КАК ЖЕНА С МУЖЕМ ПРОВЕЛИ ПОПА, ДЬЯКОНА И ДЬЯЧКА

 

Жил‑был мужик, была у него молодая да раскрасавица жена. Понравилась она попу и дьякону, и дьячку.

– Что, Марьюшка, – спрашивает поп, – нельзя ли энтого?

– Приходите, батюшка, вечером, как только стемнеет.

Стал просить дьякон, она сказала ему:

– Приходите, отец дьякон, как совсем ночь наступит.

А дьячку велела приходить около полуночи. Муж договорился с женой, ушел из дому, набрал мешков, будто хочет в город идти на базар. Решили проучить попа, дьякона и дьячка.

Пришел к бабе поп, и только разделся, раздался стук – мужик вернулся. Поп спрятался в короб на самый низ. Потом пришел дьякон, туда же попал и лег на попа; а за ним дьячок, поверх всех улегся. Мужик кричит:

– Подай, жена, ружье! Хочу стрелять, да напиши мелом цель вот на этом коробе.

Пишет баба цель; поп шепчет ей:

– Пиши повыше!

А дьячок:

– Пиши пониже.

Попугал их попугал мужик и велел жене выпускать на волю, а сам стал с дубинкою у порога и давай потчевать. Дьячок и дьякон ушли, а поп спрягался в сенях под корову. Мужик заприметил его и говорит жене:

– Жена! Ступай к попадье, пусть придет да корову купит: она давно хотела; я теперь дешево отдам.

Как услыхала попадья о корове, сейчас соскочила с кровати, оделась и прибежала.

– Что, Иван, коровку‑то продаешь?

– Продаю, матушка!

– Сколько просишь?

– Давай сорок рублей; а если попилить дашь – ничего не возьму.

– Ну, пили, свет!

Мужик разложил попадью в сенях отработал ее и говорит:

– А корову, матушка, я завтра приведу вместе с теленком.

Попадья ушла, а мужик кричит на жену:

– Давай ужинать!

– Чего тебе?

– Давай молока!

– Молока нет, теленок всю корову высосал!

Мужик взял дубинку и давай лупить попа, а поп, как теленок, мычит; мычал, мычал, да видит: дело‑то невмоготу, выскочил и драла домой.

– Где ты был? – спрашивает попадья, – ишь полуношник, все по блядям шляешься!

А поп говорит ей:

– Молчи, мать твою так, а где корова, что ты купила?

 

СГОВОР

 

Жил‑был кузнец, у него хозяйка была чудная красавица. Жили они бедно. Раз кузнец говорит своей жене:

– Послушай, хозяйка! Что нам делать? Откуда денег взять? Ты хоть бы женихов к себе приманила! На тебя и богатые станут завидовать. Ступай‑ка по городу, не попадется ли какой дурак! А ты смотри не плошай: если кто у тебя попросит, ты бери с него деньги и вели приходить на ночь в кузницу, через трубу. Я сам там буду и разделаюсь как надо!

Кузнечиха нарядилась, накрасилась, причесалась и пошла по городу. Попадается ей знакомый поп.

– Здравствуй, лапушка! Что, муж твой дома?

– Нет, батюшка! Барин потребовал его к себе на целый месяц на работу, я теперь живу одна.

– Ну, тем лучше, что одна. Нельзя ли мне к тебе ночевать прийти?

– Отчего же, батюшка, можно, только дай двадцать рублей.

– Ради Бога! На сейчас деньги. Я вечером, после всенощной, прямо к тебе приду. Жди обязательно.

– Приходи, батюшка, только не в избу, я буду ночевать в кузнице – караулить мужнины инструменты; так ты и спустись туда потихоньку через трубу.

– Хорошо!

Получила она с попа двадцать рублей и пошла дальше. Встречает ее староста церковный.

– А, здравствуй, кузнечиха!

– Здравствуй, добрый человек!

– Что, муж твой дома?

– Нет, ушел к барину работать на целый месяц, теперь одна дома живу.

– Нельзя ли с тобой, милая, хоть одну ночку переночевать?

– Отчего же! Теперь я свободна. Давай двадцать рублей и приходи вечером попозже. Я буду ночевать в кузнице; а как придешь, не стучись в дверь, чтоб шуму не было, а спущайся потихоньку в трубу.

– Ладно! Взяла она со старосты двадцать рублей и пошла дальше. Повстречался с нею цыган.

– Гэ, здорова, пани матка!

– Здравствуй, цыган!

– А что, моя кохана, твой старик дома?

– Нет уехал на целый месяц к барину работать. Я теперь – одна живу.

– Гэ, моя коханочко! Дак я с тобой могу ночку переночевать!

– Отчего же! Приходи, цыган! Только давай двадцать рублей.

Цыган вынул деньги:

– На‑на, моя коханочко! Я вечером к тебе прибегу.

– Приходи, цыган, прямо в кузницу и спустись в трубу: я там стану тебя дожидаться.

– Хорошо, моя голубка!

Вернулась домой кузнечиха и говорит:

– Ну, муженек, придут к ночи три жениха в гости; со всех взяла по двадцати рублей.

