Является ли материя контролирующей реальностью?

 

Мировоззрение, утверждающее, что существует только материя, называется материализмом. Как философская концепция материализм показал свою полную непригодность, поскольку наши мысли и чувства (возьмем хотя бы два этих примера) не могут быть адекватно описаны в качестве материалистических явлений. Они — не материя, как мы привыкли понимать ее в других контекстах, и не могут быть сведены к материи. Недостатки этой концепции привели к возникновению другой, тоже материалистической, известной под названием натурализм. Натурализм — это мировоззрение, постулирующее, что:

1) нет ничего, что не имело бы материалистического компонента и

2) последнее слово остается за тем, в чем есть физический компонент[19]

Следовательно, с точки зрения натурализма все сущее имеет материальные корни. Материя — конечная основа действительности, и все опирается на нее. Таким образом, наши мысли и чувства, не являясь исключительно материальными феноменами, тем не менее имеют материальную составляющую в виде мозга, который представляет собой решающий и контролирующий компонент. (Различие между материализмом и натурализмом в непрофессиональной среде часто утрачивается, так как люди правильно улавливают суть: оба мировоззрения считают материю первичной, единственным, что “действительно достойно внимания”). Метафизический натурализм — наиболее распространенный научный взгляд на мир[20].

Через пятьдесят лет после своего появления господствующая “религия” интеллектуальных кругов Америки — квантовая теория — начала знакомить нас с гораздо более тонко организованной Вселенной, чем могли себе представить большинство метафизических натуралистов. Как мы пришли к этому верованию — долгая история, которая соединяет в себе рассказ о жестоком разочаровании в христианстве (причина этого — враждующие группировки, политическое вмешательство и гонение на знания) с сагой о беспрецедентном научном успехе в понимании физической действительности и управлении ею. Попытки науки объяснить тайны физического мира были настолько впечатляющими, что мы поверили, будто все во Вселенной можно объяснить физическими терминами. Таким образом, мы пришли к поспешному выводу, что физический мир — основа всего сущего.

Вначале научный метод существовал наряду с другими как один из методов получения знаний о действительности. Ученые исследовали материальный мир, теологи — духовный. По мере того как росла наша уверенность в науке, наряду с мечтами о том, чего мы можем достигнуть, усиливалось и наше убеждение, что наука изучает нечто более полезное, чем теология. Теологические методы не предоставляли такие убедительные доказательства, как научные. И разве не научные технологии дали нам те преимущества, которые мы пытались получить через религию, но с меньшим успехом? Крепло ощущение, что мы не должны терять время на изучение того, что не можем изучить хорошо, — нужно ограничить себя тем, что даст четкие результаты. Тем не менее этот вполне понятный и, наверное, оправданный методологический подход постепенно превращается в свою противоположность.

Благодаря впечатляющим успехам науки мы начинаем чувствовать, что она изучает нечто более реальное, чем теология, а в итоге начинаем сомневаться, существует ли вообще что-либо независимо от физической Вселенной. Согласитесь, точность, которая достигается при работе с физической реальностью, — это одно, а предположение, что ничего, кроме физической реальности, не существует, — совсем другое.

Последний взгляд часто называют “научным”, но это заблуждение, хотя, несомненно, ученые сыграли большую роль в его развитии и распространении. “Закостенелые” ученые нашего времени в основном ограничиваются изучением физической реальности, которую они исследовали более успешно, чем кто-либо когда-либо до них. В своей самовлюбленной замкнутости такие ученые не могут предположить существование нефизических миров или законов, управляющих ими. Они не в состоянии вынести суждение о проблеме, если не могут решить ее с помощью своих методов[21].

Когда ученые поступают таким образом, они перестают представлять собой настоящую науку и предлагают вместо нее то, что Хьюстон Смит называет сциентизмом, или метафизическим натурализмом, маскирующимся под науку. Сциентизм — это недобросовестная наука. Он редко принимается сегодня лучшими учеными-исследователями, хотя и получил широкое распространение среди тех, кто преподает, а также тех, кто через науку хочет добиться славы. С помощью социологических данных можно доказать, что многие, даже большинство занятых в науке людей, фанатично преданных натурализму, перестают функционировать как ученые, — в лучшем случае они становятся философами, хотя обычно не выдвигают никаких философских аргументов.

