Чрезмерная стимуляция в семье.

Хотя я верю, что нарциссическое расстройство — продукт западной культуры, я также уверен, что нарциссический индивид — это продукт несчастной ситуации в семье, в которой ребенка соблазняют в особые отношения с одним из родителей (см. главу 5). Через близость, которую обеспечивают такие отношения, ребенок чрезмерно стимулируется взрослыми чувствами и взрослой сексуальностью. Родитель может обратиться к ребенку за сочувствием и пониманием и даже может делиться с ним своими чувствами или раздражением на супруга. Как ребенок может выносить такие сильные эмоциональные послания? Неудовольствие, дистресс родителя — это всегда слишком много для ребенка и он никогда не может с этим ничего поделать.

Боль, разочарования, фрустрации, которые в детстве пережили оба родителя, часто сопровождает тот стресс, который сопровождает брак. Будучи неспособными ответить на боль и потребности друг друга, пара может обратиться к своим детям за любовью, которую они не получили от своих родителей. Независимо от того, как они обращаются ребенку, всегда есть скрытый или открытый запрос: “Расскажи мне как сильно ты меня любишь. Скажи мне какой я хороший родитель”. Как часто родители заставляют чувствовать вину: “Смотри как много я делаю для тебя!” Конечно, ребенок в курсе о борьбе родителя, ведь он может почувствовать его боль. Как сказала одна пациентка: “Грусть моей матери была переполняющей. Я не могла выносить ее горе. Я должна была сделать все, что в моих силах, чтобы сделать ее счастливой”. Ее опыт не уникален. К сожалению, он даже довольно типичен.

Давайте представим, что мать обращается к ребенку со своими проблемами. Что может сделать ребенок, чтобы сделать ее счастливой? Первое, что можно сделать — просто побыть для нее. Послушать ее рассказы о боли, посочувствовать ее страданиям, попробовать понять ее трудности. Ребенок должен делать это так, как не смогла её мать. В результате ребенок становится родителем своему родителю. Сколько раз я слышал от моих пациенток женского пола: “Я была матерью своей маме”. Мальчик может быть больше как муж, или заменяя место плохого отца. Но ничего не меняется. Мать не останавливает мазохистическое нытье, жалобы и лесть. Ребенок чувствует себя обремененным чужими чувствами, с которыми ничего не может сделать — даже уйти. Единственное, что он может сделать — не выставлять требований к матери. Подавить свои собственные чувства и нужды, чтобы мать не чувствовала вину или недостаток внимания. Чувства, которые поднимаются в ребенке в такой ситуации — это боль, грусть, ярость на себя и на родителей. Поскольку эти чувства больше, чем ребенок может вынести — он или она вынужденно создают от них защитную оболочку. Нельзя позволить себе это чувствовать — ведь если бы они смогли пропустить это через себя — то выкрикивали бы эту боль. Они бы оплакивали свою боль и всхлипывали от грусти. Они бы били с разрушительной яростью, и это бы казалось безумным. Их решение — защитить себя. Напрячь мускулы своих тел, чтобы не выражать, чтобы выражение чувств стало невозможным. Они поместили себя в психологическую смирительную рубашку.

Защита или броня принимает несколько форм на уровне тела, каждая из которой отражает какую-то форму ригидности. Выражение “броня” первым было введено Вильгельмом Райхом для описания процесса, по которому в поверхностной мускулатуре тела формируется хроническое напряжение для создания щита от боли снаружи и от внутренних импульсов. В некоторых нарциссических индивидах тело из-за ригидности напоминает статую. В других случаях тело может быть массивным как бетонный блок, как будто ригидность была разработана для сопротивления давлению. Один пациент описывал свою мать как танк. Его собственное тело произвело на меня впечатление тем, что воспринималось как цементный блок — это был его способ защиты от танка. Но, во многих случаях, как мы видим, тело не защищено, не бронировано общей ригидностью, однако существует кольцо напряжения в области черепа которое служит для отделения восприятия от событий в теле.

