Симпатии Дьявола. Призрак Утренней Звезды

Мятежник – это уникальное в своём роде проклятое божество, отмеченное Хаоснованием; специальный агент Хаоса-и-Тьмы, совершающий диверсии в учреждённом Законом мире так же, как и проклятый субъект, сосуществующий с Дьяволом в себе.

На заре истории в психоструктуре проклятого случилась катастрофа, эхо в множестве вариаций продолжает звучать в его воображении. Небо Иного мира было отделено от Тверди Этого, а в них самих Небесах произшёл раскол, разделивший Нижний и Верхний Иные Миры. Это случилось с субъектом, но без его участия, а Я появилось лишь чуть позже, став сотворённым миром между Адом и Небесами. Всё вместе образовало Космос, отделённый от Изначального Стеной Пустоты. Мгновение равновесия сил было нарушено, едва появилось Я, которое тут же нарушило Закон, и всё начало разрушаться. Лестница в Небеса развалилась, на её месте появилась зияющая рана, спуск в Бездну, ведущий ещё дальше к магматическому Хаоснованию. Драма происходит не без участия Я, но это участие ничтожно мало, оно остаётся жертвой запредельных для него сил. Главный герой здесь даже не Творец, выполняющий лишь административные функции, а Мятежник, раз за разом вносящий изменения в устойчивую Структуру, от чего та становится всё менее симметричной и всё более гротескной.

Самым интересным здесь является переход, совершаемый в момент Грехопадения Я. До этого момента вся активность Демиурга, то есть набирающего силу Сверх-Я, сводится к исполнению предшествующих распоряжений Самости, организующего центра при Хаосновании. Связь с Самостью была утеряна в ещё при первом Расколе, когда Нечто возникло из Ничего, и прото-Сверх-Я начало конструировать мир в соответствии с Высшим Принципом. Его главной целью было и остаётся всегда сохранение тварного мира и приближение его к идеальному космическому порядку, независимо от нужд Я субъекта. Защита любой ценой, даже если субъект при этом останется прикованным в очень маленьком и очень тесном кубе Чёрной Железной Тюрьмы без окон и дверей. Но это явно не соответствует Замыслу Изначального. Оно уже не может непосредственно влиять на защищённого субъекта в том числе и для безопасности последнего, поэтому оно использует для этого подсадного архонта. Речь о Мятежнике, который первое время исправно участвует в плетении Психоструктуры, а когда та оказывается на вид достаточно прочной, наносит первый и последующие удары, за что неминуемо наказывается и ссылается туда, где ему самое место. Не все субъекты к этому моменту бывают готовы выдержать удар, что приводит в том числе и плачевным последствиям, а общим итогом является образование ограниченного числа вариантов психоструктур субъекта, одной из которых является руинизированная структура проклятого.

Попутно с уничтожением опорных точек Структуры, уже не соответствующих Замыслу, Мятежник уничтожает особенный её компонент, отвечающий за нормальное её обновление и развитие, повреждает формирующую матрицу души (что как раз и выражено в истории убийства Бальдра усилиями Локи). Он преподносит смертным Дар, оказавшийся взрывным механизмом. На месте вечного младенца остаётся вечный разлагающийся труп маленького уродца, Космос погружается в бесконечную ядерную зиму и наступает четвёртая эпоха века раздора. Для души проклятого Апокалипсис – уже свершившееся событие, всё уже сломано, и непонятно, почему здесь ещё есть кто-то, борющийся за выживание в этом жалком месте.

Поскольку труп Вечного Младенца становится провалом в Ничто, откуда на поверхность тянутся жадные щупальца разрушения, а для субъекта ещё не всё потеряно, то Сверх-Я переходит в режим диктатора, распускает сенат, и исступлённо пытается залатать дыру и сделать всё как было им задумано. Оно замораживает структуру, конструирует пугающий железный каркас и цементирует всё Великой Стеной, чтобы остановить распад и сохранить оставшихся в живых. Оно затапливает Великим Потопом мировой пожар.

Автор картины William Blake

На этом история могла бы закончиться, и для многих на этом она и завершается. Они остаются жить в Проклятом Мире, не ведая об Иных мирах, принимают его за вполне сносное место и смиряются с тягостями жизни, находя в этом своё счастье. И на самом деле им повезло. Они живут в соответствии с заповедями Закона, выстраивая своё существование по Небесным чертежам Сверх-Я. Другим повезло куда меньше.

