Часть III. За Веру, Царя и Отечество

 

«Тружеников, медленно идущих

На полях, омоченных в крови,

Подвиг сеющих и славу жнущих,

Ныне, Господи, благослови».

Н. Гумилев

 

Глава I. Крах блицкрига

 

В нашу задачу не входит подробный рассказ о том, что происходило на Западном фронте.

Но о том, что там случилось осенью 1914 года нельзя не рассказать, поскольку именно эти события во многом определили дальнейший ход всей войны.

Но прежде чем рассказывать о боевых действиях на Западном фронте, давайте вспомним, какие задачи ставила перед собой Германия в начавшейся войне.

Захватнические планы Германии по своему размаху намного превосходили замыслы Антанты.

Германия требовала коренного передела мира. Ее программа была представлена в двух нашумевших немецких документах: меморандуме шести могущественных экономических организаций (Центральный союз германских промышленников, Союз промышленников, юнкерско-кулацкий Союз сельских хозяев и др.) и так называемом профессорском меморандуме.

Меморандум шести хозяйственных организаций требовал приобретения обширных колониальных владений путём захвата английских, французских, бельгийских и других колоний; возложения на Антанту репарационных платежей; протектората над Бельгией присоединения французского побережья Ламанша до реки Соммы; захвата железорудного бассейна Бриэй, крепостей Верден и Бельфор и расположенных между ними западных склонов Вогезов.

Далее, рекомендовалась конфискация в присоединяемых областях всего среднего и крупного землевладения и передача его в руки немцев с возмещением собственников за счёт Франции.

Обширные аннексии предусматривались и на Востоке, за счёт России.

После войны, мечтали авторы записки, промышленный подъём «потребует расширения сельскохозяйственной базы».

Намечался захват русских прибалтийских губерний и «территорий, расположенных к югу от них».

«Нам нужна, — писал прусский министр внутренних дел фон Лёбель в своей записке правительству записку о целях войны, — на западе граница, которая дала бы нам по возможности ключ к Франции.

Нам могут пригодиться районы угля и руды, прилегающие непосредственно к нашей границе.

С военной точки зрения желательно улучшить и восточнопрусскую границу.

Наконец, нам нужна военная контрибуция, которая связала бы на долгое время Францию в экономическом отношении и лишила бы её возможности развить в других частях света финансовую деятельность во вред нам.

Это значит, что удовлетворение наших потребностей должно пойти, в первую очередь, за счёт Франции, что необходимо фундаментальное изменение в положении Бельгии. Для обеспечения этого нужно добиться по меньшей мере крупных частичных успехов в борьбе с Англией…

В политическом отношении Великобритания стала теперь тем врагом, который противопоставил свои жизненные интересы нашим и с которым мы рано или поздно должны покончить: Англия не хочет терпеть рядом с собой сильную, дееспособную Германию, играющую роль в мировой политике».

Что же касается притязаний Австро-Венгрии, то они ограничивались установлением ее господства над всеми Балканами.

Планы, как видите, серьезные. И завоевание всего этого должно было начаться с летне-осенней кампании на Западном фронте.

Мы уже говорили о том, что в основу германской стратегии был положен план начальника имперского Генштаба Альфреда фон Шлиффена.

Главной особенностью плана Шлиффена, как уже отмечалось, была его сверхбыстрота.

На потенциальном направлении главного немецкого удара Франция располагала двумя мощными оборонительными линиями.

Расценивая французские укрепления, как практически неодолимые, немцы в соответствии с планом Шлиффена решили повести наступление в обход крепостей и главных французских сил, через территорию Бельгии.

Для затяжной войны Германия не имела достаточных материальных и людских ресурсов.

Именно по этой причине берлинские стратеги намеревались разгромить французские и русские армии всего за шесть недель.

Быстрый разгром Франции был объявлен первостепенной задачей.

Взять Париж предполагалось за 39 дней, а затем идти на Россию.

— Обед у нас будет в Париже, — заявил Вильгельм II, — а ужин — в Санкт-Петербурге!

В то же самое время немцы приняли все надлежащие меры для того, чтобы как можно надежнее обезопасить себя от наступления, планируемого французами в Эльзасе и Лотарингии.

