Переосмысление античного мифа в повести К. Вольф «Кассандра».

Следует обратить внимание на композицию произведения. Повествование часто носит отрывочный, ассоциативный характер. Мысль может резко оборваться, а затем неожиданно возникнуть в контрастной по смыслу ситуации. Текст (как и фраза) имеет цикличное построение, развиваясь как бы по спирали. Так, Кассандра постоянно возвращается к одной и той же мысли: «Язык будущего для меня состоит только из одной фразы: меня убьют сегодня». Эта фраза варьируется на протяжении повествования, получая в зависимости от контекста дополнительные значения.

Кассандра Вольф оказывается в ситуации выбора и мысленно произносит монолог на пороге неизбежной, но выбранной ею самостоятельно гибели. «С этим рассказом я вступаю в смерть», — казалось бы, сейчас мы услышим последний крик души перед уходом в мир теней, но ничего подобного не происходит. Исповедь Кассандры не прощание с жизнью, а подробный и спокойный анализ пережитого. В ее повествовании вольно или невольно образуются два плана: внешнесобытийный и внутреннепсихологический. Сплетение этих планов и составляет основу повести: мифологический сюжет и психологический анализ внутреннего состояния героини.

Кассандра в мифе — жертва обстоятельств, жертва дара предвидения, страдающая и смиряющаяся. В повести К. Вольф миф о Кассандре получает иную трактовку. Судьба героини трагична — она живет среди не понимающих, в принципе, не желающих понять ее людей. Жизнь Кассандры — борьба за собственное утверждение. К. Вольф, в целом, следует за сюжетом мифа, но незаметно на глазах у читателя происходит демифологизация событий. В повести, основанной на мифах, отсутствует Олимп, отсутствуют боги. Более того, все события повести, даже на первый взгляд чудесные, писательница пытается объяснить реальным, а не чудесным образом, как бы с учетом особенностей причудливой мифологической формы мышления древнего человека. Даже божественный дар Кассандры находит свое, однако, не навязываемое читателю объяснение в повышенной экзальтированности юной героини. Именно этим и общим нравственным напряжением и ожиданием можно объяснить явление Аполлона. От девочки ждали этого видения, и она внушает его себе. Однако видение быстро меркнет и не появляется больше никогда. Более чудес мы в повести не встретим. Пророчества же Кассандры имеют гораздо более прочную основу — проницательность, ум, умение анализировать, осознаваемые ею и окружающими как дар свыше.Образ Кассандры сложен и противоречив. В ней постоянно борются два начала: логическое и чувственное: «Чему я училась всю жизнь: побеждать свои чувства разумом». Лейтмотивом через всю повесть проходит тема несостоявшейся любви. Собственно, и эпиграф к повести из Сапфо: «Эрос вновь меня мучит, истомчивый, горько - сладостны необоримый змей». В мифе подобного поворота сюжета не было. Однако именно эта линия повествования делает Кассандру человечнее и понятнее современному читателю.

Для Кассандры главное — осознание себя личностью, не подчиняющейся никому, индивидуальностью. Ради этого она борется за себя с собой, со своей любовью. Поэтому она выбирает Энея, а не Пантоя, равного ей по силе духа и уму греческого жреца. Жизнь Кассандры наполнена борьбой за собственное утверждение.

Вступая на жизненном пути в столкновение с людьми, даже любимыми ею, Кассандра не желала поступиться душевным покоем: «Никому не принадлежала я целиком, только себе». Это и обрекло ее на мучительное одиночество и непонимание. Следует заметить, что подобный индивидуализм был чужд античности изображаемого периода. В подобной интерпретации самосознания героини сказывается модернизация К. Вольф античного сюжета и, прежде всего мотивов поступков персонажей повести, что делает их более доступными современному читателю, приближает к современным проблемам.Характеризуя свою героиню, К. Вольф использует образы - зеркала. Кассандра как бы познает себя через познание окружающих, отражаясь в них, как в зеркалах, что позволяет автору достигнуть многозначности образа главной героини и одновременно двумя - тремя штрихами создавать яркие образы окружающих. Почти каждый персонаж наделен каким-то свойством Кассандры в укрупненном виде, и отношение ее к нему, прежде всего, — отношение к себе: так Клитемнестра — это и воплощение желания личного счастья, и персонификация рока. Поликсена — жажда внешнего совершенства, Гекуба — воплощение всеобщего почтения, Анхис — внутреннего совершенства и покоя, Эней — одиночества и любви. Познавая и создавая себя, троянка шла к своей цели, хотела властвовать над людьми и властвовала: «Я завоевала даже Гекубу, мою всегда сомневающуюся мать», (1. с.373), но неизбежно оставалась одна в своей избранности и непонятности. Воплощением этого одиночества является любовь к Энею. Сын Анхиса, как и сам старец, не является центральным героем гомеровского эпоса, да и в событиях Троянского цикла мифов они занимал второстепенное место. Однако в повести Анхис и Эней — самые близкие Кассандре люди — мотив, привнесенный Вольф и отсутствующий в мифе.Кассандра в повести предвидит судьбу Энея: «...И скоро, очень скоро тебе придется стать героем... Героя я не смогу любить. Я не смогу пережить твое превращение в памятник» (1. с.469).

Именно поэтому Кассандра К. Вольф, достаточно вольно обращающейся с мифом, не пошла за Энеем на чужбину. Предвидя превращение героя в «памятник», она хотела в памяти своей сохранить Энея таким, каким его любила, но и в памяти любимого она, неизбежно предвидя гибель, хотела остаться не беженкой, пленницей, но царевной погибающего народа, жрицей и провидицей. И еще один мотив существовал у героини К. Вольф: она оставалась до конца со своим гибнущим народом, понимая, что кучке беглецов под предводительством Энея никогда не возродить Трою. Кассандра предпочла гибель в родной и некогда чтимой всеми Трое, и, несмотря на все утраты, она сохранила тягу к жизни: «Я спросила саму себя, из какого же прочного материала свиты веревки, привязывающие нас к жизни?» (1. с.355). Любя жизнь, Кассандра, однако, сумела преодолеть страх смерти. Пала Троя, погиб Приам, лишились рассудка Гекуба и Поликсена, опьянели от вкуса победы греки, а Кассандра выстояла. Именно ее перед смертью, пленницу, женщину, потерявшую все, кроме жизни, амазонка Мирина, после гибели Пенфезилеи никого не именовавшая так, назовет госпожой, инстинктивно почувствовав нравственную силу троянской царевны в атмосфере микенской трагедии.В изумительно богатой и разнообразной по содержанию древнегреческой мифологии, наполненной деяниями богов и героев, Троянская война занимает особое и, пожалуй, все-таки главное место. Но это вовсе не значит, что перед нами законченное и вполне самостоятельное мифологическое целое, оно сложилось из многих как предшествующих (по времени создания), так и последующих мифов, в истоках которых, несомненно, были реальные впечатления военных троянских событий, постепенно обраставшие народной фантазией. Троянский мифологический цикл, в конечном счете — это явление античной культуры, в создании которого принимали участие как очевидцы осады и гибели Трои, так и вдохновенные народные певцы последующих столетий. Поэтому в Троянском цикле нет абсолютной внутренней цельности и совершенной гармонии в согласованности отдельных частных мифов. Такого и быть не могло. Но вместе с тем Троянский цикл мифов един как создание самобытного необыкновенно плодотворного духа древнегреческого народа и в этом смысле явление национальное.