Под влиянием метафизического натурализма сциентисты в течение многих лет твердят нам, что ощущение, будто бы за пределами физического мира есть что-то еще, — просто стремление выдать желаемое за действительное, культурный невроз, оставшийся с доисторических времен. Они предлагают отбрасывать такие внутренние побуждения, как простые иллюзии, созданные для защиты от жестокой реальности без Бога и идеи вечной жизни. Подавляемые авторитетом науки, которую путаем с сциентизмом, мы продолжаем отрезать себя от сокровенной части своего существа. Ставя разум превыше всего, мы перестаем обращать внимание даже на слабый голос, доносящийся из-за пределов “разумных рассуждений”. За то, что наука и порожденные ею технологии впечатляюще усовершенствовали многие сферы человеческой жизни (хотя, как выяснилось впоследствии, иногда с сомнительным результатом), натурализм с его духовной стерильностью потребовал страшную цену.

Как бы то ни было, метафизический натурализм проник сегодня до мозга костей — всех и каждого в отдельности. Он формирует нашу оценку качества жизни (жизненный стандарт) и даже сознания (состояние мозга), ведет к рискованному применению медицинских технологий ради нескольких месяцев жизни, потому что мы потеряли веру в какое-либо другое существование, кроме физического. Озабоченность тем, что дает наука, затемняет то, что метафизический натурализм отнимает у нас и что наука сама по себе дать не может. Ее исключительные успехи в открытии тайн реального мира убеждают нас, что мы, по сути, не что иное, как чисто физические создания.

Но это не так, и не наука заставляет нас прийти к такому выводу. Метафизический натурализм — не вина науки, а наша вина. Он отражает издавна существовавшее слепое увлечение, которое сегодня получило столь широкое распространение.

Если современная мысль видит науку и духовность как диаметрально противоположные понятия, то постсовременная мысль дает иную оценку. Два важных открытия. Во-первых, крупные прорывы в самих научных дисциплинах опрокинули взгляд Ньютона и картезианцев на Вселенную как на гигантскую физическую машину. Квантовая физика бросила вызов нашему понятию материи. Открытия в теории информации и систем, исследовании сознания, кибернетике, химии и биологии способствовали возникновению новой парадигмы, менее враждебной духовным реальностям. Читая работы Грегори Бейтсона, Ильи Пригожина, Руперта Шелдрейка, Станислава Грефа и Артура Янга, нельзя не признать, что наука стремительно отмежевывается от метафизического натурализма.

Во-вторых, классические духовные учения в последние годы переживают на Западе возрождение, позволяя людям осуществить трансцендентное измерение своей сущности[22].

В последние десятилетия в США приезжает много мастеров медитации, создающих свои центры, где преподают эти учения. В то время как средства массовой информации пытаются привлечь внимание к порой сомнительным представлениям восточной духовности, учителя, заслуживающие настоящего доверия, спокойно трудятся, пересаживая свои традиции на американскую почву. Их семинары и практические занятия ежегодно посещают десятки тысяч американцев. К классическим духовным учениям следует прибавить различные эмпирические психотерапии, также способные представить людям трансцендентную сторону жизни. Подобное развитие событий начинает медленно влиять на интеллектуальное сообщество[23].

Исследования по реинкарнации — только одно из многих направлений научных исследований, бросающих вызов метафизическому натурализму. Если реинкарнация— правда, то натурализм — ложь. Если мы проживаем на Земле много жизней, то делаем это, перемещаясь между двумя сферами — физическим и неким нефизическим измерением, по крайней мере, нефизическим в классическом понимании этого слова. Истинная наука не имеет теоретических возражений против возможности существования такого измерения, хотя, естественно, будет тщательно исследовать аргументы, свидетельствующие в его пользу[24].

 

Что впереди?

 

Мне осталось лишь обрисовать, что ждет читателя в следующих главах. План этой книги прост. В начальных главах исследуются ключевые компоненты теории реинкарнации, в последующих — некоторые ее ответвления. Все изложено так, чтобы было понятно новичку и одновременно интересно тем, у кого уже есть представление о реинкарнационном мировоззрении. Книга начинается с азов и постепенно выходит на более высокий уровень обсуждения темы.

