ИЗ СОБРАНИЯ А. Н. АФАНАСЬЕВА

 

ЩУЧЬЯ ГОЛОВА

 

Жили‑были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде:

– Пущай постоит, пока вернусь.

Только у ихнего соседа был сын – парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как – не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг коня и завел его в свой огород. Борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли‑то просунул сквозь изгородь к себе и запряг опять лошадь‑то. Девка пришла и далась диву:

– Что бы это такое – борона на одной стороне забора, а лошадь на другой?

И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

– Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать; ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

– Хочешь, – говорит, – помогу, только ты дай мне…

Девка‑то была боевая:

– Пожалуй, – говорит, а у нее на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

– Я к тебе не полезу, да и ты сюда‑то не лазь, чтоб не увидал кто; а давай‑ка лучше сквозь плетень. Скорей просовывай кляп‑то, а уж я тебе подставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его сквозь плетень, а девка взяла щучью голову, раззявила ее и насадила на плешь. Он как дернет – и ссадил хуй до крови. Ухватился за кляп руками и побежал домой, сел в угол и заохал.

– Ах, мать ее так, – думает про себя, – да как больно пизда‑то у нее кусается! Только бы хуй зажил, а я сроду ни у какой девки просить не стану!

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня, сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью. Парень боится и дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали.

Дорогой молодая‑то и говорит мужу:

– Послушай‑ка, милый Данилушка! Что же ты женился, а дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

А Данила ей:

– Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя пизда кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

– Врешь, – говорит она, – это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся. На‑ка попробуй хочешь дорогою, самому понравится.

Тут его взяла охота, заворотил ей подол и сказал:

– Постой, Варюха, дай‑кася я тебе ноги привяжу, коли станет кусаться, так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Инструмент у него был порядочный, как надавил он Варюху‑та, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать (сани то туда, то сюда), вывалила парня, а Варюха так с голыми ляжками и примчалась на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь‑то зятева, и подумала, верно это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а это ее дочка.

– Ах, матушка, – кричит, – развяжи‑ка поскорей, пока никто не видал.

Старуха развязала ее, расспросила, что и как.

– А муж где?

– Да его лошадь вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно – идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся.

Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

– Здравствуй, Данила Иванович!

– Здорово.

– Иди в избу, только тебя и недостает!

– А Варвара у вас?

– У нас.

– А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила.

– Пойдем, пойдем, Данилушка, уж кровь давно унялась.

Привела его в избу, а теща встречает и говорит:

– Добро пожаловать, любезный зятюшка!

– А Варвара у вас?

– У нас.

– А кровь у нее унялась?

– Давно унялась.

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

– Вот, матушка. Это шило все в ней было!

– Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яичницу, дураку и захотелось всю ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

– Вот это шило все в Варюхе было! – да и начал мешать своей ложкою яичницу. Тут делать нечего, полезли все из‑за стола вон, а он поел яичницу один и стал благодарствовать тещу за хлеб за соль.

 

БОЯЗЛИВАЯ НЕВЕСТА

 

Разговорились между собой две девки.

– Как ты – а я, замуж не пойду!

– А что за неволя идти‑то! Ведь мы не господские.

– А видала ль ты, тот инструмент, каким нас обрабатывают?

– Видала.

– Ну и что же – толст?

– Ах, да у некоторых толщиною будет с руку.

– Да это и жива‑то не будешь!

– Пойдем‑ка, я потычу тебя соломинкою – и то больно!

Поглупей‑то легла, а поумней‑то стала ей тыкать соломинкою.

– Ох, больно!

Вот одну девку отец приневолил и отдал замуж. Оттерпела она две ночи и приходит к своей подруге.

– Здравствуй, подруга.

Та сейчас ее расспрашивать, что и как.

– Ну, – говорит молодая, – если б я знала, ведала про это дело, не послушалась бы ни отца, ни матери, уж я думала, что и жива‑то не буду, и небо‑то мне с овчинку показалось!

Так девку напугала, что и не напоминай ей про женихов.

– Не пойду, – говорит, – ни за кого, разве отец силою заставит, и то выйду ради одной славы за какого‑нибудь безмудого.

Только был в этой деревне молодой парень, круглый бедняк; хорошую девку за него не отдают, а плохую самому взять не хочется. Вот он и подслушал ихний разговор.

