Разработка: Выяснение глубинной причины столкновения мрака и света в нашей реальности

Когда-то давно, слушая запись разговора Григория Померанца на его даче с одним из журналистов, я обратил внимание на то, что прозвучала фраза: «слова в их реальности». Мне в тот момент послышалось иное: «слова вихреальности», то есть слова, обладающие природой вихревого потока. Но ведь, Логос, творящий Вселенную, именно так и развивается в Пустоте из точки сингулярности, заполняя собой это великое ничто.

Это озарение помогло мне докопаться до сути конфликта, в котором принимали участие те, кого я мог видеть и те, кто были скрыты за различными отвлекающими внимание явлениями. Они не проявляли себя, научившись сливаться с материальными объектами сами и скрывать свои идеи среди предрассудков и так называемых общепринятых ценностей.

Жившие некогда в Александрии Лагиды – потомки Птолемея, диадоха Александра Македонского, бывшего не просто полководцем, а великим магом, научившимся читать книгу перемен, всегда своевременно принимающим единственно верное решение на поле битвы исходя из ее контекста, и потому, ни разу не потерпевшим поражения в своих сражениях, обрели знания фараонов-гиксосов, правивших Египтом за двенадцать веков до них. Вместе со множеством различных драгоценных трофеев в руки правителей Александрии попала библиотека, хранители которой, будучи жрецами, научили Лагидов: как преобразовывать мир, изменяя его истинную природу исходя из собственных желаний и потребностей.

Ослепленные жаждой наживы и неконтролируемыми инстинктами люди, стремящиеся к власти абсолютной, забыли о том, что, чем большую власть они обретают, тем более слабыми существами становятся, теряя рудиментарные способности реализовать свою человечность. Они «бронзовеют», переставая обладать особой природой, характеризующейся неопределенностью, текучестью человеческого существа. Именно поэтому им пришлось создать тайные организации, с помощью которых они могли бы достаточно гибко и быстро вершить свое самоуправство, утверждаясь в своем могуществе.

В русских народных сказках таких правителей называют кощеями из-за их закостенелости. Эти правители, отказавшись от природных способностей, уповают на технологические достижения, которые в древности назывались магией, в ущерб всему остальному. Вот и сейчас, мы столкнулись с той самой проблемой, которую создали потомки династии Птолемеев и решить которую послал меня Водан.

Технология, которую пытались внедрить эти нелюди, заключалась в разработке способа управления сознанием людей путем встраивания в ДНК человека блока генов, способных реагировать на внешнее раздражение. Именно это и было изначальной целью повсеместного распространения коронавируса, являющегося носителем генов, отредактированных в лаборатории, для последующего использования их в создании ложных стимулов и желаний у тех, кто был заражен коронавирусом. Поражение центральной нервной системы (самой структуры нервных волокон и окружающих клеток на всем их протяжении), проявляющееся в искажении запахов, фантомных ощущениях, мышечных спазмах, потери памяти, усталости и панических атаках – есть ни что иное, как калибровка тех, на кого в дальнейшем психологическое воздействие с помощью технических средств должно было оказываться.

Для того, чтобы управление осуществлялось массово, необходимо было разработать специальный алгоритм, систему искусственного интеллекта, которая была призвана научиться управлять большими массивами данных в реальном времени, подгоняя всех людей в страты (исходя из их запросов и природных способностей), названную GPT-3 системой в честь той самой страны, где за триста лет до наступления новой эры правили Лагиды, а еще ранее – гиксосы, а за тысячелетия до них – выжившие потомки атлантов, научивших древнеегипетских фараонов правлению государством посредством построения социальной пирамиды Уаджета.

Изначально целью разработки авторегрессионной генеративной модели кодирования/декодирования GPT-3 провозглашалась задача обучения систем искусственного интеллекта для того, чтобы они помогали точно описывать мир, ускоряя процесс его познания. Алгоритм разрабатывался на английском языке. Соответственно, эта описательная функция построенного алгоритма была ограничена особенностью английского языка, не обладающего особой образностью и многомерностью. Разработка была в открытом доступе и в ней могли принимать участие любые специалисты. Однако, осенью первого ковидного года произошли серьезные метаморфозы: во-первых, одна из крупнейших международных корпораций, разрабатывающая программное обеспечение, получила эксклюзивную лицензию на использование новой технологии в своих продуктах; во-вторых, за пару месяцев до этого события доступную для всех желающих ранее технологию объявили закрытой от сторонних разработчиков, якобы в целях защиты от негативного воздействия на нее злоумышленников (дабы не научили систему искусственного интеллекта ничему «плохому» – проще говоря, не поместили нежелательных закладок); в-третьих, в это же время, разработчики экосистемы крупнейшего российского банка создали аналог GPT-3 с помощью документов и баз данных на русском языке, находящихся в открытом доступе в сети, назвав его seq2seq. Принцип использовался тот же: саморазвитие системы посредством генерации смыслов, путем перебора и оптимизации всех возможных вариантов. Такие же разработки велись в Китайской Народной Республике. По сути, на наших глазах, происходила гонка вооружений, где основным оружием массового поражения становилась система самообучающегося искусственного интеллекта, развитие которого происходило по экспоненте.

