раз превышает расчетные.

Россию с ее недостаточно развитой промышленностью эта проблема затронула особо остро.

Отечественные заводы могли лишь на 15–30 % удовлетворять потребности армии. Со всей очевидностью встала задача срочной перестройки всей промышленности на военный лад.

В России этот процесс затянулся до конца лета 1915 года.

Недостаток вооружений усугублялся плохим снабжением. Таким образом, в новый год российские вооруженные силы вступали с нехваткой оружия и кадровых военных.

Это роковым образом повлияло на кампанию 1915 года.

 

Карпатская операция, известная так же, как Зимнее сражение в Карпатах, началась 7 января 1915 года почти одновременным наступлением австро-германских армий и русской 8-й армии (генерал Брусилов).

Она стала первой попыткой реализации обеими сторонами своих стратегических планов.

Войска Юго-Западного фронта (генерал Иванов) пытались пробиться через карпатские перевалы на Венгерскую равнину и разгромить Австро-Венгрию.

В свою очередь, австро-германское командование также имело в Карпатах наступательные планы.

Оно ставило задачу прорваться отсюда к Перемышлю и выбить русских из Галиции.

В стратегическом смысле прорыв австро-германских войск в Карпатах, совместно с натиском немцев из Восточной Пруссии, имел целью окружение русских войск в Польше.

Произошло встречное сражение, получившее название «резиновой войны».

Обеим давившим друг на друга сторонам приходилось то углубляться в Карпаты, то отходить назад.

Бои в заснеженных горах отличались большим упорством. Австро-германским войскам удалось потеснить левый фланг 8-й армии, но прорваться к Перемышлю они так и не смогли.

«Объезжая войска на горных позициях, — вспоминал Брусилов, — я преклонялся перед этими героями, которые стойко переносили ужасающую тяжесть горной зимней войны при недостаточном вооружении, имея против себя втрое сильнейшего противника».

 

Почти одновременно разгорелись бои и на другом участке восточно-прусской границы, где стояла 12-я русская армия генерала Плеве.

7 февраля в районе польского города Прасныша ее атаковали части 8-й немецкой армии генерала фон Белова.

Город защищал отряд под командованием полковника Барыбина, который в течение нескольких дней геройски отражал атаки превосходящих германских сил.

11 февраля 1915 года Прасныш пал. Но его стойкая оборона дала время русским подтянуть необходимые резервы, которые готовились в соответствии с российским планом зимнего наступления в Восточной Пруссии.

12 февраля к Праснышу подошел 1-й Сибирский корпус генерала Плешкова, который с ходу атаковал немцев.

В двухдневном зимнем сражении сибиряки наголову разгромили германские соединения и выбили их из города.

Вскоре в общее наступление перешла пополненная резервами вся 12-я армия, которая после упорных боев отбросила немцев к границам Восточной Пруссии.

Тем временем перешла в наступление и 10-я армия, которая очистила от немцев Августовские леса. Фронт был восстановлен, но большего русские войска достичь не смогли.

Немцы потеряли в этом сражении около 40 тыс. чел., русские — около 100 тыс. человек.

Встречные сражения у границ Восточной Пруссии и в Карпатах истощили резервы российской армии накануне грозного удара, который уже готовила для нее австро-германское командование.

 

26 февраля верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич отдал приказ отправить на Юго-Западный фронт 22-й армейский корпус в качестве подкрепления.

В конце февраля на крайний левый фланг Юго-Западного фронта было переброшено несколько корпусов, образовавших 9-ю армию Лечицкого, всего в составе 8,5 пехотных и 5 кавалерийских дивизий.

Целью этой армии было отразить австрийское наступление на Днестре.

22 марта после 6-месячной блокады сдалась австрийская крепость Перемышль.

Это была крупнейшая осада Первой мировой войны, продлившаяся 133 дня, и ставшая одним из самых драматичных эпизодов Великой войны.

Этого события ждал весь мир.

Десятки корреспондентов, постоянно находившихся при армии Селиванова, ежедневно посылали сводки в свои газеты в Англию, Францию, США.

После падения Перемышля генерал Селиванов заявил архиепископу Никону о своей уверенности в победе в мировой войне:

— Мы обязательно победим, потому что так хочет народ, а глас народа — глас Божий. Нет в армии солдата, который бы сомневался в победе, потому что русский солдат знает, что война идет — за веру православную!

Что стало причиной падения Перемышля?

Считается, что голод. Но при этом русские обнаружили в городе приличные запасы продовольствия.