– Погоди ж, – думает, – мать твою так! Найду момент скажу, что у меня кляпа‑то нет!

Раз как‑то пошла девушка к обедне, смотрит, а парень гонит свою худенькую да некованую клячу на водопой. Вот лошаденка идет, идет, да и спотыкнется, а девка так смехом и заливается. А тут пришлась еще крутая горка, лошадь стала взбираться, упала и покатилась назад. Рассердился парень, ухватил ее за хвост и начал бить немилостиво да приговаривать:

– Вставай, чтоб тебя ободрало!

– За что ты ее, разбойник, бьешь? – говорит девка.

Он поднял хвост, смотрит и говорит:

– А что с ней делать‑то? Теперь бы ее еть да еть, да хуя‑то нет!

Как услышала она эти речи, так тут же и уссалась от радости и говорит себе:

– Вот господь дает мне жениха за мою простоту!

Пришла домой, села в задний угол и надула губы.

Стали все за обед садиться, зовут ее, а она сердито отвечает:

– Не хочу!

– Поди, Дунюшка! – говорит мать, – или о чем раздумалась? Скажи‑ка мне.

И отец говорит:

– Ну, что губы‑то надула? Может, замуж захотела? Хочешь за этого, а не то за этого?

А у девки одно в голове, как бы выйти замуж за безмудого Ивана.

– Не хочу, – говорит, – ни за кого; хочу только за Ивана.

– Что ты, дурища, взбесилась али с ума спятила? Ты с ним по миру находишься!

– Знать, моя судьба такая! Не отдадите – пойду утоплюсь, не то удавлюсь.

Что будешь делать? Прежде старик и на глаза не принимал этого бедняка Ивана, а тут сам пошел набиваться со своею дочерью. Приходит, а Иван сидит да чинит старый лапоть.

– Здорово, Иванушка!

– Здорово, старик!

– Что поделываешь?

– Хочу лапти поплести.

– Лапти? Ходил бы в новых сапогах.

– Я на лыки‑то насилу набрал пятнадцать копеек; куда уж тут сапоги?

– А что ж ты, Ваня, не женишься?

– Да кто за меня отдаст девку‑то?

– Хочешь, я отдам.

Ну и договорились; в ту же пору обвенчали, отпировали, и повели молодых в клеть и уложили спать. Тут дело ясное; пронял Ванька молодую до крови, ну да и дорога‑то была туда!

– Эх, я дура глупая! – подумала Дунька. – Что яи наделала? Все равно натерпелась страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп‑то взял? Дай спрошу у него. – И спросила‑таки: – Послушай, Иванушка! Где ты хуй‑то взял?

– У дяди на одну ночь занял.

– Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.

Пришла и другая ночь; она опять говорит:

– Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе хуя совсем? Да торгуй хорошенько.

– Пожалуй, поторговаться можно.

Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.

– Ну что?

– Да что говорить! С ним не столкуешься; 300 рублей заломил, эдак не укупишь; где я денег‑то возьму?

– Ну, сходи, попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег – и совсем купим.

– Нет уж, иди сама проси, а мне, право, совестно!

Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась.

– Здравствуй, дядюшка!

– Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?

– Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить; одолжите Ивану на одну ночь хуйка вашего.

Дядя задумался, повесил голову и сказал:

– Дать можно, да чужой хуй беречь надо.

– Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра непременно совсем у тебя его купим.

– Ну, присылай Ивана!

Тут она кланялась ему до земли и ушла домой. А на другой день пошла к отцу, выпросила 300 рублей и купила она себе важный кляп.

 

СТЫДЛИВАЯ БАРЫНЯ

 

Была‑жила молодая барыня, много перебывало у нее лакеев, и все казались ей похабными, и она прогоняла их от себя. Вот один молодец и сказал:

– Дай‑ка я пойду к ней наймусь!

Пришел наниматься.

– Смотри, голубчик, – говорит барыня, – я не пожалею денег, только с тем условием, чтоб ты не говорил ничего похабного.

– Как можно говорить похабное!

В одно время поехала барыня в свое имение, стала подъезжать к деревне, смотрит: ходит стадо свиней, и один боров влез на свинью. И так он усердно работал, что изо рта пена клубом валит. Барыня и спрашивает лакея:

– Послушай!