Мне, неспециалисту в технологических и программных разработках, нужно было разобраться с тем, что происходит, зачем этот процесс запущен и каким образом можно предотвратить неминуемую катастрофу – столкновение конкурирующих разработок, в ходе которого разменной монетой будут люди. Причем, времени для того, чтобы разобраться с проблемой оставалось не так много. Осенью двадцать второго года, за неделю до дня всех святых, празднуемому в западноевропейских странах, в канун солнечного затмения, должно было состояться подведение итогов интересантами и объявление окончания трехлетней пандемии. Далее этими кукловодами планировалось запустить второй этап операции, используя генераторы узконаправленного электромагнитного излучения на откалиброванное население, с внедренными элементами коронавируса, посредством которых в организм попадали модифицированные блоки генов в ДНК, восприимчивые к внешнему воздействию.

Я помнил, что для изменения настоящего требуется погрузиться в прошлое, совершив свое путешествие на юг. Валькирия вместе с Воданом наоборот, отправились на север через Сунгирь на северо-восточной окраине Владимира к Костроме и далее к Петрозаводску, построенному возле Шуйского погоста на Олонецком перешейке.

По понятным причинам нет особой нужды описывать мое путешествие из России на территорию Ирана. Возле Ардебиля меня приютила семья шахсевенов. Они кочевали с небольшим стадом овец и коз по долинам, лежащим между горными хребтами на высоте около двух километров над уровнем моря. Не знаю, почему, но мне оказали особое почтение, разрешив поселиться в одном шатре со старейшиной. Его звали Аббас. Когда наши взгляды пересекались, он не отводил своих глаз, пристально всматриваясь в мои. И чем дольше он смотрел в меня, тем светлее становилось его лицо, на котором разглаживались морщины. Обычно, мы общались беззвучно с помощью жестов, пока в одну из ночей он не разбудил меня, назвав тем самым именем, которое я никому, кроме Берендея и Водана с Валентиной, не открывал. Было очень темно, но его лицо светилось голубоватым светом. Раньше такого свечения я не замечал.

Аббас вывел меня из шатра под звездное небо, буквально звеневшее, словно кто-то вдалеке играл на маримбе. Я удивленно уставился на старика, а он улыбался, широко открыв рот, явно получая ни с чем не сравнимое удовольствие от того, какой эффект произвело на меня звездное небо. Постояв молча несколько минут, вертя головой из стороны в сторону, разглядывая созвездия и прислушиваясь к звукам, я снова взглянул на старика. Он что-то шептал почти неслышно. Я сфокусировал свое внимание на его действии и, внезапно, начал понимать смысл слов этого хранителя знаний.

Его певучая речь и манера красиво, но, в то же время, кратко и точно излагать свою мысль, вызвала в моей памяти образ Шамса. Я поймал себя на ощущении, что свет, льющийся из лучистых карих глаз старика, и сияние изумрудных глаз старинного друга Верокочева, с которым я встретился в круге Коловращения, настолько родственные по своей природе, что не сдержался и спросил Аббаса, знает ли он Шамса? Аббас в ответ не произнес ни слова – только пожал плечами, очевидно, не желая открывать и листать одну из книг своей памяти о встречах и расставаниях. Вместо этого, чуть позже, когда я шел рано утром следующего дня рядом с ним по склону высокого холма, Аббас внезапно произнес:

– Свет, льющийся из глаз человека, зависит от того, на какие звезды он смотрит ночью в предрассветный час и того, какие рассветы он встречает или закаты провожает. То, на что откликается человеческое сердце, влияет на сияние глаз.