– Ну, хозяйка, слава Богу! Я с ними разберусь, пусть приходят.

Дождались вечера. Кузнец собрался и пошел в кузницу, развел огонь в горне, положил туда клещи и стал женихов поджидать. Вот поп отправил всенощную, схватил рясу и бегом из церкви в кузницу. Нагоняет его староста.

– Куда вы, батюшка?

– А помалкивай, свет! Согрешил перед Богом, иду к кузнечихе на ночь, и деньги вперед отдал.

– Ах, батюшка! Ведь и я туда же иду!

– Ничего, свет! Пойдем вдвоем, еще веселее будет.

Стали подходить к кузнице, нагнал их цыган.

– Гэ, куда вы, отцы духовные?

– Помалкивай, цыган, мы идем к одной бабе на ночь – вот в эту кузницу. Нас ждет такое удовольствие!

– Ага, батеньки, я и сам к ней бегу!

– Ну, пойдем с нами.

Пришли все трое.

– Ну, кому теперь вперед в трубу лезть?

Поп говорит:

– Мне, свет! Я ведь постарше вас.

– Ну, полезай, батюшка.

Поп снял с себя рясу и скинул долой сапоги и брюки. Староста с цыганом взяли зацепили его веревками под руки и хотят спускать в трубу. Поп говорит им:

– Как только, братцы, я сделаю свое дело, так и закричу: фык! а вы меня шмыг! И тащите назад.

Только стали опускать попа в трубу, кузнец накалил клещи посильнее и схватил батьку клещами‑то за муде, закричал поп благим матом:

– Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

– Что, батенька, так скоро отработал? – спрашивает цыган.

– Ах, свет! Какая у нее пизда‑то горячая, только дотронулся, так словно порохом обожгло. Я еще никогда такой не пробовал!

– Ну, теперь я полезу! – сказал староста.

– Полезай!

Староста разделся. Поп с цыганом подвязали его под руки и давай в трубу опускать. Кузнец взял клещи, схватил и этого жениха за муде.

Староста заорал:

– Фык!

Они его шмыг и вытащили назад.

– Ну, цыган, – говорит староста, – не жалко двадцати рублей, было за что заплатить, полезай теперь ты.

– Я, батюшки, не по‑вашему стану работать: пока три‑раза не отваляю – не отстану от нее. Смотрите же, батеньки, не тащите меня, пока три раза не скажу:

– Фык!

– Хорошо.

Стали опускать цыгана, кузнец услыхал, что третий жених лезет в трубу, взял с горна горячие клещи, схватил цыгана прямо за муде. Цыган во все горло орет:

– Фык!

Не тащут. Цыган в другой раз:

– Фык!

Не тащут. Цыган в третий раз:

– Фык! Еб вашу мать! Тут не ебут, а живого пекут!

Поп и староста шмыг – и вытащили цыгана. Муде все у него облезли! Напустился цыган на батьку:

– Ты, пес, козлячая борода! Почему не сказал, как там потчуют? Черт тебя бери, пусть бы у тебя одного яйца были поджарены. Ох, батеньки, мне‑то больше всех досталось!

– Ну, ничего, подлая баба нас обманула, так пойдем же теперь к ней в избу, а с нею, шкурою, по‑своему разделаемся.

Оделись они кое‑как и потащились к кузнечихе, пришли в избу и застали ее одну.

– Что ты, шельма, с нами сделала?

– Ах, миленькие! – отвечает кузнечиха, – я ведь и сама не рада, что моего мужа домой черти принесли: воротился ни с того ни с сего, да с вечера и пошел в кузницу работать. Садитесь‑ка, голубчики, я маленько приготовлюсь; ночь длинная, вся наша будет; а муж теперь в кузнице до белого дня пробудет.

Уселись гости. Вдруг идет домой кузнец, притворился пьяным, стучится в дверь и ругается на жену:

– Отворяй, блядища!

Как услыхали шум да крик – гости повскакивали:

– Куда же нам теперь деваться?

Кузнечиха говорит:

– Не бойтесь, голубчики, я вас спрячу, ведь он пьяный, скоро уснет. Ты, батюшка, скидывай поскорей с себя всю одежду и становись голый в переднем углу: я скажу мужу, что икону купила!

Поп сейчас скинул с себя долой рясу, брюки, сапоги и сорочку, стал в переднем углу, словно святой, и косу и бороду распустил.

– А я куда денусь? – спрашивает староста.

– А я куда? – кричит цыган.

– А вы, голубчики, скидывайте с себя одежду догола. Тебя – говорит старосте, – я привяжу веревкою к жерди и скажу мужу, что большой кувшин купила; а ты, цыган, полезай вот в эту кадушку с гущею; там просидишь – он тебя и не увидит!

Разделись они догола; кузнечиха прицепила старосту веревкою к жерди, а цыган полез прямо в гущу. Отворила кузнечиха дверь мужу, он входит, ругается и кричит:

– Жена, давай ужинать!

Посмотрел, в углу стоит поп.

– А что это за черт у тебя стоит?

– Господь с тобой! Какой черт? Это икона.

– А сколько за такую заплатила?