Пока что, обсуждая чрезмерную стимуляцию родителями, я говорил общими словами. На самом деле я верю, что реальная чрезмерная стимуляция имеет сексуальный характер. Я отмечал, что соблазнение всегда имеет сексуальный подтекст, неважно насколько невинными могут выглядеть действия родителя. Элис Миллер, известный европейский психоаналитик, комментирует:

“Отец, который вырос в окружении, которое отрицает инстинктивные желания или не воспринимает их, в первый раз может осмелиться по-настоящему посмотреть на женские гениталии, поиграть с ними, почувствовать возбуждение, когда он купает свою маленькую дочь. А мать, которая развила страх мужских гениталий, может взять свой страх под контроль в отношениях с маленьким сыном. Она может, например, вытирать его после ванной таким образом, что у него возникает эрекция, которая не угрожает ей или не пугает. Или, например, может массажировать пенис сына до пубертата, по ее словам, чтобы “лечить его фимоз”.

В соответствии с Миллер, такие действия родителей могут заставить ребенка чувствовать себя неуверенно по поводу своей сексуальности, что усиливается родительскими запретами на аутоэротические потребности ребенка. И неуверенность — это мягкое слово чтобы описать последствия такой чрезмерной стимуляции. Давайте вспомним, что у ребенка, которого так сексуально стимулируют, нет возможности разрядки. Случай Джорджа может быть крайностью, но он ясно иллюстрирует проблему.

Джордж, который был одним из моих пациентов, прошел через глубокий мускульный массаж. После этого он написал мне. “Он (мой массажист) сказал, что мой череп был как кокос. Что моя челюсть была такой, будто я жевал гвозди. Что вокруг моей шеи была удавка. Что моя грудь была сдутой. Что моя задница была напряженной как барабан. И что мои колени были напряженными. На уровне Эго я понимал многое из того что со мной случалось, что меня многое напугало, и я построил вокруг этого броню. В отношении секса, когда я был маленьким, мой отец, бывало, шлепал меня между ног и говорил “Найди-ка тёлочек”. Бывало я спал между матерью и сестрой. Очень тревожно я пробегался руками по всему телу сестры. Но я только трогал верхнюю часть тела моей матери. Это было до того как я начал мастурбировать. Сестра брала меня на фильмы ужасов. Мне было очень страшно смотреть фильмы ужасов по телевизору с отцом. Бывало, я лежал в своей кровати без движения долгие периоды времени с головой под одеялом. Я боялся смотреть на дверь. Я боялся, что если кто-нибудь войдет через дверь — я сойду с ума. Я боюсь обнять мать, потому что то, что я спал между ней и моей сестрой стало меня сексуально отрезать. Боюсь, что это случится опять. Я так заморожен, что сижу на стуле с ней часами, не говоря ничего”.

Слова Джорджа подчеркивают тот вред, который может быть нанесен мальчику сексуально, когда он чрезмерно сексуально стимулируется, и в то же время боится отца из-за эдиповой ситуации. Джордж не мог сопротивляться тому, что он трогал мать и сестру, потому что это было слишком возбуждающе, но не мог и наслаждаться этим, ибо чувствовал себя слишком виноватым и слишком напуганным. Это была пытка. Все, что он мог сделать — это сжать челюсть, напрячь тело и попытаться вытерпеть. Это означало отрезать свои чувства, в особенности сексуальные. Сейчас он боится притронуться к женщине и может заниматься только оральным сексом у проституток. Почти все дети сегодня испытывают слишком сильную сексуальную стимуляцию как дома, так и в социальной среде. Некоторые родители думают, что это умно — ходить по дому голыми перед своими детьми — они воображают, что это предотвратит развитие сексуальных подавлений и запретов в ребенке. Они не осознают, что это сексуальное выставление напоказ, а не нагота. В нашей культуре, где люди регулярно носят одежду, ее отсутствие носит сексуальный подтекст (но этот подтекст отсутствует в нудистском лагере, где никто не носит одежду).