Во второй главе приводятся некоторые свидетельства реинкарнации, полученные исследователями. Я не собирался представлять полный набор доказательств, а хотел лишь показать широту их диапазона и направить читателя к источникам, где он сам сможет получить эти свидетельства. В третьей главе рассматривается концепция кармы и некоторые причинно-следственные модели, связывающие одну жизнь с другой, которые стали понятны благодаря различным современным психотерапиям. В четвертой исследуется влияние реинкарнации на понимание нами самих себя. (Это была самая трудная для меня, да, думаю, и для читателя, глава, так как она предлагает значительно расширить восприятие того, какими существами мы являемся). В пятой главе рассматриваются более широкие ритмы человеческой жизни внутри реинкарнационной философии, идея о том, что жизненные круги (циклы) человека надо воспринимать как движение от рождения к рождению, промежуточной транзитной точкой между которыми является смерть. Также исследуются понятие “возраст души” и карта эволюции души, взятая из индийского учения чакры.

В главе шестой задается вопрос, соединима ли идея реинкарнации с христианской верой, подрывает ли она что-либо существенное в Евангелиях. Я доказываю, что соединима и ничего не подрывает, и очерчиваю как минимальные, так и максимальные возможности, имеющиеся сегодня в распоряжении христиан. В приложении, находящемся в конце книги, критикуются утверждения, будто сам Иисус учил реинкарнации и это отражено в книге Наг-Хаммади и даже в Новом Завете).

Если кто-то принимает реинкарнационное мировоззрение, это неизбежно приведет к пересмотру института семьи, что является темой седьмой главы. Реинкарнация предлагает нам оставить в стороне механизмы генетического соединения и непроизвольных мутаций и постичь более глубокую логику и цель объединения индивидов в семью. Глава восьмая продолжает эту линию, выводя ее за пределы семьи. Развивая идею жизненной паутины, она исследует, как концепция кармы и возрождения может улучшить способность понимать и реагировать на изменяющиеся модели нашей нынешней жизни.

Глава девятая продолжает обсуждение паутины жизни в нескольких направлениях. Во-первых, она представляет модель наших взаимодействий с паутиной, развивая идею, что мы — самовыбирающее опытное поле. Затем эта модель используется для обсуждения особенно поразительных феноменов, которые я называю “эффектом поля”. Когда в психотерапии произошли главные открытия, они вызвали впечатляющие и непосредственные изменения внутри нас, которые нельзя объяснить только физическими явлениями. В конечном итоге эта модель применяется, чтобы показать, как буддийская медитация и христианская мораль по-разному, но с одинаковым результатом разрывают кармический круг.

Завершающая книгу десятая глава вкратце исследует, как принятие реинкарнационного мировоззрения может изменить восприятие великих религиозных учителей.

Поскольку вопрос продолжительности нашей жизни часто выглядит как основной, важно не ошибиться в этом. Систематически недооценивать ее продолжительность так же разрушительно, как и переоценивать. Не нужно мучить себя мечтами о том, чего не может быть, но не нужно также строить иллюзий по поводу реального жизненного процесса. Можно ли решить вопрос возрождения эмпирически или это вопрос абстрактных споров, которые все равно не дадут конструктивного результата? Вот с этого и следует начать наше исследование.

 

Глава 2. О свидетельствах

 

Во многих мировых культурах реинкарнация рассматривается как истинная основа существования. А вся наша жизнь, движущаяся сквозь бесконечность, как протекающая на фоне бесчисленных кругов. Конечно, на Западе эта идея воспринимается по-другому. Однако именно западная культура высоко ценит доказательства, и глубоко проникла принципом, что наша вера в постулаты должна быть прямо пропорциональна их доказательности. И если реинкарнация укоренилась в постпросветительской культуре Запада, значит, это произошло в силу ее неопровержимой очевидности.

Хотя многие не осознают этого, но у буддизма и индуизма с древних времен были веские основания для признания реинкарнации. Если не среди масс, так среди интеллектуалов возрождение рассматривалось не как теоретический постулат, принимаемый на веру, но как закон природы, способный проявляться. Если мы жили прежде, в нашем сознании должны остаться следы этих жизней. На протяжении 25 веков философская индийская традиция утверждает, что эти следы есть, и каждый, кто готов систематически изучать свое сознание посредством медитации, может подтвердить этот факт. Такие воспоминания ничем не отличаются от других, разве что хранятся в памяти значительно “дальше”, чем воспоминания, извлекаемые из нашей нынешней жизни. Традиционно считалось, что для их восстановления может понадобиться целая жизнь. К счастью, сегодня не нужно ждать так долго. Мой бывший коллега и близкий друг любил повторять: “Кто не верит в реинкарнацию — или невежа, или тупица”, т. е. или не знает об уже опубликованных исследованиях, или слепо верит в другую теорию жизни, не совместимую с реинкарнацией. Я не хотел бы заходить так далеко, как мой друг, но доказательства действительно с каждым годом становятся все убедительнее. Мое мнение таково: исследователи накопили столько неопровержимых свидетельств реинкарнации, что эта тема, ранее считавшаяся бездоказательной, теперь может быть переведена в разряд тем средней или даже высокой доказательности.