– Завтра узнаешь, ложись‑ка спать.

Кузнец зажег свечу, подошел к попу, взял его за кляп и спрашивает у хозяйки:

– А это что за штука?

– Эта штука, чтоб свечку ставить.

– Ну, дай‑ко сейчас поставлю!

Взял свечку и ну лепить к хую. Свечка не пристает – все отваливается.

– Надо этот подсвечник накалить: тоща лучше пристанет!

И стал свечкою конец поповского кляпа прижигать. Поп как перднет, прыгнул через стол и вон из избы, так голый и удрал!

– Ах ты, блядища, – закричал муж, – ты ведь купила не икону, а черта, смотри, ведь он ушел – и деньги пропали!

Потом подошел к жерди:

– А это что висит?

– Кувшин большой для воды купила.

– Какой, черт, кувшин – это настоящая бочка! Да крепок ли он?

– Я стучала в него кулаком – хорошо звенит!

– Дай‑ка я поленом попробую: не разобьется ли?

Взял полено и со всего маху как начал дуть старосту по ребрам. Староста только на веревке качается. Вдруг веревка оборвалася; староста головою об пол, вскочил и убежал вон.

– Ишь, накупила! – говорит кузнец. – Дай‑ка квасу напьюсь.

Подошел к кадушке и видит: цыган в гуще по горло сидит, одно рыло выставил наружу. Кузнец крестится:

– Вот до чего с тобой дожил; верно, ты эту гущу держишь в кадушке с тех пор, как замуж за меня вышла: видишь, в ней уже черти завелись!

Взял – накрыл кадушку с цыганом кружком и заколотил накрепко гвоздями. Сидит цыган голодный день и другой; а на третий день запряг кузнец телегу, встащил на нее кадушку и поехал к озеру. Приехал и остановился здесь. Скинул свои сапоги, засучил штаны, влез в воду и ходит с кнутом около берега, будто что ловит. Немного погодя едет мимо барин.

– Здорово, мужичок!

– Эка, барин, зачем здоровался; только охоте моей помешал.

– Какой охоте?

– Да вот сейчас было взялся черт за крючок, да как услыхал твой голос и клевать не стал, назад воротился.

– Что ты врешь?

– Чего врать‑то! Я уж одного поймал и в кадушку посадил; а другого ты испугал.

– А покажи мне того, что поймал!

– Не покажу, барин.

– Вот тебе пятьдесят рублей.

– Мне дома и свои господа дадут сотню.

– Ну, бери сто рублей!

Кузнец взял сто рублей с барина, открыл кадушку: как выскочит оттуда цыган весь в гуще, да тягу и дал.

– В самом деле черт! – сказал барин и плюнул, – сколько лет на свете живу, а только в первой раз увидел черта!

Кузнец воротился домой и говорит жене:

– Ну, хозяйка, ведь я продал цыгана за сто рублей; теперь надо еще продать попову рясу, и дело ладно будет.

Надел на себя попову рясу, взял попову палку и рано утром пошел к попову двору. Поп увидал кузнеца и думает:

– Дело‑то будет плохо, если прихожане узнают. – И стал просить кузнеца:

– Сделай милость, свет, не смеши людей!

– Что дашь? Хочешь выкупить за сто рублей?

– Ни то за сто, полтораста дам!

Кузнец отдал попу рясу и палку и взял с него полтораста рублей. Пошел к жене и стал с нею жить да поживать.

 

ЖИДОВКА

 

Пошел парень на работу; увидел на дороге кабак и заехал ночевать. А тот кабак держал жид; у него была жена. Вот стемнело, и легли они спать на полу. Показалось жидовке жарко, она спросонок раскинулась и посбросила с себя все: лежит с открытой пиздой. Взяла мужика охота; он не думал долго, влез на нее и давай валять. Жидовка думает себе, что это муж ее качает, говорит:

– Волько, волько!

А парень отвечает:

– Какого ты черта волькаешь? Жид проснется! Жидовка схватила его за голову, пощупала – а пейсиков нет!

– Ай вей, волько?

– И так потихонько! – сказал парень, отработал и слез долой.

 

СОЛДАТ И ЧЕРТ

 

Вышел солдат в отставку и поехал на родину, а солдат‑то был горе мое горе: какие были деньжонки, все спустил в разные стороны. Идет дорогою.

– Дай, – говорит, – я с горя горилки тяпну! Продам последний ранец и развеселю я свою душу.

Ладно, ранец побоку – и урезал полбутылки начисто. Пошел путем‑дорогою, брякнулся спьяна наземь и стоит на четвереньках, никак не может подняться! Прибежал черт:

– Что ты делаешь, служивый?

– Сам видишь – ебу!

– А что ж у тебя хуй торчит наружу?

– Не попаду!

– Да ты кого ебешь?

– Да кого скажешь, того и стану.

Черт видит, что солдат – парень ловкий, а им таких и надо, взял его к себе. Солдат теперь живет богато – каждый день пьет горилку, курит махорку, редькой закусывает.