Слишком много детей в современной культуре вырастают слишком быстро. Хороший пример — это дочь моего друга, которая в 4 года потребовала, чтобы ей сделали облегающие джинсы чтобы она могла показать свое тело. К сожалению, некоторые родители гордятся тем, что их дети вырастают быстро, и даже поощряют это. Но мнимая зрелость этих преждевременно повзрослевших детей это лишь изощрение. Они интеллектуально развиты, но эмоционально отсталы. Выставление напоказ взрослой сексуальности маленьким детям может убрать запреты на отыгрывание своих импульсов, но также и снизит сексуальные чувства.

Рут была человеком, который через это прошел — привлекательной молодой девушкой, и казалось бы, довольно уверенной в себе. У нее была степень по психологии и она участвовала в обучающей программе, но когда я посмотрел на ее тело на воркшопе, я был шокирован. Это было тело 15-16 летней девушки, а Рут было 33. Я мог бы представить что её телу будет 20, когда ей исполнится 40. Это напомнило мне о Дориане Грее. Она не выросла, потому что просто не повзрослела, на каком-то глубоком уровне она оставалась ребенком. Ее разум был взрослым и довольно живым, но тело осталось недоразвитым, потому что его жизнь, его эмоции отрезались и подавлялись. Чувство Я у Рут было расщепленным. Иногда она чувствовала себя взрослой женщиной, а в других случаях — будто бы она не жила.

Патриция была другим примером. Когда она вошла в мой офис, я был поражен тем, какую она источала атмосферу самообладания, уверенности и сбалансированности. Ей было только 20, но она говорила как женщина, которое многое повидала, довольно расслабленно рассказывая о своих запоях и употреблении кокаина. Патриция признала, что была в беде. Она не могла концентрироваться и не справлялась с учебой в колледже. Я осознал, что ее кажущаяся продвинутость была только фасадом — внутри она все еще была ребенком. Когда она на секунду переставала держать фасад, ребенка можно было видеть в её глазах. Она описывала себя как особенную, её отец и учителя всегда говорили, что она лучше других девушек. И она действительно была превосходной в теннисе, плавании. верховой езде — всем, что от нее ожидалось. После пубертата ее достижения пошли на спад, но она все еще была популярной, потому что была привлекательной и знала, как себя показать. Это было шоу, но без чувств, ведь она не могла кричать, плакать, орать. По сути, она стеснялась любого выражения чувств. У Патриции был секс, и я спросил ее об этом опыте. “Я не думаю, что это настолько классно как говорят. Не думаю что это так уж важно”. И это в 20 лет! Но ее ремарку можно понять, если учесть напряжения в её тазу. Нижняя часть ее тела была так тесно сжата, что любое спонтанное или свободное движение было практически невозможно. Сексуальный акт был бессмысленным, даже когда ей нравился молодой человек. Довольно трагическая ситуация для молодой женщины.

Тела многих молодых мужчин также демонстрируют серьезную степень незрелости, которая контрастирует с выражением лица как у старого человека. Разница иногда даже очень выраженная, когда они носят бороду, а, по контрасту, маленький таз и тонкие ноги напоминают мальчика. Зачастую верхняя часть тела выглядит моложаво за счет худой груди. На лице взрослого, особенно если он сбрил бороду или улыбается, это тоже может промелькнуть. Некоторые взрослые мужчины похожи на мальчиков, что очень очаровывает, но это другое. Мужчины, которых я описываю, одновременно и очень взрослые, и очень молодые. Интеллектуально продвинутые, но эмоционально незрелые. Эти молодые люди, мужчины и женщины, эмоционально фиксировались в ранней молодости, потому что их развитие было остановлено. Они потеряли невинность очень рано, а с ней утратили возможность игривого и беззаботно жить, позволяя своим чувствам медленно и естественно взрослеть. Их заставляют учиться специальным обучающим игрушками и проводить время под наблюдательными глазами родителей, которые постоянно измеряют их прогресс. Детей нужно оставить в покое — чтобы они поиграли сами, просто ради удовольствия, без какой-либо цели, которая есть у обучения. Дети чувствуют ожидания родителей, неважно выражены они открыто или нет. Например, если родители смотрят только на достижения детей, на знаки того, что ребенок особенный — они следят за прогрессом ребенка как фанаты за своей командой. Как хорошо ребенок успевает в школе, спорте, даже с друзьями — провал неприемлем. Также много и родителей, которые знают о невероятном давлении соревновательности, которую современная культура оказывает на детей. Они убеждают детей, что быть средним — это нормально. К сожалению, ребенку, которого заставили чувствовать себя особенным дома, сложно признать, что в мире он или она средний или обычный человек. Никто не может быть свободен от культурных веяний. В современном мире, который ориентирован на материальный успех, провал — это основной грех.