А в том, что французы пойдут именно таким путем, в Берлине не сомневались.

 

Но… все оказалось гладко только на бумаге.

 

Проблемы начались уже в Бельгии.

4 августа между германскими войсками и бельгийской армией начались бои на территории Бельгии.

6 августа начался штурм бельгийской крепости Льеж, который называли «перекрестком» Европы.

В ходе этих боев германская армия понесла значительные потери и прекратила своё наступление к франко-бельгийской границе.

Эта задержка дала время британским войскам высадиться во французских портах и присоединиться к войскам союзников.

Однако даже после начала войны французское командование не было окончательно уверено, что германцы наступают именно через Бельгию.

Оно опасалось того, что германское командование пытается спровоцировать Францию на нарушение нейтралитета Бельгии.

Поэтому французский военный министр запретил всем французским войскам переходить бельгийскую границу, а летчикам летать над бельгийской территорией.

Как и у Германии, у Франции имелся собственный план ведения боевых действий против Германии — «План № 17».

Он предусматривал мощное наступление французской армии в Эльзасе и Лотарингии и быстрый захват этих территорий, утраченных Францией после франко-прусской войны.

Сложно сказать, почему французское командование не верило в прорыв германской армии через нейтральную Бельгию.

Именно поэтому оно оставило всю франко-бельгийскую границу без защиты и сосредоточило все свои силы на восточной границе Франции, намереваясь там разбить германские армии.

Даже после того, как германские войска пошли через Бельгию, французы продолжали подозревать немцев в военной провокации.

И только тогда, когда вторжение германских армий в Бельгию стало фактом и бельгийское правительство выразило согласие взаимодействовать с французскими войсками, им было разрешено действовать на территории Бельгии.

Так началось Пограничное сражение, проходившее в Эльзасе, Лотарингии, Арденнах и южной Бельгии и явившеесмя увертюрой к знаменитой битве на Марне.

 

В ходе Пограничного сражения, в котором с обеих сторон участвовало свыше 2 миллиона человек, три французские армии и английский корпус был разгромлены.

Поражением закончилось и наступление французов в Эльзасе и Лотарингии.

Немцы стремительно двигались вглубь страны, к Парижу, охватывая основные французские силы с флангов.

Французское правительство переехало в Бордо, не будучи уверенным в возможности отстоять столицу.

Но если французское командование сделало для себя из Пограничного сражения выводы, то германское командование переоценило свои успехи.

В ставке кайзера посчитали дело сделаным. Теперь оставалось лишь окружить остатки разгромленной французской армии.

27 августа в победном угаре германское командование отдало директиву своим войскам начать наступление в юго-западном направлении.

Германское командование намеревалось охватить оба фланга французской армии и уничтожить ее.

В случае упорного сопротивления французов на реках Эне и Марне, направление общего наступления германских армий должно было измениться с юго-западного на южное.

В трудных условиях отхода после поражения в Пограничном сражении французское командование возлагало большие надежды на действия русской армии.

— Слава богу, — говорил Жоффр 27 августа военному министру А. Мильерану, — мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить войска отсюда на Восток. Тогда мы сможем вздохнуть…

Надежды французского командующего оправдались, русская армия выполнила свой союзнический долг.

В результате ее активных немцы уже 26 августа отправили на русский фронт два армейских корпуса и кавалерийскую дивизию.

 

В конце августа ситуация изменилась.

Французы сформировали две новых армии и выдвинули их на новую линию обороны по реке Марна.

При этом для быстрой переброски войск использовались все средства, включая парижские такси. Одновременно главнокомандующий генерал Жоффр заменил 30 % генералитета.

Кадровые перестановки имели самые благоприятные последствия.

Но все же решующую роль в переломе войны на Французском фронте сыграло вступление в войну России, войска которой вторглись в Галицию и Восточную Пруссию.

Что же касается англичан, то уже во время отступления после поражения в Пограничном сражении между английским и французским командованием возникли серьезные разногласия по поводу организации взаимодействия.

Английские войска поспешно отходили, и все попытки Жоффра хоть как-то заставить их воевать были безрезультатны.

Только 31 августа английское правительство обязало свое главное командование координировать свои действия с генералом Жоффром.

