БАЛЛАДА ОБ ИЗГНАННОМ И ВОЗВРАТИВШЕМСЯ ГРАФЕ

 

 

«Сюда, песнопевец, и лютню наладь,

Нас в этих покоях не станут искать,

Мы заперли накрепко двери;

Мать молится, в чаще отец наш опять,

Он травит матерого зверя.

Ты песни споешь нам одну за другой,

Мы с братцем разучим баллады», —

Они оживают под звонкой струной —

И мальчики этому рады.

 

«В опасности страшной, теснимый врагом,

Полуночью граф покидает свой дом.

Сокровища наспех зарыты.

К потайной калитке во мраке ночном

Спешит он тропинкой забытой.

Но что он, покинувший все позади,

Несет под плащом вдоль ограды?

Уснувшую дочку прижал он к груди…»

И мальчики этому рады.

 

«Светает, и мир распростерт перед ним,

Над селами вьется приветливый дым,

Певца укрывает дубрава.

Года промелькнули, и стал он седым,

Оброс бородою курчавой.

От зноя и стужи укрыта плащом,

Небес благосклонных награда,

Дочурка всегда неразлучна с отцом».

И мальчики этому рады.

 

«Годам неприметно лететь суждено,

И плащ обветшал, износился давно,

Уже не спасет он в ненастье…

Но старое сердце отрадой полно

И радостно бьется от счастья:

Красавица дочка стоит перед ним,

И нет драгоценнее клада,

Он ею гордится, богатством своим».

И мальчики этому рады.

 

«Изгнанников встретил владетельный князь,

Она подаяния просит, склонясь…

Монеты певцу не даруя,

Он девичью руку схватил, не смутясь:

«Вот это навеки беру я!»

«Женою желаешь наречь ты ее,

Нет княжеской воле преграды,

На свадьбу даю я согласье свое!»

И мальчики этому рады.

 

«Свершается в церкви священный обряд,

То меркнет, то вспыхнет девический взгляд

Ей грустно с отцом расставаться.

Но слухи к ней в замок порой долетят:

Он все продолжает скитаться…

«О дочке, о внуках я думал своих,

В них думал найти я усладу,

И ночью и днем я молился за них!»

И мальчики этому рады.

 

Он хочет обнять их. Вдруг шум у дверей.

«Отец возвратился! Спасайся скорей!..»

Но некуда старцу укрыться.

«Проклятье! Ты здесь, ты смущаешь детей,

Упрятать бродягу в темницу,

В железные цепи его заковать…»

Но молит и просит пощады

На слезы и крик прибежавшая мать —

И мальчики этому рады.

 

Приспешники князя стоят присмирев.

С мольбою к жестокому руки воздев,

За матерью тянутся дети.

Но с новою силою вспыхнул в нем гнев

В ответ на стенания эти.

«Бродяжье отродье! Поганая кровь —

Для чести губительней яда!

Позор на меня навлечете вы вновь!»

И мальчики вовсе не рады.

 

Был старец так полон величья и сил,

Что слуг непонятный испуг охватил,

Лишь масла в огонь подливая…

«Вступив в этот брак, я безумье свершил —

И вот я плоды пожинаю.

Болтают о том и, гляжу, неспроста —

Что ветви идут от рассады,

Что нищее племя дает нищета!»

И мальчики вовсе не рады.

 

«Вы слышали, дети, безумца слова,

Расторг он священные узы родства,

Но нищий скиталец на страже.

Вам, внуки и дочь, возвратит он права,

Вернет он владения ваши.

Мои эти земли! Ограблен тобой,

Гонимый, не знал я отрады,

Но вновь я обрел долгожданный покой».

И мальчики этому рады.

 

«Законный король воцарился опять,

Приверженцев верных спешит он обнять:

«Обрадован вестью такою,

Сокровища вам я хочу передать,

Зарытые некогда мною.

Мой сын, подымись! Не унижен твой род

Небес благосклонных награда,

Высокая кровь в этих жилах течет».—

И мальчики этому рады.

 

1813–1816

 

 

СОНЕТЫ

 

 

I

ПОТРЯСЕНИЕ

 

 

Поток со скал бросается и мчится

Навстречу океану, увлекая

В долины неизведанного края

Все то, что жаждет в безднах отразиться.

 

Но вдруг — ей, грозной, радостно резвиться —

Вниз Ореада падает нагая,

Леса и скалы следом низвергая,

Чтоб в усмиренных струях раствориться.

 

Волна растет и мечется. Отныне,

Лишь собственными недрами питаясь,

Ей жить вдали от щедрости отцовой

 

Назначено, прикованной к плотине.

Следят созвездья, в водах отражаясь,

Игру прибоя, отблеск жизни новой.

