Евангельский образ Иисуса Христа.

 

· Образ Иисуса рассматривается в разных аспектах.

1. Образ Иисуса в Евангельских событиях. (рождение, проповедь, смерть и воскресение).

2. Образ Христа в его Евангельских именах

· Иисус в переводе – бог мой спаситель. Древняя форма – Иешуа. Христос в переводе – посланник божий, или «помазанник». Не менее интересны прозвища Иисуса: учитель, равви, Сын Человеческий, Сын Божий, Пастырь (пастух), Агнец, Хлеб Жизни, Царь, Слово. Агнец – как образ жертвы.

· Имя «Сын Человеческий» имеет две важные функции: приближает Христа к людям, показывает его сыновнюю связь с людским миром, но и приподнимает над ним, подчеркивая неповторимую человечность героя, ее собирательный характер, предстояние перед Богом. Эта идеальная человечность, очищенная от греха, зависима от смерти, но свободна от злых страстей, низменных желаний и лицемерия.

· Одновременное определение Иисуса как Сына Человеческого и Сына Божия делает его образ необыкновенно подвижным, а сюжет неисчерпаемым. Каждая сцена, любое его слово ставят вопрос о соединении двух уровней (земного и небесного), о степени божественности Христа, о качестве его человечности.

· Итак, Христос – пастырь, который жертвует собой. Он – жертва, способная вести. Сюжетные границы идеального характера расширяются. Силовой образ согласуется с образом кротости и непротивления. Читатель начинает думать, как совместить «пастуха» и «ягненка» в своей душе.

· Пища поддерживает жизнь, но она необходима снова и снова. Христос – хлеб, навсегда решающий проблему нравственного голода. На мистическом уровне хлеб – плоть самого Иисуса, которая приносится в жертву и дает человеку возможность вечного насыщения смыслом.

3. Образ Иисуса в евангельских конфликтах: христос и народ, и ученики, и Понтий Пилат, и Дьявол (евангелие от Матфея, глава 4), Бог и человек во Христе, и фарисеи.

4. Образ Иисуса в его Евангельских речах. Нагорная проповедь (евангелие от Матфея 5-6-7 главы. Притчи Иисуса.

Выделим основные жанровые формы в евангельской речи Христа (классификация Бультмана):

· речения мудрости: «не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем» (Мк, 6, 4);

· пророческие и апокалиптические слова: «блаженны алчущие ныне, ибо насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь» (Лк, 6, 21);

· слова закона: «кто разведется с женою своею и женится на другой, тот прелюбодействует от нее» (Мк, 10, 11);

· речения от первого лица: «Если же я перстом изгоняю бесов, то, конечно, достигло до вас Царствие Божие» (Лк, 11, 20);

· притчи: о сеятеле, о десяти девах, о блудном сыне и другие.

·      Самым совершенным изложением учения Христа считается Нагорная проповедь (Мф, 5-7) - слова, произнесенные на холме перед простым народом. Начинается она с «заповедей блаженства», создающих образ трудного евангельского счастья. Каждая из девяти заповедей сопоставляет два времени (настоящее и будущее), решая проблему справедливости. Итак, блаженны (едины с Богом, истинны в делах и мыслях):

Нищие духом – их есть Царство Небесное,

Плачущие – они утешатся,

Кроткие – они наследуют землю,

Алчущие ижаждущие правды – они насытятся,

Милостивые – они помилованы будут,

Чистые сердцем – они Бога узрят,

Миротворцы – нарекутся сынами Божиими

Изгнанные за правду – их есть Царство Небесное.

· Вслед за «заповедями блаженства» Христос определяет свое отношение к Ветхому Завету: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (5, 17). Это значит, что «десять заповедей» («Исход», 20, 1-17) остаются: Бог – един, нельзя поклоняться кумирам, кощунствовать, нарушать субботу, забывать родителей, убивать, прелюбодействовать, красть, лгать и желать того, что есть у ближнего твоего. Что же меняется? В юридических предписаниях открывается недостижимый для первой части Библии уровень: сохраняется форма слова, дух становится иным. Для его выявления евангелисты используют синтаксическую конструкцию «сказано древним…» – «А Я говорю вам…».