4 сентября 1-я и 2-я германские армии дошли южнее Марны до Монмирая.

На следующий день они были намерены завершить общее окружение всех французских армий.

В то же самое время французы сами собрались нанести германским армиям сокрушающий удар, имея в районе северо-восточнее Парижа крупные силы, нацеленные во фланг и тыл главной германской группировки.

Ряд эффективных организационных мероприятий, осуществленных французским главным командованием, его усилия по объединению действий подчиненных армий, мужественное сопротивление французских войск принесли свои плоды.

Перегруппировка французских сил была закончена. Французские армии занимали выгодное охватывающее положение по отношению к противнику, и командование решило, что момент для перехода в наступление назрел.

4 сентября вечером Жоффр отдал приказ о переходе в наступление, которое началось рано утром 6 сентября 1914 года.

На западном крыле фронта французы умудрились создать двойное превосходство в силах, что сулило им успех в предстоящем наступлении.

«В момент, когда завязывается сражение, — писал в своем приказе-обращении Жоффр, — от которого зависит спасение страны, необходимо напомнить всем, что нельзя больше оглядываться назад.

Все усилия должны быть направлены на то, чтобы атаковать и отбросить неприятеля; часть, которая не может больше двигаться вперед, должна будет, чего бы это ни стоило, сохранить захваченное пространство и скорее дать убить себя на месте, чем отступить.

При настоящих обстоятельствах не может быть терпима никакая слабость».

 

Совместно с французами перешла в наступление и английская армия, которая занимала полосу между 6-й и 5-й французскими армиями.

На следующий день сражение продолжалось, однако обстановка на фронте значительно изменилась.

Против 6-й французской армии немцы развернули три своих корпуса и, начав в середине дня наступление, имели незначительный успех.

Для усиления здесь своих войск французское командование спешно перевозило одну дивизию частью по железной дороге, а частью на автомобилях.

Это было первое в истории использование автомобильного транспорта для маневра.

Бои под Парижем продолжились и 8 сентября.

Английская армия подошла к Марне, а 5-я французская армия вышла на линию Монмирая, не встречая сколько-нибудь ощутимого сопротивления противника.

Ее две дивизии зашли в тыл правого фланга 2-й германской армии севернее и западнее Монмирая, что заставило Бюлова снова отвести свой правый фланг, увеличив разрыв между 1-й и 2-й германскими армиями еще на 15 км.

К ночи с 8 на 9 сентября английская армия и основные силы 5-й французской армии вклинились между 2-й и 1-й германскими армиями. Немецкая армия оказалась зажатой с юга.

9 сентября вынужденный отвод левого крыла 1-й и правого крыла 2-й германских армий привел к роковой развязке сражения на реке Марне, принесшей неожиданный успех союзным войскам.

В этот день командующие 1, 2 и 3-й германскими армиями приняли решение об отступлении.

Германское верховное командование в 17 час. 30 мин. 10 сентября своим приказом санкционировало уже осуществляемое отступление его армий.

4-я и 5-я германские армии 11 сентября были также отведены в северном направлении.

Так произошло важное событие — германские армии отступили от Парижа.

В истории это событие получило название «Чудо на Марне».

И именно на Марне был развеян миф о непобедимости немецкой армии и ее возможности провести молниеносную войну.

Более того, некоторые ставшие впоследствии знаменитыми военные сделали из этого поражения далеко идущие выводы.

В этой связи я позволю себе привести отрывок из моей книги «Феномен Ататюрка».

«Свое раздражение Кемаль сорвал на командующем армией фон Сандерсе, и когда тот спросил его, почему правители Болгарии не спешат вступать в войну, он и не подумал кривить душой.

— Только потому, — пожал он плечами, — что в Софии не верят в вашу победу!

— А вы? — прищурился генерал.

— Я тоже! — последовал бесстрастный ответ. — И поражение на Марне является лучшим подтверждением моего неверия!»

 

В сентябре 1914 года произошло и еще одно весьма знаменательное событие, оставшееся на несколько лет для всего мира тайной за семью печатями.

Эта тайна крылась в послевоенном разделе мира и дележе будущей добычи.

