Глава 22. Домой к Сказочнице

Сказочница проснулась и поняла, что сегодня в её жизни что-то не так. Нет, ну то что с дочками всё всегда не так, она знала это всегда. Но так как волшебных глаз или волшебного зеркала она не имела, то посмотреть: что же с ним не так на этот раз она не могла. Но сегодня она почувствовала, что не так именно с ней. Она покрутилась, покрутилась вокруг себя, повертелась по хате, принюхалась прямо как баба Яга в поисках русского духа (или как обычная бабка в поисках прокисшей капусты) — но всё безрезультатно.

Затем она оделась и выползла во двор. Набрала ведро воды, рассмотрела в нём себя, вроде бы всё как обычно:

— Харя как харя!

Старушка умылась, кинула зерна курам, бешено покрутила глазами в поисках корзинки. Нашла её на поленнице, схватила и пошла в лес по грибы. Это у неё правило такое было: не знаешь что делать — иди в лес за вдохновением. Ну а то! Ведь сказки просто так не пишутся, им непременно нужны столетние корни деревьев да трухлявые пни, торчащие из земли, которые нашептывают всякому проходящему свои тайны. Только не все их тайны слушать умеют. Сказочница умела. А сейчас корни деревьев шептали ей только одно:

— Иди на восток, иди на восток, иди на восток...

Ух, какие ж теперь грибы? Ведь Богатырская сечь находилась как раз на восточной стороне. И старуха понеслась! А старинные позеленевшие корни и пни подсказывали ей: левее бежать или правее. А так как направление было выбрано правильно, то бегунья в конце концов споткнулась об цель. Вернее споткнулась она о большую, теплую, зеленую, папоротниковую кочку. И покатилась кубарем дальше с долгим и протяжным старческим:

— Ох-хо-хох!

Диана проснулась от шума, подскочила на ноги, но как кошка: опираясь о землю руками. Быстро огляделась и выхватила в светлом, уже полуденном лесу горбатый, стонущий клубок в лохмотьях.

— Сказочница! — закричала Динка, расчувствовалась, прыгнула на этот клубок.

Но немного не рассчитала свой вес. Это тебе, Диночка, не три килограмма шерсти, когтей и костей, а целых тридцать четыре. Из-за чего деточка заставила старушку стонать ещё больше.

А пока Динка и карга приходили в себя, проснулась Алиса и поняв в чём дело, кинулась на клубок, состоящий уже из двух тел, сверху — обниматься. Поцеловавшись, все три девушки привели кое-как себя в порядок и обратили внимание на могучий мужицкий храп:

— Кто это? — осторожно спросила Сказочница.

Алиса аж заржала:

— Как кто?! Друг твой ворон Тимофей.

— Ти-ти-ти-тимоша? — осторожно ткнула в сторону храпящего мужичка Сказочница.

— Он самый, — буркнула Динка. — Получите и распишитесь.

Старушка кряхтя поднялась с травы, подошла к спящему, осторожно склонилась над ним и принялась внимательно рассматривать его с головы до ног.

— Недурно! — наконец-то вымолвила она. — Так значит вот он каким хотел стать?

— В смысле? — не поняла сообразительная Алиса. — А он мог стать и другим?

Сказочницу по всей видимости удивил такой вопрос:

— Конечно! Он стал таким, каким себя сам навоображал. А мог стать ведь и посправнее, — она беспомощно оглянулась на девчонок. — В смысле покрупнее, посильнее, что ли. Если бы пожелал. Хм… А он видимо, не пожелал.

В воздухе застыл немой вопрос сестёр. Бабушке пришлось объясняться:

— Тут всё так устроено: сперва желание, а потом и результат. Ну как бы вам это сказать… Говорят, Сварог насворжит, да токо лишь под наши рожи.

— Это типа Сварог его… так переколбасил? — спросила Динка.

Сказочница качнула головой:

— Не знаю. Поди ж его разбери! У нас там богов много, — она подняла палец вверх, — да только мы их не видим.

Старушка ещё раз поглядела на Тимофея, присела на пенёк и вздохнула:

— Маленький дюже, от горшка два вершка! А говорил дом поправит, баньку новую поставит…

— Кто о чем, а баба о коромысле! — послышался тот самый гундлявый голос из ниоткуда, который всё время рассказывает былины.

Сказочница обрадовалась:

— Ой, давно тебя не было! Я уж и соскучится успела.

— А я за барышнями ходил, им притчи пел.

— И до смерти надоел, — вздохнула Алиса.

Диана отмахнулась от голоса, подумала минуты две и выпалила:

— Да ты что, бабушка! Не мог ворон воображать себя здоровым мужиком по двум причинам. Первая причина: он сам маленький, а поэтому больших людей до смерти боялся. Ну а вторая причина — это ты.

