ЗОЛОТОМУ СЕРДЕЧКУ, КОТОРОЕ ОН НОСИЛ НА ГРУДИ

 

 

Отзвеневших радостей залогом

На груди моей ты будешь вечно.

Нить прочней ли, нежель связь двух душ пред богом?

Сердечко, ты ль одно не бессердечно?

 

Прочь, Лили, бегу я! Держишь прочно

Нитью бессрочной.

Наколдовала неволю злую!

Ах, Лили, сердце твое, увы,

Я вновь и вновь целую.

Птицей я лечу под сень листвы

(А на лапке нить) —

И влачит она свой позор,

Нить свою, на вольный простор —

К черту все клетки! Да птица не та, увы,

Рабства ей уже не забыть.

 

1775

 

К ЛИЛИ ШЁНЕМАН

 

 

В тени долин, на оснеженных кручах

Меня твой образ звал:

Вокруг меня он веял в светлых тучах,

В моей душе вставал.

Пойми и ты, как сердце к сердцу властно

Влечет огонь в крови

И что любовь напрасно

Бежит любви.

 

1776

 

ПЕРВОЕ ВЕЙМАРСКОЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ

 

 

СТИХОТВОРЕНИЯ НА СЛУЧАЙ

 

 

ИЛЬМЕНАУ

 

 

Привет отчизне юности моей!

О тихий дол, зеленая дуброва!

Раскройте мне свои объятья снова,

Примите в сень раскидистых ветвей!

Пролейте в грудь бальзам веселья и любви.

Да закипит целебный ключ в крови!

 

Не раз, гора, к твоим стопам могучим

Влеком бывал я жребием летучим.

Сегодня вновь мой новый юный рай

На склонах мягких обрести мне дай!

Как вы, холмы, эдема я достоин:

Как ваш простор, мой каждый день спокоен.

 

И пусть забуду, что и здесь, как там,

Обречены живущие цепям,

Что сеет селянин в песок зерно свое

И строит притеснителю жилье,

Что тяжек труд голодный горняка,

Что слабых душит сильная рука.

Приют желанный, обнови мне кровь,

И пусть сегодня жить начну я вновь.

 

Мне любо здесь! Былые сны мне снятся,

И в сердце рифмы прежние теснятся.

Вдали от всех, с собой наедине,

Пью аромат, давно знакомый мне.

Чудесен шум дубов высокоствольных,

Чудесен звон потоков своевольных!

Нависла туча, даль в туман ушла.

И смолкло все. Нисходят ночь и мгла.

 

Под звездными ночными небесами

Где мой забытый путь в тиши лесов?

Какими даль рокочет голосами?

Зачем утесом отражен их зов?

Я, как ловец на дальний клич оленей,

Иду — подслушать смысл таинственных явлений.

 

В какой волшебный мир попал я вдруг?

Там, под скалой, кто правит пир ночной?

Среди покрытых хворостом лачуг

Трещит костер веселый предо мной.

Трепещет свет на елях в вышине,

И поспевает ужин на огне.

Разгульный смех, и шутки, и по кругу

Тяжелый ковш передают друг другу.

 

С чем я сравню шумящий этот стан?

Их дикой пестроте дивлюсь незримо.

Кто все они? Каких питомцы стран?

Приблизиться? Пройти ли молча мимо?

То призраки? Иль дикие стрелки?

Иль гномы варят зелье там, колдуя?

В кустах другие вижу огоньки.

Едва, боязни полный, не бегу я.

То на ночлег толпа цыган сошлась?

Иль, как в Арденнах, здесь бежавший князь?

Иль я в лесной глуши, вдали от мира,

Заблудший, встретил призраков Шекспира?

Да, мысль верна: скорей всего они,

Или, бесспорно, кто-то им сродни.

В их облике — роскошный дух свободы.

Их грубость благородна от природы.

Но кто средь них, — широкоплеч, красив,

Лениво стан могучий наклонив,

Цветистый плащ за плечи перекинув,

Сидит вблизи костра, — потомок исполинов?

Сосет он свой излюбленный чубук,

И вьется дыма облако вокруг.

Его словечко сдержанно-сухое

Веселье вызывает громовое,

Когда он примет строгий вид

И чуждым языком, шутя, заговорит.