У меня нет намерения спорить о доказательствах реинкарнации — это будет дублированием информации, доступной широкому кругу читателей. Но было бы неправильно вообще ничего не сказать об этом. Наверное, лучше всего констатировать, что веские свидетельства существуют, но не раскрывать их содержания. Следовательно, цель этой главы — просто поговорить о свидетельствах, провести, так сказать, предварительное слушание, дабы убедить суд в том, что у нас хорошие шансы выиграть дело.

Можем ли мы знать, что уже жили прежде? А можем ли мы знать, где были и что делали в прошлом месяце? Это вопросы одного порядка. Единственный путь определить что-либо, связанное с прошлым, — идентифицировать имеющиеся у нас воспоминания и обеспечить независимую проверку хотя бы нескольких из них. Процедура установления существования предыдущих жизней, по сути, такая же. Нужно: 1) найти в нашей психике переживания предыдущей жизни, которые ощущаются как подлинные; 2) обеспечить внешнюю проверку, по крайней мере, некоторых из них. Проверить воспоминания предыдущих жизней сложнее, чем нынешней, по двум причинам. Во-первых, наша психика прячет эти воспоминания более глубоко, их труднее извлечь целиком, и они не свободны от искажения. Во-вторых, поскольку исследуемое событие происходило давно, сложнее получить свидетельское подтверждение.

Существуют два вида воспоминаний предыдущих жизней, исследованные учеными: спонтанные (непроизвольные) и вызванные (спровоцированные), т. е. либо они приходят в наше сознание спонтанно, обычно когда ребенок начинает говорить, либо вызываются какими-нибудь техниками расширения сознания. Каждая их этих категорий вызывает разнообразные методологические вопросы и требует различных видов свидетельств. Рассмотрим их по отдельности.

 

Спонтанные воспоминания

 

В любой культуре можно найти детей, которые, только заговорив, начинают упоминать свои “другие жизни” в другом месте, в другом теле и с другими людьми. Эти воспоминания выходят на поверхность непроизвольно, без каких-либо трудностей (по крайней мере, для детей) и смешиваются с потоком воспоминаний и переживаний их настоящей жизни. В статьях и книгах доктора Яна Стивенсона, профессора психиатрии в университете Медицинской школы Виргинии, говорится о многих подобных случаях. Его скрупулезные и добросовестные исследования помогли собрать самые достоверные на сегодняшний день свидетельства реинкарнации, а книги Стивенсона рекомендуются любому серьезному студенту. Это такие работы, как “Двадцать случаев, заставляющих задуматься о реинкарнации” (1974 г.), “Случаи реинкарнации” (Т. 1–4; 1975, 1977, 1980, 1983 гг.), “Невыученные языки” (1984 г.) и “Дети, помнящие предыдущие жизни” (1987 г.).

Основательность и детализированность исследований Стивенсона делают описанные им случаи трудными для обобщения, да это и не нужно. Их убедительность — в кумулятивном эффекте сотен деталей, и, следовательно, каждое свидетельство надо изучать как самостоятельное. Тем не менее позвольте мне представить наиболее яркие факты из книги “Двадцать случаев, заставляющих задуматься о реинкарнации” как часть предварительного судебного слушания.

Пармод Шарма родился 11 октября 1944 года в городе Бисаули (Индия)[25], в семье Банкейбехару Дала Шармы, преподавателя санскрита в близлежащем колледже. Когда Пармоду было около двух с половиной лет, он начал говорить матери, чтобы она больше не готовила ему еду, поскольку у него в Морадабаде есть жена, которая будет готовить для него. Морадабад — город в 90 милях к северу от Бисаули. Между тремя и четырьмя годами он стал в подробностях рассказывать о своей жизни там. Мальчик описал несколько предприятий, которыми он владел и руководил вместе с другими членами семьи, в частности кондитерскую, где делают и продают пирожные и содовую воду, под названием “Братья Мохан”. Ребенок настаивал, что он — один из этих братьев и что у него есть бизнес в Сахаранпуре — городе приблизительно в ста милях к северу от Морадабада. Пармод перестал играть с другими детьми из Бисаули, предпочитая одиночество: он строил модели магазинов, снабжал их электрической проводкой, но особенно ему нравилось делать из песка пирожные, которые он подавал членам семьи с чаем или содовой. Все это время он в деталях рассказывал о своем магазине, его размерах, где он расположен в Морадабаде, что там продается, о своей работе в нем, о деловой поездке в Дели. Он даже сказал родителям, что как преуспевающий коммерсант привык к более комфортным условиям, чем те, в которых живут они.

