Комментарий к первому циклу из 15 снов «Начало анализа, или встреча с тенью».

Сны – интересная вещь. Их анализируешь, записываешь, делаешь какие-то предположения, а потом через месяц, полгода, год, перечитывая старые записи, смотришь на них и – надо же! Всё оказывается гораздо сложнее и интереснее.

Пять лет назад, когда я вошел в воды анализа, я не понимал ничего – ни символизм, ни архетипы и их связь между собой. Все, что я мог, - это обратить свое внимание на сновидения, внутренний мир, чтобы разбудить глубинные силы бессознательного, что и означает трансформацию. Жизнь после трансформации – это отнюдь на восстановленный рай на земле, как это может представляться тем, у кого еще не было подобного опыта, однако разница жизни до и после так велика, что становится понятна алхимическая образность свинца, превращенного в золото. Сейчас, возвращаясь к своим снам пятилетней давности, я поражаюсь тому, что в бессознательном уже присутствуют ответы еще до того, как сознание начинает задавать вопрос.

Но это утверждение вовсе не говорит о том, что сейчас я идеально анализирую нынешние свои сны. Более того – часто бывает, что подлинное значение сна приходит через полгода, год или даже позже. «Черт возьми, – говорю я себе в таких случаях, – опять архетип отыграл себя в жизни!» Внимание к сновидениям позволяет нам не потерять связь с другой стороной, иным, ночным миром, который представляет большую часть нашей души, словно айсберг сокрытой под толщей вод.

Время анализа была для меня радикальной точкой перехода, своего рода пиком, когда на поверхность вышли самые глубокие и тайные содержания. Цель этого периода была одна – отделить себя от бессознательной матрицы семьи и стать в полной мере независимым от её власти. Это была настоящая война, идущая внутри меня каждый день, война с тем собой, который хотел оставаться в детстве, в бессознательности, в рабстве перманентного эдипова комплекса. С тем собой, который боялся перемен. Это была война, целью которой было убийство ложного я.

В первый раз постучав в дверь психологической группы Сергея Б., я был полон самых противоречивых чувств. С одной стороны, я трепетал перед мыслью, что наконец-то исполнится моя давняя детская мечта и я буду проанализирован у психолога. Не говоря о той минимальной подготовке, которая у меня была, даже из триллеров Стивена Кинга я знал, что цель психологического анализа – это освобождение от власти матери. И я жаждал этого освобождения. Я жаждал взойти на этот поезд доверия и раствориться в процессе анализа, но, с другой стороны, меня пугало то, что Сергей принадлежал к трансперсональной психологии. Чтобы понять мой страх, нужно достаточно пожить в провинции и иметь представление о провинциальной «духовности», которая суть сентиментальность, кич, морализм и кастрация. До этого я встречался с парой трансперсональных психологов и столкнулся с полноценной эмоциональной атакой, полной пафоса, экзальтации и растворенности. Это не путь вопреки матери, а путь прямиком к ней под юбку. Потому надежды и страхи от визита к Сергею бурлили во мне, не находя примирения.

Первый визит привел меня в восторг. Дело в том, что Сергей обращался не к эмоциональной, а к интеллектуальной составляющей, он не морализировал, а анализировал, не назидал, а рассуждал. И этого было достаточно, чтобы я ему поверил. Ожидая увидеть типичного прохристианского кастрата, коих в провинции в изобилии, я увидел интеллектуала, обладающего гораздо большими знаниями, чем я. С первого визита мне стало ясно, что я тут надолго. Однако первый же сон показал, что бессознательное знает о Сергее гораздо больше, чем сознание. Если сознательно я видел в нем освободителя и героя, противостоящего свинцу провинции, то бессознательно уже знал о его лицемерии, двусмысленности и фальши. Впервые я соприкоснулся с проявлениями его тени через полгода, когда после лекции всей группе о Христе, как о высшем Я, оставшись с нами наедине, он высказал поразительную фразу: «Нам на Христа посрать – мы буддисты». Проповедник, для коего его религия «только бизнес» - удивительно точный образ Сергея, о котором я на тот момент даже не мог предполагать.