– Чего изволите, сударыня?

– Что это такое?

Лакей был не промах.

– А это, – говорит, – вот что: под низом, должно быть, какая‑нибудь родня – сестра или тетка, а наверху‑то брат или племянник; он крепко нездоров, вот она и тащит его домой на себе.

– Да, да, это точно так, – сказала барыня и засмеялась.

Ехали‑ехали, ходит другое стадо, и один бык влез на корову.

– Ну, а это что такое? – спросила барыня.

– А это вот что: у коровы‑то сила плохая, и прокормиться не сможет, кругом себя корм объела и траву общипала, вот бык и попихивает ее на свежую травку.

Барыня опять засмеялась:

– Это точно так!

Ехали‑ехали, ходит табун лошадей, и один жеребец влез на кобылу.

– А это что такое?

– А вон, сударыня, изволите видеть, за лесом‑то дым, должно быть, горит что‑нибудь; так жеребец и влез на кобылу пожар поглядеть.

– Да, да, это правда, – сказала барыня, а сама‑то смеется, так и заливается.

Опять ехали‑ехали и приехали к реке. Барыня и вздумала купаться, велела остановиться и начала раздеваться, да и полезла в воду. А лакей стоит да смотрит.

– Если хочешь со мною купаться – раздевайся скорее.

Лакей разделся и полез купаться. Она увидала у него тот инструмент, которым делают живых людей, затряслась от радости и стала спрашивать:

– Посмотри, что это у меня? – а сама на дыру показывает.

– Это колодезь, – говорит лакей.

– Да, это правда! А у тебя это что такое висит?

– Это конь называется.

– А что, он у тебя пьет?

– Пьет, сударыня; нельзя ли попоить в вашем колодезе?

– Ну, пусти его, да чтоб он сверху напился, а глубоко его не пускай!

Лакей пустил своего коня к барыне и стал ее раззадоривать. Стало ее разбирать, стала она приказывать:

– Пускай его дальше, пускай его дальше, чтоб хорошенько напился.

Вот тут‑то он натешился: насилу оба из воды вылезли.

 

БАБЬИ УВЕРТКИ

 

– Тетушка! Я хочу у тебя попросить…

– Ну говори, что тебе нужно?

– Я думаю, ты и сама можешь догадаться, что нужно.

Тетка тотчас догадалась.

– Я бы, пожалуй, Иванушка, сделала для тебя удовольствие, да ведь ты не знаешь наших бабьих уверток.

– А, тетушка, как‑нибудь выкручусь!

– Ну, хорошо, приходи сегодня ночью к нам под окошко.

Парень обрадовался, дождался ночи и пошел к дядину двору, а кругом двора‑то была набросана кострика. Ходит он мимо окна, а кострика под ногами трещит!

– Посмотри‑ка, старик! – говорит тетка. – Кто‑то ходит около избы, не вор ли какой?

Дядя открыл окошко и спрашивает:

– Кто там по ночам шляется?

– Это я, дядя, – отвечает племянник.

– Какой черт тебя сюда занес?

– Да что, дядя! За спором дело стало: отец говорит, что у тебя изба срублена в девять венцов, а я говорю – в десять. Вот я и пришел пересчитать.

– Разве он, старый черт, память‑то прожил! – говорит дядя. – Сам же рубил со мной избу в десять венцов!

– Так, дядя, так; вот я пойду, отцу‑то в глаза наплюю!

На другой день парень сказал тетке:

– Ну, тетушка! Так, пожалуй, с тобой дела не сделаешь, а попадешься!

– Экий ты чудной! Дядя с тобой говорит, а я как к тебе выйду? А ты знаешь, где наш сарай, куда овец загоняют, туда и приходи в нынешнюю ночь. Уж я к тебе непременно выйду!

Парень послушался, пришел ночью в дядин сарай, прижался в угол и поджидает тетку. А тетка говорит своему мужу:

– Поди‑ка, хозяин! Что‑то у нас на дворе не спокойно: нет ж зверя. Овцы наши что‑то всполошились, уж не волк ли к нам закрался!

Старик вышел на двор и спрашивает:

– Кто тут?

Племянник выскочил:

– Это я, дядюшка.

