Очерк 3. Гражданско-правовые нормы как предмет научного изучения и практического применения

Многозначность термина "правовая норма". Правовая норма как общеобязательное правило поведения и как импликативное суждение. Логическая структура правовой нормы (двух-, трех- и многозвенная концепции). Понятие гражданско-правовой нормы. Проблема предмета и содержания правоприменительной деятельности. Проблема предмета толкования - законодательная или правовая норма? - и его задач. Словесное и логическое толкование законодательных норм. Иные методы толкования (систематическое, историческое, телеологическое, специально-юридическое и функциональное). Соотношение методов толкования закона и договора.

1. Определение нормы права (правовой или юридической нормы*(158)) в современной юридической науке является, можно сказать, традиционным. Со времени своего появления и до настоящего момента оно почти не изменилось: "Правовой нормой называется рассчитанное на регулирование вида общественных отношений общее правило поведения, установленное или санкционированное государством и охраняемое от нарушений с помощью мер государственного принуждения"*(159). Это - классическое и наиболее точное определение интересующего нас понятия.

Именно правовые нормы традиционно рассматриваются юридической наукой как непосредственный и самый главный (если вообще не единственный) предмет своего внимания - научного изучения, традиционно именуемого еще догматической переработкой норм или юридической догматикой. Именно правовые нормы принимаются во внимание практикующими юристами (да и всякими вообще участниками регулируемых правом общественных отношений) как руководство в своей практической деятельности. Наконец, именно правовые нормы составляют тот основной материал, который становится предметом изучения и преподавания в юридических вузах и на юридических факультетах. Хорошо это или плохо, правильно или нет - здесь этот вопрос не может обсуждаться - он должен быть отнесен в очерк 4 "О предметно-методологических проблемах юриспруденции". Для целей же настоящей части нам достаточно констатировать тот факт, что так повелось, так сложилось.

Если ограничиться одним лишь сказанным и, не принимая во внимание знаний о действительном содержании и состоянии отечественного правоведения, попытаться представить себе, каким же оно должно быть, то нельзя не сделать следующее умозаключение: если верно, что правоведение - это наука о нормах права и что всякая норма права - это "рассчитанное на регулирование вида общественных отношений... правило поведения, установленное или санкционированное государством", всеобщее регулятивное значение (всеобщее соблюдение) которого обеспечивается "с помощью мер государственного принуждения", то должен быть верен и вывод о том, что правоведение - это наука о методах (способах) нормативно-правового регулирования общественных отношений или (что то же самое) - о методах, обеспечивающих соответствие общественных отношений правовым нормам. Сравнивая полученный таким (априорным) образом вывод с фактическим положением вещей, нельзя не удивиться, ибо в действительности учением о методе правового регулирования общественных отношений, во-первых, вовсе не исчерпывается содержание юридической науки (не рассматривается оно и как центральная ее составляющая), а во-вторых, это учение имеет характер относительно обособленного (самостоятельного) подразделения теории права, непосредственно не относящегося к учению о нормах права*(160). В чем здесь дело? Почему учение о нормах как общеобязательных государственно-принудительных правилах поведения не совпадает с понятием правоведения?

Дело в том, что правоведение изучает не только и не столько нормы права в указанном выше смысле, а некоторые другие явления и субстанции. Путаница происходит оттого, что эти субстанции идентичны по наименованию: они называются точно так же, как государственно-властные общеобязательные предписания, т.е. нормы права. Однако по сути своей они представляют собой нечто иное. Обратившись к руководствам по теории права, а также к учебникам по отраслевым юридическим дисциплинам, мы установим, что термин "норма права" имеет еще как минимум два значения. Помимо 1) общеобязательного, установленного государством и обеспеченного его силой правила поведения под нормой права может также пониматься 2) формально-определенное предписание закона или иного нормативного акта (норма закона) либо 3) логическое суждение импликативного типа, где антецедентом (основанием) импликации (гипотезой нормы) являются сведения об определенных фактических обстоятельствах (например, действиях тех или иных лиц), а консеквентом (следствием суждения или диспозицией нормы*(161)) - сведения о субъективных правах и юридических обязанностях (правоотношениях), возникающих, изменяемых или прекращаемых соответствующими фактическими обстоятельствами.