Тем не менее, сновидение говорит о том, что бессознательное требует заключения союза, поскольку только посредством знаний Сергея может произойти трансформация. Наш аналитический союз был для меня чем-то вроде союза с Мефистофелем, с той лишь разницей, что Фауст с самого начала знал, с кем имеет дело, мне же приходилось это узнавать в процессе анализа. Но даже столкнувшись с его гомосексуальными домогательствами и лицемерием, я знал, что не могу его покинуть, пока не возьму всё, чем он обладает. Если первые полгода я был очарован им, то дальше, примерно десять месяцев, я уже прекрасно знал, с кем имею дело, но старательно поддерживал видимость. Ибо в провинции выбирать не приходится. Не этот ли процесс отражает первый сон, ключевой фразой которого является «это только бизнес», и не эти ли слова говорит себе Сергей каждый раз, когда дает своим «теткам» (его слова) то, что, по его мнению, гроша ломаного не стоит?

Следующий сон интересен любопытной инверсией образов Бога и Дьявола, которые постоянно меняются местами. Бог и Дьявол в данном сне – символы противоборствующих сил, и их «взаимообмен» говорит о том, что бессознательное готовит энантиодромию (что и произошло в результате пробуждения Кундалини). Образ войны, противоборства прямо указывает на вступление сознания в первую фазу индивидуации, которую можно определить как взаимодействие с тенью. Изучив Юнга, в теории мы слишком хорошо знаем, что первая стадия индивидуации связана со столкновением с тенью. Однако как она выглядит на практике, материалов практически нет, разве что мифологическая образность. Я надеюсь, мои работы заполнят ваакум, который имеет место в этой непростой области.

Сталкиваясь с необходимостью взаимодействия с тенью, сознание оказывается в ужасе перед возможным поглощением ценностей эго теневым вытесненным элементом. Можно было бы сказать, что этот страх несущественен, однако это было бы ложью и сглаживанием углов. Известно достаточно примеров энантиодромии, когда теневое содержание захватывает сознание и поворачивает его вспять, к тому, что отрицалось более всего. Сатанист и бунтарь становится добрым христианином, неформал – цивилом и мещанином, а лютый ненавистник гомосексуалистов в итоге сам оказывается гомосексуалистом. Было бы огромной ошибкой предполагать, что тень является исключительно интеллектуальной проблемой, тень – это живая и энергетически насыщенная структура психики, которая всегда угрожает эго своим вторжением. Даже в обычной жизни, совершив неправильный, с точки зрения своих ценностей, поступок, мы говорим «на меня что-то нашло», подразумевая возможность автономного психического фактора, вторгающегося в сознание.

Однако парадокс в том, что чем больше сознание выстраивает бастионы на пути тени, тем больше вероятность энантиодромии – то, чего более всего боится эго, укрывшееся в башне из слоновой кости. Тень проявляется в виде проекций на врагов, политиков, представителей других национальностей, и чем ближе тень подступает к бастионам эго, тем с большей ненавистью сознание пытается уничтожить тень, сражаясь с её носителями.

Сталкиваясь с тенью, мы оказываемся перед двумя пропастями. И вытеснение тени и одержимость ею одинаково порабощают творческую свободу индивида и ограничивают сознание, заставляя воспринимать внутреннюю и внешнюю реальность «сквозь тусклое стекло». Единственный шанс – осознанно вступить в заповедную зону бессознательного и выдержать тяжелый взгляд тени. Каждый второй детектив или триллер называется чем-то вроде «рандеву с тенью», однако никто не представляет, что значит подобное рандеву. Первое, что необходимо, – это полное изъятие проекций из внешних объектов. Аксиома психологической мудрости – если я что-то ненавижу, значит, это во мне. Все, что мы более всего ненавидим, все, что до сих пор вызывало в нас отвращение в других, должно быть найдено как автономный персонаж внутри себя, и взаимодействие с ним становится мучительной задачей подмастерья на пути индивидуации.