Как выяснилось, Кусманек был вынужден капитулировать из-за собственных ошибок, он и его генералы выстроили в блокированном городе порочную систему управления и распределения, искусственно вызвав голод.

Сообщение о падении Перемышля немедленно поступило в Ставку, где находился император.

Получив долгожданное известие с Юго-Западного фронта, Николай Николаевич вместе с Янушкевичем и Даниловым бросились к царскому поезду.

По их радостным лицам Николай II сразу же понял: случилось что-то необычное.

После завтрака по случаю падения Перемышля был отслужен благодарственный молебен.

На нем присутствовали все находившиеся в Ставке генералы, офицеры и казаки царского конвоя.

По его окончании царь сделал знак адъютанту и взял из его рук знакомую Николаю Николаевичу коробку, обтянутую синим сафьяном, в которой находились желанные любому военачальнику звезда и орден святого Георгия II-й степени.

Получил он и шпагу с бриллиантами и надписью «За завоевание Червонной Руси».

Генерал Селиванов получил Святого Георгия 3 ст. и вышел на пенсию по состоянию здоровья. Блокадная армия была расформирована.

В своих мемуарах Брусилов с некоторой обидой говорил о том, что именно его 8-я армия внесла основной вклад в падение Перемышля.

Именно его бойцы погибали тысячами, сдерживая «по горло в снегу» стремящиеся к осажденной крепости армии Бороевича и Бём-Эрмоли, а, мол, вся слава досталась Селиванову, чьи дивизии просто обложили город и спокойно ждали, пока он сдастся.

На следующий день царь отправился в Перемышль, дабы собственными глазами увидеть поверженную цитадель, которая праву считалась в то время одной из самых защищенных в мире.

Генерал Брусилов показал ему крепостные укрепления.

Именно тогда Алексей Алексеевич был произведен в генерал-адъютанты, что означало причисление к императорской свите.

Рассказывали, что, принимая от Государя генерал-адъютантские погоны и аксельбанты, Брусилов на глазах у всех поцеловал руку Государя.

На другой день Государь с великим князем и большой свитой осматривал форты крепости Перемышль, а затем на автомобиле отбыл во Львов и в тот же день поездом обратно в Россию.

 

Падение Перемышля на некоторое время укрепило пошатнувшийся после неудач в Галиции и Пруссии авторитет великого князя Николая Николеваича.

Даже императрица и Распутин вынуждены были временно снизить активность своих интриг.

23 марта Янушкевич подтвердил Иванову задачи его фронту, изложенные в директиве Ставки от 18 марта 1915 года: «переход через Карпатские горы и очищение Заднестровья от противника».

Русские войска снова перешли в наступление, но попытка форсировать Карпаты не удалась.

15 апреля главнокомандующий фронтом генерал от артиллерии Иванов остановил это неудавшееся наступление.

Точных данных о потерях русских войск в Карпатской битве нет, но они были немалые.

Всего же, включая битву за Перемышль русские войска потеряли в этом направлении около 1 миллиона человек, австрийцы и немцы — 800 тыс. человек.

Потери пополнялись также за счет большого количества обмороженных и больных солдат.

Сражение в Карпатах принесло огромные потери для обеих сторон, но не дало никаких стратегических результатов ни одной из них.

 

Положение русской армии осложнялось еще и тем, что зимой 1915 года она приняла участие в Августовской операции в Восточной Пруссии, которую немцы назвали Зимним сражением в Мазурии.

Германское командование главные усилия перенесло с французского фронта на русский, пытаясь вывести Россию из войны.

Замысел германского командования заключался в том, чтобы ударом 10-й армии генерала Эйхгорна с севера, и 8-й армии генерала О. Белова с запада окружить и уничтожить русскую десятую армию генерала Сиверса.

7 февраля 8-я немецкая армия перешла в наступление в направлении Августова, а 8 февраля нанесла удар 10-я немецкая армия в направлениях на Вержболово и Сувалки.

17 февраля немецкая 8-я армия после тяжелых боёв у Лыка заняла Августов.

В результате наступления немцам удалось окружить в Августовском лесу 20-й корпус генерала Булгакова.

В течение 10 дней он доблестно отбивал в заснеженных Августовских лесах атаки германских частей, мешая им вести дальнейшее наступление.

Израсходовав весь боезапас, остатки корпуса в отчаянном порыве атаковали немецкие позиции в надежде пробиться к своим.

Опрокинув немецкую пехоту в рукопашной схватке, русские солдаты геройски погибли под огнем германских орудий.