Недостаточная забота

Еще одна причина, по которой на детей давят, чтобы они быстрее росли — это желание родителей быть свободными от груза ответственности, свободными от того чтобы постоянно быть в доступе для ребенка. Они хотят посвятить больше энергии своим собственным нуждам, собственной реализации. Это может показаться разумным с точки зрения родителя. Но путь, которым это делается сейчас — контрпродуктивен. Отсутствие матери имеет негативный эффект на ребенка, ведь мать — это базовый мир ребенка, особенно если принять во внимание грудное вскармливание. По моему мнению, именно контакт с телом матери особенно важен в ранние годы. Я не верю, что отец может заменить мать в этом отношении — у его тела нет той мягкости, которая есть у материнского. Да, можно признать, что желание матери удалиться от детей, чтобы заниматься своим здоровьем и самочувствием, от которого зависит ребенок — это то, что достойно поддержки, но мне грустно, когда потребности матери полностью диктуются потребностями ее детей.

Важно не поддаваться на уловку нарциссизма нашей культуры, которая приравнивает самореализацию к успеху в мире достижений. От такого успеха получает удовлетворение Эго, но не наши базовые нужды, не основа существования. Базовые потребности — это потребности тела и могут быть удовлетворены только на базовом уровне: потребность дышать полной грудью, есть со здоровым аппетитом, спать когда ты устал и заниматься любовью со страстью. Чего хорошего в том чтобы быть успешным, заработать себе имя, если человек болен и несчастен в самом своем существе? Я однажды лечил успешного писателя, который был настолько в депрессии что просыпался каждое утро с желанием умереть. Человек максимально реализован в своем существе когда он ярко, вибрирующе живой.

Реализация — это полное использование всех наших возможностей. Думать о том, что мы реализуемся только через ум — нарциссично. Не наслаждаться нашими ногами во время ходьбы, руками во время объятий, глазами когда мы смотрим, губами чтобы целовать — значит испытывать лишения, депривацию. Быть нереализованным. Можно сказать это и о груди женщины, которая была разработана природой чтобы вскормить ребенка. Что может быть более реализующим, чем питание новой жизни?

Я не против того чтобы у женщин были карьеры или чтобы они достигали успеха. У них тот же потенциал что и у мужчин, и они могут столько же предложить миру. Но я не верю что мужчина или женщина реализуется в том что он делает. Человек находит настоящую реализацию в существовании, в бытии. Не в делании. В бытии человек через собственные чувства может помочь другим почувствовать себя хорошо. Достижения человека это как вишенка на торте. Как подливка к мясу. Только нарциссы путают соус с основным блюдом.

Моя мысль здесь в том, что если мы не удовлетворяем потребности своих детей, мы обрекаем их на нарциссическое расстройство личности. Детям нужна забота в форме любви, поддержки, близости и контакта с материнским телом чтобы развить полноценное и уверенное Я. Также для стабильного чувства Я им нужно внимание и уважение к их чувствам. Если чего-то из этого не хватает, ребенок будет ощущать нереализованность, которую он принесет с собой во взрослую жизнь. Такой ребенок, когда станет матерью, будет рассматривать потребности и требования ребенка как препятствия к ее собственной реализации. Как результат этого конфликта, ей будет сложно удовлетворять потребности ребенка, и потому проблемы нереализованности передадутся от одного поколения другому.