– Зачем тебя черт занес в такую пору?

– Да вот, дядюшка? Отец не дает мне покоя, чуть не дошло у нас до драки.

– За что ж так?

– А вот за что: он говорит, что у тебя девять овец, а десятый баран. А я спорю, что у тебя только девять овец, а барана ведь ты зарезал.

– Да, ты прав: барана я на крестины зарезал. Да ведь он, старый дьявол, сам был у меня на крестинах и ел баранину. Жаль, что он мне брат родной, а то бы я этому спорщику завтра по уху надавал.

– А мне что? Хоть он мне отец родной – пойду ему да бороду выдеру, а то ведь сам не спит и людям не дает! Прощай, дядя!

– Прощай с Богом!

А тетка так со смеху и катается. На третий день племянник увидал тетку и говорит:

– Ах тетка, тетка! Как тебе не стыдно? С тобою, право пропадешь!

– Ах ты, Ваня, Ваня, какой глупый! Дядя‑то с тобой разговаривает, а мне как к тебе выйти? Вот теперь два раза увернулся. Смотри в третий раз не дай маху. Ночью приходи к нам в избу, ведь ты знаешь, где мы спим, да как нащупаешь – так и валяй. У меня жопа‑то будет голая.

Только легла тетка спать с мужем да и говорит ему:

– Послушай‑ка, что я тебе скажу: чтой‑то мне мочи нету спала я шесть годов с краю, а теперь ложись ты сюда, а я к стенке.

– Мне все равно, – сказал старик и полез на край.

Полежала, полежала тетка да и вздумала:

– Эх, хозяин, какая в избе‑то жара! Посмотри‑ка, должно быть, печка закрыта.

А сама хвать его рукой за жопу:

– А ты все в брюках! Ах ты, прелые муде! Ты бы спросил хоть у Лукьяна или у Карпа: спят ли они когда в портках со своими женами?

Он послушал ее совет скинул брюки и заснул: жопа голая! Только пропели первые петухи, племянник пролез в подворотню да сейчас в сени, приложил ухо к дверям: в избе тихо. Отворил дверь потихоньку, вошел в избу и ну щупать около постели. Нащупал дядину жопу и обрадовался голой сраке, вынул свой кляп и наставил дяде в жопу. Как попер, дядя закричал благим матом и ухватил его за хуй. А тетка спрашивает:

– Что ты, что ты, старик?

– Вставай скорей! – закричал дядя на жену. – Зажигай лучину: я вора поймал.

Тетка вскочила, побежала будто огонь зажигать, да взяла воды и остальной огонь залила.

– Что ж ты копаешься?

– Да огня нету!

– Беги к соседу! Как я пойду! Теперь дело ночное, волки таскаются.

– Ах, мать твою растак! На вот, держи вора, а я сам побегу за огнем‑то. Да смотри не упусти!

Пока дядя отыскал фонарь, отпер ворота, пришел к соседу, разбудил его, рассказал, что случилось, да добыл огня, тетка это время оставалась с племянничком в избе.

– Ну, – говорит, – теперь делай со мной что хочешь.

Вот он положил ее на постель и отработал ее два раза. Тетка проводила парня и думает:

– Что сказать мужу? Как вора упустила?

Спасибо, на ее счастье не так давно отелилась корова, а теленок был привязан к ихней кровати. Баба хитра, ухватила этого теленка за язык и держит, воротился муж с огнем и спрашивает:

– Жена, что ты держишь?

– Что дал ты, то и держу!

Мужик так рассердился, схватил ножик и отрезал теленку голову.

– Что ты, с ума сошел или взбесился? – закричала на него жена.

Он скинул свои брюки и показывает ей жопу.

– На‑ка, посмотри, как он меня лизнул! Если бы еще раз лизнул, кажись и жив не был бы!

Повстречалась тетка с племянником и говорит:

– А что, Ваня, купишь мне красные сапоги?

– Отчего не купить! Вот завтра в город поеду и куплю.

– Купи, Ваня, я те заслужу.

А Ванька‑то был не промах пошел на огород, выбрал кочан капусты, вырезал вилок, да в платок завернул и несет тетке.

– Что, Иванушка, купил?

– Купил.

– Дай‑ка я попробую примерить.