Так, уже 5 сентября между Россией, Англией и Францией было заключено соглашение, по которому они взаимно обязывались: не заключать в происходящей войне сепаратного мира; «когда настанет время для обсуждения условий мира, ни один из союзников не будет ставить мирных условий без предварительного соглашения с каждым из других союзников».

14 сентября 1914 года Сазонов наметил послам Палеологу и Бьюкенену основные вехи будущего мира.

Программа эта предполагала разгром Германской империи и её союзников.

Её содержание было таково:

1. Присоединение к России нижнего течения Немана, Восточной Галиции, переход Познани, Силезии и Западной Галиции к будущей Польше.

2. Возвращение Франции Эльзас-Лотарингии, передача ей «по её усмотрению» части Рейнской области и Палатината.

3. Значительное увеличение Бельгии за счёт германских территорий.

4. Возвращение Дании Шлезвига и Гольштейна.

5. Восстановление Ганноверского королевства.

6. Превращение Австро-Венгрии в триединую монархию, состоящую из Австрии, Чехии и Венгрии.

7. Передача Сербии Боснии, Герцеговины, Далмации и северной Албании.

8. Вознаграждение Болгарии за счет сербской Македонии и присоединение к Греции южной Албании.

9. Передача Валоны Италии.

10. Раздел германских колоний между Англией, Францией и Японией.

11. Уплата военной контрибуции.

Как можно видеть, никаких разбойничьих аппетитов Россия не имела.

26 сентября Сазонов выдвинул дополнительные требования России по отношению к Турции: Россия должка получить гарантию свободного прохода своих военных кораблей через проливы. Никаких притязаний на захват турецкой территории Россия не предъявила.

Вопрос о разделе Турции был впервые поставлен английской дипломатией. Отвечая на предложение Сазонова, Грей высказал мнение, что, если Турция присоединится к Германии, «она должна будет перестать существовать».

В целом Грей принял предложение Сазонова. Но он высказался за включение в будущую «мирную» программу требований о выдаче германского флота и нейтрализации Кильского канала.

Настаивал он и на учёте территориальных интересов Италии и Румынии.

Наконец, Грей возражал против перехода Рейнской области к Франции.

Таким образом, с первых же месяцев войны наметились англо-французские противоречия, столь широко развернувшиеся впоследствии на мирной конференции в 1919 года.

Очевидно, под давлением английской дипломатии французское правительство вынуждено было заявить, что его территориальные требования в Европе ограничиваются Эльзасом и Лотарингией.

Как того и следовало ожидать, сразу после начала войны развернулась дипломатическая борьба между союзниками и из-за дележа турецкого наследства

9 ноября в беседе с Бенкендорфом Грей старался убедить его, что русское правительство не должно использовать персидскую территорию для военных действий против Турции.

Одновременно Грей развивал излюбленные мотивы обоих западных союзников: Россия не должна отвлекать силы с германского фронта.

Борьба с Германией определит и результат войны против Турции. Для вящшей убедительности Грей добавил, что если Германия будет разбита, то судьба Константинополя и проливов будет решена в соответствии с интересами России.

Такие обещания свидетельствовали, что активность русской армии, невзирая на Марну, была крайне необходима Западному фронту.

Вскоре слова Грея повторил послу России Бенкендорфу и король. Георг V выразился даже более определённо.

Он прямо заявил, что Константинополь «должен быть вашим».

Однако в официальной английской ноте от 14 ноября, адресованной русскому правительству, на первое место выступил основной мотив: необходимо максимальные силы направить на германский фронт, а на турецком — ограничиться обороной.

К этому присоединилось заверение, что вопрос о Проливах и Константинополе «должен быть разрешён в согласии с Россией».

Таким образом, на бумаге Грей высказывался менее определённо, чем в устных разговорах.

Надо сказать еще и о том, что все эти обещания по большому счету не столил ломаного гроша, и никто не знал, кто и как себя поведет после окончания войны.

И жестокая борьба вокруг Версальского договора, когда каждый стремился обобрать каждого, прекрасно покажет, чего стоили все обещания и клятвы в начале войны.

 

Глава II. Прусский капкан

 

Как мы помним, Пограничное сражение сложилось для Союзников неудачно, и они отступали в Парижу.