Упавшее с Небес поднимается из-под земли. Сакральное разбилось на куски и упало в мир, утонув в мутной грязи. Оттуда оно, извиваясь, выползает и через Мятежника предлагает проклятому сделку, по итогам которой последний приглашает Зло войти и беспрепятственно властвовать в его чертогах, получая за это единственный доступный ему способ взаимодействия с сакральностью Иного мира и шанс пройти путь освобождения из платоновой пещеры. И даже если это ему не удастся, Мятежник уже оказывается в выигрыше, получив шанс войти в мир и отбив ещё одну овцу от паствы. Несмотря на привлекательные перспективы, существование субъекта становится ещё более тягостным, теперь он в полной мере проклятый субъект. Больше он не может не замечать наваливающейся на него плохости мира, в который его забросило, но мало что может с этим сделать. Ведь теперь гнёт Демиурга становится ещё тяжелее, и проклятому бесполезно пытаться впредь соответствовать требованиям Сверх-Я, потому что он уже вписан в совершенно иной порядок. Эти потуги равнозначны попытке выиграть в шахматы, следуя правилам покера, или соответствовать запросам нарциссичных родителей. Проклятый неизменно остаётся виновен и ничтожен. К тому же он уже отмечен, и уже поэтому неизменно дополнительно преследуется Великим Контролёром, реализующим в отношении несчастного лишь метод кнута, тогда как все пряники достаются тем, кто остался верен Закону.

Мятежник травмирует мироздание, и поскольку Иной мир является прототипом для мира смертных, то тем самым он травмирует всего субъекта, конструирующегося по испорченным чертежам, навечно оставляя его уродливым калекой. И если первую травматизацию, общую для всех смертных, можно сравнить с повторным ломанием плохо сросшейся кости, то последующие обычно уже не несут в себе исправления, а лишь всё сильнее увечат субъекта. И это неизбежно, покуда активность Мятежника направлена только на разрушение, а Я субъекта продолжает пытаться придавать себе кривую видимость божественного храма по стандартам Демиурга. Жалкое зрелище. Выход из порочного круга на виду, но его достижение невероятно затруднительно и отдалено во времени.

До тех пор вернёмся к тому, что Мятеж – это травма Иного Мира, раскалывающая его на части. Потоп и Грехопадение – травма мира проклятого. А первоубийство и сделка – травма проклятого субъекта. Мятежник – это тот, кто оставляет на теле универсума зияющую рану, а Творец – тот, кто защищает смертных от последствий. Поэтому традиционно считается, что злодей здесь именно Мятежник, ведь если бы не он, то жили бы все счастливо. Но повторюсь, если бы не он, то никто бы не жил и все бы оставались в примитивно-младенческом состоянии. Травма – это то единственное, что способствует изменениям тогда, когда больше ничего к ним не располагает. Она разламывает структуру, которая благодаря этому может перестроиться. Лишь благодаря травме получают существование мир и субъект, и благодаря ей они могут продолжать преодолевать себя и становиться тем, чем должны быть. Естественно, для этого необходимо полагать, что это «то, чем должны быть» существует в принципе, иначе же жизнь превращается в череду бессмысленных ударов судьбы без концепта судьбы, в дурную безвыходную бесконечность.

В этом случае травма становится Даром, открывающим для смертных путь к спасению, который всегда пролегает через Ад. Травма – это возможность осознания субъектом себя, своей ограниченности, обречённости и, конечно же, смертности. Переживание страдания, осознание трагичности существования и противодействие внутреннему диктату, а не позитивное мышление, являются королевской дорогой к освобождению и Грядущему Царству, которое всегда уже здесь. Посланником же и путеводителем на этом сомнительном пути является Мятежник. Поэтому я неоднократно проводил параллели между ним, подобными ему фигурами и Иисусом Христом. Он является точно таким же персонажем, попадающим в мир смертного и несущим ему Слово Истины, но в инверсированном варианте в сопровождении вони, жара и выделений, что является единственно возможным способом для принятия инверсированным миром проклятого. В сущности же именно такая форма куда ближе к Истине Хаоснования, чем общепринятый рафинированный Христос. Мятежник возвращает образу Спасителя то, чего недостаёт в Писании – кровь, слизь и боль родовых мук перерождения для Иного Мира. Впрочем, окровавленный и умирающий за грехи смертных Иисус всё ещё может быть удачным символом при соответствующем его понимании, тем более, что его история всегда была историей мятежника. Изгнание бесов эквивалентно повелению мим, Голгофа уравнивается со скалами Кавказа, а Распятие становится символом прометеевых мук в душе субъекта и положения проклятого между мирами. К слову, не в печень ли пришёлся милосердный удар Лонгиния? Если предположить, что Иисус был смертным воплощением не демиургического Бога Отца, а Изначального, то его история приобретает совсем иной пафос, и его покинутость Богом получает объяснение, ведь Хаоснование радикально отделено от Космоса, куда оно и забросило самого себя в качестве вестника.