– Сначала заработай!

Привел ее в сарай, платок с вилком положил ей под голову и давай попирать тетку: попирает, а капуста в головах скрипит да скрипит. Тетка и говорит:

– Скрипи, не скрипи, а быть на ногах!

А парень:

– Быть не на ногах, тетушка, а в пирогах!

 

БИТЬЕ ОБ ЗАКЛАД

 

Был поп, содержал на большой дороге постоялый двор. Идя с заработков, заходили к нему ночевать и обедать мужики. Вот разговорился раз поп с одним парнем.

– Что, свет, хороша ль работа была, много ль денег заработал?

– Сот пяток несу домой.

– Это доброе дело, свет! Давай‑ка с тобой поспорим на эти пять сотен; если выиграешь, будет у тебя целая тысяча.

– О чем нам с тобой спорить‑то?

– А вот что: живи у меня сутки, пей, ешь, что твоей душе угодно, только до ветру не ходи: вытерпишь – твое счастье, а не вытерпишь – мое!

– Согласен, батюшка!

И договорились. Поп сейчас поставил на стол всякого кушанья и вина, парень давай уписывать. Нажрался и напился до того, что вздохнуть невмоготу. Запер его поп в особую горницу. Только дня еще не прошло, а мужику захотелось срать: невтерпеж совсем; что делать, говорит он попу:

– Отопри, батюшка! Проспорил!

Поп взял с него деньги и отпустил домой пустым. Понравилось попу огребать денежки, надул еще двух‑трех мужиков таким же манером. Прошел о нем слух по деревням и селам, и нашелся один прохвост. Шел он домой с работы, а денег у него в карманах копейки; пришел к попу ночевать.

– Откуда идешь? – спрашивает поп.

– В работниках жил, теперь иду домой.

– А много ль денег домой несешь?

– Тысячи полторы будет!

Поп как услышал – чуть не подскочил от радости.

– Давай, – говорит, – на спор. Ешь и пей ты у меня, что душе угодно, только до ветру не ходи целые сутки. Вытерпишь, я плачу тебе полторы тысячи, а не вытерпишь – ты мне заплатишь. Хочешь?

– Давай, батюшка! Хочу!

Уселся мужик и давай угощаться. Поп не успевает носить кушанья да вина подливать – так все и прибирает. Нажрался, напился и спать повалился. Поп его запер накрепко. Ночью проснулся мужик и так захотелось ему до ветру, что, кажись, он сейчас лопнет и белый свет ему стал не мил. Что же делать? Мужик увидал: на гвозде висит большая попова шапка, снял ее, навалил ее больше половины и опять повесил на стену, а сам улегся спать. Прошли сутки, мужик давай стучать.

– Отопри, батюшка!

Поп отпер, осмотрел везде нигде не видать насранного. Тут мужик и прижал попа:

– Подавай денежки!

Поп морщится, а делать нечего, заплатил ему деньги и спрашивает:

– Как тебя, проклятый, зовут‑то? Никогда тебя пускать не буду.

– Меня зовут Какофием, батюшка! – отвечал мужик. Взял денежки и ушел.

Остался поп один и задумался: жалко стало ему денег. Пойду с горя лошадей посмотрю!

Схватил со стены шапку и напялил на голову: говно и потекло оттуда по голове на шею ему и на плечи. Поп еще пуще взбесился, выскочил на двор, сел верхом на лошадь и погнал ее по большой дороге, а навстречу ему извозчики едут. Поп и спрашивает:

– Не видали ль, ребята Какофья?

– Батька, каков ты? Нечего сказать, хорош! Кто тебя так славно изукрасил‑то?

С тем поп и воротился.

 

КАКОВ Я!

 

В некотором царстве, в некотором государстве жил‑был мужик, такой плутоватый, что Боже упаси! Стибрил где‑то сотню рулей и убежал из своей деревни; шел‑шел и выпросился переночевать у попа.

– Иди, – говорит поп, – ты у нас места не пролежишь!

Пришел мужик, разделся, лег на лавке. Вздумалось ему пересчитать деньги, вынул и давай считать. Поп увидал, что мужик считает деньги – а на это они чутки, и думает:

– Ишь, ходит оборванцем, а денег какая пропасть! Дай‑ка напою его пьяным да и оберу!