«Попытка прорваться была полнейшее безумие, — описывал сражение немецкий военный корреспондент Р. Брандт. — Но это святое безумие — геройство, которое показало русского воина в полном его свете, которое мы знаем со времен Скобелева, времен штурма Плевны, битвы на Кавказе и штурма Варшавы!

Русский солдат умеет сражаться очень хорошо, он переносит всякие лишения и способен быть стойким, даже если неминуема при этом и верная смерть».

Благодаря этому мужественному сопротивлению, 10-я армия сумела к середине февраля вывести из-под удара большую часть своих сил и заняла оборону на линии Ковно-Осовец.

Северо-Западный фронт устоял, а затем сумел частично восстановить утраченные позиции.

 

Путь германским войскам в юго-восточном направлении был закрыт.

 

Зима и весна 1915 года были отмечены и еще одним трагическим событием.

В конце января на территории левобережной Польши (Болимово) немцы впервые применили химическое оружие на русском фронте.

Германская артиллерия выпустила около 18 тысяч 15-сантиметровых гаубичных осколочно-химических снарядов типа «Т» по частям 2-й русской армии, преградившей пути к Варшаве 9-й армии генерала Августа Макензена.

Снаряды обладали сильным бризантным действием и содержали раздражающее вещество — бромистый ксилил.

Однако русским войскам повезло: из-за низкой температуры воздуха в районе обстрела и недостаточного массирования стрельбы русские серьезных потерь они не понесли.

Через две недели немцы предприняли новую газовую атаку и против русских войск.

Командующие русскими армиями поставили вопрос о контрмерах.

Ставка ответила: «Верховный Главнокомандующий относится к употреблению химических снарядов отрицательно».

Как видите, даже такому жестокому человеку, каким был великий князь, претило вести неджентльменскую войну.

Справедливости ради надо отметить, что впервые они применили его еще 27 октября 1914 года на одном из участков фронта.

Особого успеха немецким войскам достичь не удалось, образовывавшаяся после взрыва снаряда раздражающая пыль не наносила особого вреда противнику.

Понятно, что немцы этим обстрелом не ограничились, в апереле они применил химическое оружие на Западном Фронте, под Ипром, а 31 мая начали уже широкомасштабную химическую войну на русском фронте.

Потери русских газотравленными составили 9036 солдат и офицеров, из них погибло 1183 человека.

За этот же день потери от стрелкового оружия и артиллерийского огня германцев составили 116 бойцов.

Такое соотношение потерь заставило царское правительство снять «розовые очки» задекларированных в Гааге «законов и обычаев сухопутной войны» и вступить в химическую войну.

Хотя последствия газовых атак невероятно преувеличивались, нельзя было допустить, чтобы войска угнетались оружием, которое было только у врага.

«Верховный Главнокомандующий, — присала Ставка по этому поводу в июне военному министру, — признает, что, ввиду полной неразборчивости нашего противника в средствах борьбы, единственной мерой воздействия на него является применение и нашей стороной всех средств, употребляемых противником».

И снова хочеться заметить, что в погоне за победой любой ценой к варварским методам ведения войны обратились не «дикие» русские, а «просвещенные» европейцы.

Ни одному русскому генералу не пришло даже в голову предложить воевать с противником с помощью газов.

А вот соотвечественники Гете, Генделя, Баха и Шиллера, не задумываясь, отдали приказ обстреливать русские позиции химическими снарядами.

 

Глава II. «Никогда я не был на Босфоре…»

 

Мы уже говорили о том, что истинные интересы России к началу мировой войны лежали отнюдь не в Восточной Пруссии и Галиции, а на юге, в зоне Проливов.

И это было, если так можно выразиться, историческим требованием.

Чуть ли не с 1453 года, времени взятия Константинополя турками, Россия мечтала о возвращении православной столицы мира под сень православного креста.

Мессианская идея освобождения Второго Рима от иноверцев вдохновляла крестовые походы русского воинства.

Возврата православной столицы мира желала вся Россия.

С древнейших времен столица Византии волновала умы вождей северных дружин, прельщая возможностью богатой добычи и успешной торговли.

Для молодого русского государства Царьград имел особое значение.

Удачный поход 860-го года на столицу Византийской империи привел к утверждению Руси на международной арене.

Щит Олега на царьградских вратах символизировал силу уже сложившегося древнерусского государства.

Последовавшее почти столетием позже крещение включило Русь в орбиту европейской христианской цивилизации и ее выстраивавшуюся иерархию, на многие века предопределив место нашей державы в истории.