2. Разница между первым и третьим значением термина "норма права" достаточно очевидна. В этой связи довольно странно, что нередко ученые этой разницы не видят - аргумент типа "Таков закон!" в настоящее время считается самым весомым для научной дискуссии*(162). Но если предметом содержательного научного изучения являются (и могут являться!) только нормы права в третьем значении этого термина, т.е. импликативные логические суждения ("если кто-либо (например, М.) совершил умышленное убийство, то он подлежит такому-то наказанию"), то при чем здесь их общеобязательность?*(163) Именно на нормах права в этом (третьем) значении построены знаменитые теории трех- и двухэлементного состава норм, образующие едва ли не центр тяжести теории правовых норм; именно на материалах норм - логических умозаключений - возводятся такие юридические конструкции и институты, которые в последующем и составляют предмет научного догматического познания. В этом смысле норма права, как и всякое вообще логическое суждение, способна быть предметом оценки с позиций истинности, а значит, может быть и предметом научной критики. Норма же права, понимаемая как общеобязательное правило поведения ("никто (в том числе и М.) не имеет права совершать умышленные убийства, не подвергнувшись такому-то наказанию"*(164)), является предметом скорее практического руководства (соблюдения и принуждения к соблюдению). Ее научное изучение также мыслимо, но не с содержательной, а лишь с функциональной точки зрения (насколько эффективен примененный государством метод регулирования соответствующих общественных отношений - разрешение, запрещение или обязывание). Критика нормы права, понимаемой как общеобязательное правило поведения, ясное дело, немыслима: ее нужно просто соблюдать, оставив вопрос об ее истинности (справедливости, целесообразности и т.д.) для научных исследований.

Столь же очевидна разница между понятиями нормы права как нормы закона и как импликативного суждения. Крайне редко бывает так, что законодатель дает себе труд сформулировать исчерпывающим образом универсальную импликацию общего назначения; в гражданских законах такого явления и вовсе не встречается. Элементы правовой нормы (гипотезу и диспозицию), а также условия ее применения юристу приходится разыскивать в различных законодательных нормах - статьях (пунктах, параграфах, абзацах) нормативного акта, и, как правило, не одного, а нескольких актов, зачастую - различного уровня и юридической силы, сформулированных в различных терминах. Нормы права, следовательно, не содержатся в нормативных актах в готовом виде - их надо "изготовить" из норм закона (или иного правового акта). Для чего? Во-первых, для достижения чисто практической цели (выявления правила, регламентирующего определенные общественные отношения), во-вторых - для получения материала дальнейшей научной (догматической) обработки, изучения и преподавания (юридических институтов и конструкций)*(165).

Менее очевидна и реже отмечаема в литературе, но от того не менее существенна, разница между нормой права в первом и втором значении, т.е. между понятиями норма права как общеобязательное правило поведения и норма закона. Вопрос, по сути, сводится к более общей проблеме - разграничения понятий "право" (в объективном смысле) и "закон". Имея в виду, что многие ученые посвятили ей годы и десятилетия научных усилий, любые попытки ее разрешения в рамках настоящего очерка с нашей стороны были бы, мягко говоря, самонадеянными. По этой причине мы считаем достаточным ограничиться следующим, более методологическим, чем содержательным, замечанием. Если признать, что совокупность норм права в конечном счете (теоретически, или хотя бы практически) может быть сведена к совокупности норм закона*(166), то проводить разницу между этими понятиями нет никакого смысла. Во избежание путаницы и во имя рационального использования терминологии лучше всего было бы отказаться от обозначения термином "норма права" общеобязательного государственно-властного предписания, ограничившись использованием для наименования этой субстанции термина "норма закона".