Наступление германской армии на западе вызвало необходимость отвлечь ее на восток.

Французский военный министр сенатор Мессими потребовал наступления русских армий от Варшавы через Познань на Берлин.

Французский посол Палеолог со своей стороны «умолял» Государя повелеть наступление, так как иначе Франция будет «неминуемо раздавлена».

В результате первоначальный план был изменен, и, соответственно, 17 и 18 августа армии генералов Ренненкампфа и Самсонова начали наступление на Восточную Пруссию.

«Россия, — писал по этому поводу Бьюкенен, — не могла оставаться глухой к голосу союзника, столица которого оказалась под угрозой врага».

Напомним, что сам Николай Николаевич был сторонником наступательных действий на левом берегу Вислы «в сердце Германии».

О его планах ведения войны мы можем узнать из воспоминаний французского посла М. Палеолога, который побывал у Николая Николаевича 20 июля 1914 года.

«Из скромного коттеджа Александрии, — писал Палеолог, — я отправляюсь в роскошный дворец Знаменки, в котором живет Николай Николаевич. Главнокомандующий принимает меня в просторном кабинете, где все столы покрыты разложенными картами.

Он идет ко мне навстречу быстрыми и решительными шагами, обнимает меня, почти раздавив мне плечи.

— Господь и Жанна д'Арк с нами! — восклицает он. — Мы победим. Разве не Провидению угодно было, чтобы война разгорелась по такому благородному поводу? Чтобы наши народы отозвались на приказ о мобилизации с таким энтузиазмом? Что обстоятельства были так благоприятны для нас?

Без предисловий я приступаю к вопросу, самому важному из всех:

— Через сколько дней, ваше высочество, вы перейдете в наступление?

— Я прикажу наступать, как только эта операция станет выполнимой, и я буду атаковать основательно. Может быть, я даже не буду ждать того, чтобы было окончено сосредоточение моих войск. Как только я почувствую себя достаточно сильным, я начну нападение. Это случится, вероятно, 27 августа.

Затем он объясняет мне свой общий план движения: первая группа на прусском фронте, вторая группа, действующая на галицийском фронте, третья — в Польше, назначенная броситься на Берлин, как только войскам на юге удастся „зацепить“ и „установить“ неприятеля».

 

Непосредственной целью Восточно-Прусской операцией являлось овладение Восточной Пруссией для последующего вторжения вглубь Германии.

Однако, по требованию Франции, наступление было начато до окончания мобилизации и сосредоточения русских армий.

«Если бы Россия считалась только со своими интересами, — писал по этому поводу посол Англии в России Бьюкенен, — это не был бы для нее наилучший способ действия, но ей приходилось считаться со своими союзниками».

На самом деле это было не совсем так.

Вся беда была в том, что Николай Николаевич оказался заложником данного Франции еще в 1913 году обещания. И дал его командующий Северо-Западным фронтом Я. Г. Жилинский.

В 1912 году генерал Жилинский, тогда начальник Генерального штаба, прибыл в Париж, а в 1913 году генерал Жоффр направился в Россию.

К тому времени русские военные круги уже были увлечены манящей идеей «элана» — порыва.

После Маньчжурии им также нужно было чем-то компенсировать унизительные военные поражения и позорные недостатки своей армии.

Лекции полковника Гранмезона, переведенные на русский язык, пользовались огромным успехом.

Ослепленный доктриной «наступление до последнего», Генеральный штаб России зашел еще дальше.

Генерал Жилинский обязался в 1912 году привести в боевую готовность 800 000 солдат, предназначенных для германского фронта, на пятнадцатый день мобилизации и предпримет наступление в Восточной Пруссии.

В 1913 году он перенес дату наступления на два дня вперед, хотя военные заводы страны производили не более двух третей требуемого количества артиллерийских снарядов и менее половины винтовочных патронов.

Почему Жилинский не мог объяснить на совещании начальников генеральных штабов в Париже, что Россия в силу своей слабой железнодорожной сети физически не может наступать всего через две недели после объявления мобилизации?

Он, что не знал, что для полной мобилизации России в лучшем случае нужно не менее полутора месяцев?

Вполне возможно, что другое решение заставило бы самих французов больше уповать на собственные силы, а не на помощь своего в высшей степени бескорыстного союзника.