Около месяца я жил в шатре Аббаса, переходя с его семьей с одного места кочевья на другое. За это время он рассказал мне о народе, потомки которого в далеком прошлом жили так же, как это делают сейчас шахсевены. Однако, со временем этот народ полюбил комфорт и удобство, пренебрегая свободой и волей, а потому устремился в города, и селения на северном побережье Африканского континента, построенные древними, пришедшими в эти земли из-за океана.

Аббас начал этот разговор о заблудшем в своих устремлениях народе так:

– Ты заметил, что эпидемии, губящие множество людей происходят все чаще? Людям сложно это распознать, потому что человеческая жизнь коротка, а тех, кто действительно хочет разобраться в прошлом, не принимая на веру слова историков, специализирующихся на изучении каких-то определенных событий и их трактовке, самостоятельно замечая закономерности и аномалии на протяжении длительных периодов, единицы. Когда-то, тысячелетия тому назад, эпидемии и катаклизмы происходили гораздо реже – раз в тысячу или полторы тысячи лет. Но с ускорением темпа жизни, с увеличением связей и контактов между племенами и народами, вспышки массовых заболеваний стали происходить чаще. В последние века эти массовые заболевания происходят примерно раз в сто лет или чуть чаще – словно временной вихрь, подобно столбу смерча, устремляясь к точке своего основания, ускоряется. Наступит момент, когда произойдет обратный переход. Планета стряхнет с себя эту напасть – вихрь начнет вращаться в обратную сторону, очищая землю. И чем дальше, тем сильнее будет замедляться этот процесс, а значит и новые эпидемии со временем станут редкими явлениями.

Ученые сейчас говорят о коллективном иммунитете, вырабатывающемся среди группы людей, сопротивляющихся болезням. Однако, коллективный иммунитет имеет полевую природу, самое слабое место обороны в котором определяет способность этой группы противостоять заболеванию. К сожалению, сейчас люди слабы. Их слабость обусловлена страхами; скрытыми и нереализованными амбициями, порождающими зависть; зависимостью от чужого мнения, уязвляющего гордыню; просто отсутствием жертвенной, лишенной корысти любви. Эти негативные особенности являются незащищенными воротами для дурных мыслей, а значит и психологического состояния человека в целом. Как только человек допускает эти мысли в свой разум, его ментальная защита организма рушится. В таком случае, коллективный иммунитет, как ржавчиной разъедается в тех местах, где в группе присутствует человек, отягощенный злыми думами.

У людей существует практика отделения таких людей из своей группы на карантин. Но, редко когда ослабленный человек может одолеть хворь, исцелившись в первую очередь морально, освободившись от зла в сердце, без помощи врачевателя, являющегося примером и поддержкой для слабого. Поэтому-то и тюрьмы человеческие не работают – сидельцы в них только сильнее озлобляются и ожесточаются. Может, они и хотели бы стать лучше, но вокруг нет того, на кого можно опереться хотя бы в мыслях. В больницах ситуация чуть лучше: врачи и медсестры помогают больным, поддерживая в трудные минуты. Но, поскольку сознание первично, если больной не захочет освободиться от болезни, не изменит в себе способ мышления, то исцеление не возможно, каким бы замечательным не был лечащий доктор.

Такое долгое объяснение принципа освобождения от болезни, было необходимо для того, чтобы рассказать о тех, с кем ты ведешь борьбу. Когда-то тысячелетия тому назад, по словам моего прадеда, получившего эти знания от своего прадеда, они были твоими соплеменниками. Я сначала сомневался в том, что вы – одного поля ягоды – так непохож твой характер и привычки на тех, о ком я говорю. Постепенно, читая узор радужки твоих глаз, я убедился, что вы – родня. У этих потомков могучего расенского рода есть очень маленький шанс освободиться от того рабства, в которое они попали, желая стать властителями живой и неживой природы. Твои сородичи еще сохранили долю чистоты в своей крови, даже вопреки тому, что служат нелюдям. И тебе предстоит повторить деяние твоего предка, «вырвавшего свое сердце», чтобы осветить путь блуждающим во тьме под властью инстинктов. В каждом поколении этот долг выпадает на одного из сильных, но не каждый сильный этот долг на себя принимает. Кто-то, выполняя этот долг, уходит в скит, чтобы незримо поддерживать своих; кто-то разъясняет: как и что делать, не покидая общество. Тебе предстоит самому разобраться в необходимом и достаточном, определив маршрут. Других способов раскрыть свою природу для тех, кого выбирает Карна, не существует. Прими это и действуй. Таков Путь!

Мне потребовалась время, чтобы осмыслить услышанное. Аббас указал направление, в котором мне нужно искать корни проблемы, но каким образом это делать, оставалось неясным.