Очень важно помнить, что когда ведется речь о норме права как предмете научного юридического изучения - логическом суждении импликативного типа, констатирующем связь между определенными фактическими обстоятельствами*(167) и их юридическими последствиями*(168) - утрачивается разница между суждением всеобщего и индивидуального свойства. Действительно, логическая природа суждения не изменяется от того, касается ли оно неопределенного числа случаев применения и неопределенного круга лиц, или же в нем выявляется и закрепляется причинно-следственная связь, актуальная для одной, отдельно взятой единичной конкретной ситуации (например, для отношений по определенному договору): и в том и в другом случае это будет импликация. Что же касается нормы как государственно-властного предписания, общеобязательного для практического соблюдения, то ее мы будем обозначать словосочетанием "норма закона". Ясно, что предметом научного юридического изучения (юриспруденции, в том числе цивилистики) норма закона может быть ровно в той мере, в которой она отражает норму права - объективно существующую социальную закономерность (в нашем случае - в области гражданских отношений), но для своего практического применения она обязательна в полной мере в соответствии с фактически заложенным в нее смыслом. Технология выявления этого смысла может быть и является предметом юридической герменевтики - вспомогательной для изучения юриспруденции дисциплины, назначение которой в том и состоит, чтобы создать учение о правилах и методах (т.е. методологию) выявления смысла (значения) законодательных норм*(169).

3. Логическая структура правовой нормы, понимаемой как импликативное суждение, достаточно очевидна. Норма должна состоять из двух элементов - аналогов антецедента и консеквента. Еще дореволюционные ученые писали, что "каждая юридическая норма представляет собою условное веление, которое может быть сведено к форме: если - то. Соответственно с этим в составе каждой юридической нормы надо различать два элемента: гипотезу или предположение и диспозицию или распоряжение. Гипотеза или предположение определяет условия применения данного правила. Диспозиция или распоряжение излагает содержание правила"*(170) (курсив мой. - В.Б.). Аналогичные суждения высказывались и другими дореволюционными отечественными юристами*(171). Эта наиболее естественная и логичная концепция строения правовой нормы, позднее получившая название "двухзвенной" поддерживалась в ее чистом виде и многими советскими правоведами*(172). В несколько измененном варианте - гипотеза и диспозиция суть обязательные элементы правовой нормы, хотя и не единственно возможные - данную позицию отстаивают О.С. Иоффе и М.Д. Шаргородский*(173). Из авторов современных учебников по теории государства и права данная концепция поддерживается буквально единицами*(174).

Естество и логичность двухзвенной концепции не помешали, однако, правоведам не только начать дискуссию по данному вопросу, но и прийти к такому ответу на него, который весьма далек от соображений формальной логики, - к так называемой концепции трехзвенной структуры правовой нормы. Согласно ее положениям правовая норма слагается не из двух, а из трех элементов (гипотезы, диспозиции и санкции) и строится по модели "если (гипотеза) - то (диспозиция), иначе (санкция)". В настоящее время эта концепция является господствующей (это бесспорно); любопытно то, что большинство ученых считают ее исторически первой по времени возникновения. Последний тезис не выдерживает критической проверки: изучение трудов дореволюционных юристов показывает, что они отстаивали концепцию двухэлементного строения правовой нормы, хотя и расходились в вопросе о том, как называть ее составляющие*(175). Трехэлементная концепция возникла и получила широкое развитие как синтез двух упомянутых дореволюционных теорий в советское время. Ее родоначальником является, по всей видимости, М.С. Строгович*(176), а основанием - прочно внедрившаяся в сознание догма, основанная на ленинском (что долгое время было равнозначно - аксиоматическом) положении о том, что "право есть ничто, без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права"*(177). Отсюда заключалось, что всякая правовая норма зиждется на государственном принуждении к исполнению, а значит, несомненно, должна быть подкреплена санкцией*(178).