Однако Жилинский не только не сделал этого, а еще более усугубил ситуацию, заявив французским генералам:

— История проклянет меня, но я отдам приказ двигаться вперед!

Как тут не вспомнить Пуришкевича, воскликнувшего в Думе:

— Что это, предательство или глупость?

Предательство, вряд ли, а вот глупость, несомненно. И невежество.

И теперь французы требовали только то, о чем договаривались, а Верховный главнокомандующий стал своеобразным заложником глупого поведения бывшего начальника Генерального штаба.

Но самое печальное заключалось в том, что даже после столь безответственного обещания и подписания соответствующих документов в Париже никто в России не спросил с этого человека так, как с него надо было спросить.

И когда говорят, что Россия, спасая Францию, пошла на известные жертвы, то невольно возникает вопрос: а не оказалась ли в этом случае целая страна заложницей по сути дела преступления одного не очень умного и грамотного человека?

И если учесть, что Германия объявила войну России 1 августа, то выступление русских войск проходило по намеченному еще год назад плану.

В результате французских требований Николай Николаевич 10 августа издал приказ Северо-Западному фронту.

«Германия, — говорилось в нем, — направила свои главные силы против Франции, оставив против нас меньшую часть своих сил…

Необходимо в силу союзнических обязательств поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара германцев…

Армиям Северо-Западного фронта необходимо теперь же подготовиться к тому, чтобы в ближайшее время, осенив себя крестным знамением, перейти в спокойное и планомерное наступление».

 

Крестное знамение, вещь, конечно, хорошая, но вся беда была только в том, что армии были совершенно не готовы к наступлению.

Так, 1-ая армия генерала Ренненкампфа имела всего 420 снарядов на орудие, но люди с маньчжурским опытом ведения боев посчитали этот боезапас достаточным.

Однако для той отчаянной пальбы, которая началась уже в августе 1914 года, когда решающая роль принадлежала уже артиллерии, таких запасов было крайне мало.

Не предполагали генералы и того, что 70 % потерь в наступившей войне будет приходиться на орудийный огонь.

Точно также нитко не мог даже представить себе, что потери в новой войне будут исчисляться сотнями тысяч. И именно поэтому наступающая 2-я армия в своих полевых госпиталях имела всего десять с половиной тысяч коек.

В состав русской дивизии входили шесть батарей легких орудий, а в состав германской дивизии — 12 батарей (из них 3 батареи тяжелых орудий).

Чего тоже было уже недостаточно, и не случайно наблюдатели отмечали, что «огневая сила германской пехотной дивизии в среднем равнялась огневой силе более чем полутора русских пехотных дивизий».

Положение осложнялось еще и тем, что наступление обех армий началось совершенно в русском стиле: до завершения сосредоточения и комплектования всех войск.

В армии генерала Ренненкампфа вместо 15 пехотных дивизий в бой пошло только шесть, а в армии генерала Самсонова вместо 14 пехотных дивизий имелось всего 10.

Часть войск не успела прибыть в район сосредоточения, еще несколько дивизий Жилинский приказал (в нарушение предвоенных планов) перебросить в район Варшавы, чтобы оттуда самым коротким маршрутом наступать на Берлин.

Кроме того, тыловые службы обеих армий находились в состоянии полной неразберихи: медленно двигавшиеся обозы еще не подошли, для полевых кухонь не нашлось лошадей, лазареты и госпитали не успели развернуться.

Что же касается 2-ой армии, то корпуса еще только сосредоточивались в исходных районах: отчасти по железной дороге, отчасти походным маршем.

Французы французами, но возникает естественный вопрос: а сумели бы находившиеся в столь разобранном состоянии русские армии должным образом подготовиться к 27 августа, на которое планировал выступление Никоалй Николаевич?

Особенно если учесть, что штаб 2-ой армии находился в подвешенном состоянии, поскольку в нем были собраны люди, не только никогда не работавшие вместе, но и без опыта штабной работы.

Начальником штаба был назначен командир кавалерийской бригады генерал-майор В. И. Постовский, ничего не понимавший в штабной работе.