Сами условия современной жизни могут представлять из себя угрозы, препятствия для должного уровня заботы. Я явственно помню момент из перелета Нью-Йорка — Детройт. Это было раннее отправление — 7:30 утра. Я сидел рядом с матерью с 2 дочерьми. Одной было 2,5, а другой всего 9 месяцев. На старшей дочери была футболка с надписью “Liberated Woman”. Хотя она еще не была женщиной, она уже была освобождена от детства. Самолет был наполнен людьми, мать была занята младенцем, поэтому маленькой девочке нужно было вести себя как взрослой. Но у нее не получалось и она все время была беспокойной. Мать сказала что они встали в 5:30 чтобы успеть на самолет, но для нее это не оправдывало ребенка. Когда она беспокоила мать, ей говорили: “Сиди тихо, хочешь чтобы я тебя опять шлепнула?”

Мне было жаль эту маленькую девочку. Я знал в какой сложной ситуации находится мать, но несмотря на это, не мог отнестись тепло к ней. Особенно когда она сказала мне, показывая на маленькую девочку: “Она уже проделывала это путешествие несколько раз”. Мать сказала это с гордостью, как будто этот факт отражал степень зрелости и продвинутости ребенка. Какими бы ни были причины этих поездок, даже если они были успешными, ребенок на них страдал. Например, девочка никогда не плакала, хотя я видел, что она была к этому близка несколько раз. Хотя я видел, что мать была теплым человеком с глубокой любовью к дочерям, в конфликте интересов матери и ребенка интересы ребенка приносились в жертву. Инцидент позволял предположить, как мало времени и места в занятой жизни матери для чувств ее детей. Путешествие или какая-то другая активность превалирует над чувствами.

Главный эффект недостаточной заботы на ребенке — это подавление чувства тоски и страстного желания. В особенности, тоски по контакту с материнским телом, которое представляет собой любовь, тепло и безопасность. Чувство подавлено, когда это слишком болезненно — отчаянно хотеть что-то, что тебе нельзя получить. Без проживания этого чувства сложно стать близким и интимным с другим человеческим существом, на уровне чувств. У всех нарциссов есть эта проблема, и ее нельзя разрешить пока потребность в контакте не реактивируется. Потребность в контакте выражается в вытягивании рук чтобы обнять кого-то или быть принятым на руки и вытягивании губ для поцелуя. Поцелуй — это продолжение импульса сосания груди ребенком. Ощущение этой потребности блокируется через подавление импульса протянуться к кому-то: сжатие губ, стискивание челюстей и пережатие горла. Этими напряжениями ребенок, по сути, говорит: “Я не буду хотеть тебя, мама, потому что я не могу тебя получить”.

Сосание — это желание самого глубокого уровня, потому что сосание это вбирание в себя. Когда мы дышим — мы втягиваем воздух. Если сосание подавлено, то также нарушено и дыхание. Оно становится более поверхностным, а не глубоким и полным. Многие люди ограничивают свое дыхание, потому что глубокое дыхание наполняет организм энергией и ведет к чувствам. Самый прямой путь блокировки чувств — это задержка дыхания.

Поверхностное дыхание отражается в застревании дыхательной волны на уровне диафрагмы. В глубоком дыхании вовлечены и горло и живот, процесс сосания воздуха более активен и агрессивен. Горло открывается, в буквальном смысле становясь больше. Абдоминальная стенка двигается вперед, расширяя эту полость. Психологически, открытие горла открывает путь к сердцу и к его чувствам, что выражается в звуках пения и плача. Закрытая глотка не позволяет ничему ни входить, ни выходить. Сосание может быть также поверхностным или глубоким. Можно сосать губами и языком, либо языком, который надавливает на нёбо, что является искусственным. Дети, которых вскормили из бутылочки, сосут в искусственной манере. Дети, которые вскормлены грудью, сосут задней частью рта, когда сосок прижимается к нёбу, а дыхание проникает глубоко.