Одно представлялось мне верным: путь становления Бога – есть путь проявления своей Человечности. Это единственно зримая возможность для моих соплеменников, покоренных своими страстями и слабостями, обрести свободу, которой они принадлежат по праву своего существования. Каждый человек, где бы он не находился и кто бы не был с ним рядом, всегда остается один на один с ужасом осознания своего бытия. Нас пугает, скорее не сама смерть, а необходимость жить. Поэтому некоторые, убегая от этой необходимости, стремятся к аварийному выходу из бытия в небытие. У человека есть выбор: «спрятаться в пещеру» от враждебного мира или выйти наружу и увидеть звездное небо. Мир безстрастен. Он не ждет от нас ничего. Он не для нас, а сам по себе. Человеку, выбирающему жизнь в этом мире, требуется преодолеть свой страх перед одиночеством, перестать цепляться и прятаться за кем-то, словно есть шанс спрятаться. Нужно вспомнить, как наши предки, обретя внутри себя мужество, вышли из своих пещер в неведомый мир и начали его познавать, раскрывая способности своего духа, научились замечать прекрасное и защищать то, что необходимо для жизни. Они отказывались от чего-то, ради обретения иного. Это и есть проявление Человечности. Именно это, на мой взгляд, могло послужить исцеляющим лекарством для моих дальних родичей, ставших когда-то слугами мерзости и лжи.

Я искал способ донести эту мысль до них так, чтобы при этом не нарушить хрупкое равновесие между силами мрака и света раньше времени. На роль разведчика, вербующего в стане противника своих соратников, я себя никогда не рассматривал, точно зная об отсутствии у себя необходимых для этого навыков. Но, когда те, кто знает и умеет, заняты чем-то более важным, приходится действовать новичкам, обучающимся всему в процессе выполнения своего задания. Единственно, что меня успокаивало и вселяло надежду, то, что я оставался человеком, а значит, обладал особым свойством – неопределенностью. У меня было достояние человека, открывающее возможность для развития – право на ошибку, с одной поправкой: осознать и исправить ошибку я должен сам до того момента, пока она не начнет оказывать влияние на реку времени.

Аббас, перед тем как мы с ним расстались, объяснил суть моего пути:

– Друг мой, обрати внимание на то, где мы сейчас находимся.

Я посмотрел вокруг, наслаждаясь красотой гор и зеленых долин, пролегающих между ними.

– Мы в горах.

– Верно. Горы – это ненормальное состояние земной поверхности. Они возникают там, где имеется сильное напряжение земли, где сталкиваются плиты. Математики назвали бы это производной первого порядка от нормального распределения материи в пространстве.

Услышать эти слова из уст Аббаса я никак не ожидал. Тем интереснее мне было узнать, к чему он клонит.

– В некоторых горах существуют пустоты, которые мы называем пещерами. Это производная второго порядка – искажение ненормальности производной первого порядка.

Я не выдержал:

– Для чего ты мне это объясняешь?

Аббас улыбнулся, но через секунду снова стал серьезным:

– Тебе нужно найти «пещеру», чтобы начать взаимодействовать с «горой».

Сначала я не понял, о чем идет речь, но расспрашивать Аббаса не стал, понимая, что разобраться в услышанном мне нужно без подсказок. Только через пару недель после моего возвращения на родину я осознал суть его слов.

Совершенно «случайно» в поезде, на котором я два дня ехал из Дербента в Москву, рядом со мной ехала девушка, читавшая книгу о шумерах. Мне было интересно, почему именно эту книгу она взяла с собой в путешествие. Я задал ей вопрос и услышал следующее:

– Согласно преданиям шумеров, прародина человечества – остров Дильмун. Я искала на Кавказе дольмены, потому что мне показалось, что это и есть те самые врата в нашу прародину. Погружаясь в свое подсознание в этих местах, я достаю из глубинной памяти ответы на то, что мне действительно важно знать. В этих местах внешние звуки и внутренние ощущения приглушаются, словно само время застывает, сгущаясь, и я, как воду из колодца, достаю искомое знание.

– И что же, вы узнали что-то действительно важное?

– Важно это или нет, не всегда ясно сразу. Ценность знания открывается со временем, как говорится: «дорога ложка к обеду».

– Хорошо. Спрошу иначе: чему ваше подсознание вас научило, когда вы находились в дольмене?

