У Игнатия нет учения о епископах как преемниках апостолов

Согласно классической теории церковного управления власть епископа зависела от его способности показать свою очередность в списке преемственности, где его предшественники идут один за другим вплоть до первого епископа, назначенного одним из апостолов. Похоже, что эта теория появилась на свет во второй половине II века. Епископ галльского города Лиона Ириней утверждал в своей книге Против ересей, что еретики–гностики, такие как Маркион, Валентин и Василид, не были авторитетными христианскими учителями, потому что их утверждения имели недавнее происхождение, и они не могли провести линию, связующую их с апостолами. Понятие «преемственности» выражено греческим словом diadoche, происходящим из лексикона школ греческой философии. За главным философом, осуществлявшим контроль над школой Аристотеля, Платона или стоиков и их последователей, следовал после его смерти человек, который получал в наследство помещение школы и его материальное сопровождение: книги или статуи (herms) философа–основателя. В качестве главы школы его признавали официальным представителем учения этой школы[283].

Ириней утверждал, что наследовавшие руководство различными церквами епископы были истинными преемниками апостолов, тогда как еретики возвращались в своем diadoche к Симону Волхву и его преемникам — противникам первоначальных апостолов. Симон Волхв пытался «купить Святой Дух за деньги», когда он посредством взятки стремился приобрести власть исцелять, подобную власти апостолов[284]. Анонимный автор из школы Ипполита Псевдо–Ипполит смог провести более тесную параллель с diadoche, или преемственностью в языческой философской школе: всякий еретик был преемником одной из философских школ, каждая из которых восходила в конечном счете к поклонению Змею[285].

Поэтому Ириней, писавший около 175 года P. X., скажет:

Затем Ириней пополняет этот список такими именами, как Эварист, Александр, Сикст, Телесфор, Гигин, Пий, Аникет, Сотер и, наконец, своим современником Элевтерием, после чего заканчивает так: «В таком порядке и в таком преемстве церковное предание от апостолов и проповедь истины дошли до нас».

Апостольская преемственность не была оригинальной идеей Иринея, но ее происхождение было современным ему. Истинный создатель списков епископской преемственности Егезипп прибыл в Рим во времена Элевтерия. Евсевий замечает о Егезиппе, что

Затем Евсевий цитирует Егезиппа:

Ясно, что Ириней и Егезипп не были незаинтересованными историками, просто стремящимися из любопытства восстановить генеалогию церковного управления и служения. Они стремились построить доказательства против того, что расценивали как незаконные формы христианства. Для создания такого доказательства они восприняли представление о власти, основанное на структуре власти в языческих философских школах.

Поэтому не существует никакой гарантии исторической надежности рассказа о происхождении церковного управления, где Христос рукополагает апостолов, а они и только они могут теперь рукополагать единоправных епископов как своих преемников, и для этого рассказа можно создать список имен преемников. В списке преемственности римских епископов у Иринея есть только имена, но нет ни дат, ни дальнейших биографических деталей. Кроме того, мы не можем быть уверены в точной природе должности, занимаемой тем, кто назван «епископом», в соответствии с учением о преемственности, берущим свое начало от Егезиппа и Иринея. Там же, где у нас действительно есть конкретная информация, как в случае с Климентом, стоящем на третьем месте после св. Петра согласно Иринею, упоминание о должности единственного епископа, следующего за своим предшественником, похоже, отсутствует.

В его подлинном письме к коринфянам (ок. 95 P. X.) Климент пишет не от собственного имени, но от имени «церкви Божьей, странствующей в настоящий момент в Риме, к церкви Божьей, подобно пребывающей в Коринфе». Здесь нет никакого «епископа Климента, раба рабов Божьих» утверждающего об апостольской власти своей должности как преемника св. Петра. Он пишет не как единственный монархический епископ, но как секретарь римского пресвитериата[288]. Его письмо анонимно, и мы узнаем о связи его имени с этим письмом только от Иринея, добавляющего такую информацию, когда он подходит к имени Климента в списке преемственности:

В другом документе, происхождением из Рима около 150 P. X., мы находим иное описание его роли. В книге Пастырь Ерма старица велит провидцу записать его видение. Она говорит следующее:

Итак, в Риме середины II века мы видим не монархического епископа, а «пресвитеров, председательствующих в церкви», хотя лично каждый мог председательствовать в одной домашней церкви в разделенной римской общине.

Но в дополнение к этому у нас есть личность Климента, которому поручено или «предоставлено» служение писать внешним церквам. Это похоже на ясное описание Климента, автора Послания к Коринфянам, заявившего анонимно от имени Римской церкви: он — своего рода «секретарь по внешним связям» в римской общине. Его письмо к коринфянам в действительности поддерживает пресвитериальную модель церковного управления в Риме, несмотря даже на то, что иногда ему приписывают подтверждение учения о преемственности епископов в том смысле, какой оно обретает у Иринея и Егезиппа. Группа пресвитеров, которую он иногда называет «епископами», была свергнута в Коринфе, и письмо Климента выступает против права мирян смещать их, если они безупречно выполняли свое дело. Вот его основания:

Здесь Климент очевидно считает, что существует преемственность от апостолов. Но эта преемственность означает не одного человека в качестве монархического епископа следующего за другим по цепочке, а группу пресвитеров (которых он также называет «епископами»): он не обращается непосредственно к кому‑либо из них. В самом деле Игнатий в своем письме к римлянам — единственном, как мы видели у Реескемпса, подлинном письме без искажений- не называет по имени единоправного епископа Рима, что было бы странным, если бы он писал после Егезиппа и создания списков преемственности.