 

А кто другой, что в отдаленье

Прилег на ствол поверженной сосны?

Каким блаженным сладострастьем лени

Все члены тела стройного полны!

Не для друзей — мечтой затерян в безднах,

Стремясь на крыльях духа в небосвод,

Он о вращенье сфер тысячезвездных

Песнь однозвучную, забыв весь мир, поет.

 

Но что ж погасло пира оживленье?

Все зашептались в видимом смущенье.

Их речь — о юноше, что там, в уединенье,

Где воет водопад, грызя в ночи гранит,

Где отсвет пламени дрожит пятном багровым,

Под одиноким, тихим кровом,

Не слыша гневных волн, вдали от пира спит.

Устав от шума, сердцем чужд веселью,

Я отошел — и зашагал к ущелью.

 

Привет близ этой хижины тому,

Кто, сон забыв, глядит в ночную тьму!

Зачем ты здесь, глубокой думы полный,

Сидишь вдали от радостных гуляк?

О чем ты грезишь, грустный и безмолвный,

Зачем свечою не разгонишь мрак?

«Не вопрошай! Молчания печать

Я не сорву, пришелец, пред тобою.

Пускай одной ты движим добротою,

Мой жребий здесь — томиться и молчать.

Я не открою, даже другом спрошен,

Откуда я, кем изгнан, где блуждал.

Из дальних стран сюда я жизнью брошен,

И я за дружбу пострадал.

 

Кто может знать себя и сил своих предел?

И дерзкий путь заказан разве смелым?

Лишь время выявит, что ты свершить сумел,

Что было злым, что — добрым делом.

Ведь Прометей вдохнул небес чистейший жар

В бездушный ком земли обожествленной,

И что ж, — лишь кровь земную в дар

Принес он персти оживленной.

На алтаре огонь похитил я живой —

Он разве чистым пламенем разлился?

Но, хоть пожар взметнулся роковой,

Себя я проклял, но не устрашился.

Когда я вольность пел в невинности своей,

Честь, мужество, гражданство без цепей, —

Свободу чувств и самоутвержденье,

Я благосклонность меж людей снискал,

Но бог, увы! искусства мне не дал,

Искусства жалкого — притворства в поведенье,

И вот я здесь — высок падением своим,

Наказан без вины и счастлив, хоть гоним.

 

Но тише! Это скромное жилье

Хранит все благо, все страдание мое:

Возвышенное сердце, что судьбой

Уведено с путей природных,

Что, след найдя, должно бороться то с собой,

То с легионом призраков бесплодных.

О, лишь трудами обретет оно

То, что ему с рождения дано!

Ни слово чувств его высоких не откроет,

Ни песня бурных волн не успокоит.

 

Кто, гусеницу видя на коре,

О будущей заговорит с ней пище?

Кто куколке, на утренней заре,

Разбить поможет нежное жилище?

Но путы разорвать настанет срок,

И к розе полетит вспорхнувший мотылек.

И вот закон: должны промчаться годы,

Чтоб он сумел на путь попасть.

Хоть к истине влеком он от природы,

В нем заблужденья будят страсть.

 

Спешит он в жажде впечатлений,—

Троп недоступных нет, и трудных нет высот! —

Пока несчастье, злобный гений,

Его в объятия страданья не толкнет.

Тогда болезненная сила напряженья

Его стремит, влачит могучею рукой,

И от постылого движенья

В постылый он бежит покой.

И в самый яркий день — угрюмый,

И без цепей узнав тяжелый гнет,

Душой разбит, с мучительною думой,

На жестком ложе он уснет.

А я, с трудом дыша, в чужой стране,

Глазами к вольным звездам обращаюсь

И наяву, как в тяжком сне,

От снов ужасных защищаюсь».

 

Исчезни, сон! О музы, вам хвала!

Навек я ваш, и нет пути другого!

Как перед солнцем — тает ночи мгла

Пред силой пламенного слова.

Светлеет даль, туман бежит,

И тьма рассеялась. О боги, свет и сила!

Восходит Истины светило,

Вокруг прекрасный мир лежит.

В его лучах растаял призрак бледный,

И новой жизни здесь блистает день победный.