Пармод не любил творог, что нетипично для индийского ребенка, и настоятельно советовал отцу не есть его, поскольку это опасно. Он объяснил, что в прежней жизни серьезно заболел, съев слишком много творога. Ему также не нравилось погружаться в воду — это соотносилось с его словами, будто в прежней жизни он умер в ванной. Пармод рассказывал, что был женат и имел четырех сыновей и дочь. Ему очень хотелось снова увидеть свою семью, и он умолял родителей отвезти его обратно в Морадабад навестить ее. Родители не откликались на эти просьбы, но мать, отдав мальчика в начальную школу, пообещала, что, когда он научится читать, она возьмет его в Морадабад.

Родители Пармода не пытались проверить заявления сына, возможно, потому, что в Индии существует поверье, будто дети, помнящие предыдущую жизнь, обречены на раннюю смерть. Тем не менее слухи о рассказах Пармода в конце концов дошли до семьи по фамилии Мехра, живущей в Морадабаде. Эта семья, сопоставив детали из рассказов мальчика, обнаружила много совпадений. Братья Мехра владели несколькими предприятиями в Морадабаде, среди которых был магазин по продаже пирожных и содовой воды “Братья Мохан”[26].

Во главе магазина стоял Пармананд Мехра, умерший 9 мая 1943 года, за восемнадцать месяцев до рождения Пармода. Пармананд объелся на свадьбе творогом, своей любимой едой, и у него развилось хроническое гастрокишечное заболевание, позднее усугубленное аппендицитом и перитонитом, от которого он и умер. За два или три дня до смерти он, несмотря на протесты семьи, съел еще творога, сказав, что, возможно, никогда больше не сможет насладиться им, хотя свое заболевание и надвигающуюся смерть объяснял перееданием этого продукта. Составной частью предложенной Пармананду во время обострения аппендицита терапии были лечебные ванны. Он принимал их, пока действительно не умер в ванной. После смерти Пармананда остались вдова и пятеро детей: четыре сына и дочь[27].

Летом 1949 года семья Мехра решила съездить в Бисаули, чтобы встретиться с Пармодом, которому было уже около пяти лет. Когда они приехали, Пармода и его семьи не было дома, и встречи не произошло. Вскоре после этого отец Пармода отозвался на приглашение семьи Мехра и взял мальчика в Морадабад, чтобы самому проверить навязчивые воспоминания сына.

Среди тех, кто встретил Пармода на железнодорожной станции, был двоюродный брат Пармананда Шри Карам Чанд Мехра. Пармод со слезами на глазах обнял его, называя “старшим братом”, и сказал: “Я — Пармананд”[28]. (Для индийцев привычно называть двоюродных братьев просто братьями, если отношения между ними близкие, как это и было в случае Лармананда и Карама[29]).

Потом Пармода отправили самого искать путь к магазину “Братья Мохан”, он давал указания шоферу, который вез их со станции. Войдя в магазин, он посетовал на то, что его место перенесли.

В Индии принято, чтобы у хозяина было свое огороженное место — гадди, расположенное у входа, откуда он может приветствовать посетителей и руководить бизнесом. Гадди Пармананда действительно через некоторое время после его смерти было перенесено. Попав внутрь, Пармод спросил: “Кто следит за пекарней и фабрикой содовой воды?” (это были обязанности Пармананда). Чтобы проверить мальчика, вывели из строя сложную машину, производящую содовую воду. Пармод доказал, что прекрасно знает, как работает аппарат. Без всякой посторонней помощи он определил, где отсоединен шланг, и дал указания по его починке.