– Знаете, сегодня утром, когда я читала миф о Гильгамеше и цветке, дарящем безсмертие, меня поразила мысль, возникшая словно из ниоткуда: результат познания самого себя и есть тот самый цветок. Когда я погружалась в океан своего подсознания в тех местах, я ощущала себя совершенной, без намека на какой-то недостаток. Я полностью соответствовала самой себе, словно кусочек пазла встал на свое место.

Я понимал, что это за чувство, о котором она говорит.

– Гильгамеш, согласно мифу, потерял этот цветок из-за змеи, съевшей его лепестки. Когда, я думала, о чем идет речь, поняла – это же метафора, символизирующая потерю контроля над собой, когда инстинкты заглушают голос разума. Гильгамеш наслаждался купанием, полностью погрузившись своим рассудком и чувствами в этот процесс. Но творческое всплытие из глубин подсознания – самореализация – в таком случае стала невозможна. Возникла ущербность, несоответствие предназначения и его исполнения. Лишение награды, которую Гильгамеш уже держал в своих руках, просто следствие совершенной им ошибки. Если человек пробудился для созидания, если он познал свое предназначение, ничто не должно сбивать его с этого пути.

Я смотрел на девушку так, словно через нее ко мне обращалась сама Карна. Благоговение перед вестником Истины в облике обычной девушки – вот что я испытывал в тот момент. Звучит высокопарно. Но именно так все и было…

Реприза: Северный ветер

В то время, когда я путешествовал у подножия Себелана, мои друзья переправились на Шардонские острова, где должен был состояться совет с хранителями Севера. На этом совете решался вопрос о том: нужно ли проявлять Силу, открывая людям знания об устройстве мира, или человечество само может справиться с подступившим вплотную лихом, осознав необходимость своего освобождения от мироедской хвори. То, что у человечества есть необходимый для этого потенциал, хранители знали достоверно. Однако, раскроется этот потенциал или нет до наступления критического момента, когда из точки бифуркации остается только два исхода, не было ясно.

Любое вмешательство хранителей в так называемый «естественный ход событий» могло трактоваться социальными паразитами как нарушение договора о перемирии, заключенном тысячелетия назад, со всеми вытекающими из этого последствиями. Как не спровоцировать глобальную катастрофу, но при этом не потерять смысла самого существования планеты, заключенного в том, чтобы эволюционировать от низших форм развивающейся материи к высшим, отказавшись от своего права на это развитие посредством осмысленного и свободного проявления творческих способностей созидателей? Человечество из младенчества и детства доросло до подросткового возраста, когда открывается множество возможностей и уже необходимо определяться: кем становиться, какими принципами при этом руководствоваться, от каких привычек отказываться и какие навыки приобретать.

Валентина оберегала покой совещающихся на дальней поляне центрального острова и поэтому на совете не присутствовала. Она сидела на берегу возле лодки, занимаясь починкой старой рыбацкой сети, любуясь солнечными бликами на озерной глади. Мелкая рябь на воде то исчезала, то появлялась снова, подчиняясь какому-то внутреннему ритму, словно сама хозяйка Онеги сплетала невыразимые звуки в прекрасную мелодию своим мягким, бархатистым голосом.

Возможно, любопытный зевака, если бы таковой оказался здесь случайно в это время на прогулочном катере, принял бы Валентину за местную рыбачку. Но поблизости от островов Шардонского архипелага не было не катеров, ни лодок.

Пока солнце находилось в зените, ничто не нарушало тишину – даже птицы молчали. Редкие белые облака вдали на западе, казалось, застыли над землей, словно нарисованные умелым художником, желающим придать абстрактной красоте летнего дня вполне конкретные формы.

Ближе к трем часам дня Водан спустился по траве к берегу и, подходя к валькирии, произнес:

– Нам нужно разделиться. Пока наш друг на юге выясняет, как можно распутать «Гордиев узел» обстоятельств, в которых мы оказались, тебе предстоит выдвинуться ему навстречу. Скоро он отправится в Сунгирь, где недавно мы с тобой останавливались. Там ему потребуется твоя помощь. Мне же предстоит провести на этом острове некоторое время, наблюдая за колыханием завесы, разделяющей наш мир на различные области и пространства.

Валентина поднялась, не проронив ни слова, обняла Верокочева, и, не мешкая, столкнула лодку в воду, запрыгнув в нее, когда та была уже на расстоянии полутора метров от берега. Водан взмахнул ей во след – со стороны могло показаться, будто старец отправил в долгий путь инока, благословив его двуперстным знамением.

