Новгородская дохристианская письменность

     Не подлежит сомнению, что русская письменность существовала уже и до христианства, и особенно в городах, а среди последних первое место в этом отношении принадлежит Новгороду. Этот город вел обширные торговые дела с Западом, Востоком, Севером и Югом. Нельзя себе вообразить, что купцы вели свои торговые записи при помощи «чарок», или черточек. Кроме того, что нам известно о существовании «дощек», на которых эти записи велись, есть указания и о существовании письменности. «Кириллица» с таковой столкнулась, и кириллице было дано предпочтение из религиозных и политических соображений, а «Руськие Письмены» были оставлены. Исследования об этом вопросе были обнародованы г. Куренковым в Сан-Франциско, Америка, в 1952 г. в публичных чтениях. То, что славянская письменность существовала и до кириллицы, известно из Далматских источников, где не только упоминается «глаголица», но имеются документы на этом начертании. Возможно, что и в Новгороде употреблялась если не «глаголица», то нечто близкое к ней. Византии; было выгодно ввести свое начертание у славян, так как вместе с христианством она вводила и свою грамотность, близкую к греческой хотя бы внеш-

201

не. Мало того, славянский язык, вводимый церковными властями, был староболгарским и стремился, таким образом, объединить все тогдашние славянские наречия. Между тем известно, что в Нове-Граде язык был близок к старочешскому. Так слово «язык» произносилось «ензык», «голубь» — «голомбь», «дед» — «дяд», «свет» — «свят», «белый» — «бялый», «веда» — «вяда» и т.д. Буква «ять» была в действительности «ятью», ибо произносилась как «я». Относительно особенностей тогдашнего произношения спора нет, так как с этим согласны многочисленные авторы по славяноведению. О «Руських Письменах» упоминается в старинных рукописях, касающихся введения христианства на Руси. Так в Корсуни (Херсоне) были даже священные книги, переведенные на «Руськие Письмены». По ним учились христианству немногие из приезжавших туда известных людей того времени. Есть основания думать, что и до Кирилла шла проповедь христианства на Руси и что она опиралась на «Руськие Письмены». Кирилл только взял в свои руки то, что уже было начато другими, реформировал движение и дал ему новый импульс. В этом случае мы отнюдь не умаляем его заслуги перед Византией и Русью, но лишь ставим вещи на свои места. Однако, наша письменность была и до Кирилла, и только на этом мы и настаиваем. Иначе получается, как того хотели летописцы из чисто религиозных соображений, что «до христианства Русь была дика и темна, и только Свет веры ее просветил». Конечно, христианство принесло более мягкие нравы. Тем не менее и до христианства Русь обладала письменностью, и нравы ее были не такими уж дикими, как нам хотят это доказать [церковные] иерархи Х-го и последующих веков.

     Кроме того, как мы видели из сопоставления язычества с ведизмом, сходство между этими религиями идет гораздо дальше, нежели простое совпадение культов, образовавшихся в пастуший период, в степях. Следовательно, и письменность, развившаяся в это время, не могла бесследно исчезнуть. Она могла быть постепенно превращенной и приспособленной к новым требованиям языка, тоже превращавшегося и изменявшегося под влиянием перемены места и столкновения с иными народами, влиявшими на первоначальную этнию славян. Как говорит Шопин в своем труде «Изменения в жизни народов Севера», упоминаемом нами выше, «жрецы хранили секрет письменности, чтобы вернее держать в своих руках единоверцев». Об этом свидетельствуют и палеолитические надписи в горах Испании и в других местах. Изображения бизонов и других животных имели магическое значение. С другой стороны, видна в них и забота передать стратегию большой охоты. Однако, вне сомнения, эти надписи были сделаны жрецами, искусниками того времени. Во всяком случае, они носили священный характер. От изображений до идеограммы один шаг, что мы и видим в

202

Египте. А от идеограммы, «иероглифа», до фонетического изображения слова еще ближе. Между тем, в санскрите Вед уже есть фонетическое начертание. Таким образом, славяне, изойдя из ведизма, не могли окончательно забыть и ведическую письменность. Надписи имеют целью удержать в памяти потомков содержание молитв и священных актов. Затем надписи служат для запечатления имущественных и государственных актов, как это видно из вавилонской «клинописи». Записи профанов, или простых писателей и поэтов, приходят гораздо позже, обычно через тысячелетие или больше. Это — естественный путь развития письменности. Развитие славянской письменности было прервано трижды: во-первых, переходом славян в Европу, во-вторых, хазарским игом и, в-третьих, проповедью христианства византийцами. Принесенная нам св. Кириллом и Мефодием письменность отличалась от первоначальной, но была введена, вероятно и с целью как можно скорейшего разрыва с языческой традицией. «Черные книги» подвергались сожжению, а волхвов, знавших эту письменность «Черных книг», убивали или тоже сжигали вместе с книгами. Из древности к нам не дошли вести об этом истреблении письменности, но намеки все же остались и в литературе проповедников христианства, и в народной традиции, или легендах изустных, и в народных сказках, или эпосе.