"Трехзвенную" концепцию (в том или ином виде, в то или другое время) разделяли большинство видных советских правоведов*(179). К их числу мы относим и тех, которые признавали трехэлементную структуру нормы в качестве общего правила, хотя и допускали возможность существования исключений из него*(180). В современной учебной литературе взгляд на структуру права как на систему трех элементов проводится практически всеми авторами учебников*(181).

Ранее уже отмечалось, что доминирование в литературе трехзвенной концепции строения правовой нормы не имеет достаточных оснований*(182) - ни исторических (см. выше), ни логических. Формальная логика не знает суждения, построенного по модели "если - то - иначе". И это не случайно. Трехэлементная модель - это чисто механическое соединение двух импликаций. Как же оно достигается? "...Из четырех элементов двух норм, - пишет Н.П. Томашевский, - искусственно конструируются три элемента одной нормы, так как оба элемента второй нормы (гипотеза и диспозиция) искусственно превращаются в санкцию первой нормы"*(183) (курсив мой. - В.Б.). Все-таки это не совсем так, поскольку "иначе" - это не простая логическая операция, подобная операциям "если" (условие) и "то" (следствие), а, по сути, новая гипотеза, с содержательной точки зрения отрицающая предыдущую. "Иначе" следует передать как если "условия (все или некоторые), описанные в такой-то норме, не имеют места быть", то "наступают последствия такие-то" - новая диспозиция, обыкновенно именуемая санкцией*(184). Можно сказать, что "иначе" - это своего рода "антигипотеза", но изложенная не описательным, а сокращенным способом. Сокращение же это оказывается допустимым именно за счет изложения антигипотезы непосредственно следом за запретительной или обязывающей диспозицией регулятивной нормы, т.е. по чисто технической причине. У норм же управомочивающих "антигипотез" ("если некто сделал нечто, то он приобрел такое-то право, а иначе..." - что "иначе"? неужели санкция?) просто не может быть.

Итак, пресловутая "трехэлементная модель" на поверку оказывается четырехэлементной: "если А. - то В.; а если А.*(185) - то С.". А., В., А. и С. - четыре элемента, из которых составлены две импликации. Но если можно соединить подобным образом две импликации, то почему бы не соединить три? четыре? пять? и больше? Где предел? Его явно нет, а значит, нет и смысла умножать сущности, объявляя правовой нормой произвольное объединение нескольких импликаций. Если правовая норма - это (как традиционно утверждается) "клеточка" права, его первичная "ячейка", то на роль таковой гораздо больше подходит одна импликация, ибо синтез любого числа элементов - это уже нечто "многоклеточное", правовая подсистема (конструкция, институт, отрасль)*(186).

4. Гражданско-правовой называется правовая норма, регулирующая гражданские отношения (об их понятии и принципах - см. п. 1 ст. 2 ГК). Такое определение касается правовых норм, понимаемых как общеобязательные правила поведения, но не норм - объектов научного юридического изучения (импликативные логические суждения никаких отношений, как известно, не регулируют). Из числа же норм - импликативных суждений о юридическом значении тех или других фактических обстоятельств в качестве гражданско-правовых должны быть определены такие суждения, консеквентом (диспозицией) которых являются юридически защищенные (обеспеченные) поведенческие возможности или способности лиц - участников гражданских отношений. Говоря проще и казуистичнее, гражданско-правовыми называются суждения о правовом положении (право- и дееспособности) лиц - субъектов гражданских отношений, а также об их полномочиях (компетенции), секундарных и субъективных гражданских правах*(187).