 

 

II

ВСТРЕЧА

 

 

До подбородка прячась в плащ суровый,

Я шел дорогой мрачной и скалистой.

Потом спустился в тень долины мглистой,

Смятенный, к отступлению готовый.

 

Вдруг девочка прошла — как будто новый

Лик отделился от плеяды чистой

Возлюбленных, взлелеянных лучистой

Поэзией. Зарделся день багровый.

 

Я мимо пропустил ее. Стремилась

Душа сама согреть свои пустыни.

Я следом шел, томясь в тяжелых платьях.

 

Но миг настал. Она остановилась,

Я задохнулся в чопорной личине.

Отброшен плащ. Она в моих объятьях.

 

 

III

КОРОТКО И ЯСНО

 

 

Ужель ее вовек я не миную?

Привычки превращаются в мученья…

Придется привыкать без промедленья

Не подходить к прекрасному вплотную.

 

Но как задачу выполнить двойную,

У сердца не спрося благословенья?

Ах, решено! Любовное томленье

Так славно в песню выплеснуть иную!

 

Смотри, пошло! Поэт обронит слово,

Разбудит звук заигранную лиру

Для жертвоприношений вечной страсти…

 

Едва подумал — песенка готова.

Что ж дальше? Мчимся к нашему кумиру:

Ценить наш труд теперь в ее лишь власти.

 

 

IV

ГОВОРИТ ОНА

 

 

Ты так суров, любимый! С изваяньем

Своим ты схож осанкой ледяною.

Ты словно мрамор холоден со мною,

А он теплеет под моим дыханьем.

 

Отбросит друг забрало пред свиданьем,

Лишь враг под маской прячется стальною.

Зову тебя — проходишь стороною.

Замри, как тот, застигнутый ваяньем!

 

К кому из двух мне ринуться с мольбами?

Наносят оба мне за раной рану —

И мертвый, и живущий жизнью мнимой.

 

Довольно! Слов не тратя перед вами,

Так долго камень целовать я стану,

Что сам расторгнешь нас, тоской томимый!

 

 

V

ПРОДОЛЖЕНИЕ

 

 

Ты, как дитя, порхала беззаботно,

Летя за мной над вешними коврами.

«Такой дочурке отчими дарами

Я б каждый день благословил охотно».

 

Пришла пора ступить на землю плотно

И вить гнездо, пресытясь пустяками.

«С такой сестрой! Как за семью замками

Я б жил, доверясь ей бесповоротно».

 

Но красоте нельзя остановиться.

Лавина страсти просится из плена.

Обнять тебя и боль унять при этом?

 

Нет! Ты отныне для меня царица,

Чей беглый взор, лишь преклонив колена,

Ловлю я, скован собственным запретом.

 

 

VI

РАЗЛУКА

 

 

Твой светлый взор от сердца отторгая,

Я погружаюсь в сумерки смиренно.

Предначертанье рока неизменно.

Я перед ним склоняюсь, отступая.

 

На счастие уже не посягая,

Я прочь отодвигаю постепенно

Все то, чем дорожил самозабвенно:

Что мне твой взор заменит, дорогая?

 

Сна благодать, беседующих лица,

Приверженность к изысканному блюду,

Огонь вина… Все тает быстротечно.

 

Теперь могу я по миру пуститься.

Необходимое найдется всюду —

Свою любовь ношу с собою вечно.

 

 

VII

ПРОЩАНИЕ

 

 

Жар поцелуев, жажды не целящий,

И тот, один, прощальный, полный муки.

В час душераздирающей разлуки

Казался долго берег отходящий

 

Последним светочем душе скорбящей.

Но вот дома, долины, рек излуки

Растаяли; потом померкли звуки,

Лишь свет мерцал, сквозь сумерки сквозящий.

 

Когда же все за горизонтом скрылось,

Прожгла внезапно болью ледяною

Мне сердце безвозвратная утрата.

 

Но твердь небес как будто отворилась.

И понял я, что навсегда со мною

Все то, чем наслаждался я когда-то.

 

 

VIII

ОНА ПИШЕТ

 

 

Твои уста мне губы обжигали,

Лучи очей дарили мы друг другу.

Кто раз отдался сладкому недугу,

Иным восторгам вверится едва ли.

 

Я здесь одна, а ты в безвестной дали.

Вновь мысль меня по замкнутому кругу

Влачит к тому блаженству и испугу

Мгновенному. И плачу я в печали.

 

Но слезы забываются, едва я

Твоей любви заслышу дуновенье…

Спешу, воспоминанием согрета,

 

Любовный лепет, даль одолевая,

Вернуть тебе, чьей воли мановенье —

И боль и жизнь моя. Я жду ответа!