Надо ли говорить, что на первых порах одна идея объединения с тенью вызывает панический ужас и воспринимается как смерть. Но выбор прост – либо эго сознательно идет на эту рискованную операцию под названием «взаимодействие с тенью», осознанно рискуя быть ею поглощенным, либо поглощение будет происходить постепенно, неосознанно и оттого более наверняка. В первом случае у эго остается шанс для перехода в более целостное состояние и открытие того, о чем оно даже не подозревает, во втором – игра будет однозначно проиграна. Для большинства людей образ тени будет связан с сексуальной невоздержанностью, агрессией и маргинальностью. Чем больше разрыв – тем больше опасность энантиодромии. Тот, кто не разрешает себе ни капли спиртного, рискует спиться после первого же банкета, где он позволит себе выпить сто грамм. Подчеркнутая сексуальная невинность, выставляемая напоказ, зачастую скрывает жуткую фиксацию на сексе.

Мой случай отличался от большинства, поскольку моей тенью являются прямо противоположные качества – аскетизм, восприятие сексуальности как греха, детскость, инфантильная религиозная вера в «доброго папочку», среднее мещанство и обыденность. Но, по сути, это не более чем перевертыш: наслаждаясь фактом собственной непохожести на других, я находился под властью тех же законов вытеснения, энантиодромии и тени. Чтобы действительно стать не таким, как все, не на словах, а по сути, требовалось посмотреть этому факту в глаза. Анализ с первых же шагов потребовал мужества осознать, что все указанные качества существуют в моем подсознании и мне необходимо вступить с ними во взаимодействие и интегрировать какую-то часть тени. Проблема тени для меня – это проблема маленького ребенка, который оставался привязан к матери. Эдакий паинька, праведник и послушный мальчик, противостояние с которым присутствовало во многих снах.

Между тем, сама тень не является злом, настоящее зло скрывается за ней в виде инцестных фиксаций и персонифицировано материнской фигурой. Использование христианской защиты с чувством победы над собой – это и был первый шаг к интеграции тени.

Одним из самых сложных и самых важных снов цикла является третий сон «Исповедь ослицы», значение которого становится мне понятным только сейчас. Из всего цикла (за исключением последнего сна), он оставил впечатление иррационального, иного и пришедшего из более глубокого уровня, чем личное бессознательное. Если использовать достаточно условное разделение снов на личные и архетипические, я бы поставил этот сон наиболее близко именно к последним. Мир диктатуры – это реальность, в которой я родился. Это мир бессознательности, провинциальной тупости, всевластия инстинкта, чередующегося с всевластием деспотичного суперэго. Этот мир, который хорошо известен тем, кому пришлось родиться в провинции духа, но силою своей индивидуальности удалось подняться над этой свинцовой тяжестью. У Милана Кундеры в «Невыносимой легкости бытия» такая бессознательная форма жизни уподобляется концлагерю, сбежать из которого – задача величайшей сложности. Неважно, осознает ли это сам Кундера, но эти идеи являются глубоко гностическими.

Сновидение начинается с известия, что убит некий бунтарь, который пытался поднять мятеж против диктатуры. Сейчас для меня достаточно очевидно, что речь идет о той «инфантильно бунтующей» установке эго, с которой я пришел на анализ к Сергею. Любой внешний бунт не может освободить из концлагеря, который прежде всего находится внутри, как это ни неприятно признавать. Ни одна из революций не приводила к тому, что заявляли революционеры в своих программах. Гибель бунтаря героя в сновидении я могу сравнить с аналогичным эпизодом Юнга, когда ему пришлось убить прекрасного воина Зигфрида, олицетворявшего его слишком экстравертную установку. Но убийство бунтаря не приводит к смирению, а напротив, открывает те глубинные уровни психики, которые связаны с подлинной свободой.

Рыцарь с ослицей невольно ассоциируется у нас с Христом, въезжающим на ослице в Иерусалим. Но Иисус – это не единственная ассоциация. В видениях Юнга тоже имел место рыцарь в белом плаще и с красным крестом, который шагал по улицам большого города, оставаясь незамеченным. Параллель с Юнгом поразительна: и там и здесь рыцарь оказывается свободен от власти реального мира. Уж не на инициатическую традицию рыцарства намекали мне глубинные слои бессознательного?