Такое определение требует некоторых пояснений. Прежде всего, нужно указать, почему мы приписываем квалифицирующее значение одной только диспозиции нормы, игнорируя гипотезу. Причина - в свойствах импликативного суждения. Импликация всегда является истинной при истинности ее консеквента (даже при ложном антецеденте) либо при ложности антецедента (в том числе и при ложности консеквента)*(188). Напротив, истинность антецедента и ложность консеквента сами по себе еще не гарантируют истинности импликации. Антецедент суждения суть гипотеза нормы, консеквент - диспозиция нормы. Значит, для того чтобы судить об истинности правовой нормы как предмета научной критики, необходимо установить либо истинность ее диспозиции, либо ложность ее гипотезы; юриспруденция, однако (в отличие от логики), не может позволить себе исходить из заведомо ложных гипотез*(189). Истинность же диспозиции (в первую очередь, наличие или отсутствие субъективных прав и юридических обязанностей) устанавливается юридической наукой исходя из анализа юридических конструкций (элементов системы идеального частного права), в том числе в той мере, в которой они отразились в нормах положительного законодательства, т.е. определяется имманентно заложенным в ней соответствием правовой действительности, в нашем случае - гражданско-правовой. Следовательно, истинность консеквента одновременно означает и его соответствие правовой действительности, чего нельзя сказать о ситуации ложности антецедента. По этой причине юриспруденция как наука может позволить себе игнорировать импликативные суждения о гражданских правах и обязанностях с заведомо ложными (или, хотя бы, не проверенными на предмет соответствия истинности) антецедентами и ограничиться изучением норм с истинными консеквентами.

Перейдя из сферы чистой логики в реальную жизнь, можно объяснить сделанный вывод и иначе. Конструкции идеального частного права как бы "подсказывают" государству обратить внимание на ту или другую сферу фактических отношений с участием частных лиц: среди них должны быть и такие, которые требуют признания за ними определенных поведенческих возможностей. Не признав их, государство рискует внести дисбаланс в соотношение частного и публичного интереса, т.е. разрушить тот самый "компромисс", который является залогом, с одной стороны, сплоченного общества, с другой - его развития, опирающегося на инициативу и свободу своих членов (личности)*(190). Сфера общественных отношений описывается с помощью условий признания поведенческих возможностей; условия - это гипотеза нормы. Коль скоро условия могут быть различными при одной и той же частноправовой диспозиции, то очевидно, что природа нормы определяется природой именно диспозиции, а не гипотезы.

Таким образом, элементами гипотез гражданско-правовых норм могут быть сведения (знания): 1) о юридически значимых свойствах участников фактических отношений, сообщающих им свойства субъектов права (правосубъектности); 2) правовом положении (статусе) лиц, участвующих в данном, урегулированном правом, общественном отношении; 3) об объектах этих отношений (их юридически значимых свойствах); 4) о содержании этих отношений (опять-таки, юридически значимых характеристиках этого содержания); 5) фактах реальной действительности, вызвавших к жизни эти отношения, а также фактах, вызвавших их изменение или прекращение; 6) правовых нормах, в которых отразились перечисленные выше сведения - свойства и характеристики. Элементами же диспозиций гражданско-правовых норм будут сведения (знания) о возможностях и способностях лиц - субъектов правоотношений, являющихся элементами их гражданской правоспособности, или дееспособности, или компетенции (полномочиями); либо являющихся их секундарными гражданскими правами или, наконец, их субъективными гражданскими правами. Поскольку ни одно из перечисленных понятий немыслимо без средств обеспечения - всеобщего запрета нарушения; секундарные права - без состояния юридической связанности, а субъективные - без состояния юридической обязанности, можно также сказать, что диспозиции гражданско-правовых норм заключают в себе сведения не только о поведенческих возможностях субъектов гражданских правоотношений, но и о юридических средствах их обеспечения.

5. С понятием права в объективном смысле - права как совокупности норм, а значит, и с понятием правовой нормы - теснейшим образом связан вопрос о процессе применения права (правоприменения). Норма права, в каком бы значении это понятие не понималось бы, суть субстанция идеального свойства. Идея же сама по себе, как известно, не может оказать преобразовательного воздействия на реальную действительность - такое воздействие способны оказать только люди, в том числе движимые в своих устремлениях и поступках теми или другими идеями, например правовыми нормами. Действия людей (а в более широком смысле слова - лиц - субъектов определенных юридически значимых общественных отношений), соответствующие содержанию признанных за ними юридических возможностей, а также действия, направленные на соблюдение ими адресованных им юридических запретов и обязанностей, принято называть деятельностью по применению права или процессом правоприменения.