 

 

IX

ПИШЕТ ОПЯТЬ

 

 

Зачем пишу тебе записку эту?

Мне, право, милый, и самой неясно.

Не задавай вопросов мне напрасно,

Лишь прикоснись к почтовому пакету.

 

Письмо придет, подобное привету

От сердца, где надежда столь прекрасна,

Где страсть и боль соседствуют согласно,

Где ни канунов, ни исходов нету.

 

То, как, сгорая от сердечной жажды,

Тебе навстречу я лететь готова,

В покровы речи не стремлюсь облечь я.

 

Так, онемев, уже стоять однажды

Мне довелось перед тобой. Что слово?

Сам облик мой был полон красноречья.

 

 

X

НЕ МОЖЕТ ОСТАНОВИТЬСЯ

 

 

Пошлю, не тратя попусту чернила,

Тебе конверт с листом бумаги белым,

Чтоб ты его, заполнив между делом,

Мне возвратил. Печать бы надломила

 

Я с рвением, которое столь мило

Сгорающим от любопытства Евам,

Чтоб подарить глазам своим несмелым

Все то, что слух мой некогда пьянило.

 

«Дитя мое! Мой ангел! Мой дружочек!»

Единым словом дружеской заботы

Умел ты утолить мои печали.

 

Я и теперь читаю между строчек

Те речи, что, на вечные высоты

Меня подняв, любовью увенчали.

 

 

XI

НЕМЕЗИДА

 

 

Когда чума бушует по округе,

Уединиться следует в пустыне.

Умел и я, как прочие, доныне

Перехитрить различные недуги.

 

Хоть мне Амур оказывал услуги,

Суров я стал к его лукавой мине;

И эти рифмы, маясь в карантине,

Плести пустился как-то на досуге.

 

Но гордеца настиг пожар расплаты:

Бичи эриний гонят с гор к провалам,

От суши в бездны, в ночи от рассветов…

 

Меня карают хохота раскаты…

От трезвости отрезан небывалым

Я наводненьем страсти и сонетов.

 

 

XII

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОДАРОК

 

 

Здесь, ангел мой, различные услады:

Конфеты, марципаны и печенья,

Которыми детишки, без сомненья,

На рождество полакомиться рады.

 

Еще б я мог медовые баллады

Тебе испечь для праздничного чтенья,

Но не к лицу мне эти ухищренья,

Прочь лести ослепительной каскады!

 

Тот сладкий трепет, что сквозь расстоянья

Друг другу мы передавать умели,

Одной тебе дарю я, дорогая,

 

Чтоб ты зажгла в душе воспоминанья,

Как звезды, памятные с колыбели,

Мой самый малый дар не отвергая.

 

 

XIII

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНЬЕ

 

 

В последний день, когда труба над нами

Провозгласит конец всего земного,

Любое всуе брошенное слово

Придется искупить пред небесами.

 

Но что поделать с теми словесами,

Которые без умысла дурного,

Едва бывала ты ко мне сурова,

Лавиной с уст моих срывались сами?

 

Подумай, не пора ли, друг мой милый,

Тебе пойти моим речам навстречу,

Чтоб мир избег негаданной невзгоды?

 

Ведь если перед вечною могилой

Мне замолить придется эти речи,

То Судный день затянется на годы.

 

 

XIV

 

 

_{Скептики}

 

Вы любите и пишете сонеты?

Безумцы! Лишь ребенок полагает,

Что рифма страсть из сердца исторгает,—

Страсть просто спит, пока стихи не спеты.

 

Не утолят катрены и терцеты

Души. Она свой клад оберегает —

То ураган по струнам пробегает,

То смолкнет, словно канув в волны Леты.

 

К чему вам вечно по тропе неторной,

Себе и ближним надрывая руки,

Влачить Сизифов непокорный камень?

 

 

_{Любящие}

 

Напротив! Нами избран путь бесспорный!

Все ледники печали и разлуки

Расплавит чувства негасимый пламень.

 

 

XV

 

 

_{Девушка}

 

Чужда мне рифм блестящая бравада,

Хоть мне и льстят их звонкие обманы.

Те чувства, что чисты и постоянны,

Поверь, любимый, украшать не надо.

 

От скуки на любые муки ада

Готов поэт. Ему раздуть вулканы

В душе, чтоб тотчас собственные раны

Заговорить, — привычная отрада.

 

 

_Поэт

 

Взгляни, дитя, как пиротехник смело

Минирует, советам не внимая,

Свои подкопы по привычным меркам.

 

Но вещество само решает дело;

И он, еще причин не понимая,

Взлетает в небо вместе с фейерверком.