***

В то сентябрьское утро, выбираясь из палатки, чтобы стряхнуть с себя остатки сна, ополоснувшись холодной водой из Клязьмы, я и не думал увидеть ее. Валентина стояла на берегу реки, глядя на воду. Солнечный свет, отражаясь от воды, казалось, пронзал ее, освещая контур тела и головы ярким золотистым свечением.

– Как тебе спалось, добрый молодец? – спросила меня валькирия, словно мы с ней и не расставались почти на два долгих месяца.

– Спал, как убитый…

– Значит, все делаешь правильно, раз спишь спокойно. А я, вот, за тебя волновалась.

Эти несколько слов вызвали во мне бурю чувств и мыслей. Душа моя устремилась к суженой, но тело за ней не поспело, оттого я пошатнулся на косогоре возле кромки воды. Вышло это так неуклюже, что валькирии пришлось ловить меня, чтобы я не рухнул в воду. Это наше объятие я помню и сейчас. А тогда я стоял и не мог надышаться, чувствуя, что нашел то самое место во вселенной, которое было создано для меня. Радость и покой одновременно наполняли меня.

– Ну, будет тебе… Я же никуда не убегаю, отпусти, – прошептала Валентина, как будто это не она, а я поймал ее в момент падения.

Две мысли боролись в моей голове: «отпусти, раз она просит» и «ни за что не отпускай».

– Надо же, столько крепышей на себе перетаскала с поля боя, стольких держала за руку, когда они отправлялись в последний путь, а тут ты – вроде бы, как пушинка, легкий… Да только в тот самый день, когда поймала тебя на лету, сразу поняла, вот он – тот, кто не силой полонит меня, а светом своего сердца.

Я осознавал, что даже обычный человек вряд ли будет такое говорить, ради красного словца. Тем более – валькирия, знающая цену и вес каждого слова. Но, от этого тревога не покидала мое ликующее сердце.

Чувствуя, что нам нужно успокоиться, привести в порядок свои мысли и лишь после этого выговориться, валькирия разомкнула объятия и произнесла глядя в сторону:

– Пока ты умываешься, я пойду, заварю иван-чай в котелочке.

Только тут я заметил, что в левой руке у нее был мой котелок, начищенный до блеска и наполовину наполненный студеной водой. Видимо, пока я спал, она аккуратно прибрала посуду, оставленную мной у кострища, и вымыла ее в реке. Как она смогла подхватить меня и не пролить воду, мне было не ведомо. Впрочем, то, что Валентина – особенная, и то, что я не устану удивляться ее способностям, стало мне понятно в первый день нашей встречи, когда она лихо поймала меня, «вываливающегося» из кузова ее пикапа.

Не сказать, что я не думал о ней, пока бродил по горам на севере Ирана. Но у меня было четкое понимание того, что я ей - не ровня. Поэтому, хотя мое сердце, при мыслях о валькирии тогда билось сильнее, я сосредотачивал свое внимание на том, что видел: обучаясь у пастухов умению читать следы зверей, замечать приметы погоды, понимать, что и почему делают овцы и козы в любой момент времени. Возможно, этот навык мне не пригодился бы в дальнейшем, но это занятие помогало фокусироваться на том, что происходит здесь и сейчас.

Мы сели у потрескивающего отсыревшими за ночь ветками костра пить чай с листьями смородины и рыжими, еще не затвердевшими, ягодами шиповника, любуясь друг другом. Грелись в солнечных лучах и просто смотрели глаза в глаза, без привычного для людей потока мыслей мятущегося сознания, не замечая звуков, доносящихся с площадки, на которой в полукилометре от нас археологи вели раскопки. На том самом месте, где я поставил палатку в ожидании парламентеров от своих соплеменников, «попутавших берега», Клязьма изгибалась, как туго натянутый лук. И к этому изгибу южнее примыкало русло старицы, образуя Омшаное озеро, доверху заполнявшееся водой по весне. В сентябре же уровень воды в ней понижался, обнажая места, которые археологам еще предстояло изучить. Именно оттуда к нам и вышел Мерлин.

Когда я пытался представить его в своем воображении, при описании Воданом этого старожила, то ожидал увидеть седовласого старика со спутанной бородой. В действительности же это был жилистый, подтянутый мужчина лет пятидесяти-пяти с аккуратно подстриженной черной бородой, в твидовом костюме и кепи, скрывающем короткую стрижку. Выглядел он как денди, тщательно следящий за своим внешним видом.