Начальником снабжения был назначен генерал-майор Б. П. Бобровский — бывший начальник военных сообщений Виленского военного округа.

Оперативный отдел возглавил полковник А. И. Вялов. В последние два года перед войной он был прикомандирован к Владимирскому военному училищу, где преподавал военные науки.

Со штатной должности преподавателя Николаевской академии Генерального штаба полковник Н. А. Лебедев переводился начальником разведки.

Как мог руководить разведкой человек, ни дня не работавший в ней, знал только тот, кто назначал его на должность.

Оперативное управление возглавил генерал-майор В. С. Филимонов, до этого исполнявший обязанности начальника штаба… Новогеоргиевской крепости.

Состав был подобран разнородный, а потому ни о какой качественной работе штаба армии, собравшегося в полном составе только накануне наступления, не могло быть и речи.

Что же касается русских дивизий, то такой специалист, как генерал Головин, считал, что вошедшие в Восточную Пруссию войска были качественно хуже германских и каждая германская дивизия стоила полутора русских.

Более того, русские войска были разбросаны, и их концентрация была крайне затруднительна.

Положение усугублялось и географией, поскольку Восточная Пруссия была пересечена лесами, реками, озерами и, что самое страшное, болотами, в которых войска в буквальном смысле утопали.

Военной особенностью Восточной Пруссии была линия выдвинутых вперед укреплений, получивших название «линии Ангерап».

За ней подлинным щитом Берлина были четыре германские крепости — Кенигсберг, Торн, Позен и Бреслау, в каждой из которых после мобилизации было до сорока тысяч войск.

Соединяющие их дороги были образцом железнодорожного искусства — эти дороги позволяли перемещать большие контингенты войск в кратчайшее время.

Генерал Жоффр называл Восточную Пруссию «большой засадой».

Вот в эту самую засаду, в конце концов, и угодили русские армии.

Пока войска обеих сторон подходили в определенные планами районы, в бой вступила русская кавалерия.

В то время конные части были своего рода силами быстрого реагирования.

В мирное время они содержались по штатам военного времени и все мобилизационные мероприятия заканчивали в течение шести часов.

После этого конница, расположенная вблизи от границы, походным порядком выступала к священному рубежу, где производила смену пограничных подразделений.

А затем лихие драгуны и казаки переходили границу и вторгались на вражескую территорию.

Цель этих нападений — взять пленных и получить сведения о расположении, действиях и намерениях войск противника и своими активными действиями сковать вражеские отряды и не давать им атаковать свои войска, которые еще не закончили сосредоточение.

Первая стычка с противником произошла у литовского местечка Торжок.

В рубке особенно отличился уроженец Усть-Хоперской станицы приказной Кузьма Крючков, на которого напало сразу восемь немецких драгун.

Потеряв шашку, он выхватил у немца пику и ею вышиб нескольких противников из седла. А после того, как Крючков умудрился убить офицера, остальные драгуны бросились наутек.

Крючков сразу же стал героем, о нем наперебой писали все газеты, и его, нанизывающего на пику дюжину немцев, изображали на открытках и даже на пачках папирос.

Он стал первым награжденным в этой войне, удостоившись Георгиевского креста.

Но, как это ни печально, хорошее начало вовсе не означало такого же хорошего продолжения…

И то, что случилось потом, не могло присниться никому из разрабатаваших эту операцию генералов даже в самом страшном сне.

 

Как видно из названия главы, я назвал ее «Прусским капканом».

Капканом, в который попала, нет, не русская армия, а ее руководство, оказавшееся не способным руководить столь масштабными военными операциями.

Самое же печальное заключалось в том, что, даже будучи плохо подготовленными к наступлению, русские армии заслуживали куда лучшей участи.

Но как, скажите, можно было одерживать победы, когда воевавшие в Восточной Пруссии армии не имели между собой надлежащей связи, а командующий фронтом по нескольку дней не знал, где какая армия находиться?

Как можно было побеждать, если 1-ая армия Ренненкамфа вместо того, чтобы в самый решающий момент преследовать противника и помогать 2-ой армии целых два дня отдыхала?

Как можно было бить немцев, если командующий 2-й армией генерал Самсонов на свой страх и риск пошел совершенно другой дорогой, нежели ему было предписано приказом Жилинского?