 

Из путешествия вернувшись к отчей сени,

Прилежный вижу я народ,

Что трудится, не зная лени,

Используя дары природы круглый год.

С кудели нить летит проворно

На бердо ткацкого станка,

Не дремлют праздно молот и кирка,

Не остывает пламень горна.

Разоблачен обман, порядок утвержден,

И мирно край цветет, и счастьем дышит он.

 

Я вижу, князь, в стране, тобой хранимой,

Прообраз дней твоих живой.

Ты, помня долг владык неустранимый,

Им ограничил дух свободный свой.

Тот прихоти покорствует влеченью,

Кто для себя, одним собой живет.

Но тот, кто хочет свой вести народ,

Учиться должен самоотреченью.

 

Так бодро сей — вознаградится труд,—

Но не бросай зерно и там и тут,

Как сеятель, чьей лени все равно,

На пыльный путь иль в ров падет зерно.

Нет, сильной по-мужски и мудрою рукой

Обильно ты посей и дай земле покой.

И жатвой ты свою обрадуешь державу —

Себе и всем твоим во славу.

 

1783

 

EPIPHANIAS

 

 

Три святых короля на звезду глядят

И пьют и едят, а платить не хотят.

Охотно пьют, охотно едят,

И пьют и едят, но платить не хотят.

 

Мы три святых короля, смотри!

Нас не четыре, а ровно три,

И если прибавить четвертого к трем,

То станет больше одним королем.

 

«Я, первый, и бел и красив, на меня

Надо смотреть при свете дня.

Но зелья мне, увы, невпрок!

Девицу прельстить на свету я не мог».

 

«А я долговязый и смуглый, друзья,

И с песней и с женщиной запросто я.

Я золото вместо зелий даю,

И все меня любят за щедрость мою».

 

«Я, наконец, и черен и мал,

Но весел и первый среди запевал.

Охотно ем, охотно пью,

Благодарю, когда ем и пью»,

 

Три короля святых, не шутя,

Ищут повсюду, где мать и дитя

И где Иосиф, святой старичок,

Где, на соломе, осел да бычок.

 

Вот мирро вам, вот золото вам.

Всегда фимиам в почете у дам.

У нас и добрые вина есть,

Мы пьем втроем, как другие шесть.

 

Но тут всё знатные господа,

Осла да бычка не найдешь и следа.

Ей-ей, заплутались мы все втроем.

Пойдем-ка отсюда своим путем.

 

1781

 

ЛЕГЕНДА

 

 

В пустыне, спасаясь, жил некий монах.

Он встретил фавна на козьих ногах,

И тот, к его удивленью, сказал:

«Хочу я вкушать блаженство в раю,

Молись за меня и мою семью,

Чтоб нас всевышний на небо взял».

На это муж святой сказал:

«То, что ты просишь, весьма опасно,

И даже молиться о том напрасно.

Тебя не пустят за райский порог,

Когда увидят, что ты козлоног»,

 

И фавн ответил на это ему:

«Пусть я козлоног, — что с того, не пойму!

Иных, я знаю, с ослиной башкой —

И то впускают в небесный покой».

 

1776

 

 

СТИХИ ЛИДЕ

 

 

«О, зачем твоей высокой властью…»

 

 

О, зачем твоей высокой властью

Будущее видеть нам дано

И не верить ни любви, ни счастью,

Как бы ни сияло нам оно!

О судьба, к чему нам дар суровый

Обнажать до глубины сердца

И сквозь все случайные покровы

Постигать друг друга до конца!

 

Сколько их, кто, в темноте блуждая,

Без надежд, без цели ищут путь,

И не могут, о судьбе гадая,

В собственное сердце заглянуть,

И ликуют, чуть проникнет скудно

Луч далекой радости в окно.

Только нам прельщаться безрассудно

Обоюдным счастьем не дано.

Не дано, лишь сна боясь дурного,

Наяву счастливым грезить сном,

Одному не понимать другого

И любить мечту свою в другом.

 

Счастлив тот, кто предан снам летящим,

Счастлив, кто предвиденья лишен,—

Мир его видений с настоящим,

С будущим и прошлым соглашен.

Что же нам судьба определила?

Чем, скажи, ты связана со мной?