 

 

XVI

ЭПОХА

 

 

Начертан был, как огненная мета,

В груди Петрарки знак Страстной недели…

А мне бы предпасхальные апрели

От тыща восемьсот седьмого лета

 

Отсчитывать… Но ту, что здесь воспета,

Не вдруг я полюбил, а с колыбели.

Ум, сердце то забыть ее умели,

То вновь вбирали, словно волны света.

 

Петрарки страсть, как небеса, бездонна.

В ней спит неразделенности страданье,

Страстная пятница кровоточит доныне.

 

Так пусть же мне сияет неуклонно

Под вербных воскресений ликованье,

Как вечный май, лицо моей богини.

 

 

XVII

ШАРАДА

 

 

Два слова есть. Их слог упруг и краток.

Их звуками мы часто слух ласкаем,

Хотя отнюдь в их суть не проникаем —

Они не ткань вещей, а отпечаток.

 

Мы радостно огонь беспечных радуг

Из их противоборства высекаем,

Но лишь когда их вместе сопрягаем,

Душа вкушает сладостный порядок.

 

И я не оставляю упованья

В единый звук слить жизни отголоски.

II счастья жду наперекор сединам:

 

Ласкать имен влюбленных сочетанье,

Две сущности прозреть в одном наброске

И заключить в объятии едином.

 

1807–1808

 

ЗАПАДНО-ВОСТОЧНЫЙ ДИВАН

 

 

КНИГА ПЕВЦА. МОГАННИ-НАМЕ

 

 

ГИДЖРА

 

 

Север, Запад, Юг в развале,

Пали троны, царства пали.

На Восток отправься дальный

Воздух пить патриархальный,

В край вина, любви и песни,

К новой жизни там воскресни.

 

Там, наставленный пророком,

Возвратись душой к истокам,

В мир, где ясным, мудрым слогом

Смертный вел беседу с богом,

Обретал без мук, без боли

Свет небес в земном глаголе.

 

В мир, где предкам уваженье,

Где чужое — в небреженье,

Где просторно вере правой,

Тесно мудрости лукавой

И где слово вечно ново,

Ибо устным было слово.

 

Пастухом броди с отарой,

Освежайся под чинарой,

Караван води песками

С кофе, мускусом, шелками,

По безводью да по зною

Непроезжей стороною.

 

Где тропа тесней, отвесней,

Разгони тревогу песней,

Грянь с верблюда что есть мочи

Стих Гафиза в пропасть ночи,

Чтобы звезды задрожали,

Чтоб разбойники бежали.

 

На пиру и в бане снова

Ты Гафиза пой святого,

Угадав за покрывалом

Рот, алеющий кораллом,

И склоняя к неге страстной

Сердце гурии прекрасной.

 

Прочь, завистник, прочь, хулитель,

Ибо здесь певца обитель,

Ибо эта песнь живая

Возлетит к преддверьям рая,

Там тихонько постучится

И к бессмертью приобщится.

 

 

БЛАГОПОДАТЕЛИ

 

 

Сердоликовый талисман

Тем, кто верит, во благо дан.

Но касайся как святыни

Талисмана, что в рубине,

С ним ни хворь, ни сглаз, ни враг

Не разрушат твой очаг;

И когда в нем тайный знак,

Призывающий аллаха,

В жизнь иль в бой иди без страха.

Талисман такой, нет спора,

Женщин главная опора.

 

Амулет готовят маги,

Ставя знаки на бумаге,

И вольней сумбур их шалый,

Чем пространство грани малой.

Здесь начертит правоверный

Длинный стих, правдивый, верный,

И мужчины, веря в чары,

Носят их как скапуляры.

 

Другое дело — надпись, друзья,

Она есть она — и откроет вам честно,

Что скрыто в ней и что известно.

Все рады хвастнуть: я сказал это! Я!

 

Лишь в абраксе — так ведется —

Мрачных мыслей сумасбродство

И кривлянье до уродства

За величье выдается.

В чем ни лада нет, ни склада,

То считать абраксом надо.

 

Трудись же! Скуй кольцо с печатью,

И высший смысл в нее вложи; хоть перстень мал.

Ты заручился благодатью.

Ты Слово врезал в твердь и властвовать им стал.

 

 

СВОБОДОМЫСЛИЕ

 

 

Лишь в седле я что-нибудь да стою!

Лежебоки, где уж вам за мною!

Я промчусь по самым дальним странам,

Только звезды над моим тюрбаном.

 

 

_____

 

Велел Он звездам, чтоб зажглись —

Да светят нам в пути.

Смотри же неотрывно ввысь,

Чтоб радость обрести.

 

 

ТАЛИСМАНЫ

 

 

Богом создан был Восток,

Запад также создал бог.