Я рискну предположить, что образ рыцаря с ослицей – это первое проявление образа самости в моей психике, и все последующие сновидения были посвящены интеграции и встраиванию той новой свободы, которую представлял этот рыцарь. Единственная форма свободы от диктатуры, единственный путь бегства от концлагеря обыденности, из прокрустова ложи нормы – это мистерия, которую и олицетворял этот рыцарь. Этот образ был абсолютно автономен сознательным ценностям – даже в ранним детстве я не был пленен рыцарской романтикой, и на все вопросы Сергея об ассоциациях я только недоуменно пожимал плечами. Ибо это архетип, связанный с тамплиерами, о котором я и не подозревал, и значение которого мне удалось познать только сейчас.

Следующий образ – это пересечение моста – крайне распространенный образ перехода в иное качество. Многие из нас слышали строки Гребенщикова «Вставай – переходим эту реку вброд», а пересечение моста есть в мифологии многих народов в контексте смерти или инициации. Для старого эго инициация, по сути, и является смертью. Но для инициации еще рано. Условие, которое поставлено перед рыцарем перед переходом моста – заставить священника исповедовать ослицу. Осел или ослица архетипически связаны с самыми низшими и самыми тяжелыми элементами психики. Осел символизирует зло, тупость, свинцовую инертность и бессознательность. Христос, въезжающий на ослице в Иерусалим, – это символ подчинения свинцового, низшего элемента высшему принципу осознанности. О параллели между таинством исповеди и аналитическим процессом я тогда понятия не имел. Тем не менее, эту параллель отмечает еще Юнг, а его продолжатель Хиллман во многом ставит эту параллель во главу угла. Я рассматриваю эту тему в отдельной статье. Исповедовать ослицу – это и есть пройти полноценный психический анализ, в котором всё должно быть извлечено на поверхность: инцестные влечения, инфантильность, тупость, страх изменений, инертность – все то, что в традиции связывается с образом ослицы, который Рене Генон даже определил как основной символ контринициации. Рыцарю предстоит «заставить» священника исповедовать ослицу. Элемент принуждения говорит об особой еретичности этого таинства и отсылает нас к ослиным мессам раннего средневековья. Опус алхимиков – это «деяние вопреки природе», поскольку содержащийся в природе свинец не горит желанием быть пресуществлен.

С другой стороны, вспомнив первый сон, мы можем предположить, что образ священника связан с аналитиком. В католическом богословии есть представление, что личная этика священника не имеет значения для проводимых им таинств. Святые таинства не теряют своей силы, даже если их исполнитель – блудник, вор и казнокрад, поскольку идут не от эго, а от высшей благодати или, говоря юнгианским языком, Самости.

Если перенести эту тему на дальнейшие события, то сон ставил передо мной задачу довести до конца «исповедь ослицы», почти принудительно, победив себя, даже поняв, что общение с Сергеем может быть опасно. Во второй половине аналитического процесса наше общение с Сергеем было своего рода противоборством, в котором я все же старался выложить как можно больше бессознательного, а он – склонить меня к чуждой мне гомосексуальной связи. В этом сне важно, что эго не идентифицируется с архетипической фигурой рыцаря – что было бы инфляцией и началом шизофрении – а наблюдает этот процесс со стороны, даже не понимая, как требуемое может осуществиться.

Следующий сон возвращает меня к одному из самых неприятных образов, которые преследовали меня практически с детства – образ вечного опоздания. Бессознательное с завидной регулярностью продуцировало тему опоздания, которая указывает на то, что сновидец в жизни не достигает своей цели и обречен бежать по кругу. Санкт-Петербург ассоциировался у меня с неким духовным идеалом – город, где на улицах читают стихи, а на главной улице – три литературных кафе. Переводя в психологическую плоскость, можно сказать, что этот город представлял для меня мою высшую потенциальность как интеллектуала, свободного от власти свинцовой провинциальности.

