I. Инструментаризм как новый вид власти

Надзорный капитализм – кукловод, который навязывает людям свою волю с помощью повсеместного цифрового аппарата. Теперь я буду называть этот аппарат Большим Другим: это чувствующая, вычисляющая, подключенная к сети марионетка, которая оцифровывает, отслеживает, вычисляет и изменяет поведение человека. Большой Другой объединяет в себе эти функции знания и действия, образуя всепроникающее и беспрецедентное средство модификации поведения. Экономическая логика надзорного капитализма, работающая через огромные мощности Большого Другого, создает инструментарную власть, заменяя инженерию душ инженерией поведения.

Инструментарная власть культивирует необычный «способ познания», который сочетает в себе «формальное безразличие» неолиберального мировоззрения с точкой зрения внешнего наблюдателя, заимствованной у радикального бихевиоризма (см. рис. 4 на с. 516–517). Благодаря мощностям Большого Другого, инструментарная власть сводит человеческий опыт к измеримому и наблюдаемому поведению, неизменно оставаясь безразличной к смыслу этого опыта. Я называю этот новый способ познания радикальным безразличием. Это форма наблюдения без свидетелей, которая порождает некий перевертыш интимной насильственной политической религии и несет с собой хаос совершенно другого рода – отдаленное и отвлеченное презрение непроницаемо сложной системы и интересов, которые ее создали, стремительным потоком несущих людей к исполнению чужих желаний. То, что можно назвать социальными отношениями и экономическим обменом, сегодня осуществляется через посредство этой роботизированной завесы абстракции.

Радикальное безразличие инструментаризма воплощается в дегуманизированных методах оценки со стороны Большого Другого, которые создают эквивалентность без равенства. Эти методы сводят людей к наименьшему общему знаменателю сходства – организмам среди организмов – несмотря на все жизненно важные различия между нами. С точки зрения Большого Другого, мы всего лишь Другие – организмы, демонстрирующие поведение. Большой Другой образует точку зрения Другого, присутствующую в глобальном масштабе. Тут нет никакого Брата, большого или маленького, злого или доброго; никаких родственных связей, даже самых мрачных. Нет никаких отношений между Большим Другим и его отчужденными объектами, как не было никаких отношений между «исследователями и исследуемыми» Б. Ф. Скиннера. Нет господства над душой, которое заменяет всю близость и привязанность на страх, – гораздо лучше, если будет цвести множество взаимоотношений. Большому Другому нет дела до того, что мы думаем, чувствуем или делаем, до тех пор пока миллионы, миллиарды и триллионы его воспринимающих и реагирующих компьютерных глаз и ушей могут наблюдать, оцифровывать, датафицировать и инструментализировать бездонные резервуары поведенческого излишка, извлекаемого из вселенского живого клубка человеческих связей и общения.

При этом новом режиме моральной средой, в которой разворачивается наша жизнь, становится объективация. Хотя Большой Другой может имитировать близость благодаря неутомимой преданности Единого Голоса – услугам бодрой амазоновской Алексы, напоминаниям и бесконечной информации Google‑ассистента – не стоит принимать эти успокоительные звуки ни за что другое, кроме эксплуатации ваших потребностей. Я представляю себе слона, величественнейшее из млекопитающих: Большой Другой браконьерствует в нашем поведении ради излишка и отбрасывает все смыслы, заложенные в наших телах, наших мозгах и наших бьющихся сердцах, что мало чем отличается от чудовищной резни слонов из‑за слоновой кости. Забудьте клише, что если нечто бесплатно, то «товар – вы сами». Вы не товар; вы – разлагающиеся останки. «Товар» изготовят из излишка, вырезанного из вашей жизни.

Большой Другой позволяет наконец использовать ту универсальную технологию поведения, которая, как настаивали Скиннер, Стюарт Маккей, Марк Уайзер и Джо Парадизо, тихо, но настойчиво достигает своих целей, используя методы, которые намеренно скрыты из нашего поля зрения, растворенные в виде незаметного фона всех вещей. Вспомним, какую бурю негодования вызвал в 2015 году Эрик Шмидт из Alphabet/Google, когда в ответ на вопрос о будущем сети сказал, что «интернет исчезнет». На самом деле он имел в виду, что «интернет исчезнет в Большом Другом».

Благодаря мощностям Большого Другого, инструментарная власть стремится создать состояние определенности без страха в форме «гарантированных исходов». Поскольку она не претендует на наши тела, чтобы подвергнуть их какому‑нибудь чудовищному режиму боли и убийств, мы склонны недооценивать ее последствия действий и снижать бдительность. Вместо смерти, пыток, перевоспитания или обращения, инструментаризм, по сути, изгоняет нас из нашего собственного поведения. Он отрывает нашу внутреннюю жизнь от внешней, нашу субъективность и глубину от наблюдаемых действий. Он придает правдоподобия гипотезе поведенческих экономистов о слабости человеческого разума, делая его таковым, поскольку отчужденное поведение обретает собственную жизнь, которая отдает наше будущее на потребу целям и интересам надзорного капитализма.

В инструментаристской утопии Большой Другой имитирует водоворот стимулов, превращая «естественный отбор» в «неестественный отбор» вариаций и подкреплений, созданных участниками рынка и их конкуренцией за надзорные доходы. Мы можем принять Большого Другого за бихевиористского бога водоворота стимулов, но только потому, что он успешно скрывает махинации надзорного капитала, которые и есть настоящий волшебник за цифровым занавесом. Соблазнительный голос, созданный по ту сторону завесы, – Гугл, ты ли это? – мягко подталкивает нас на путь, который обещает выдать максимальный поведенческий излишек и максимальное приближение к определенности. Не вздумайте задремать в этом опиумном тумане на обочине сети. За этим всезнающим голосом стоят цели и правила того самого места, из которого мы когда‑то надеялись сбежать, с его коммерческими ритуалами конкуренции, презрения и унижения. Один неверный шаг, одно отклонение от накатанного пути гладкой предсказуемости, и в том же самом голосе мгновенно появятся стальные нотки, когда он будет распоряжаться, чтобы «система мониторинга автомобиля не включала зажигание».

При режиме инструментарной власти ментальная свобода выбора и обладание человеком правом на будущее время постепенно оттеснятся новым типом автоматизма, когда живой опыт стимула‑реакции‑подкрепления агрегируется в виде появления и исчезновения «всего лишь организмов». Для успеха инструментаризма не требуется наше послушание. Нет нужды в массовом подчинении социальным нормам, никакой утраты самого себя в пользу коллектива, вызванной террором и принуждением, никаких перспектив принятия и принадлежности в качестве награды за уступку требованиям группы. Все это заменяется цифровым порядком, который процветает в вещах и телах, превращая волю в подкрепление, а действие – в условный рефлекс.

Таким образом инструментарная власть создает для надзорных капиталистов бесконечное накопление знания и бесконечно уменьшает свободу для нас, постоянно возобновляя господство надзорного капитализма над общественным разделением знания. Ложное сознание больше не порождается скрытыми фактами класса и их отношением к производству; вместо этого его создают скрытые факты господства инструментарной власти над общественным разделением знания, узурпирующей право отвечать на главные вопросы: Кто знает? Кто принимает решения? Кто определяет, кому принимать решения? Когда‑то власть отождествлялась с собственностью на средства производства, но сегодня она отождествляется с собственностью на средства изменения поведения – на Большого Другого.