Мерлин, чтобы привлечь наше внимание, помахал рукой и, невозмутимо, как по тротуару, отправился к нашему берегу прямо по глади воды, сверкающей на солнце. Его броги при этом даже не намокли, словно между подошвой и речной поверхностью было какое-то непроницаемое пространство. Во всем остальном движение парламентера к нам было вполне естественным.

Валентина пристально смотрела на него, и в этот момент в моей голове возник образ скользящей по камням змеи, явно отправленный мне валькирией. Я готов был с ней согласиться, с одной поправкой: это была не змея, а большой комодский варан, именуемый обывателями «драконом». Разумеется, Мерлин не собирался брызгать токсичной слюной, как это делают вараны, нападая на свою жертву. Но хладнокровие, сквозящее из нашего гостя, и неумолимость свершения своих поступков, читаемая в каждом его движении, вызывали вполне отчетливую ассоциацию. Его темно-карие глаза внимательно оценивали окружающую обстановку, почти не мигая.

– Я представляю здесь интересы тех, кому обязан своим освобождением, - заговорил Мерлин, ступая на наш берег.

Валькирия усмехнулась:

– То есть ты наконец-то признал, что у тебя есть хозяева, которым ты служишь. И все, что ты делал ранее, привело тебя не к обретению власти над миром, а к порабощению.

– Это не так, впрочем спорить о таких мелочах сейчас нет смысла. Мы все - лишь орудия в руках Провидения.

В это время, я сосредоточил свое внимание на окружающем пространстве, понимая, что наш гость вряд ли пожаловал без подмоги.

Присмотревшись ко мне, он расплылся в улыбке:

– Артур, ты ли это?

Помня, что говорить: кто я и какие счеты у меня имеются к Мерлину, время еще не наступило, собрав свою волю в кулак, я произнес лишь одно:

– Не знаю, с какой целью вы пытаетесь мне навязать то, что не имеет со мной ничего общего. Мы здесь встретились, чтобы вы передали своим хозяевам единственную мысль: наша земля сейчас как Сталинград осенью сорок второго года. Вы хотите захватить нашу душу, нашу волю, наш мир, превратив нас в удобрение для своего «поля чудес», где будут возвышаться лишь «золотой телец», которому вы клянетесь в верности и его траст, которому вы доверяете свою судьбу. Но у Карны на вас иной расклад. Она подарила нам непокоренный дух, который все ваши планы перемелет в пыль и развеет по ветру. «Из праха взят – в прах возвратишься», – это сказано о каждом, мнящем себя властителем мира. Вспомните, что стало с пришедшими к берегам Волги, чтобы утопить нас в крови и сжечь в огне. Ярость сынов божиих превратила непобедимую армаду захватчиков в труху и пепел. Не быть нам рабами никогда! Как бы вы не пытались внушить, что судьба славян и ариев – служить мамоне, не бывать такому никогда! Наша судьба – служить верой и правдой Святой Руси Матушке.

– Красиво говоришь. Только матушка то ваша при смерти. Оглянись! Вороны уже слетелись и готовы к тризне.

– А кто тебе сказал, что тризна будет по Руси, а не по ворогам ее? Сколько раз вы уже хоронили народ наш, вгрызая в нашу «плоть» то один проект заморский, то другой, чтобы мы вымерли. Да только есть такая примета: «Тот, кого хоронят раньше времени, переживет своих недругов». Так что, поживем – увидим!

– Узнаю горячность своего ученика. Ты и раньше-то вел себя иногда как какой-то блаженный.

– Надеюсь, что научусь себя вести так не иногда, а постоянно.

– Это вряд ли – не успеешь. Нет у вас времени. Ты взвешен и найден легким. А через полгода страна ваша развалится на куски и народ ваш разбежится: кто куда, пытаясь спастись от неизбежного, как крысы с тонущего корабля.

Эту речь прервала Валентина:

– Как был ты раньше никудышным пророком, Мириддин, так и остался. Одно слово – маг. Оттого, что не смог… То, что Ерёма легкий – ему в заслугу, а не в недочет. Только тот, кто не отягощен злом, может это зло одолеть.

Произнеся мое имя, валькирия, вступившись за меня сгоряча, дала Мерлину шанс для начала атаки скрытыми неподалеку от нас спутниками переговорщика.