Позже, уже в доме семьи Мохра, Пармод обратил внимание на домашний кинотеатр, которого раньше не было, узнал комнату, где спал Пармананд, стенной шкаф, в котором были его вещи, а также свой низкий столик. “Вот здесь я обычно ел”, — сказал он. Когда в комнату вошла мать Пармананда, он сразу обратился к ней, назвав “мамой”. Узнал он также жену Пармананда, предприняв нечто вроде попытки обнять ее. Несмотря на то что она была взрослой женщиной, а Пармод — пятилетним ребенком, он явно выказывал определенные чувства взрослого мужчины, мужа. Когда они остались наедине, Пармод сказал ей: “Я пришел, а ты не нанесла бинди” (он имел в виду красную точку, которую ставят на лбу индийские жены). Пармод упрекнул “свою жену” и в том, что она носит белое сари — одежду индийских вдов, вместо того чтобы надеть цветное сари — одежду жен.

Пармод узнал дочь Пармананда и одного из сыновей, который был в это время дома. Когда появился младший сын Пармананда, Пармод узнал и его, назвав семейным прозвищем — Гордхан. В беседе с ним Пармод не позволил старшему по возрасту Гордхану обращаться к нему по имени, а настаивал, чтобы тот называл его “отец”. “Я просто стал маленьким”, — сказал Пармод. Он также правильно определил одного из братьев Пармананда и его племянника.

Мальчик демонстрировал поразительное знание подробностей жизни Пармананда. Во время поездки в отель “Виктория”, которым владели братья Мехра, Пармод обратил внимание на новые постройки. Семья Мехра подтвердила, что они действительно появились после смерти Пармананда. Войдя в отель, Пармод показал на несколько шкафов и сказал: “Эти шкафы я сконструировал для "Черчил хаус"” (так назывался второй отель, которым братья владели в Са-харанпуре). У Пармананца на самом деле были такие шкафы; вскоре после его смерти семья решила перенести их в отель “Виктория”[30].

При следующем визите в Сахаранпур Пармод спонтанно узнал доктора — знакомого Пармананда. “Это доктор и старый мой друг”, — сказал он. Он узнал также человека по имени Ясмин, который, как утверждал Пармод, занял у него (Пармананда) денег. “Я должен получить долг”, — сказал Пармод. Сначала Ясмин отказывался признать это, но когда понял что семья не будет настаивать на выплате, признал правоту Пармода.

Стивенсон пишет, что собрал более трехсот подобных случаев, а опубликовал лишь малую толику. К примеру, он не включил в книгу случаи, в которых семья второй личности извлекала какую-нибудь выгоду из контактов с семьей первой личности: финансовую, повышения социального престижа или общественного внимания. Он также отбросил случаи, где две семьи были связаны с человеком, который мог неумышленно переносить информацию от одной к другой. Отдельные случаи можно рассматривать как криптомнезию (“спрятанные воспоминания”). Например, человек нечаянно услышал разговор или прочитал в романе фразу, не придал им значения и забыл об обстоятельствах, при которых это произошло. Позже что-то “запускает” информацию, и она субъективно появляется будто бы “ниоткуда”. Мы предполагаем, что она из предыдущих жизней, но в гипнотических регрессиях обнаруживаются истинные источники информации. Такие случаи не учитываются. Сразу же отвергаются случаи, в которых встречаются противоречивые моменты, вызывающие сомнения или даже содержащие намек на обман.

Стивенсон опубликовал только случаи, где не прослеживается никакой выгоды, никаких скрытых мотивов, никаких предварительных контактов между семьями; эти свидетельства содержат множество подробностей, которые могут подтвердить близкие предыдущей личности, а в идеале возможна встреча второй личности с людьми, знакомыми с первой. Профессиональный скептицизм Стивенсона и его критические методы привлекли внимание даже весьма консервативных научных журналов. В 1977 году известный “Журнал нервных и психических заболеваний” посвятил его исследованиям почти целиком весь выпуск. В редакционной статье доктор Юджин Броди писал: “Публикуя данный материал, мы тем самым признаем научную и личную честность автора, законность его исследовательских методов и соответствие его доводов канонам рационального мышления”[31].

Двумя годами ранее, делая обзор первого тома книги “Случаи реинкарнации” в “Журнале Американской медицинской ассоциации”, доктор Лестер С. Кинг пришел к выводу, что Стивенсон “тщательно и без каких-либо эмоций отобрал ряд случаев в Индии, причем таких, которые трудно объяснить с какой-либо другой позиции, кроме реинкарнации… Собранное им огромное количество материала невозможно проигнорировать”[32].

Чтобы придать больший вес исследованиям Стивенсона, наверное, стоит привести еще один случай, тоже опубликованной в книге “Двадцать случаев, заставляющих задуматься о реинкарнации”.