Само собою понятно, что не может идти речи о практическом применении нормы права как предмета научного исследования. Научное исследование и практическое применение нормы - вещи разные; они имеют различные цели и осуществляются различными методами. Если верно, что логическое импликативное суждение о поведенческих возможностях является простой констатацией объективно присущей взаимосвязи между общественными отношениями и их юридическим значением, то говорить о применении таких норм и вовсе бессмысленно*(191).

Говоря о применении права, подавляющее большинство ученых имеют в виду норму права как общеобязательное государственно-властное правило поведения (предписание). Типичным в этом смысле является мнение Г.Ф. Шершеневича, согласно которому применение правовой нормы "...есть не что иное, как подведение конкретных бытовых отношений под абстрактные нормы права. Применяются нормы права всеми, кто стремится сообразовать свои действия с указаниями права, так как для достижения юридического результата или для уклонения от юридических последствий необходимо произвести примерку фактического состава в данном или предполагаемом случае к норме права"*(192) (курсив мой. - В.Б.). Хорошо видно, что хотя почтенный ученый и говорит о норме права (коей для него должен был бы быть продукт конструирования из законодательного материала), имеется им в виду в действительности применение нормы закона.

Это явление - сведение права к закону и норм права к нормам закона - вполне закономерное и характерное для русского юридического позитивизма, полностью перекочевало в советское правоведение. Вместе с тем было бы ошибкой утверждать, что такая же судьба постигла и понятие "применение (норм) права (закона)". Уже советские ученые в 1920-х гг. акцентировали внимание на классовом аспекте применения правовых норм, ибо последние расценивались как средство проведения в жизнь политики пролетарской диктатуры*(193). Позднее именно из этого "классового" подхода и вырос взгляд, согласно которому применение норм права стало трактоваться как исключительная прерогатива государства и его органов, в крайнем случае - также и некоторых общественных организаций*(194). Окончательное оформление эта точка зрения получила после дискуссии о применении советского права, проведенной журналом "Советское государство и право" в 1954-1955 гг., отдельные статьи продолжали публиковаться на протяжении также и следующего 1956 г.*(195). "Под впечатлением" итогов дискуссии на протяжении 1950-1960-х гг. было опубликовано несколько монографий и защищен ряд диссертаций по данной теме*(196). С этого времени она стала господствующей; этот взгляд заботливо охраняется и культивируется от посягательств научных оппонентов по сей день. Точка зрения о том, что применение права суть исключительно государственная деятельность, преподносится не просто как верная и господствующая, но и как единственно существующая и единственно возможная*(197). Так, следуя А.Б. Венгерову, наиболее точно сконцентрировавшему представления современной российской теоретической науки о праве, надо выделять такое наиболее общее понятие, как "реализация права", которое включает четыре формы - соблюдение, исполнение, использование и применение права. "В четком определении этих форм заключается большое научное завоевание теории права"*(198), - пишет ученый. И далее: "Право применяют лишь те структуры, должностные лица, которые имеют властные полномочия. Гражданин право не применяет, хотя в некоторых случаях наделяется правомочиями активно препятствовать противоправному поведению другого лица... Но, как правило, применяют право органы государства, представители власти, т.е. те, кто наделен специальной компетенцией, либо те лица, чья работа связана с правоохранительной деятельностью"*(199).