Ах, когда-то — как давно то было! —

Ты сестрой была мне иль женой,

Знала все, что в сердце мной таимо,

Каждую изведала черту,

Все прочла, что миру в нем незримо,

Мысль мою ловила на лету,

Жар кипящей крови охлаждала,

Возвращала в бурю мне покой,

К новой жизни сердце возрождала,

Прикоснувшись ангельской рукой.

И легко, в волшебно-сладких путах,

Дни текли, как вдохновенный стих.

О, блаженна память о минутах,

О часах у милых ног твоих,

Когда я, в глубоком умиленье

Обновленный, пил живой бальзам,

Сердцем сердца чувствовал биенье

И глазами отвечал глазам!

 

И теперь одно воспоминанье

Нам сердца смятенные живит,

Ибо в прошлом — истины дыханье,

В настоящем — только боль обид.

И живем неполной жизнью оба,

Нас печалит самый светлый час.

Счастье, что судьбы коварной злоба

Изменить не может нас.

 

1779

 

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ ОХОТНИКА

 

 

Брожу я по полю с ружьем,

И светлый образ твой

В воображении моем

Витает предо мной.

 

А ты, ты видишь ли, скажи,

Порой хоть тень мою,

Когда полями вдоль межи

Спускаешься к ручью?

 

Хоть тень того, кто скрылся с глаз

И счастьем пренебрег,

В изгнанье от тебя мечась

На запад и восток?

 

Мысль о тебе врачует дух,

Проходит чувств гроза,

Как если долго в лунный круг

Смотреть во все глаза.

 

1776

 

НЕИСТОВАЯ ЛЮБОВЬ

 

 

Навстречу тучам,

По горным кручам,

Под вой метели,

Сквозь мглу ущелий —

Все вперед, все вперед

День и ночь напролет!

 

Лучше, чем слиться

С земною отрадой,

В муках пробиться

Через преграды!

Вечно влеченья

Властная сила —

Ах! лишь мученья

Сердцам приносила!

 

В дебри уйти ли?

Бежать ее власти?

Тщетны усилья!

Тревожное счастье,

Вершина мечты,

Любовь — это ты!

 

1776

 

«Вам, деревья, без утайки…»

 

 

Вам, деревья, без утайки

Я поведаю о том,

У какой такой хозяйки

Вы растете под окном.

 

Ах, любви моей не скроешь,

Повторяй хоть сорок раз,

Что внимания не стоишь

Девы, чистой, как алмаз!

 

Кровью сердца ваши кроны

Я волшебно оживил;

Все мечты мои, все стоны

Под корнями схоронил.

 

Сень, раскинься молодая!

Радость, вызрей до зари!

Ветер, вей, не затихая,

И стихами говори!

 

1780

 

ЛИДЕ

 

 

Единственным избранником своим, Лида,

Хочешь ты завладеть целиком — и по праву,

И он всецело твой.

Ведь после нашей встречи

Зыбкое марево жизни

Кажется мне лишь досадной завесой — сквозь нее же

Неизменно брезжит твой образ —

Верный и кроткий свет;

Так за переливами северного сияния,

Как бы прихотливы они ни были,

Вечно сияют звезды.

 

1781

 

К МЕСЯЦУ

 

 

Зыбким светом облекла

Долы и кусты,

В мир забвенья унесла

Чувства и мечты.

 

Успокоила во мне

Дум смятенных рой,

Верным другом в вышине

Встала надо мной.

 

Эхо жизни прожитой

Вновь тревожит грудь,

Меж весельем и тоской

Одинок мой путь.

 

О, шуми, шуми, вода!

Буду ль счастлив вновь?

Все исчезло без следа —

Радость и любовь.

 

Самым лучшим я владел,

Но бегут года.

Горек, сердце, твой удел —

Жить в былом всегда.

 

О вода, шуми и пой

В тишине полей.

Слей певучий говор твой

С песнею моей,—

 

По-осеннему ль черна,

Бурно мчишься ты,

По-весеннему ль ясна,

И поишь цветы.

 

Счастлив, кто бежал людей,

Злобы не тая,

Кто обрел в кругу друзей

Радость бытия!

 

Все, о чем мы в вихре дум

И не вспомним днем,

Наполняет праздный ум

В сумраке ночном.

 

1775/1776