Необходимость вернуться домой перекликается с предыдущим сном, где рыцарь пересекает мост обратно, забыв совершить важное дело. Дальнейшие образы сна указывают на то, что у психики пока не хватает ресурсов поддерживать образ, который должен стать моим я – образ человека из Питера. Финал очень показателен, в особенности, название альбома, на которого мне хватает денег – новое нигредо. Бессознательное указывает, что эго может стать тем, кем желает, только пройдя через смерть и распад, который и есть алхимическое нигредо.

Сон о миллиардере не совсем ясен. С одной стороны, он может представлять идеализируемый отцовский образ, с другой – манна-личность. Возможно – и эта версия кажется мне наиболее вероятной – этот образ представляет меня же самого, только в своей потенциальности. Этот сон предрек разрыв с женщиной, отношения с которой угрожали оставить меня в состоянии бессознательности. Будучи из большей провинции, чем я, она, в отличие от меня, не осознавала необходимость преодоления провинциальности и прыжка, однако притворялась, что разделяет все мои убеждения. Миллиардер мягко, но властно оставляет её на том первом этаже эволюционной ниши, которую она способна занять, предлагая мне подняться выше.

Сон номер 11 вновь возвращает к мотиву войны. Важный акцент этого сна – в образе диктатуры без диктатора, то есть отсутствие какого-либо объекта, который мог бы стать экраном для проекции. Бунт становится причиной потопа. Вода – очень распространенный символ, связанный с эмоциями, чувствами, водами жизни (околоплодные воды), женским началом. Появление воды в сновидениях говорит о том, что начавшийся анализ «открыл шлюзы» и бессознательное стало захлестывать сознание.

Вода в этом сне указывает на самое первое, еще неосознанное присутствие женского начала, которое начинает освобождаться в результате прорыва бессознательного. Основной мотив этого сна очевиден – в результате противостояния двух различных систем ценностей, глубинное бессознательное стало захлестывать сознание, цель достигнута, плотина прорвалась. Мотив потопления связывает нас с символикой крещения – возможная смерть в воде означает одновременно и возможность нового рождения. Водные мины могут быть метафорой аффектов, бывших до этого полностью бессознательными. Настойчивое внимание к процессам в глубине извлекло их на поверхность. Сновидец оказывается предупрежден, что взрыв, то есть попытка огненного, мужского решения проблемы, ничего не даст, изменения не произойдет, а первый этаж погибнет вместе со сновидцем. Решение лежит именно в сфере женского, водного начала, которое должно очистить психику своими водами.

Образ спасения компьютеров, которыми была в изобилии заставлена проходная, мне не совсем ясен. Возможно, речь идет о попытке компенсировать водную составляющую интеллектуальным (информационным) компонентом, ведь компьютер – это прежде всего способность сохранять информацию и взаимодействовать с ней.

Двенадцатый сон представляет собой процесс противоборства с тенью, свого рода «сужение границ сознания», которое неизбежно следует после его расширения. Эго не помнит уроки первых снов и начинает опять воевать с мальчиком, забыв о матери, которая стоит за ним. Сужение сознания после достижения весьма позитивных изменений – естественный процесс, который надо пройти. Финал этого сна безжалостно указывает мне на цену, коей придется заплатить за это сжатие: Анна – это другая, нежели в сновидении с миллиардером, женщина, которая в то время была мне очень дорога. Чтобы понять символику выжженных окон, я отсылаю всех интересующихся к моей «Истории одного анализа», где я достаточно подробно описываю начало и конец отношений с донной Анной.

Тринадцатый сон содержит интерпретацию уже сам по себе, что свидетельствует о том, что идея анализа достаточно захватила меня, и вся психика оказалась погружена в этот процесс.