Север, Юг и все широты

Славят рук его щедроты.

 

 

_____

 

Справедливы» и всезрящий,

Правый суд над всем творящий,

В сотнях ликов явлен нам он.

Пой ему во славу: «Amen!».

 

 

_____

 

Сбил с пути меня лукавый,

Ты ж на путь наставил правый.

Дай мне правое упорство

На дела, на стихотворство.

 

 

_____

 

Пусть я предан весь земному,

Это путь к великому, к святому.

Дух — не пыль, он в прах не распадется.

Став собой самим, он к небу рвется,

 

 

_____

 

В дыханье кроется благо двойное:

Одно — это вдох и выдох — другое.

И выдох стеснит, а вдох обновит.

Вся жизнь — это смесь, чудная на вид.

Спасибо творцу, когда он тебя гнет,

Спасибо, когда он снимает свой гнет.

 

 

ЧЕТЫРЕ БЛАГА

 

 

Арабам подарил Аллах

Четыре высших блага,

Да не иссякнут в их сердцах

Веселье и отвага.

 

Тюрбан — для воина пустынь

Он всех корон дороже.

Шатер — в пути его раскинь,

И всюду кров и ложе.

 

Булат, который тверже стен,

Прочней утесов горных,

И песню, что уводит в плен

Красавиц непокорных.

 

Умел я песнями цветы

Срывать с их пестрой шали,

И жены, строги и чисты,

Мне верность соблюдали.

 

Теперь — на стол и цвет и плод!

Для пира все готово,

И тем, кто поученья ждет,

Предстанет свежим Слово.

 

 

ПРИЗНАНИЕ

 

 

Что утаить нам трудно? Пламя.

Днем на земле выдает его дым,

Ночью — зарево под небесами.

Трудно тому, кто любовью томим!

В сердце от мира утаена,

Открыто в глазах засверкает она.

Но стих утаить — трудней всего:

Не запихнешь ты под спуд его.

Ведь песня, что от сердца спета,

Владеет всей душой поэта.

Стихи напишет гладко он,

Чтоб миром труд был оценен,

И, рад ли встречный иль зевает,

Он всем в восторге их читает,

 

 

СТИХИИ

 

 

Чем должна питаться песня,

В чем стихов должна быть сила,

Чтоб внимали им поэты

И толпа их затвердила?

 

Призовем любовь сначала,

Чтоб любовью песнь дышала,

Чтобы сладостно звучала,

Слух и сердце восхищала.

 

Дальше вспомним звон стаканов

И рубин вина багряный,—

Кто счастливей в целом мире,

Чем влюбленный или пьяный?

 

Дальше — так учили деды —

Вспомним трубный голос боя,

Ибо в зареве победы,

Словно бога, чтут героя.

 

Наконец, мы сердцем страстным,

Видя зло, вознегодуем,

Ибо дружим мы с прекрасным,

А с уродливым враждуем.

 

Слей четыре эти силы

В первобытной их природе —

И Гафизу ты подобен,

И бессмертен ты в народе.

 

 

СОТВОРЕНИЕ И ОДУХОТВОРЕНИЕ

 

 

Адама вылепил господь

Из глины, сделал чудо!

Была земля, а стала плоть —

Бездушная покуда.

 

Но вдули в ноздри Элохим

Ей дух — всему начало,

И чем-то стал чурбан живым!

Оно уже чихало.

 

Но и чурбан с душой пока

Был все ж получурбаном.

Тут Ной наставил простака:

Снабдил его стаканом.

 

Хлебнул облом — и хоть летай!

Пошло тепло по коже.

Вот так же всходит каравай,

Едва взыграли дрожжи.

 

И так же твой, Гафиз, полет,

Пример твой дерзновенный,

Под звон стаканов нас ведет

Во храм творца Вселенной.

 

 

ФЕНОМЕН

 

 

Чуть с дождевой стеной

Феб обручится,

Радуги круг цветной

Вдруг разгорится.

 

В тумане круг встает,

С прежним несходен:

Бел его мутный свод,

Но небу сроден!

 

Так не страшись тщеты,

О старец смелый!

Знаю, полюбишь ты,

Хоть кудри белы.

 

 

ЛЮБЕЗНОЕ СЕРДЦУ

 

 

Все слилось в узоре пестром —

Небо, скал окружных грани.

Стал незрячим бывший острым

Взор мой в утреннем тумане.

 

Иль визирь для жен любимых

Склон горы покрыл шатрами?

Иль на свадьбе у султана

Шумный пир цветет коврами?

 

Красный, белый, вперемежку!

Звезды, брызги — так красиво!

Ну, Гафиз, на Север мрачный

Как пришло Шираза диво?