 

НИКОЛА ДУПЛЯНСКИЙ

 

Жил‑был старик, у него была жена молодая. Повадился к ней в гости ходить парень молодой – Тереха Гладкой. Узнал про то старик и говорит жене:

– Хозяйка! Я был в лесу, Миколу Дуплянского нашел; о чем его ни попросишь – то и даст тебе!

А сам наутро побежал в лес, нашел старую сосну и заполз к ней в дупло. Вот баба его напекла пирогов, яиц да масленых блинов и пошла в лес молиться Миколе Дуплянскому. Пришла к сосне, увидала старика и думает:

– Вот он, батюшка Микола Дуплянский‑то! Давай ему молиться:

– Ослепи, батюшка Микола, моего старика!

А старик отвечает:

– Ступай, жинка, домой, будет твой старик слеп, а корзину с пирогами оставь здесь.

Баба поставила корзину с пирогами у сосны и воротилась домой. Старик сейчас вылез из дупла, наелся пирогов, яиц и блинов, высек себе дубинку и пошел домой. Идет ощупью, будто слепой.

– Что ты, старик, – спрашивает его жена, – так тихо ползешь? Разве не видишь?

– Ох, женушка, беда моя пришла, ничего‑таки не вижу!

Жена подхватила его под руки, привела в избу и уложила на печку. К вечеру того же дня пришел к ней дружок – Тереха Гладкой.

– Ты теперь ничего не бойся! – говорит ему баба. – Ходи ко мне в гости, когда хочешь. Я нынче ходила в лес, молилась Миколе Дуплянскому, чтобы мой старик ослеп; вот он воротился недавно домой и уж ничего не видит!

Напекла баба блинов, поставила на стол, а Тереха принялся их уписывать за обе щеки.

– Смотри, Тереха! – говорит хозяйка, – не подавись блинами; я схожу масла принесу!

Только вышла она из избы за маслом, старик взял самострел, зарядил и выстрелил в Тереху Гладкого; так и убил его насмерть. Тут соскочил старик с печки, свернул блин комком и пихнул Терехе в рот. Будто он сам подавился; сделал так и влез на печь. Пришла жена с маслом, смотрит: сидит Тереха мертвый.

– Говорила тебе: не ешь без масла, а то подавишься, так не послушал: вот теперь и помер!

Взяла его, отволокла под мост и легла одна спать. Не спится ей одной‑то, и ну звать к себе старика; а старик говорит:

– Мне и здесь хорошо!

Полежал‑полежал старик и закричал, как будто во сне:

– Жена, вставай, у нас под мостом Тереха лежит мертвый!

– Что ты, старик! Тебе во сне приснилось.

Старик слез печки, вытащил Тереху Гладкого и поволок к богатому мужику; увидал у него бадью с медом, поставил около бадьи Тереху и дал ему в руки лопаточку – будто мед колупает. Смотрит мужик: кто‑то мед ворует, подбежал да как ударит Тереху по голове: тот на землю и повалился, как мертвый. А старик выскочил из‑за угла, схватил мужика за ворот:

– За что парня убил?

– Возьми сто рублей, только никому не сказывай! – говорит мужик.

– Давай пятьсот, а то в суд поволоку!

Дал мужик пятьсот рублей; старик подхватил мертвеца и поволок на погост; вывел из поповой конюшни жеребца, посадил на него Тереху, привязал вожжи к рукам и пустил по погосту. Поп выбежал, ругает Тереху и хочет его поймать; жеребец от попа, да прямо в конюшню, да как ударит Тереху Гладкого о перекладину – он упал и покатился наземь. А старик выскочил из‑за угла и ухватил попа за бороду:

– За что убил парня? Пойдем‑ка в суд!

Делать нечего, дал ему поп триста рублей.

– Только отпусти да никому не рассказывай.

А Тереху похоронил.

 

ХИТРЫЙ БАТРАК

 

Жил‑был поп с попадьей, завела попадья себе любовника. Батрак заметил это и стал ей всячески мешать.

– Как бы избыть его, – думает попадья и пошла за советом к старухе знахарке, а батрак с ней давно сговорился. Приходит и спрашивает:

– Родимая моя! Помоги мне, как бы от работника с попом избавиться!

– Поди, – говорит старуха, – в лес; там явится Никола Дуплянский, его попроси – он тебе поможет.

Побежала попадья в лес искать Николу Дуплянского. А батрак выпачкался сам весь и бороду свою выпачкал мукою, влез на ель и кряхтит. Попадья глядь – и увидала: сидит на ели белый старец. Подошла к ели и давай молить:

– Батюшка, Никола Дуплянский! Как бы мне избавиться от батрака с попом?

– О жена, жена! – отвечает Никола Дуплянский. – Совсем извести грех, а можно ослепить.

Возьми завтра напеки побольше да помасленей блинов, они поедят и ослепнут; а еще навари им яиц, как поедят, так и оглохнут.

Попадья пошла домой и давай делать блины. На другой день напекла блинов и наварила яиц. Поп с батраком стали собираться в поле; она им и говорит:

– Вперёд позавтракайте!

И стала их угощать блинами да яйцами, а масла так и подливает, ничего не жалеет.

– Кушайте, родные, масленее, макайте в масло‑то, повкусней будет!