Представляется, что почва для спора по существу данного вопроса просто отсутствует. Известно, что термины носят конвенциональный, договорный характер. Если люди договорятся обозначать процесс "подведения конкретных бытовых отношений под абстрактные нормы права" термином "применение правовых норм" (как это делали дореволюционные ученые, а из советских теоретиков - проф. С.И. Вильнянский, П.Е. Недбайло и Ю.Х. Калмыков*(200)), пусть так и будет, какие могут быть возражения? Это будет означать, что "применяются нормы права всеми, кто стремится сообразовать свои действия с указаниями права..." (Г.Ф. Шершеневич), или что "применение - это такой способ реализации правовых норм в общественной жизни, когда действие норм связано с конкретными фактами, когда норма применяется к этим фактам"*(201) (П.Е. Недбайло). Если и целесообразно отличать применение права от иных форм его реализации, то это нужно делать не по субъектам реализации права, а по характеру действий, из которых слагается процесс реализации права*(202).

6. Итак, мы останавливаемся на "широком" понимании термина "применение гражданско-правовых норм" и считаем таковой возможность каждого лица сообразовывать совершаемые им (или другими лицами) поступки с требованиями гражданско-правовых норм, а также оценивать с их помощью уже совершенные поступки (имевшие место иные фактические обстоятельства) и, сообразуясь с выявленными таким образом их последствиями, предопределять свою дальнейшую гражданско-правовую активность. Установили мы также и то, что предметом применения является норма права в узкопозитивном понимании этого слова - норма закона. Ясно также, что процесс правоприменения немыслим без установления конкретной правовой нормы (одной, а возможно, и нескольких), подлежащей применению к конкретным жизненным отношениям.

Каким же образом обнаруживается норма, подлежащая применению в конкретном, интересующем лицо, случае? Очевидно, необходимы действия в двух направлениях: 1) абстрагирования от единичных фактов, имевших место в конкретном случае, и их подведения под более общие, типовые, абстрактные категории; 2) поиска из числа законодательных норм тех, что трактуют о юридическом значении фактов соответствующего типа, вида или рода. Второе направление распадается на две составляющих - содержательную и формальную. Содержательная составляющая имеет целью выяснение семантики (смысла) законодательной нормы; суть же формальной составляющей - убедиться в том, что обнаруженная законодательная норма адекватной семантики является действующей и подлежит применению. Восхождение от конкретного к абстрактному составляет суть процесса обобщения (приема логики); решение последней задачи (установление действенности) - предметом так называемой высшей критики законодательных норм*(203) - деятельности, опирающейся на предписания публичного права о действительности законодательных норм, их территориальных, временных и субъектных пределах действия.

Таким образом, сами нормы гражданского закона остаются предметом одной-единственной операции - выяснения семантики их отдельных элементов (слов и выражений, из которых они составлены) и общего значения (смысла). Такая деятельность называется толкованием гражданско-правовых норм или (говоря точнее и честнее) толкованием гражданских законов. "Толкование должно воспроизвести те представления и понятия, которые связывал с данной нормой ее создатель. Эти представления и понятия составляют смысл и содержание нормы и в то же время выражают мысль и волю автора. Поэтому задачу толкования можно еще сформулировать как "раскрытие содержания нормы", или "развитие ее смысла", или "выяснение мысли и воли законодателя"*(204). Именно такая точка зрения воплощена в современных учебниках теории государства и права*(205).

Научное учение о толковании законов именуется юридической герменевтикой; гражданских законов - цивилистической герменевтикой.

Достаточно ли полон сделанный нами вывод? Почему предметом толкования может быть только и исключительно законодательная норма? Почему бы не попробовать толковать и нормы права, понимаемые как импликативные умозаключения? Ответ на все эти вопросы должен исходить из следующего: предметом толкования (уяснения смысла) могут быть только "вывески" - слова, словосочетания, выражения, обозначения, иные символы и знаки, но не обозначаемые ими понятия. Если логика оперирует с понятиями - семантически определенными единицами, то в толковании логических суждений нет необходимости*(206). Законодательные же нормы, сводящиеся лишь к символическому, более или менее точному описанию тех или иных понятий, напротив, всегда нуждаются в толковании*(207). Простое вычленение из законодательной массы неких "ключевых слов" для последующего их использования в качестве логических операндов, не приведет ни к чему другому, кроме нелепостей и несообразностей*(208). Иногда получаемые при этом правильные результаты являются нам не благодаря ее правильности, а вопреки ее неправильности. Они подобны тем случаям совпадений ответов, полученных неверным путем, с правильными ответами, которые знакомы каждому по школьному курсу математики. Непонимание этого (элементарного, в общем-то) обстоятельства, приводит к широко распространенным сегодня представлениям о "магической силе" нормативных актов и стенаниям по закону, "в котором было бы все-все записано"*(209).