     Позднейшая, уже славянская, писанная на церковном языке письменность погибла при нашествии монголов и при войнах с поляками в Киеве и других городах. От этого времени сохранилась лишь «Задонщина» и «Слово о полку Игореве», красота которых говорит о высоком уровне тогдашней культуры в городах.

     Житие св. Кирилла, Апостола славян, известного еще под именем Константина-философа, упоминает «о русской письменности, существовавшей уже в IV веке после Рождества Христова». Это упоминание взято из «древнейшего Паннонского Жития св. Константина-философа и было оно написано одним из учеников св. Мефодия, братом св. Константина (Кирилла), приблизительно в IX веке», или, как указывает журнальная заметка, «в самом начале IX века». В Житии сообщается, что когда св. Константин-философ приехал в Херсонес (Корсунь) в Таврии, он нашел там св. Евангелие и Псалтырь, написанное на известном ему русском языке, но неизвестными знаками, которые назывались «Руськие Письмены», и когда он нашел русского человека, он скоро научился читать эти «Письмены» и понимать этого человека. Заметка[19] цитирует дословно: «И он нашел здесь копию св. Евангелия и Псалтири, написанных русскими знаками («Руськы Письмены»), и он нашел русского человека, говорящего на этом языке, и говорил с ним и понимал все, что тот говорил, и подготовил себя, переведя все это на свое наречие, и понял буквы-знаки для гласных и согласных звуков,

203

и поблагодарив Бога, стал быстро читать и писать по-русски». Слова эти были цитированы в докладе А.А. Куренкова, прочитанном в Сан-Франциско в Русском Центре 28 сентября 1952 г. Смысл доклада заключался в идее, что у русских была своя письменность и до прихода св. Кирилла и Мефодия. Еще в древнейшие времена, по словам докладчика, на Руси было больше трех тысяч городов, когда в Скандинавии их было всего семь. Русские вели обширную торговлю, а чтобы торговать, они должны были иметь свою письменность. Он же (А.А. Куренков) утверждает, что варяги были не «призванными на Русь Гостомыслом», а просто грабители и разбойники (что подтверждает и «Сага о святом Олафе», ибо они (викинги) ходили «грабить», по-французски «раважэ). На стр. 106 «Саги св. Олафа» (изд. Пайо, 1930, Париж) говорится: «Вслед за этим Ингегерд вышла замуж за короля Ярцлейфа (Гардарики). Их сыновья были Вальдемар, Вассивальд и Холти Храбрый». На стр. 61 той же книги сказано: «Некоторые пошли в викинги и оставались на зимних квартирах в христианских землях …» «Там пал Грой и около 30 человек, и Эйвинд взял все добро, которое Грой имел при себе. Тогда Эйвинд ушел к Австрвегирам и был там викингом в продолжение лета».

     Таким образом, слова А.А. Куренкова вполне оправданы.

     Его аргументация о «Руськых Письменах» вполне совпадает с нашей, и мы польщены, что, находясь с ним на антиподах почти, думаем одинаково. В таком вопросе чем больше авторов высказывается за какую-либо идею, тем лучше. Мы же пришли к выводам вполне независимо от А.А. Куренкова.

     До Первой мировой войны нам пришлось видеть книгу, к сожалению, имя автора мы не запомнили, с воспроизведениями так называемых «славянских рунических надписей». К сожалению, его система, лишенная известной точности, без ссылок на источники и с утверждениями, основанными на большом желании доказать, но без надлежащей строго продуманной критики, вызвали лишь насмешки ученых. Тем не менее, автор был прав, как в свое время был прав проф. Д. Вергун, защищавший тезу «О Старце Федоре Кузьмиче и Александре Первом как одном и том же лице». В Праге профессора Косинский и Новгородцев разбили Д. Вергуна, однако, по новейшим данным Федор Кузьмич и Александр Первый действительно одно и то же лицо. Одно из заявлений по этому поводу было сделано видным Лицом из Дома Романовых и не вызывает никаких сомнений. Тем более, что и большевики, раскрывая гробницы царей, в гробе Александра Первого никого не нашли!