Гораздо более интересен четырнадцатый сон, смысл которого мне стал понятен только сейчас. То, что подземелье, тоннели, метро – это символы бессознательного, и так очевидно, мог бы и не говорить. Но что за неверная жена, которая делает все, чтобы муж не оказался в этих тоннелях, и что за измена должна была обнаружиться в результате спуска в бессознательное? Этот образ стал мне понятен, только когда я вспомнил обстоятельства своего рождения. Дело в том, что я имею двух отцов – один искренне уверен, что я его сын, и платил алименты до совершеннолетия, а другой отец мне, что называется, по крови. Моя мать осознано выбрала наиболее соответствующего её требованиям самца, дабы продлить свой род. Потому для меня мое рождение было окружено особой двусмысленностью. Анализ бессознательного неизбежно поднимал ряд проблем, связанных с этой темой, одно из которых – бессознательное недоверие к женщинам на основе первичного примера матери. Эта измена сокрыта глубоко в бессознательном, и чтобы её обнаружить и преодолеть, надо спуститься в тоннели. Очевидно, что материнский комплекс всеми силами препятствовал. Освобождение от материнского комплекса включало в себя осознание того предательства, которое совершила мать по отношению к псевдоотцу, а в его лице – к мужскому принципу вообще. Гораздо позднее пришло это осознание, и только оно смогло открыть дверь к зрелым, свободным от материнских проекций отношениям с женщинами. А на тот момент эти проекции разрушили отношения с Анной, с которой мы оказались в замкнутом круге невроза – она видела во мне своего жестокого отца, а я в ней – свою лживую мать.

Следующий сон вновь возвращает меня к мотиву опоздания на поезд. Этот сон символически демонстрирует крах отношений с Анной. Этот крах воспринимался как очередное «падение камня» из рук Сизифа, который он тщетно вкатывал на гору в царстве Аида. Однако на этот раз все происходит немного не так – предварительный анализ спасает меня, и вместо того, чтобы вернуться в исходную точку своего невроза, я оказываюсь на новом витке спирали.

В следующем сне я возвращаюсь к детским образам. Декорации из детства указывают на временную регрессию – отступление на шаг перед прыжком. Любая регрессия, с одной стороны, является необходимым, но с другой стороны – чертовски опасным моментом: стоит потерять Ариаднову нить сознания – и окажешься в плену стихийных сил бессознательного.

Сон номер 17 является поворотным моментом анализа и вступлением в действие принципиально новой фигуры, которая может быть определена как зрелая Анима. Как мы помним из детских снов, до сих пор Анима представала в роли жертвы материнского или отцовского начала, от которых её надо было спасать. Здесь впервые она не нуждается в спасении, но является в некоторой степени «уполномоченным представителем самости». Сновидящее эго по отношению к ней пытается использовать типично манипулятивные ходы, которые являются единственной известной моделью поведения, доставшейся от матери. Вместо участия в игре она ставит важнейший вопрос, который сделал возможным переход на более высокий уровень спирали.

Рассмотрим вопрос Анимы внимательнее. Во сне она предоставляет две альтернативы – «быть директором библиотеки» или «иметь свой танк». На первый взгляд подобный вопрос – это логический абсурд, противопоставляющий теплое и мягкое. Но логика бессознательного существенно отличается от логики сознания. Что значит «иметь свой танк»? Танк – это символ мачисткого (от слова «мачо»), бронированного со всех сторон эго. Очевидно, что танк представляет фаллический символ, точнее, в этом символе фаллическая энергия выражена в своем наиболее низшем аспекте наступательной, фаллической агрессии. Это другая сторона «маменькиного сыночка» - одержимый вояка, находящийся под влиянием материнского анаболика «драться лишь бы с кем». Это, несомненно, тот идеал мужественности, который носила в себе моя мать, будучи наполовину животным: мужественен – значит, агрессивен, напорист, «мачевиден». Быть директором библиотеки – это означает связать себя с книгами, то есть носителем знаний, мысли и информации. Логос – более высший тип мужественности, чем Марс, и нетрудно догадаться, что в этом вопросе сосредоточена вся мудрость анализа. По сути, Анима требует сделать выбор между все еще привлекательной на тот момент животно-агрессивной стратегией поведения, которой отличается моя мать, или кастой интеллектуалов. Когда правильный выбор сделан, перейден небольшой Рубикон от тени к Аниме, и эго заслужило высшую награду в этой игре – первую мистическую смерть.