Сварнлата Мишра родилась в Шахпуре, Индия, 2 марта 1948 года. Она была веселым, милым ребенком, и родители очень ее любили. Когда Сварнлате было около трех с половиной лет, ее отец, юрист, взял девочку с собой в поездку. Путь лежал через город Катни, расположенный в ста милях от их дома в Панне. Когда они ехали по городу, Сварнлата внезапно попросила водителя свернуть на дорогу, которая, как она сказала, ведет к “ее дому”. Позже, когда они остановились в Катни попить чаю, Сварнлата заявила, что им бы предложили чай получше в “ее” доме, расположенном неподалеку. Отец был сбит с толку этими странными словами, но не отмахнулся от них.

В течение нескольких следующих лет Сварнлата время от времени рассказывала, обращаясь больше не к родителям, а к братьям и сестрам, о своей предыдущей жизни. Она говорила, что ее звали Бия, что она родилась в семье Патхак, жила в Катни, была замужем и родила двоих сыновей. Девочка уверяла, что ее дом в Катни был из белого камня с черными дверями и железными засовами. В нем было четыре оштукатуренные комнаты, остальные не доделаны, пол выложен каменными плитами. Из дома видны железнодорожная линия и котельные, позади дома — школа для девочек. По ее словам, у семьи Патхак была машина, для Индии тех времен — большая редкость. Отец Сварнлаты сомневался в подлинности воспоминаний дочери и более шести лет не предпринимал никаких попыток проверить их.

В 1958 году Мишра жили в Чхатариуре, где глава семьи занимал должность помощника районного школьного инспектора. Сварнлате было уже 10 лет. Господин Агнихотри, профессор в Чхатарпуре, узнав о заявлениях Сварнлаты, будто она помнит предыдущую жизнь, попросил отца девочки привести ее к нему, чтобы она поделилась своими воспоминаниями с ним и его коллегами. Тогда же Сварнлата узнала, что жена профессора вернулась из Катни, и сама попросила о встрече с ней. Как только жена профессора вошла в комнату, девочка тут же признала в ней свою старую знакомую. Затем Сварнлата напомнила женщине о свадьбе в деревне Тилора, где Бия и жена профессора были вместе, и о том, как они еле-еле отыскали там ванную. Ошеломленная миссис Агнихотри подтвердила эти и многие другие сведения о жизни Бии в Катни. Вскоре после этой встречи Мишра позволил записать заявления дочери для возможной последующей проверки.

Девять месяцев спустя, в марте 1959 года, к ним приехал господин Хемендра Банерджи, чтобы исследовать случай Сварнлаты. Он провел с семьей Мишра два дня, а потом поехал в Катни, где смог по описанию Сварнлаты найти дом Патхак. Позже он встретился с этой семьей. Патхак никогда не слышали ни о Сварнлате, ни о ее семье, но подтвердили многие слова девочки. Воспоминания Сварнлаты совпадали с событиями из жизни их дочери, Бии Патхак. Бия жила в Катни, пока не вышла замуж за человека по имени Чинтамини Панди и не переехала в Майхар — город к северу от Катни. Бия умерла от сердечного заболевания в 1939 году, почти за 10 лет до рождения Сварнлаты. (Следует отметить, что семья Патхак была достаточно европеизирована, что часто случается с индийскими семьями.)

Вскоре после этой встречи члены семей Патхак и Панди поехали в Чхатарпур навестить Сварнлату. Во время этого визита Сварнлата поделилась множеством верных наблюдений, о которых я расскажу ниже. Затем Сварнлата с семьей съездили в Катни и Майхар, где Бия прожила большую часть замужней жизни. Во время поездок Сварнлата сделала много новых “открытий”, узнавая места и здания.

Прежде чем привести здесь результаты этих “открытий”, следует отметить, что семья Мишра никогда не жила ближе чем на расстоянии ста миль от Катни и Майхара. И хотя между двумя семьями существовала отдаленная связь[33], Стивенсон, расследовавший этот случай в 1961 году, пришел к выводу, что они не были знакомы до тех пор, пока воспоминания Сварнлаты не свели их вместе.