· Ветхий Завет занимается следствиями. Новый Завет пытается исправить причину: действию предшествует мысль. Именно ее Христос стремится сделать чистой. Закон не исчезает, но в нем обнаруживается идея суда над самим собой.

·      Все последующие стихи Нагорной проповеди – знаменитые изречения, убеждающие отказаться от лицемерия: молиться и поститься втайне, не быть многословным в общении с Богом, не осуждать ближних, не мучить себя заботами о завтрашнем дне.

· Речь Христа – художественное явление. Важное место в ней занимают притчи – назидательные аллегории, использующие житейские темы для передачи религиозного знания. Но бытовая форма, предлагающая домашние и хозяйственные конфликты, скрывает проповеди о справедливом и милосердном Боге, о Страшном суде, о правильных и ошибочных поступках человека.

·      Притча – упрощенное богословие: те, кто не наделен религиозно-философским сознанием, приближается к истине через знакомые ситуации. Другая функция притчи – смягчение «юридического» смысла заповеди в художественном пространстве: заучивание основных положений этической системы уступает место переживанию сюжетной истории, которая может быть сведена к немногословному поучению, но никогда полностью не умещается в нем. Это своеобразная «литература», приучающая к тому, что образ значительнее идеи. Читатель не «слушает и повинуется», а видит участников драмы, самостоятельно разбираясь в психологических тонкостях.

 

 

 

 

Евангельская дидактика.

· Формы евангельской дидактики довольно разнообразны: важнейшую роль играет в Е. изречение, как форма непосредственной подачи поучительного материала. Изречение играет столь существенную роль в композиции Е., что можно рассматривать последние (в особенности Е. Марка) как обрамленные сборники изречений.

· Соединение изречений в более крупное единство — наставление, проповедь — скрепляется обычно риторическими фигурами повторения и контраста (на контрасте построена напр. нагорная проповедь), риторической вариации и накопления; в стиле евангельских изречений большую роль играют анафора и эпифора (часто приобретающая характер рефрена, соединяющего группы однотемных изречений), различные формы тавтологии и параллелизма, а также стилистические фигуры, основанные на повторении слов с одинаковой основой.

· Иногда — в особенности, когда изречение вводится в качестве ответа при обмене репликами — оно заостряется игрой слов (ср. напр. Мф.VIII, 22).

· Наряду с изречением евангельская дидактика иногда пользуется формой казуса (ср. напр. Мф.XXII, 23 и др.); гораздо чаще встречается применение сравнения, из развитой формы к-рого вырастает загадка (ср. напр. загадку про «закваску фарисейскую») и особенно часто притча, представленная в различных вариантах — от едва намеченной фабулы (напр. притча про купца и жемчужину) до обстоятельного рассказа с речами действующих лиц и трехчленным, типичным для новеллы, строением (напр. притча о блудном сыне). Техника расположения притч в общем тексте евангельской дидактики свидетельствует часто о риторическом задании, так например в евангелии Матфея притчи располагаются или от менее пространных к более пространным или в обратном порядке.                                             

· Речь Христа – художественное явление. Важное место в ней занимают притчи – назидательные аллегории, использующие житейские темы для передачи религиозного знания. Но бытовая форма, предлагающая домашние и хозяйственные конфликты, скрывает проповеди о справедливом и милосердном Боге, о Страшном суде, о правильных и ошибочных поступках человека.

·      Притча – упрощенное богословие: те, кто не наделен религиозно-философским сознанием, приближается к истине через знакомые ситуации. Другая функция притчи – смягчение «юридического» смысла заповеди в художественном пространстве: заучивание основных положений этической системы уступает место переживанию сюжетной истории, которая может быть сведена к немногословному поучению, но никогда полностью не умещается в нем. Это своеобразная «литература», приучающая к тому, что образ значительнее идеи. Читатель не «слушает и повинуется», а видит участников драмы, самостоятельно разбираясь в психологических тонкостях.