Константинополь стал крестным отцом русского государства.

И стремление к обладанию Царьградом не было случайной причудою российских монархов.

«Итак, — писал по этому поводу Ф. М. Достоевский, — во имя чего же, во имя какого нравственного права, могла бы искать Россия Константинополя?

Опираясь на какие высшие цели, могла бы требовать его от Европы?

А вот именно — как предводительница православия, как покровительница и охранительница его, — роль, предназначенная ей еще с Ивана III…

Вот эта причина, вот это право на древний Царьград и было бы понятно и не обидно даже самым ревнивым к своей независимости славянам или даже самим грекам.

Да и тем самым обозначилась бы и настоящая сущность тех политических отношений, которые и должны неминуемо наступить у России ко всем прочим православным народностям — славянам ли, грекам ли, всё равно: она — покровительница их и даже, может быть, предводительница…

Это будет… настоящее новое воздвижение креста Христова и окончательное слово православия, во главе которого давно уже стоит Россия».

Вывод?

Да очень простой!

«Константинополь, — от имени России говорил тот же Достоевский, — должен быть наш, завоеван нами, русскими, у турок, и остаться нашим навеки».

И, конечно, водружение русского знамени над «городом царей» имело великое историческое, государственное и духовное значение.

Это прекрасно осознавали как наши враги, так и заклятые друзья-союзники.

Недаром Ф. Энгельс писал: «Царьград в качестве третьей российской столицы, наряду с Москвой и Петербургом, — это означало бы, однако, не только моральное господство над восточно-христианским миром, но было бы также решительным шагом к господству над Европой».

Контроль над Константинополем гарантировал свободное использование Черноморских проливов, что для России означало беспрепятственный выход в Средиземное море и, далее, в Океан.

Стратегическое значение этого состояло в обеспечении комфортных условий торговли, установлении геополитического влияния в регионе с высоким потенциалом его дальнейшего расширения, а также, что немаловажно, в неосуществимости морской блокады России.

Уязвимость нашего государства была в том, что при колоссальных размерах ощущалась нехватка выходов к морю.

В случае конфликта с могущественными европейскими державами использование балтийских и черноморских портов находилось бы под большим вопросом, и оставались только замерзающий с ноября по март Архангельск и далекий Владивосток.

Вопрос о завоевании Константинополя не раз ставился русскими царями, но своего практического воплощения так и не получил.

Почему?

По причине слабости.

Понятно, что особенно остро проблема Проливов заявила о себе во время мировой войны, когда, по словам одного из ее участников, «Россия уподобилась заколоченному дому, в который можно было проникнуть только через дымовую трубу».

Вся беда была только в том, что у царя и его окружения не было ни военных и материально-технических возомжностей для проведения операции по захвату Проливов, но и ясной программы территориальных и иных требований.

Так, Николай II 21 ноября 1914 года заявил францзскому послу М. Палеологу:

— Я должен буду обеспечить моей империи свободный выход через Проливы…

Когда несколько оазадченный такой постановкой вопроса посол попросил разъяснить, что это значит, Николай ответил:

— Мои мысли еще полностью не установились, поскольку вопрос очень важный…

Сазонов, с одобрения Николая, продолжил работу по подготовку вопросов подготовки предстоящей военной операции по захвату Проливов.

21 декабря он запросил начальника штаба Верховного главнокомандующего генералу Н. И. Янушкевича, «к каким военным операциям решено прибегнуть для фактического проникновения к Проливам и захвата их вместе с прилегающей областью».

Получив сие обращение, Ставка выразила свое недоумение.

Великий князь Николай Николаевич был сторонником сосредоточения главных сил против Германии и Австро-Венгрии.

А потому ничего не хотел и слышать в условиях дефицита резервов, вооружений и снабжения на главном театре войны о создании нового, по сути дела, участка фронта.

Более того, великий князь не без раздражения посоветовал дипломатам заниматься своим делом и не лезть в вопросы стратегии.

— Эти вопросы, — безаппеляционно заявил он, — я предпочитаю решать путем сношений только на военной почве, притом исключительно между главнокомандующими. Да и не можем мы одни захватить Проливы ни под каким видом!

А Сазонову разъяснили, что завоевания Константинополем и Проливами надо добиваться дипломатическим путем.

«Решение вопроса военными силами, — говорилось в ответе Ставки, — потребует совершенно особой военной операции, определить объем которой в настоящее время представляется весьма затруднительным».