А батрак уже и попа научил. Поели они и стали говорить:

– Что‑то темно стало!

А сами прямо‑таки на стену лезут.

– Что с вами, родные?

– Бог покарал: совсем ослепли.

Попадья отвела их на печь, а сама позвала своего дружка и стала с ним гулять, пить и веселиться.

– Дай‑ка теперь мне поеть, – просит гость у попадьи. Только давай с заду, как козел козу ебет!

Попадья задрала хвост и стала раком, а гость и влез на нее. Тут поп с батраком слезли с печи и ну их валять со всего маху – важно отдули!

 

ДВА БРАТА‑ЖЕНИХА

 

Жил‑был мужик, у него было два сына – парни большие. Стал старик со старухою советоваться:

– Какого сына женить нам, Грицька или Лавра?

– Женим старшего, – сказала старуха.

И стали они сватать за Лавра и сосватали ему невесту на самую масляницу в другой деревне. Дождались святой недели, разговелись; вот и собирается Лавр вместе с братом Грицьком ехать к невесте. Собрались, запрягли пару лошадей, сели в повозку. Лавр, как жених, за барина, а Грицько – за кучера, и поехали в гости. Только выехали за деревню, как Лавру захотелось уже срать; так налупился на разговенах!

– Брат Грицько, – говорит он, – останови лошадей.

– Зачем?

– Посрать хочу.

– Экий ты дурак! Неужели ты станешь на своей земле срать? Потерпи маленько, съедем на чужое поле – там вали хоть во все брюхо!

Нечего делать, поднатужился Лавр, терпит – аж в жар его бросает и пот прошибает. Вот и чужое поле.

– Ну, братец, – говорит Лавр, – сделай такую милость, останови лошадей, а то невтерпеж: до смерти хочу срать!

А Грицько в ответ:

– Экий ты глупой! С тобой пропадешь; отчего не сказал, как ехали мы через свое поле; там смело бы сел и срал, пока хотел. А теперь сам знаешь: как срать на чужой земле! Еще, не ровен час, какой черт увидит да поколотит нас обоих и лошадей отберет. Ты потерпи маленько; как приедем к твоему тестю на двор – ты выскочи из повозки и прямо в нужник, и сери себе смело; а я тем временем лошадей выпрягу.

Сидит Лавр на повозке, дуется да крепится. Приехали в деревню и пустились к тестиному двору. У самых ворот встречает своего будущего зятя теща.

– Здравствуй, сынок, голубчик! Уж мы тебя давно ждали!

А жених, не говоря ни слова, выскочил из повозки и прямо в нужник. Теща думала, что зять стыдится, схватила его за руку и говорит:

– Что, сынок, стыдишься? Господь с тобой, не стыдись, у нас чужих людей никаких нету, прошу покорно в избу. Втащила его в избу и посадила за стол в переднем углу.

Пришло Лавру невмоготу, начал под себя валить и насрал полные штаны, сидит на лавке, боится с места пошевелиться.

Теща‑то суетится: наставила перед гостями закусок, взяла бутылку с вином в руки, налила и подносит первый стакан жениху. Только поднялся жених со стаканом и встал на ноги – как поплыло говно вниз по ляжкам да в голенища, пошла вонь на всю избу. Что за причина! Воняет! Теща бросается по всем углам, глядит: не ребятишки ли где напакостили? Нет, нигде не видать, подходит к гостям.

– Ах, любезные мои! У нас на дворе‑то не совсем чисто; может, кто из вас ногой в говно попал; встаньте‑ко, я посмотрю: не испачкан ли у кого сапог? – Осмотрела старуха Грицька – ничего нету, подошла к Лавру: – Ну‑ка, зятек, ты как приехал на двор – так и побежал к нужнику; не вляпался ли в говно?

Стала его щупать, и только дотронулась между колен – всю руку выпачкала. Заругалась она на жениха:

– Что ты, с ума сошел, что ли? Кой черт тебе сделалось! Ты, верно, не в гости приехал, а насмехаться над нами; подлая твоя душа! еще не пил, не ел, а за столом обосрался! Ступай же к черту, будь ты зятем, но не нам!

Тотчас призвала старуха свою дочь и говорит:

– Ну, дитя мое любезное! Не благословляю тебя выходить за этого дрянного засерю, выходи за его брата: вот тебе жених!

Тут Лавра в сторону, а в передний угол посадили Грицька, начали пить, есть и прохлаждаться до самого вечера. Подошла ночь, пора и спать ложиться. Старуха говорит гостям:

– Ну, ступайте с Богом спать в новой избе, а ты, дочка, снеси туда перину да постели жениху, а этому засере ничего не стели, пусть на голой лавке валяется!

Вот легли они спать, Грицько на перине, а Лавр скорчился на лавке; не спится ему, все думает, как бы отомстить брату его насмешку. Слышит, что Грицько заснул крепко, он встал с лавки, взял стол и тихонько перетащил его к самым дверям; а – сам опять улегся на лавке. В самую полночь проснулся Грицько, встал с перины и идет до ветру прямо к дверям, подошел да как ударится о стол.