«Армии царя, — писал по этому поводу английский историк Н. Стоун, — и не были готовы к войне высшей координации и рационализма.

Беда русских армий была еще и в их неспособности использовать свое превосходство».

Но это была уже беда скорее руководства русскими армиями.

Восточно-прусское сражение развернулось в тех самых местах, где летом 1410 года объединенное польско-белорусско-русское войско нанесло смертельный удар Тевтонскому ордену.

В целях пропаганды германские идеологи назвали катастрофу русской армии в Пруссии «Вторым Грюнвальдом».

Поражение русских армий (110 тысяч человек погибших, 135 тысяч взятых в плен), несмотря на мужество войск, брошенных в наступление без надлежащей подготовки, неукомплектованными, без организованных тылов, явилось результатом неудовлетворительного руководства Жилинского, а также предательства со стороны Ренненкампфа.

В этой связи я хочу сказать вот о чем.

Нет никакого смысла утомлять Читателя перечислением городов, воинских частей и количеством пулеметов.

Поскольку для этого существуют специальные исследования.

Нас же больше интересуют те идеи, которые преследовали генеральные штабы в той или иной крупной операции. Ну и, конечно, степень ее претворения в жизнь.

Конечно, мы расскажем о самых интересных и мало известных эпизодах мировой войны достаточно подробно.

Мы не будем обсуждать действия войск: наши солдаты и офицеры стояли насмерть и покрыли себя вечной славой.

Куда больше нас интересует, кто ими руководил и еще больше, как руководил.

Поскольку побеждает всегда армия, а проигрывает сражение — полководец.

 

Начнем с Верховного главнокомандующего.

События на Северо-Западном фронте показали неподготовленность Верховного главнокомандующего и его штаба к управлению военными действиями в стратегическом масштабе.

При планировании поераций он постоянно нарушал главный принцип любого мощного удара — концентрацию. И о каких победах могла идти речь, если в принятое им решения повлекло вело за собой распыление сил в трех расходящихся направлениях.

«Ахиллесовой пятой всех наших планов развертывания, — писал по этому поводу А. А. Керсновский, — была разброска сил в двух направлениях.

Разброска эта была неизбежным злом. Если обстановка Русского театра войны повелительно требовала наступления на Австро-Венгрию, то обстановка всей Мировой войны еще повелительнее требовала наступления на Германию.

Тем не менее, на первый взгляд, такие предположения имеют свой резон. Огромный польский выступ приближал русские армии к Берлину — менее трехсот километров равнины, которую не разделяли ни горы, ни широкие реки.

Почти миллионная Варшава, второй после Москвы железнодорожный узел страны, была главным складом и опорным пунктом русской армии в ее наступлении на собственно германскую территорию.

Для похода русских на Берлин требовалось еще, как минимум, два условия — поход французов на Кёльн и отказ от похода в Восточную Пруссию и сосредоточении назначавшихся туда войск на левом берегу Вислы».

Как это ни печально, но Николай Николаевич не оправдал тех дифирамбов, которые пелись ему после его назначения.

Руководить такими огромными массами войск на такой же огромной территории он просто не мог. Не было ни опыта, ни заменявших его соответствующих талантов.

В отличие от нашего командования, германцы в Пруссии продемонстрировали завидную дерзость и гибкость полководческих замыслов и умение выходить с победой из самой тяжелой ситуации.

Русская Ставка, напротив, так и не смогла воплотить в жизнь главный принцип стратегии: концентрация усилий в решающем месте в решающий момент.

Характерно, что только после пленения корпусов Самсонова Николай Николаевич 2 сентября впервые с начала войны покинул Ставку в Барановичах и выехал в Белосток для встречи с генералом Жилинским.

Прибыв в штаб фронта, он не нашел ничего другого, как заняться уговорами командующего продержаться еще некоторое время, пока Юго-Западный фронт не завершит разгрома австрийцев.

Но в то же самое время он ничего не предпринял для того, чтобы спасти от поражения и армию Ренненкампфа. А когда трагедия войск Северо-Западного фронта стала явью, и Ставке нужно было отчитываться за это перед царем и правительством, Николай Николаевич сделал то, что нужно было