 

Это маки полюбовно

Расселились на поляне

И соседствуют бескровно,

К посрамленью бога брани.

 

Мудрый скрасит и в пустыне

Сушь песков цветами, дерном,

И блеснет ему, как ныне,

Солнца луч в пути неторном.

 

 

РАЗЛАД

 

 

Манит флейтой Эрот

В темные чащи.

В поле трубит поход

Арес грозящий.

 

Сердце бы в плен взяла

Нежная сила,

Если б труба не звала,

Смерть не трубила.

 

Флейта спорит с трубой,

Гром барабана!

Весь я в разладе с собой,

Это ли странно?

 

Флейта чарует, маня,

Трубы ярятся.

Бешенство душит меня.

Что ж удивляться?

 

 

В НАСТОЯЩЕМ — ПРОШЛОЕ

 

 

В блеске утра сад росистый,

Роз и лилий ароматы,

А подальше — старый, мшистый,

Тихо спит утес косматый.

Лес приветливый у склона,

Замок ветхий на вершине,

И вершина примиренно

Наклоняется к долине.

 

Пахнет так, как там, где юны

Были мы, где мы любили,

Где моей кифары струны

Зорь соперницами были.

Где под песню птицелова

Чаща тихо шелестела,

Где, свежо и бодро снова,

Сердце брало, что хотело.

 

Лес не старится с годами,

Но и вы не старьтесь тоже,

Дайте жизнью вслед за вами

Насладиться молодежи.

И никто вас бранным словом

«Себялюбец» не обидит.

В каждом возрасте дано вам

То, в чем мудрый счастье видит.

 

День угас, но с этой верой

Я несу Гафиза людям:

Радость жизни полной мерой

С жизнелюбом пить мы будем,

 

 

ПЕСНЯ И ИЗВАЯНЬЕ

 

 

Пусть из грубой глины грек

Дивный образ лепит

И вдохнет в него навек

Плоти жаркий трепет;

 

Нам милей, лицо склонив

Над Евфрат-рекою,

Водной зыби перелив

Колебать рукою.

 

Чуть остудим мы сердца,

Чуем: песня зреет!

Коль чиста рука певца,

Влага в ней твердеет.

 

 

ДЕРЗОСТЬ

 

 

Как же выходит в конце концов,

Что человек исцелится?

Каждый звукам внимать готов,

Лишь бы им песнею литься.

 

Все отмети, что мешает в пути,

Коль не во тьму он, а к свету!

Прежде чем выйти и спеть и уйти,

Надо ведь жить поэту!

 

Пусть этой жизни медный звон

В сердце найдет отраженье!

Если чем-то поэт угнетен,

Сам сотворит утешенье.

 

 

ГРУБО, НО ДЕЛЬНО

 

 

Да, поэзия дерзка!

Что ж бранить меня?

Утоляйте жар, пока

Кровь полна огня.

 

Если б горек был и мне

Жизни каждый час,

Я бы скромным стал вдвойне,

Поскромнее вас.

 

Вот с девицей, это да,

Здесь уж не обидь!

Мил и скромен будь всегда,

Грубых — как любить?

 

Скромно слушай мудреца,

Ибо знает он

От начала до конца

Тайны всех времен.

 

Да, поэзия дерзка,

Балуй с ней вдвоем,

А подружку иль дружка

После позовем.

 

Ты! монах без клобука!

Что ты все грозишь?

Кокнуть можешь старика,

Скромным сделать — шиш!

 

Ведь от вас, от пошлых фраз —

Все вы пошляки! —

Удирал я сотни раз,

Портя башмаки.

 

Если мелют жернова,

Мастер, выдай стих!

Кто поймет твои слова —

Не осудит их.

 

 

ЖИЗНЬ ВО ВСЕМ

 

 

Пыль — стихия, над которой

Торжествует стих Гафизов,

Ибо в песнях о любимой

Он бросает праху вызов.

 

Ибо пыль с ее порога

Лучше всех ковров оттуда,

Где коленями их чистят

Прихлебатели Махмуда.

 

Вкруг ее ограды ветер

Пыль взметает неуклюже,

Но, пожалуй, даже роза,

Даже мускус пахнет хуже.

 

Пыль на Севере была мне

Неприятна, скажем честно.

Но теперь, на жарком Юге

Понял я, что пыль прелестна.

 

Как я счастлив был, чуть скрипнут

Те заветные воротца!

Исцели, гроза, мне сердце,

Дай с невзгодой побороться!

 

Если грянет гром и небо

Опояшет блеск летучий,

Дождь прибьет, по крайней мере,

Пыль, клубящуюся тучей,

 

И проснется жизнь, и в недрах

Вспыхнет зиждущая сила,

Чтобы все цвело и пахло,

Что Земля в себе носила.