Сами воспоминания были признаны основательными и достоверными. Все уже упоминавшиеся моменты: дом, машина, имена членов семьи — подтвердились. Поскольку семья Мишра время от времени проезжала через Катни, а семья Патхак была там хорошо известна, можно допустить, что Сварнлата изучила внешние архитектурные детали дома Патхак естественным способом. Но этого нельзя сказать об интерьере. К тому же знания Сварнлаты о жизни Бии разворачивались по мере того, как она навещала места, где жила Бия. Например, в свой первый визит в Катни девочка спросила о дереве, которое раньше росло во дворе, о перилах, расположенных с задней стороны дома. Приехав в Майхар, Сварнлата узнала комнату Бии и дорогу к реке, по которой она обычно ходила купаться. Посетив Тилору, девочка вспомнила комнату, где умерла Бия, и отметила, что нет веранды, которая была пристроена к дому, когда Бия жила в нем.

Ошеломляла и способность Сварнлаты узнавать людей из жизни Бии. В общей сложности она узнала двадцать человек, многих — при специально созданных семьей Бии обстоятельствах. Сварнлате представляли группу, иногда из одиннадцати, иногда из сорока человек, и спрашивали, знает ли она кого-нибудь из присутствующих. Люди, знакомые с Бией, перемешивались с совершенно посторонними, зачастую члены семьи пытались сбить девочку с толку, представляясь не своими именами или отказываясь признан правильность ее слов. Несмотря на это, Сварнлата узнала многих членов семьи, включая четырех братьев Бии, причем одного назвала его детским прозвищем — Бабу, а остальных разместила по порядку о гласно времени их рождения. Узнала она четырех сводных сестер, двух сыновей и мужа Бии, а также его двоюродную сестру, множество друзей и знакомых, женскую прислугу (сказав: “Она моя служанка”), акушерку, пастуха и торговца орехами.

Интересно, как Сварнлата узнавала этих людей. Например, когда муж Бии и один из ее сыновей по имени Морли приехали в Чхатарпур, чтобы встретиться с ней, они сохраняли инкогнито. Тем не менее Сварнлата смогла определить их в толпе из одиннадцати человек. Она робко засуетилась вокруг мужа, как это принято у индийских жен. Морли в то время не верил в реинкарнацию и почти сутки настаивал на том, что он не ее сын, но в результате сдался. Более того, он привел с собой чужого человека, которого попытался представить вторым сыном Бии. И вновь Сварнлата не попалась на эту удочку и позже правильно определила своего настоящего второго сына при визите в Майхар. (В конце концов Морли убедился, что Сварнлата — реинкарнация его матери Бии).

Семья Патхак считала, что труднее всего девочке будет узнать их пастуха, но Сварнлата прошла и это испытание, хотя один из братьев Бии пытался убедить ее в смерти этого человека. В заключение она узнала семейную пару, друзей семьи, непроизвольно отметив при этом, что муж теперь носит очки, которых не было при жизни Бии,

И вот последняя попытка обмана. Четвертый брат Бии внушал Сварнлате, что у его сестры не было передних зубов, девочка же сказала, что у нее на передних зубах были золотые коронки. Братья Патхак не могли вспомнить, правда это или нет, и спросили у своих жен, которые подтвердили правильность ответа Сварнлаты.

Стивенсон отмечает, что в целом эмоциональная идентификация Сварнлаты с Бией была не столь сильна, как, например, отождествление Пракаша с Нирмалом, тем не менее в общении с семьей Бии она проявлялась. В доме Бии в Чхатарпуре Сварнлата вела себя как ребенок, коим она и была, может быть, более серьезно и самостоятельно, чем большинство детей ее возраста. В Катни, окруженная семьей Патхак, она непроизвольно стала вести себя, как старшая сестра по отношению к мужчинам, которые были старше нее на сорок и более лет. С сыновьями Бии в присутствии своей семьи она вела себя сдержанно, но, по словам Морли, когда они остались наедине, перестала сдерживаться и общалась с ними, как мать.

И еще несколько деталей. По словам Сварнлаты, отец ее носил тюрбан, что нетипично для этой части Индии, но на самом деле так оно и было. Она также знала, что у Бии была сводная сестра, умершая незадолго до нее. Когда в Катни Сварнлата попробовала особые сладости, она сказала: “Я часто ела это в моей предыдущей жизни”. Это лакомство — бара — было неизвестно семейству Мишра, и девочка никогда его не пробовала, однако это было любимое сладкое блюдо Бии. И наконец, Сварнлата напомнила мужу Бии о том, что он однажды взял сто двадцать рупий из ящика, где она хранила деньги. Мужчина уверял, что только он и Бия знали об этом случае.

У Сварнлаты было и несколько “провалов”. Она забыла название района, где жила ее семья, не совсем правильно на