     Автор книги «Славянские рунические надписи» воспроизводил камни, давал гравюры таковых с надписями «Руськыми Письменами». Царившая

204

в то время предвзятая идея о грамотности, связанной с православием на Руси, и, следовательно, византийского происхождения (кириллица), не позволила ученым более внимательно отнестись к этой книге. Между тем основываясь только на соображениях чисто торговых, мы должны заключить, что Новгород должен был знать, так как торговые операции настоятельно требуют записей. Возможно и то, что в разных местах Руси Письмены были тоже разными, так как единства в них могло и не быть из-за различных условий торговых центров. В одних из них могли пойти в основу знаки готской письменности, а в других — ведической. Мы ничего точного об этом не знаем, но логика свидетельствует об этом. Впоследствии нам выпало большое счастье видеть «дощьки» из коллекции художника Изенбека, числом 37, с выжженным текстом. Частью буквы напоминали греческие заглавные буквы, а частью они походили на санскритские. Текст был слитным. Содержание трудно поддавалось разбору, но по смыслу отдельных слов это были моления Перуну, который назывался временами «Паруном», временами «Впаруной», а Дажьбог назывался «Дажьбо» и «Даже». Текст содержал еще описание, как «Влес учил Деды земе рати». На одной из них было написано о «Купе-Бозе», вероятно, Купале, и об очищении «омовлением» в бане и жертвой «Роду-Рожаницу», «иже есь Дедо Свенту». Были строки, посвященные «Стрибу, кий же дыха яко хще», а также о «Вышен[е][20]-Бог[е], иже есть хранищ живот наших». Подробный разбор «дощек», которые нам удалось прочесть до их исчезновения, будет нами дан отдельно.

     «Дощьки» эти были обнаружены Изенбеком во время Гражданской войны в разгромленной библиотеке князей Задонских или Донских, точно нам неизвестно, да Изенбек и сам не знал точного имени хозяев разгромленного имения.

Мор-Мара и Морок

     Юрьевская языческая традиция представляет Мару (Мор) и Морок следующим образом: «Не ходи, сыне, в холодные сени, вспотевши! Мор-Мара там ждут, схватят и Мороку дадут!» На вопрос, какая же она из себя Мор-Мара, старые люди отвечали: «Мор-Мара чистоты, омовения боятся. Не могут они чистого тела коснуться, а коли вспотеет человек, так у него на пупке пот каплями собирается, и Мор-Мара к нему жадно прилипают, пьют его, набираются силы, и тогда человеку не сдобровать! Простуженный (охлажденный) человек внутреннего тепла (Огня-Агни) лишается, и не может его это тепло защитить, а тому Мор-Мара радуются и на простуженного человека кидаются. Мор-Мара суть муж с женой, а такие

205

злые они были с самого начала, что как вцепились друг в дружку, так и срослись! Вместе и бегают по свету. Морок — сын ихний. Ему Мара-Морок, как только всю живу силу выпьют, мертвяка бросают, а он из его печенки последнюю силу тянет».

     Перво-наперво, здесь идет речь о Боге-Богине Смерти. Мор-Мара, таким образом, есть Смертная Чета. Они хватают и впиваются в человека, то, есть в этом случае символизируется болезнь, впивающаяся в человека. Пьют они «живу-силу», нечто, совпадающее с Живой ведийцев. Последние верили, что Жива находится в области пупка и потому «живот» по-русски «чрево», а «живот» по-чешски — «жизнь». Морок, сын Смертной Четы, допивает жизнь, таящуюся еще в печени. По последним данным, клетки печени еще живут после смерти человека около 17 дней! Таким образом, в этом мифе не все лишено смысла. С другой стороны, охлаждение тепла тела (Огня-Агни) — непременное условие простуды. Морок может «обморочить», заставить потерять сознание, но Морок убить не может. Наоборот, Мор-Мара могут это сделать. «Обморок» в русском языке означает буквально «обмороченный Мороком», то есть схваченный Мороком, но еще не погибший человек. Наоборот, «маритися», древнеславянское слово, обозначало «умирать». Само слово «умирать» обозначает «быть у Мары», а «умориться» обозначает «ослабеть, устать, быть легкой добычей Мары».

     «Марийцы» — люди, посвятившие себя богине Маре, древние «ударники-воины, обрекшие себя на погибель, но не на поражение! Героизм в древние времена был, следовательно, близок к посвящению себя Богине-Богу Смерти. Человек себя вычеркивал из числа живых, идя в «Марийцы». «Море» — тоже посвящение себя Богине Смерти, ибо идущий в море может и не вернуться.

     Проклятие: «Чтоб тебя Мара взяла!» означает призыв Богини-Смерти на врага. Мор-Мара, по юрьевской традиции, были уродами, они так же отвратительны, как «два вцепившихся друг в друга паука».

     Шотландское «Мэрроу», видимо, того же происхождения. Было ли оно иллирийским или же славянским, трудно сказать, но значение его то же, что и Мор-Мары.