 

 

БЛАЖЕННОЕ ТОМЛЕНИЕ

 

 

Скрыть от всех! Подымут травлю!

Только мудрым тайну вверьте:

Все живое я прославлю,

Что стремится в пламень смерти.

 

В смутном сумраке любовном,

В час влечений, в час зачатья,

При свечей сиянье ровном

Стал разгадку различать я:

 

Ты — не пленник зла ночного!

И тебя томит желанье

Вознестись из мрака снова

К свету высшего слиянья.

 

Дух окрепнет, крылья прянут,

Путь нетруден, не далек,

И уже, огнем притянут,

Ты сгораешь, мотылек.

 

И доколь ты не поймешь:

Смерть для жизни новой,

Хмурым гостем ты живешь

На земле суровой.

 

 

«И тростник творит добро…»

 

 

И тростник творит добро —

С ним весь мир прелестней.

Ты, тростник, мое перо,

Подари нас песней!

 

КНИГА ГАФИЗА. ГАФИЗ-НАМЕ

 

 

Как невесту, Слово ждет

Дух — его жених.

Брак их знает, кто поет,

О Гафиз, твой стих.

 

ПРОЗВИЩЕ

 

 

_Поэт

 

Почему народ Ирана

Мохаммеду Шемс-эддину

Имя дал «Гафиз»?

 

 

_Гафиз

 

Причину

Я открою. Текст Корана

Я, слуга его ревнивый,

Вверил памяти счастливой

И от слова и до слова

Помню и блюду сурово.

Хоть постыдно наше время,

Общий дух того не губит,

Кто, как я, пророка любит,

Чтит завет его и семя.

Оттого Гафизом всеми

Прозван я.

 

 

_Поэт

 

И в том причина

Мне прослыть Гафизом тоже.

Там, где мненье всех едино,—

Все во всем друг с другом схожи.

И с тобой одно мы оба.

Взял и я из книг священных

Дивный лик, чтоб он до гроба

В недрах духа сокровенных

Жил, как светлый дух Владыки

Жив на плате Вероники,

Чтоб являл, мой дух покоя,

Средь неверья, средь разбоя

Образ веры многоликий.

 

 

ЖАЛОБА

 

 

Знаешь — в нашей вечной круговерти —

Где, кого подстерегают черти?

И какой для них момент пригодней,

Чтоб тащить нас в бездну преисподней?

Им по вкусу лжец, а то злодей.

Но поэт — зачем таких людей

Он не избегает, раб господний?

 

С кем он ходит, бродит — тот не тужит.

Кто, творя, с самим безумьем дружит

И кого все близкие, родные

Гонят в беспредельности пустые

На песке писать слова святые,

Чтобы стерт был ветром стих,—

Слов не понимает он своих,

Сделать, как сказал, не может.

 

Но сердца он песней жжет и гложет,

Хоть иное говорит Коран.

Так учите вы, народ ученый,

Благочестью, мудрости законной,

Долгу — правоверных мусульман.

 

От Гафиза может желчь разлиться,

От Мирзы к безверью дух стремится.

Как тут быть и чем оборониться?

 

 

ФЕТВА

 

 

Облик поэтический Гафиза

Восхищает полнотою правды,

Но порою в частностях выходит

Он из рамок строгого закона.

Чтоб идти уверенно, должны мы

Яд змеиный отличать от меда,

Благородным, чистым наслажденьям

Предаваясь радостно и смело,

Всех других, грозящих мукой вечной,

Избегать душою просветленной.

Вот, бесспорно, путь, ведущий к благу.

Так Эбусууд смиренный пишет,—

Бог прости бедняге прегрешенья!

 

 

НЕМЕЦ БЛАГОДАРИТ

 

 

Ты, святой Эбусууд, бил в точку!

Вот таких святых поэт и любит.

В мелочах как раз такого рода,

Выходящих из границ закона,—

То наследье, где пока свободно,

Дерзкий, даже в горестях веселый,

И дышать и двигаться он может.

Злейший яд и лучшее лекарство —

Для него почти одно и то же,

Этот не убьет, а тот не лечит.

Ибо к жизни подлинной причастен

Только тот, чьи действия безгрешны,

Кто себе лишь повредить способен.

И тогда у старого поэта

Есть надежда, что для райских гурий

Просветленным юношей он станет.

Ты, святой Эбусууд, бил в точку!

 

 

ФЕТВА

 

 

В творенья Мизри погруженный всецело,

Читал их муфти листы за листами

И каждый кидал безжалостно в пламя.

Красивая книга дотла сгорела.

 

«Вот так же, — воскликнул законов блюститель,—

Любого, кто верит в Мизри, я сожгу.