Следующий сон можно назвать подготовительным к смерти старого эго. Добровольная смерть, которая наступает в девятнадцатом сновидении, означает завершение цикла противостояния тени. Смерть означает так же и инициацию, и новое рождение, и объединение противоположностей. Я могу сказать совершенно точно, что смерть в сновидении, тем более добровольная, является весьма благоприятным символом, означающим жертвоприношение эго Самости и последующее рождение на более целостном уровне.

К сожалению, тетрадь оказалась безвозвратно потеряна и вместе с ней утрачено описание начала пути, связанного со священной встречей с Анимой. То время, а именно 22 декабря, было величайшим временем моей жизни. Пробуждение Кундалини подняло меня на такую вершину сознания и открыло такие глубины психики, о которых я и не подозревал. Напомню, что к Сергею я пришел исключительно как материалист, и открытие закона всеединства было для меня неожиданностью. Отсутствие записей о сновидениях того периода – это большая утрата; единственный сон, приснившийся мне буквально через два дня после пробуждения, я могу здесь привести:

Я нахожусь у себя дом. Выйдя на балкон, я обнаруживаю мыслящих тараканов, я вижу их мысли: они сомневаются в собственном бытии и единственный способ доказать себе своё существование для них – укусить кого-то из людей. Я поспешно закрываю балконную дверь и вдруг вижу, что пол моей квартиры пробивает змея, по силе не иначе, как мраморная. Она представляет вселенскую мощь и величие. Я заворожено наблюдаю за её движениями – ничего более прекрасного и величественного никогда раньше мне наблюдать не приходилось. Я смотрю за её движениями и вижу, что, минуя зал, она проползает в мою комнату и, всё также пробивая пол и стены, начинает заползать в светильник, который висит у меня над кроватью. Повинуясь внезапному импульсу, я закрываю светильник, куда она заползла, газетой, понимая абсурдность этих действий. В этот момент сквозь меня проходит невероятная энергия, и меня выбрасывает из сна словно электрическим зарядом.

Образ змеи тесно связан с пробуждением Кундалини, о чём я тогда понятия не имел, что доказывает подлинность архетипического переживания. Змея легко пробивает пол квартиры, и это говорит о том, как легко архетипическая сила разрушает прежние границы эго. Образ тараканов в начале сна, безусловно, символизирует невротические состояния, различные комплексы. Они существуют, только пока кусая, обращают на себя внимание – то есть определённым образом паразитируют на сознании. Возникают параллели с голодными духами в буддистской философии, символизирующими ненасытные, инфантильные желания. Именно змея становится силой, разрушающей старые конструкции своим вторжением в дом.

В активном воображении продуцировались сакральные символы Солнца и Луны и их царственного брака (алхимию, заметьте, я тогда тоже не знал), открытие Луны, из которой рождалась змея. Тело часто буквально сотрясали вспышки энергии, перед глазами появлялись вспышки света, казалось, передо мной открывает свои объятия вечность.

Больше никаких снов, относящихся к тому периоду, мне вспомнить не удалось, однако хорошо отпечатались все переживания, связанные с пробуждением Кундалини. Прежде всего, это состояния космического экстаза. Возникает чувство, что сквозь всё тело проходит энергия, которая то наполняет чувством вселенской гармонии, то колоссальным импульсом к действию (были недели, когда я спал по четыре часа в сутки и просто не мог спокойно ходить – бегал, обуреваемый переполнявшийся энергией). Однако порой было наоборот, и мне казалось, что эта энергия во мне замыкается в спираль, и я не мог даже двинуться.

Часто происходили резкие перепады состояния – от предельной наполнености энергией до крайней опустошенности и обессилености. Перепады состояния происходили очень быстро: за одно мгновение меня могло подбросить к экстатическому состоянию или наоборот – швырнуть в состояние полной опустошенности.

Границы между сознанием и бессознательным были разрушены настолько, что порой я мог воспроизвести поток мыслей своего Собеседника, чем неоднократно пугал своих друзей. Начало происходить большое количество синхронистичных совпадений, которым я скоро уже перестал удивляться. Интенсивные переживания продолжались примерно три месяца, но увы, все записи, относящиеся к этому периоду, полностью потеряны, и следующий цикл описывает уже последние эпизоды сего состояния.