Вот поп, немного погодя, подошел к мужику и говорит:

– Пойдем, свет, с нами ужинать!

Мужик обрадовался.

– Спасибо, батюшка!

Сели ужинать, поп поставил вино и давай ему наливать, так и подливает, просто без передыха. Мужик напился пьян и свалился на пол. Поп сейчас вытащил у него из кармана деньги, припрятал к себе, а мужика уложил на лавку. Наутро проснулся мужик, глядь – а в кармане пусто. Смекнул, в чем дело, да «по возьмешь. Если сказать на попа, так станут спрашивать откуда деньги взял и сам откуда пришел. Еще беды наживешь!

Так мужик и ушел. Таскался кое‑где месяц, и другой, третий – а там и думает себе:

– Чай, поп теперь меня позабыл. Оденусь‑ка так, чтобы не признал меня, да пойду к нему за старое отплатить.

Пришел к попу в избу, а попа на ту пору дома не было, одна попадья сидела.

– Пусти, матушка, переночевать к себе!

– Пожалуй, иди!

Он вошел в избу и уселся на лавке.

– Как тебя зовут, свет? Откуда идешь?

– Какофием, матушка, иду издалеча на богомолье. На столе у пола лежала книга. Вот мужик взял, переворачивает листы да губами бормочет – будто читает. А потом как заплачет. Попадья и спрашивает:

– О чем, свет, плачешь?

– Как мне не плакать! В Святом‑то писании писано, что кому за какие грехи будет, а мы, грешные, столько творим нечестивого, что не ведаю, матушка, как еще Бог грехи‑то терпит?

– А ты, свет, научен грамоте?

– Как же, матушка, насчет этого дела я не обижен от Бога!

– А петь по‑дьячковски умеешь?

– Умею, матушка, умею; с малых лет учился, весь церковный устав знаю.

– А у нас, свет, дьячка нет, уехал отца хоронить: не поможешь ли батюшке завтра обедню отслужить?

– Хорошо, матушка! Отчего не помочь?

Приехал поп, попадья ему все рассказала. Поп тому и рад, угостил мужика как можно лучше. Наутро пришел с мужиком в церковь и начал служить обедню. Только мужик стоит на клиросе и молчит себе. Поп закричал на него:

– Что же ты стоишь молча, не поешь?

А мужик ему:

– Пожалуй, я и сяду, если стоять не велишь!

И сел на жопу. Поп опять кричит:

– Что же ты сидишь, а не поешь?

– Пожалуй, я и лягу.

И развалился на полу. Поп подошел и вытурил его из церкви, а сам остался обедню доканчивать. Мужик пришел к попу домой.

Попадья спрашивает:

– Что, отслужили обедню?

– Отслужили, матушка!

– А где ж батюшка?

– Он в церкви остался – надо хоронить покойника, а меня послал к тебе взять новый тулуп, сукном крытый, да бобровую шапку: идти далеко, так он хочет потеплее одеться!

Попадья пошла за тулупом и шапкою, а мужик зашел в избу снял свою шапку, насрал полную и положил ее на лавку, а сам взял поповский тулуп с бобровою шапкой и драла.

Поп отслужил обедню и приходит домой; попадья увидала, что он в старом тулупе, и спрашивает:

– Где ж новый тулуп‑то?

– Какой?

Ну, тут рассказали друг другу про мужика и узнали, что мужик‑то их обманул. Поп сгоряча схватил шапку, что с говном лежала, надел на голову и побежал по деревне искать мужика, а говно из шапки так и плывет по роже: весь обгадился. Подбежал к одной избе и спрашивает хозяина:

– Не видал ли Какофья?

– Вижу, батюшка, каков ты! Хорош!

Кого ни спросит, все ему одно отвечают.

– Какие дураки! – говорит поп. – Им одно толкуешь, а они тебе другое!

Бегал, бегал, всю деревню обегал, а толку не добился.

– Ну, – думает, – что с воза упало – то пропало!

Воротился домой, снял шапку, а попадья как посмотрела на него, сейчас завопила:

– Ах батька, ведь у тебя оспа на голове выходит!

– Что ты врешь! – сказал поп; пощупал свою голову и всю руку в говне вымазал. Тем сказка и кончилась.