И перст указующий ткнул в одежду Сказочницы.

— Я? — спросила бабушка.

— Да ты. Ты ведь и сама «метр с кепкой». А он, я так думаю, во всём тебе под стать хотел быть!

— Почём так считаешь? — сощурилась Сказочница.

— Знаю, — отвернулась бывшая кошка. — Сытому голодного не понять.

На том разговоры и завершили. Не стали ждать, когда могучий дед выспится, пошли искать малинник — подкрепиться и для пирога малины набрать.

Хороша ягода в Заболотье! Совсем не такая как в тёмной Руси, где её Ягоднич то ли охраняет, а то ли сам подъедает подчистую. Мелкая она там, кислая. А тут раскидистая, большая, сочная, никем не поднадзорная растет — сама по себе. Вот ешь и думай теперь про смысл златых оград да приставов могучих, и что иль кто на свете круче.

Но наши герои думали не об этом, они рассказывали Сказочнице про свои победы и поражения на бранном поле Богатырской сечи, про полуверицу — Девку-чернавку, и конечно же про первые в новой жизни шаги их общего друга Тимофея. А когда девчонки наелись, наполнили корзинку доверху, вернулись к «птичьей тушке» Тёмыча, то обнаружили эту тушку всё также мирно храпящей. Алиса подошла, ткнула его рукой и обеспокоенно оглянулась:

— Чего это с ним?

— Ничего, — покачала головой Сказочница. — Спит.

— Да разве так можно спать?!

— Можно, — бабушка осторожно открыла рот новоявленного старика и принюхалась. — Ну вот, перебродившей брусники объелся. А я что говорила!

— Ты ничего не говорила, — возразила старшенькая.

— Так теперь скажу. Вы когда шли по Заболотью, этот пёс шнырял куда-нибудь от вас надолго?

— Шнырял, но мы привыкли. Он когда вороном был, за едой шнырял. И сейчас по привычке, видимо.

— Ну, ну, — усмехнулась Сказочница. — Пошли домой, сам придёт. Пущай себе полежит, отдохнёт, проспится.

Пришлось потихоньку собираться. Тимофея накрыли лапником на всякий случай. Хотя Алиса и рвалась положить его на этот самый лапник и тащить волоком, но старушенция строго её одернула:

— Нельзя надрываться! Вам ещё рожать.

— Ну это же Тёмыч! НАШ Тёмыч. Понимаешь?

— Не понимаю, — ласково возразила «божий одуванчик». — Пойдемте, деточки.

— Ну, бабушка!

— Ну Сказочница-мама!

Старушка-мать зыркнула на дочек зверским взглядом, подумала и сказала:

— Это тёмная Русь, деточки. Ещё не совсем понятно в кого эта несчастная птица превратилась. Может в злого Анчутку… или же в Ауку… а может он теперь Бабай. Кто его знает?

— Ну он же добрый! Как можно характер поменять?

— Душу, — уточнила Дианка.

Но Сказочница была непреклонна:

— Тут всё меняется, и характер, и душа. Тут даже одну душу на другую меняют. Так что, не переживайте за этого храпуна. Сам припрется, как выспится. А я ещё и присматриваться к нему буду… долго! Могу и прогнать, коли чудить начнёт. Мне ведь, дети мои, волшебную книгу охранять надо. А всё остальное побоку! — старуха задумалась. — Тут ведь дело такое, оглянуться не успеешь, как какой нибудь похабник её в клочья и разорвёт. Так что домой, домой! Оставьте этого мужика с руками шаловливыми и ногами резвыми тут.

Девушки вздохнули. Умом они понимали, что Сказочница и на этот раз права. А вот душой понимали, что на этот раз она совсем не права. Ведь это же их Тёма: добрый, ласковый, родной.

— А вдруг он уснул, как богатыри, и ему нужна реанимационная помощь?

Но Сказочница их успокоила:

— Не припрется завтра, мы сами сюда придем, потыкаем его палками посмотрим: живой аль нет?

Алиса, плохо разбирающаяся в черном юморе, испепелила каргу взглядом, но промолчала.

— Пошли, — хмуро сказала Диана. — Я есть хочу. Тут три шага до дома! Это ж лесное Заболотье, тут же ни злых духов, ни нежити. Что с ним будет?

И она дернула сестру за рукав.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, я кошка… бывшая. И вижу уж куда побольше тебя!

Сказочница-мама подошла к Алисе и ласково обняла её за плечо:

— Наша Динка права, я очень много лет искала в темной Руси самое безопасное место для своей книги. И вот нашла. Тут.

И процессия молча, нехотя двинулась к избушке старушки. А заболотные пестики и тычинки продолжили сотрясаться от бульканий мужичка Тимофея. Больше его храп никого не смог напугать, даже букашки остались к нему равнодушны.

 

 (Продолжение следует)