Словно облако внезапно из ниоткуда опустилось на землю, окутав все сизым туманом, отделив меня и бывшего когда-то моим учителем Мерлина от всех остальных. Связав наши имена в одно, валькирия, не желая того, позволила вырвать нас из контекста привычного мира, обособив в ином пространстве, где время течет как тягучая вязкая патока – медленно и какими-то рывками, будто бы порциями или неравномерными отрезками. Пока у меня с Мерлином в этом сумеречном тумане шел поединок двух намерений, валькирия сражалась с отрядом прикрытия парламентера. Ей потребовалось немало усилий для того, чтобы разрушить этот вломившийся в наше пространство кусок чуждого нам мира. Прочесав периметр вокруг поляны, где клубился туман, она наткнулась на трех магов, находящихся в трансе, с помощью которого в наш мир проникал этот морок. Никто из планировавших нападение не рассчитывал, что этой ночью она присоединится ко мне, поскольку недельная слежка соглядатаев за мной подтверждала то, что я на поляне живу один. Именно поэтому никто не позаботился об охране магов-проводников чуждого в наше измерение.

Единственным способом оторвать чужеродную заплату, скрепившую кусок иного мира с миром нашим, было использование стихии воздуха, которая в свое время стала одним из оснований для появления на свет Валентины. Она родилась из союза двух стихий – прочной, как гранит, материи земли и легкой, почти не ощутимой, материи воздуха. Но эта воздушная легкость при необходимости могла проявлять себя Северным ветром, очищающим от мусора любое пространство. Социальные паразиты, привыкшие просчитывать все ходы заранее, не могли предвидеть, что именно валькирия окажется в нужное время в нужном месте, выручая меня из беды. Это было для них чем-то вроде выведения ферзя на линию атаки в самом дебюте шахматной партии.

То, что наш поединок происходил на одном из кряжей мореного холма Радонежья, как оказалось потом, было не случайным. Водан знал, что Радонежская земля в междуречье Волги и Клязьмы, – особое место, на котором Валентине будет легче всего вызвать Северный ветер, в мгновение ока сдувающий все чужеродное прочь. Ей достаточно было поднять свою левую руку вверх, положив правую на пояс, как резкий порыв ураганного ветра сорвал и закрутил в воздухе не ожидавших ничего подобного магов, ткавших полотно морока, которым они соединяли пространство мира нашего и чуждого.

Истекло около четверти часа, пока валькирия разрушала чары группы поддержки Мерлина, с помощью которых два разных измерения сплетались в единое. Для нас же в этом сизом тумане по моим ощущениям прошло более суток. Мы стояли неподвижно, экономя силы, не снижая своего внимания ни на секунду. С самого начала до момента, когда туман стал терять плотность своей структуры, Мерлин превратился в столб черного вращающегося дыма, сперва размыв свои четкие очертания, а затем сыпя искрами, какие возникают при заточке металла на точильном станке. Я с помощью периферийного зрения заметил, что Мерлин как бы стягивает из окружающего пространства материю в себя – сизый туман рядом с черным вращающимся столбом становился все более разреженным и прозрачным.

Наблюдая за происходящим, я ощутил внутри себя тепло, растекающееся из области груди по всему телу. Одновременно с этим, туман, окружавший меня, стал отступать, истончаясь и тая, как лед на солнце. Я скорее даже не услышал, а почувствовал хлопок и ощутил запах озона. Окружающее пространство осветилось ярким светом. В этот самый момент я вспомнил слова Верокочева о том, что сразу пойму, когда внутри меня будет вращаться солнце. Для постороннего наблюдателя, наверно, я выглядел как золотистая пирамидка с вращающимися в разных направлениях кольцами, нанизанными на невидимый стержень. Эти кольца переливались разными оттенками, то расширяясь, то немного сужаясь. Когда во мне проявилось Ярило, черный столб дыма отшатнулся и сместился к краю сизого облака, опасаясь соприкосновения со мной. Но я не нападал, просто продолжая светить в том самом месте, где находился до этой минуты.

Со стороны, где вращался столб черного дыма, послышалось гудение, как от трансформаторной будки, и зазвучал скрежещущий голос:

– Ты Ерёма, а значит на тебе ярмо.

– Мириддин, ври, да не завирайся! Ты не знаешь моего истинного имени. Поэтому твоя ворожба не имеет никакой силы над пробудившимся богом. Свет моего солнца может испепелить тебя здесь и сейчас, но это стало бы нашим с тобой «уроборосом», в котором пропала бы возможность выйти из замкнутого цикла кармической ошибки. Не может тот, кто стал светом, допустить в себя тьму, посягая на право заблудшего обратиться и исправить свой путь. Очнись!

При этих словах дым начал рассеиваться, вновь проявляя моего оппонента в