Его одного я сжечь не могу

Затем, что поэта творит Вседержитель.

И если дар свой пустил тот прахом,

Пусть сам разбирает свой грех с Аллахом».

 

 

БЕЗГРАНИЧНЫЙ

 

 

Не знаешь ты конца, тем и велик.

Как вечность, без начала ты возник.

Твой стих, как небо, в круговом движенье.

Конец его — начала отраженье,

И что в начале и в конце дано,

То в середине вновь заключено.

 

Таинственно кипит, не остывая,

В тебе струя поэзии живая.

Для поцелуев создан рот,

Из чистой груди песня льется,

Вина всечасно горло ждет,

Для блага ближних сердце бьется.

 

И что мне целый мир? Судьбою

Тебе да уподоблюсь я!

Гафиз, мы будем как друзья!

Сквозь боль и радость бытия,

Любовь и хмель пройду с тобою,

И в этом счастье — жизнь моя.

 

Но будь неповторимо, Слово,

Ты старше нас, ты вечно ново!

 

 

ОТРАЖЕНИЕ

 

 

Пускай я весь — твое лишь отраженье,

В твой ритм и строй хочу всецело влиться,

Постигнуть суть и дать ей выраженье,

А звуки — ни один не повторится,

Иль суть иную даст их сопряженье,

Как у тебя, кем сам Аллах гордится.

 

И как сгорает в пламени столица,

Как искорка растет пожаром грозным,

И он, гудя, по улицам стремится,

Она ж потухла, мчась к орбитам звездным,

Так немцу свежесть сил первотворенья

Ты, Вечный, дал для вечного горенья.

 

 

«Найденные ритмы обольщают…»

 

 

Найденные ритмы обольщают,

И талант им радуйся, пиши!

Но назавтра всех нас отвращают

Эти полумаски без души.

Радости они не обещают,

Разве только новых форм творец

Мертвым формам сам кладет конец.

 

 

РАСКРЫТИЕ ТАЙНЫ

 

 

Они, Гафиз, называли

Мистическим твой язык.

Но где тот блюститель слова,

Что Слова ценность постиг?

 

Мистическим был ты для них,

Тебя по-дурацки читавших,

В великом имени свой

Нечистый хмель увидавших.

 

Мистически чистый весь,

Ты ими всего лишь не понят.

Не набожный, ты блаженствуешь днесь,

И за это они твою славу хоронят.

 

 

НАМЕК

 

 

Да, я их браню, и все ж они правы:

Ведь слово не просто, и это всегда вы

Обязаны помнить, вы с этим знакомы.

Слово — как веер! В его проемы

На вас красивые глазки глядят.

А веер — как флёр, прикрывающий взгляд.

Я, правда, не вижу лица самого,

Но девушка не скрыла его.

В ней лучшее, — знает, поди, егоза,—

Глаза, — а они-то мне смотрят в глаза.

 

 

ГАФИЗУ

 

 

Все ищут — ты нашел закон,

Постиг земной порядок:

В плену страстей и прах и трон,

Но плен жестокий сладок.

 

И пут не рвут — всему черед:

И лечит он и ранит.

Тот шею невзначай свернет,

А тот нахалом станет.

 

Не ставь, Учитель, мне на вид,

Коль невпопад отвечу,

Когда замечу, что спешит

Мой кипарис навстречу

 

И, к почве ластясь, башмачок,

Как корешок, крадется.

А взгляд, а речь! Тут сам Восток

Прозрачной вязью вьется!

 

Ты чувствуешь? Прижать лицо

К волне кудрей смелее,

Где ветер локонов кольцо

Развил у щек и шеи!

 

Как ясен лоб, как нежен рот,

И кто ж не умилится!

От песни радостной начнет

Сама душа молиться.

 

А губы так манят — нет сил!

Но что, скажи, нелепей:

Ты вдруг свободу получил,

Но получил и цепи!

 

Вздохнешь — и не вдохнуть назад,

Душа к душе стремится,

И счастья тонкий аромат

Незримо в грудь струится.

 

Ты весь в огне! Теперь вина!

Где мальчик? Я пирую!

И чару первую — до дна!

Скорей на стол вторую!

 

Он ждет, он внемлет, он притих:

Ты пьяный — совершенней.

Он понял высший смысл твоих

Глубоких поучений.

 

Он зрит, как мира строй высок,

Его душа — в зените.

Грудь крепнет, над губой пушок,

Он юноша — взгляните!

 

А ты — ты обнял всё вокруг,

Что есть в душе и в мире,

Кивнув мыслителю, как друг,

Чья мысль и чувство шире.

 

Ты, чтоб визирь иль шах от нас

Не утаили кла<