– Что такое? Где же двери? – думает он. Воротился назад, давай искать – куда ни сунется, все стены.

– Куда же двери‑то девались?

А срать так приспичило ему, хоть умирай! Что делать? Сел у стола и насрал такую кучу, что на лопате не унесешь. Насрал и раздумался:

– Дело‑то неладно, надо говно до утра убрать! Поглядел кругом и увидел в стене большую щель, как ляпнет – в щель‑то не попал, а прямо в стену, говно отвалилось назад да прямо ему в рыло. Утерся Грицько руками, забрал еще пригоршню, бросил в другой раз – опять то же самое. И стены вымазал и себя самого выпачкал. Надо умыться: стал искать воды; искал‑искал и нащупал в, печи чугун с красною краской, что яйца к празднику красят. Вытащил и стал умывать руки и голову.

Ну теперь ладно будет!

Лег Грицько спать и только заснул. Брат его взял потихоньку стол и перенес на старое место. Стало совсем рассветать, пришла невеста жениха будить.

– Вставай, душенька! – говорит она ему. – Уж завтрак готов.

Да как глянула на него и видит, что жених рожею на черта смахивает, испугалась и побежала вон. Прибежала к матери, а сама‑то заливается.

– Что ты плачешь? – спрашивает мать.

– Как же мне не плакать? Ведь я совсем пропала: поди‑ка сама посмотри, что у нас в новой‑то избе делается!

– А что делается? Там жених твой с братом.

– Какой жених? Это черт, а не жених!

Пошли все трое: отец, мать и невеста, в избу, где жених спал. Только вошли – жених увидал их и усмехается с радости: одни зубы белеют, а лицо все синее – настоящий бес! Они бежать вон. Старик запер избу накрепко и пошел к попу.

– Поди, батюшка, освяти у нас новую избу да выгони оттуда нечистую силу: завелась‑таки проклятая!

– Как, у тебя черти завелись? Да я, чертей‑то сам боюсь!

– Не бойся, батюшка! У меня есть кобыла: если что случится – садись на нее верхом и уезжай. Так не то черт – птица не поймает!

– Ну, так и быть, пойду выгонять нечистую силу, только чтоб кобыла была моя!

– Ваша, батюшка, ваша! – говорит мужик, а сам ему кланяется.

Поп пошел к избе, захватил с собой дьячка и пономаря, нарядился в ризу, взял в руки кадильницу с огнем, посыпал ладаном; ходят они кругом избы и поют:

– Святый Боже!

– Ишь, – думает Грицько, – поп ходит с крестом, встану у дверей, а когда взойдет в избу – так попрошу у него благословения. Стал у двери и дожидается.

Поп обошел кругом три раза, подступил к дверям и только отворил да сделал шаг за порог – Грицько и протянул к нему свою синюю руку. Поп как бросится назад, да на кобылу верхом и давай стегать ее по бокам кадильницей вместо кнута. Кобыла помчалась во весь опор, а поп знай ее по бокам поджаривает да как‑то махнул и попал ей невзначай под хвост горячим, кобыла еще быстрее понеслась, бьет задом и передом, споткнулась и грянулась наземь, поп через нее кубарем, сломал себе голову и умер, а женихи‑дурни воротились себе домой ни с чем.

 

НЕВЕСТА БЕЗ ГОЛОВЫ

 

Жил мужик с бабою. Повел он на ярмарку корову и продал мужику из другой деревни, выпили магарыч и стали сватами.

– Ну, сват, будь завсегда теперь своим, родным!

– Как же, сват, как же!

С тех пор где они ни встретятся, величают друг друга сватами и угощают водкой. Случилось один раз встретится им в харчевне.

– А здравствуй, сват!

– Здорово, сват! Как твоя коровушка?

– Слава Богу!

– Ну, слава Боту лучше всего. А вот, сват, как бы нам с тобой породниться по‑настоящему?

– Ну что ж? У тебя сына время женить, а у меня дочь – хоть сейчас выдавай замуж!

– Так, значит, по рукам?

– По рукам!

Потолковали и разъехались. Воротился домой мужик, что корову‑то продал, и говорит сыну:

– Ну, сынок, радуйся: я тебе невесту нашел, хочу тебя женить.

– Где же так нашел, батюшка?

– А помнишь того свата, которому недавно я корову‑то продал?

– Знаю, батюшка!

– Ну вот, у этого свата дочка – раскрасавица!

– Неужели ты видел?

– Сам‑то я не видел, а от свата слыхал.

– А не видал, так и хвалить нечего. Сам знаешь: заглазного купца кнутом дерут! Ты пусти меня, я схожу в эту деревню, посмотрю хорошенько и разузнаю: что из себя представляет эта девка?

– Ну, ступай с Богом!

Парень надел на себя самую плохую одежду, перекинул узду через плечо, взял кнут в руки и отправился к свату. Пришел уже вечером и стучится под окошком у сватовой избы.

– Здорово, хозяин!

– Будь здоров, добрый человек, – отвечает мужик, – чего тебе надо?

– Пусти к себе от темной ночи укрыться.

– А ты откуда?