В личном разговоре с министром Данилов добавил, что для операции по захвату Проливов требуется 8–10 корпусов, которых у них нет.

Конечно, Сазонов был недоволен, посольку считал, что Росси по силам захватить Проливы.

Неожиданно на помощь ему пришел сам Великий князь Николай Николаевич, благодаря которому вопрос о Проливах в начале 1915 года снова оказался в центре внимания царской дипломатии и Верховного командования.

31 декабря 1914 года он обратился к генералу Вильямсу с просьбой возбудить вопрос перед правительством Великобритании о «воздействии на Турцию в наиболее уязвимых и чувствительных местах», для отвлечения ее сил с Кавказа.

Как считают некоторые исследователи, поддержка Англии требовалась только потому, что великий князь не хотел вызывать на Кавказ какие-либо части с основного театра военных действий.

На следующий день состоялось совещание Китченера с Черчиллем, на котором было принято решение об оказании помощи России.

20 января решение Военного Совета было сообщено в русскую Ставку.

Черчилль сообщил, что Дарданелльская операция начнется во второй половине февраля и выразил надежду на то, что «российское правительство окажет мощное содействие в предполагаемой атаке, предприняв в подходящий момент морскую операцию у устья Босфора, имея наготове войска, чтобы использовать всякий достигнутый успех».

Эскадра союзников должна была форсировать Дарданеллы и прорваться к Константинополю.

Сказать, что Сазонов был возмущен, значит, не сказать ничего.

«Мне была чрезвычайно неприятна мысль, — писал он по этому поводу, — что проливы и Kонстантинополь могут быть захвачены нашими союзниками, а не русскими…

Когда Галлиполийская экспедиция окончательно была решена нашими союзниками, я с трудом мог от них скрыть, как больно поразило меня это известие».

Он снова послал в Ставку запрос.

«Можем ли мы, — писал он в нем, — в настоящую минуту оказать англичанам просимую ими поддержку и в случае удачного оборота дела сыгарть в занятии Проливов подобающую России роль».

Не лучше было

 

Великий князь заявил, что ни в коем случае не имел в виду Дарданеллы, так как хорошо понимает, что для этой операции нужно иметь до десяти пехотных корпусов, которых у союзников нет.

Правительство России не хотело, чтобы союзники овладели Проливами, зная, что труднее будет их получить от них, чем непосредственно завоевать у турок.

Однако наш генералитет в Ставке с иронией отнесся к глобальным планам «горе-стратега» Черчилля, считая овладение Проливами союзным флотом делом трудно осуществимым, почти невозможным.

Николай Николаевич сообщил Китченеру, что не может обещать Союзникам содействия ни флотом, ни сухопутными войсками, но приветствует всякий удар, нанесенный по Турции.

Сазонов нервничал.

Все его надежды и труды последних лет рушились не благодаря хитроумным комбинациям его оппонентов, а вследствие недальновидности генералов, которые не понимали необходимости скорейшего закрепления за Россией «главного результата настоящей войны».

Не питая особых надежд на успех, он еще раз обратился к Николаю Николаевичу, но тот ответил еще более категоричным отказом.

 

18 февраля 1915 года началась Дарданелльская операция.

Ее целью был захват Константинополя, вывод Турции из войны и открытие морского пути в Россию.

Решение Союзников форсировать Дарданеллы вызвало в Петрограде бурю негодования.

И не удивительно.

Председатель Государственной Думы М. В. Родзянко начал парламентские дебаты 9 февраля 1915 года предсказанием, что русская армия «с крестом на груди и в сердце мудро воспользуется наследием царей и откроет России путь к решению исторической задачи утверждения на берегах Черного моря».

Ставилась задача укрепления русских позиций и на севере Балкан.

Вожди основных политических партий России видели в выходе к Средиземноморью закрепление европейских позиций России.

Лидер конституционных демократов Милюков восславил союз с Британией и Францией — «двумя наиболее развитыми демократиями современного человечества».

Будущий премьер Львов говорил о важности освободиться от «культурных и некультурных варваров» — немцев и турок.

Октябрист Шидловский определил войну как столкновение двух мировоззрений, в котором русская армия воюет против идеологии «раздела мира на господ и рабов».

Комментируя дебаты в русской Думе, британский министр вооружений Ллойд Джордж 2 марта 1915 года назвал Россию мирной нацией в отличие от милитаристской Германии.

Англичане в целом были более благосклонны к русским планам, чем французы.

Министр иностранных дел Делькассе не считал безусловным благом закрепление России на азиатской стороне проливов, он склонялся к их нейтрализации.