Остаётся лишь вопрос об отношении Мятежника к смертным и частному субъекту. Локи и, скажем, Сет принадлежат пантеонам, где смертных едва ли замечают и с ними не считаются. Там события в Ином мире первичны, а посюстороннее существование людей является скорее эпифеноменом. Сатана, Дьявол, Иблис и Ариман людей ненавидят и желают им скорейшей мучительной смерти с последующим продолжением в виде вечных пыток. Они не просто хотят гибели смертных, но гибели абсолютной, за пределами возможностей этого мира. В то же время Прометей пожертвовал ради людей собой, так же, как и Сын Человеческий, являющийся воплощением божественной любви. Это явно выражает предельную (и фатальную) симпатию Мятежника к смертным, которые для него важнее, чем собственное благополучие. Аналогичным образом Азазель с другими архонтами-наблюдателями отказываются от почётного места в небесной канцелярии и вступают в браки с людьми, что, по крайней мере, сообщает о имеющей место приязни, если не о любви. Последствием становятся какие-то странные трансформации человеческого рода и Потоп, потому что подобные союзы недопустимы, по мнению Творца, и ведут смертных чёрт знает куда, но не куда ему нужно. Люцифер Мильтона испытывает к первым людям скорее неприязнь и зависть, но в то же время и сочувствие. На последнем акцентировано отношение Люцифера у Байрона, где он как будто искренне переживает из-за ограничений и тирании Творца над изгнанниками из Рая и открывает Каину глаза на истинное устройство мироздания.

Следует вывод, что смертные Мятежнику далеко не безразличны, и не стоит брать в расчёт мифологии, где вообще не фигурируют люди. Небезразличие это перескакивает из крайности в крайность, впрочем, Иному миру чужды полумеры, остающиеся вотчиной проклятого мира. Мятежник остро переживает за судьбу людей, соединяя в этой интенции противоположные модальности, ведь чистая энергия Изначального — это и есть недифференцированная сила любви-и-разрушения. С этим весьма странным по меркам смертных намерением Мятежник вступает в иерогамию с человеком, губит его, преподносит Дар и обрекает вслед за собой на путь Проклятия. Его невозможно любить, столь он ужасен и зол, но невозможно и ненавидеть, ведь его цель – спасение людского рода из рукотворной темницы. Ведь и Демиург в сущности не плох, он лишь делает то, что должен, и в той мере, в какой это допускает субъект, причём делая это в том числе на благо Я.

В связи с этим следует иметь в виду, что Мятежник — это идея, лежащая в основе проклятого субъекта, и ему в особенности легко с ней идентифицироваться в экстазе одержимости, не предпринимая попыток отстоять хотя бы немного места в самом себе. Но делать этого не стоит. Мятежник принёс человеку Пламя и Свет, и этим необходимо воспользоваться, и не отвергать уже полученный Дар, как и нельзя разорвать контракт, подписанный кровью. Но субъект не должен позволять пламени сжечь его, а свету увести в тёмные болота, из которых нет возврата. Идентификация с Мятежником в худшем случае делает из субъекта монстра, но гораздо чаще — инфантильного кретина и нелепого нарциссичного паяца, весь Мятеж которого – безопасное воображаемое разыгрывание незамысловатых пьес, а Проклятие – повод для стенаний и оправдание бездействия. Мятежнику не следует ни поклоняться, ни бояться его, но лишь узнавать при встрече, не избегать и встречать с должным уважением. Мятеж – это всегда картезианское сомнение и бэконовская борьба с любыми идолами, включая и самого Мятежника. Быть может, поэтому лавейский сатанизм по сути атеистичен, что всё ещё не красит это удивительно бессодержательное и наивное учение.