– Издалека, верст за сто, ищу, дядюшка, хозяйских лошадей. Был я на ночлеге с лошадьми, у меня двух лошадей и увели. Вот третий день ищу, а толку нет…

– Пожалуй, переночуй у нас!

Вошел парень в избу, снял узду с плеча и повесил на гвоздь, сел на лавку и поглядывает на невесту. Старик спрашивает у своего ночлежника:

– А что в вашей стороне хорошего слыхать?

– Хорошего, дяденька, ничего, а плохого много.

– Что же это такое?

– Да вот что: кажную ночь волки людей едят: уж недели с две редкая ночь пройдет, чтобы волки не сгрызли пять или десять человек!

Потолковали и лети спать. Старик со старухою в доме, дочь в сенях на койке и ночлежник в сенях, только на сене, что наверху было на досках накладено. Парень лежит да все прислушивается, не придет ли к девке какой любовник?

Прошел час и два, вдруг постучался кто‑то в двери и говорит:

– Миленькая, открой!

Девка встала потихоньку, отперла дверь и впустила своего любовника, он разделся и лег с нею спать. Поговорили между собой и до того договорились, что гость взобрался на девку и ну валять ее во все лопатки. Отзудил раз, отзудил и другой.

– Послушай, дорогуша, я слыхала от баб, что если привязать ноги веревкою и притянуть покруче к самой шее, то пизда вся снаружи будет и что эдак‑то хорошо еться: не надо и подмахивать. Попробуем‑ка, дружок!

Гость долго не думал, взял свой кушак, привязал к ее ногам, притянул их покруче к шее и давай качать. Тут ночлежник как бросится сверху да закричит во все горло:

– Караул! Лови, хозяин! Твоя дочь пропала, волки голову отъели.

Любовник соскочил да и к дверям, а ночлежник схватил его за шиворот.

– Нет, брат, стой, погоди маленько!

Старик со старухою услышали крик, что волки у их дочери голову отъели, выбежали из избы и к дочерниной постели. Щупает ее старик руками и нащупал впотьмах пизду и жопу, оробел. Ведь это, думает, одно туловище – головы‑то нет. И закричал на старуху:

– Давай скорее огня! Теперь нашей дочки нет живой на свете! – А сам крепко ухватился и держит за пизду и жопу и плачет по дочери. Принесла баба огня. Глядь, а дочка‑то связана!

– Господи Боже мой, что это такое?

– А вот он, дядюшка, волк‑то! – говорит ночлежник, держа любовника за ворот.

– Эка ты, сукин сын! – закричала старуха. – Разве не мог поеть ее попросту?

Давай бить любовника в шею, так и вытолкали. А дочь развязали.

– Сделай милость, дружок, – просит старик ночлежника, – не рассказывай никому нашего горя, вот тебе за то двадцать пять рублей.

– Нет, дядюшка, не скажу! Бог с вами! Какое мне дело!

Поутру угостил старик ночлежника и проводил за деревню. Пошел парень домой, идет, а навстречу ему целая ватага нищих с котомками.

– Послушайте, нищенькие, – стал он говорить им, – идите вот в эту деревню, там на самом краю живет мужик богатый, нынче он делает поминки по своей дочери, у которой волки голову отъели. А мужик‑то добрый, он вас примет, накормит и напоит, еще и в котомки накладет.

Нищие прямо туда и потащились, пришли на двор, выстроились в ряд и дожидаются обеда. Хозяин увидал:

– Ишь сколько их нашло!

Взял большой каравай хлеба, разрезал и обделил всех по куску, а нищие все стоят, не идут со двора.

– Чего ж вы дожидаетесь?' – спрашивает мужик, – ведь вам дали милостыню!

– Да не будет ли, дядюшка, твоей милости, не дашь ли нам пообедать да помянуть твою дочку.

– Какую дочку?

– Да которую волки съели.

– Какой черт вам сказал, у меня дома все благополучно!

– Да нас послал к тебе какой‑то парень.

– Ну, ну, проваливайте! – закричал мужик.

Нищие ушли со двора, а хозяин говорит:

– Ну, старуха, пропали мои деньги? Только понапрасну дал этому сукину сыну: обещался никому не говорить, а как вышел за ворота, полон двор нищих нагнал! Поди‑ка он теперь по всем деревням славу пустил! Да еще если сват про то узнает, так дело наше дрянь выедет!

Между тем парень шел‑шел и пришел домой.

– Ну что, сынок, видел свою невесту? – спрашивают его отец с матерью.

– Ах, батюшка, не досаждайте мне, лучше бы совсем не видать.

– Что так?

– Да ведь у моей нареченной невесты, царство ей небесное, волки голову отъели. Одно туловище оставили, завтра хоронить будут!

– Эка беда‑то стряслась над ними! Надо, старуха, поехать да проститься, пока не похоронили. Люди они для нас были хорошие. Запряги‑ка нам, сынок, лошадок, мы со старухою к свату поедем…

Сын запряг лошадей, они сели и поехали. Подъезжают ко двору, а сват увидал и выбежал навстречу.

– Здравствуй, сват! Как Господь милует? Милости просим в избу, гости дорогие!