7. Какими же способами (приемами, методами*(210)) осуществляется толкование норм гражданского законодательства? Если их несколько, то должен ли применяться во всяком случае каждый из них? Достаточно ли использования только некоторых и нельзя ли ограничиться каким-то одним? В какой последовательности следует применять все известные методы толкования? Что делать, если различные методы дают различные результаты? Если же речь идет об одном или нескольких, но не всех способах, то по каким критериям их должно отбирать?

Ответы на все эти чрезвычайно важные вопросы предопределены целью процесса толкования - выяснить действительный смысл законодательной нормы. Цель в данном случае вполне оправдывает средства, ибо смысл, закладывавшийся законодателем, был один-единственный, и в этом смысле он подобен истине. Цель толкования - поиск истины. А коли так, то: 1) для достижения такой цели хороши все методы толкования*(211); 2) последовательность их применения значения не имеет*(212); 3) результаты применения различных способов не могут быть "ранжированы" по силе своей обязательности*(213); 4) результат, получаемый большим числом способов, должен быть предпочитаем перед результатом, который дает меньшее количество способов*(214).

"Под способами толкования понимается совокупность приемов и средств, используемых для установления содержания норм права"*(215) (курсив мой. - В.Б.). Это - типичное современное определение понятия способов (методов) толкования - понятия предельно общего, начисто лишенного какого бы то ни было практического значения. Ценность его подобна ценности фигурной скобки, объединяющей в себе различные конкретные способы и приемы толкования. Различные источники дают нам различный перечень таких способов*(216), но все они сходятся в противопоставлении буквального (называемого еще филологическим, словесным или грамматическим) метода толкования методу реальному. При этом, говоря о методе буквальном, подразумевают, что он имеет задачей "определить содержание нормы на основании смысла слов, из которых она состоит"*(217), что и отличает его от метода реального, "...имеющего целью раскрыть действительный, внутренний смысл ее"*(218). Из такого противоположения создается впечатление, что толкование буквальное имеет своей задачей лишь обыкновенный переход от языка терминов к языку понятий, своеобразный "перевод" текста закона с "русского обыденного" на "русский юридический", т.е. это даже не столько собственно толкование, сколько стадия, ему предшествующая. Истинный же смысл - понятийный или категориальный - выясняется ученым-юристом в процессе толкования реального. Впечатление это одновременно и в чем-то ошибочно, и в то же время в чем-то истинно.

Словесное толкование не ограничивается установлением смысла отдельных слов, составляющих норму. Такое "толкование" напоминало бы подстрочный перевод - результат скорее механического, чем творческого научного труда. Точнее было бы сказать, что речь идет об установлении смысла нормы закона с точки зрения системного подхода, т.е. нормы, рассмотренной как система лексических единиц, использованных и составленных (связанных) воедино языковыми правилами. Начинаясь с установления значения слов, входящих в законодательную норму, филологический метод используется для установления смысла словосочетаний, предложений, их групп и, наконец, завершается установлением смысла всего текста нормы в целом. Смысл же этот описывается с помощью правовых категорий - институтов и конструкций юридической науки - и в этом смысле является ничуть не менее "реальным" и "действительным", чем смысл, выявленный с помощью реального метода. С этой точки зрения противопоставление буквального метода реальному лишено оснований.

С другой же стороны реальный метод толкования имеет своими логичес