Ощутив «холодность» французов в этом вопросе, Сазонов 15 марта 1915 года попросил Палеолога передать своему правительству, что, если России не будут гарантированы проливы, он уйдет в отставку.

Он просил передать, что к власти может прийти такой русский деятель, который постарается восстановить Союз трех императоров.

Это была серьезная угроза.

Сазонов знал, сколь велик его престиж на Западе.

И все же понадобилось тридцать семь дней переговоров, прежде чем Запад гарантировал России Константинополь.

Со своей стороны, Британия получила зону влияния в Персии, в Греции и Малой Азии, а Франция утвердила за собой Киликию, Сирию и Палестину.

Помимо желания стимулировать русских, существовали по меньшей мере два объяснения согласия Запада на просьбу России.

Первое — Париж желал тем самым обезопасить Запад от возникновения у России своих интересов собственно на Балканах, что нарушало, по мнению французов, континентальный баланс сил.

Второе — Лондон полагал, что нужно предоставить русским Константинополь и проливы для отвлечения их от Южной Персии, от выхода к Персидскому заливу.

Думающие русские неизбежно должны были задать себе вопрос: как Россия, ее далекое от эффективности правительство, с трудом прокладывающее дорогу прогрессу на необъятных просторах империи, собирается распорядиться одновременно и с новой отдаленной провинцией Турции, и с мусульманским центром, каковым являлся Стамбул?

Не слишком ли много новых проблем для перегруженного российского корабля?

На фоне отступления, которое производило в обществе ужасное впечатление, царь постарался приободрить армию и народ указанием на цели, ради достижения которых стоило вынести неизбежные лишения.

Он указал 3 марта 1915 года французскому послу на необходимость придать смысл жертвам, величина которых начала превосходить все мыслимое.

— Я, — заявил он западным послам, — не признаю за собой права навлекать на мой народ ужасные жертвы нынешней войны, не давая ему в награду осуществление его вековой мечты. Поэтому мое решение принято, господин посол. Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов…

Царь указал, пишет в воспоминаниях Бьюкенен, что после всех жертв, понесенных его народом, он «должен без промедления узнать у своих союзников, дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы».

В свою очередь Николай заверил западных послов, что они могут полагаться на Россию в отношении решения проблем, которые встанут перед ними после войны.

Франция и Англия получали своего рода карт-бланш.

Так, Палеологу император сказал, что желает видеть Францию вышедшей из войны максимально укрепившейся.

Он заранее соглашался со всеми французскими пожеланиями, подразумевая под этим контроль над частями Оттоманской империи — Сирией, Киликией и Палестиной.

Через пять дней, согласно телеграмме, которую Палеолог получил от министра иностранных дел Делькассе, русское правительство было уведомлено о том, что вопрос о Проливах должен быть решен сообразно желанию России.

Солидарность проявила и Британия.

Для нее это был непростой выбор.

Черчилль предлагал лишь «выразить симпатию» русским пожеланиям и пока этим ограничиться.

Противники передачи Константинополя, скажем, Бонар Лоу, стояли на той точке зрения, что «если Россия будет иметь все, что она желает, результатом явится отчуждение Италии и балканских государств».

Грей ответил, что Британия не может далее игнорировать этот вопрос: Россия, прилагая огромные военные усилия, желает знать мнение союзников.

Возникает угроза непоправимой ошибки.

Если английское правительство не поддержит пожелания России, то этим может воспользоваться Германия, стремящаяся к сепаратному миру с Россией.

Сэр Эдвард Грей смотрел слишком далеко в будущее, а на текущем этапе мировой войны он поддержал требование России в отношении проливов.

— Абсурдно, — говорил он, — что такая гигантская империя, как Россия, обречена иметь порты, перекрываемые льдами на протяжении значительной части года, или такие порты, как на Черном море, которые закрыты в случае любой войны…

В конечном счете, Бальфур и Холдейн поддержали Грея.

Британский кабинет пришел к мнению, что требование России получить Проливы следует удовлетворить.

В свою очередь, Британия сможет потребовать другие части Оттоманской империи.

— Мы и Франция, — говорил по этому поводу премьер Асквит, — взамен должны получить значительную часть всего каркаса Турецкой империи…

Ллойд Джордж изменил первоначальному скептицизму и довольно уверенно поддержал Россию.

— Русские, с иронией заметил он, — настолько стремятся овладеть Константинополем, что будут щедры в отношении уступок во всех прочих мест<