Егезипп и Ириней при установлении своей «школьной» модели преемственности епископов выделяют Игнатия как третьего епископа после св. Петра. И то же самое делает создатель антиохийского списка преемственности, сделавший Игнатия преемником в епископстве, но уже после Петра: он не был монархическим епископом. Однако он все еще мог существовать и написать письма… или не мог?

Лехнер просто предполагает, что поскольку Игнатий — автор писем — защищает трехчастное управление епископа, пресвитеров и дьяконов, то эти письма созданы после появления списков преемственности и отражают представление Иринея и Егезиппа о diadoche. Однако в свете моего более раннего обсуждения, мы можем теперь спросить, выдерживает ли это предположение критику[292].

Игнатий не считает епископа преемником апостолов. Как мы увидели, задача епископа — председательствовать на евхаристии как изображение или образ (tupos) Бога Отца, который при двусмысленности Игнатия в отношении ипостасей Троицы является страдающим Богом. Мы не встречаем описание назначения епископа. В самом деле, если неизвестный составитель писем использовал список преемственности Егезиппа и Иринея как свою модель, нам следовало бы ожидать более активного использования этого списка. Псевдо–Игнатий наверняка упомянул бы о своем посвящении Еводи- ем, посвященным в свою очередь св. Петром в Антиохии.

Для автора средней редакции такие вопросы, как ритуал назначения или цепочка преемственности, похоже, не представляют интереса. Все, что его интересует, это чтобы председательствующий на праздновании евхаристии человек, изображающий в своих словах или делах слова и дела Божьи, утверждающие общину верующих, был ipso facto[293] епископом[294]. Его должность похожа на роль в языческой мистериальной драме, где руководящий или председательствующий священник, kathegemon, — носитель изображения или dramatis persona в воспроизведении драмы искупления: согласно Игнатию и соответствующей языческой эпиграфике он — theophoros[295].

Как мы уже видели, Игнатий заинтересован в том, как представлены апостолы, но их представляют пресвитеры, а не епископ. Если бы Псевдо–Игнатий писал под влиянием более позднего концепта diadoche, он не стал бы, как я думаю, приписывать преемственность пресвитериату вместо епископа, как конечного авторитета в вопросе учения их церковного эквивалента эллинистической философской школы. Но даже если бы он связал каким‑то образом пресвитеров с апостольской преемственностью в таком смысле, то он бы прямо сказал об их учительской функции. Однако, как мы видели, пресвитеры не представляют апостолов в таком смысле. Они — «совет апостолов», потому что, окружая на литургии епископа своим кругом, они формируют образ исполненных Духом апостолов в горнице во время Пятидесятницы Иоанна[296]. Согласно более поздней традиции, развившейся из модели преемственности Иринея и Егезиппа, пресвитер, в дополнение к епископу, был на евхаристии «в лице Христа (in persona Christi)». Но для Игнатия именно дьяконы своей ролью в евхаристической драме создавали образ Христа, приходя от Отца–епископа к людям с посвященным хлебом и вином и возвращаясь к нему, когда они завершали обслуживание общины[297].

Кроме того, невозможно обнаружить более позднее развитие взгляда Игнатия на церковное управление в той форме, в которой мы находим его в средней редакции. Анонимные ссылки на Игнатия у Иринея и, возможно, у Оригена, рассматривались и Джоли, и Лех- нером как результат осмотрительности, порожденной пониманием того, что они ссылались на недавнюю подделку[298]. Но причиной этой осмотрительности необязательно должна быть подделка; ее можно объяснить и тем фактом, что Ириней посчитал непонятным взгляд автора на трехчастное управление в радикально светской (а для него — языческой) форме, в которой он ознакомился с ним. Конечно, как мы видели, авторы и Дидаскалии и Апостольских постановлений нашли для себя типологию Игнатия непонятной: они не смогли понять tupos в каком‑либо ином смысле, чем категория библейского толкования, где служение церкви было образом ветхозаветных прообразов в экзегетическом смысле.

Таким образом, поиски Лехнером убедительного позднего исторического контекста, соответствующего его мнению о подделке средней редакции, заканчиваются, едва начавшись. Тем не менее у него есть дополнительный тезис, и хотя этот тезис вряд ли может принести успех в свете первоначальной неудачи, не лишним будет его рассмотреть.

Вспомогательный тезис Лехнера заключается в том, что богословие в письмах его Псевдо–Игнатия развивалось как ответ на ва- лентинианство в его поздней форме[299]. Оценку взглядов Лехнера мы заканчиваем исследованием этого заключительного момента.