А гости унылым голосом отвечают;

– Спасибо, сватушка, мы к тебе не гостить приехали, а проститься с твоею дочкою. Верно, не судьба нам быть в родстве с тобою.

– Отчего же, сват?

– Да ведь у тебя несчастье в доме: волки голову у дочки отгрызли!

– Когда? Кто это вам сказал?

– Да сынок, ведь он у тебя прошлую ночь ночевал. Все сам и видел.

– Вот‑те раз! Так это твой сын был? Нечего делать, хоть дочка моя и жива, да дело‑то неладно!

Потолковали и с тех пор перестали они называться сватами.

 

СТРАННЫЕ ИМЕНА

 

Жил‑был старик с женою. Поехал в поле пахать, только прошел одну борозду – и выпахал котелок с деньгами. Обрадовался мужик, схватил котелок и только хотел припрятать – подходит солдат, увидал деньги и говорит:

– Послушай, мужик. Это мои деньги, если отдашь их мне, то сколько борозд пропашешь сегодня, столько и котелков с деньгами найдешь!

Мужик подумал‑подумал и отдал солдату свою находку. Начал опять пахать, прошел одну борозду – нет денег, прошел другую – тоже нет!

– Видно, соху пускаю мелко! – думает мужик и пустил соху поглубже, едва лошадь тянуть сможет. А денег все нет. Приходит к нему хозяйка с обедом и давай его ругать:

– Какой ты хозяин! Бога ты не боишься, поди‑кась как лошадь упарил! Зачем так глубоко пашешь?

– Послушай, жена! – говорит мужик. – Только приехал я на поле да прошел первую борозду – сейчас и вырыл котелок, полный денег; да принеси на ту пору нечистая сила солдата. Если ты, говорит, отдашь мне эти деньги, то сколько ни пройдешь за день борозд, столько и котелков с деньгами найдешь. Я ему и отдал свою находку; стал пахать да вижу, что нет ничего, и подумал себе: видно, соха берет мелко, ну, взял и пустил ее поглубже; пахал, пахал, целый день пахал, а толку нет!

– Какой ты дурак! Попало счастье, не мог сберечь. А в какую сторону пошел солдат?

– Да прямо вот по этой дороге.

– Пойду‑ка его догоню!

И пошла хозяйка со своим сынишкой догонять солдата. Шли‑шли и видит: идет впереди какой‑то солдат и несет в руках котелок. Нагнала.

– Здорово, служивый, куда Бог несет?

– Иду в отпуск, голубушка!

– А в какую деревню?

– Да в такую‑то.

– Ну и мне туда ж надо; пойдем вместе.

– Пойдем! Идут вместе и разговаривают:

– Как тебя, голубушка, зовут?

– Ах, служивый, нас с сыном так зовут, что и сказать стыдно.

– Что за стыдно? Украсть – стыдно, а сказать – ничего все можно.

– Да видишь, меня‑то зовут: Насеру, а сына – Насрал.

– Ну что ж – это ничего!

Пришли они на постоялый двор и легли ночевать. Только солдат заснул, баба вытащила у него котелок, разбудила сына и ушла с ним домой. Солдат проснулся, хватился – а денег нет и стал звать:

– Насеру, Насеру!

А хозяин услыхал и говорит:

– Служивый, ступай в нужник срать.

Солдат видит, что баба не откликается, давай звать мальчика:

– Насрал, Насрал!

А хозяин заругался:

– Экий‑ты, служака! Так и насрал в хате!

Взял солдата и выгнал вон.

 

ХИТРЫЙ СОЛДАТ

 

Отпросился солдат в отпуск, шел‑шел путем‑дорогою и пришлось ему ночевать у одного попа. У этого попа была дочь, и солдат уж дорогою слышал про нее, что к поповне ходит любовник. Сели ужинать, поп и спрашивает:

– Служивый! Где ты служишь‑то?

– В Питере, батька!

– А что, часто царя видишь?

– Частенько.

– Не слыхать ли у вас чего нового?

– Слыхать‑то слыхать, да говорить нельзя!

– Скажи, свет.

– Тогда узнаешь, как указ будет.

– Пожалуйста, свет, скажи!

Пристал поп к солдату, как банный лист к жопе.

– Ну, батька! Будет новая форма бабам насчет ебли, ноги в хомут и голову в хомут – так и ебись! Такая теперь пошла мода, даже еть нельзя без формы!

– Что делать, ихняя воля! – сказал поп.

А дочь сидит себе на печи да слушает. Вот легли спать, дочь на печи, а солдат на полатях.

– Дай, батюшка, мне полено, – говорит солдат попу.

– А на что тебе, кавалер?

– Да у вас, пожалуй, ночью волки ходят!

Поп рассмеялся, подал ему полено и говорит поповне:

– Видишь, говорят, в Питере дураков нет, а вот солдат да и тот с дурью, если верит, что в избу ходят волки?

Вот в самую полночь пришел любовник к поповне на печь и хочет на нее лезть, а она ему не дает.

– Найди, – говорит, – хомут. Теперь на то новая форма царем уставлена, нынче солдат батьке сказывал.

– Да где я тебе хомут‑то возьму?

<