Когда пациентов поощряют дышать глубоко, всасывая воздух горлом, зачастую это имеет драматический эффект. После нескольких таких вдохов пациент может спонтанно разразиться глубокими всхлипываниями. Иногда они и сами чувствуют боль фрустрированного желания в своем горле. Если в то же самое время их попросить потянуться вперед руками и губами как ребенок тянется к матери, они могут испытать то лишение заботы, от которой они страдали детьми. В большинстве случаев, тем не менее, пациент сильно защищен от боли и грусти, которую несет эта депривация и требуется значительная терапевтическая работа чтобы поднять эти подавленные чувства.

 

Случай Карен

Карен пришла в терапию потому что, как она сама говорила, у нее не было чувств. Она не чувствовала почти ничего в своем теле и двигалась как механическая кукла. Ее рот и горло были особенно напряжены. У нее было так мало ощущений в губах, что поцелуй для нее ничего не значил. “Два рта, которые встречаются — это для меня что-то чуждое” — комментировала она. У нее не было желания интимного контакта с другим человеческим существом. Детство Карен можно описать как ночной кошмар. У нее было мало физического контакта с матерью, и фактически никакого — с отцом, который находил женщин отвратительными. Выражение отвращения, выгравированное на его лице, отпугивало Карен. Она реагировала на него также как и он — на нее. Эмоциональный контакт с матерью можно было назвать псевдо-контактом, т.к. мать видела Карен только как образ. “Она была безумной” — говорила Карен. “Она смотрела за каждым моим движением. Она была полностью поглощена мной. Я была ее маленькой девочкой, и должна была быть совершенной”.

Карен стала типичным нарциссом пограничного типа. На поверхности она выглядела нормальной, но это была улыбка куклы. Внутри у нее было мало чувств. “В раннем возрасте”, говорила она, “Я не могла просто быть. Я ничего не могла принять внутрь. Я не могла поглощать то что читала. Не могла учиться в школе. Не могла дышать”. Ее горло было закрыто.

Я работал с Карен долгое время, с медленным, но стабильным успехом. Чувства возвращались только понемногу. Она осознавала, что фактически была в состоянии живой смерти, и путь назад в жизнь был длинным. В начале терапии Карен фактически не могла заплакать или закричать, ее горло было неспособно пропускать эмоции. Мы тяжело работали чтобы мобилизовать ее тело с помощью упражнений и манипуляций, и, в конце концов, после нескольких лет, она вошла в контакт с некоторым страхом и грустью. С прогрессом терапии Карен стала чувствовать себя лучше, но все равно отрицала, что у нее было желание близости или интимности с другим человеком, в особенности с мужчиной. Ее вагина была такой же неживой и нечувствительной, как ее рот.

 

Сопротивление Карен желанию близости имело несколько определяющих. Во-первых, она была полна враждебности. Поскольку ей отказывали в близости в детстве, она не собиралась просить о ней сейчас — горечь перекрыла эту потребность. Кроме того, Карен была высокомерной. Мужчины недостойны того, чтобы к ним стремиться — ведь она сама по себе была особенной. Я работал с этими психологическими защитами когда они поднимались в ситуации переноса, но не мог добраться до желания Карен, потому что под этими защитами находилась боль. Боль такая интенсивная, что она не осмеливалась почувствовать ее. Эта боль была связана с желаниями, которые блокировались ее горлом. Наконец, в одной из сессий прорыв боли случился. Карен работала над вдохом — пытаясь открыть горло и глубоко втянуть воздух ртом. В это время я применил некоторое давление пальцами к очень зажатым мускулам вдоль ее шеи. Она начала плакать более глубоко, чем когда-либо раньше. Между приступами плача и всхлипываниями она озвучивала свои чувства. “Моя шея такая зажатая, что я не могу отпустить её просто криком”.

В то время как её горло наконец начало открываться, она спросила: “Почему оно так болит сейчас?” С каждым отпусканием чувства ее плач становился более глубоким и более интенсивным. В определенный момент, вспомнив свои чувства отчаяния и одиночества в детстве, Карен закричала. “Боль была тотальной. Это была боль. Она продолжалась годами. Боль и нужда. Нужда. Всегда нужда и боль. Как долго это может продолжаться?” Она говорила это, лежа на кровати и держась за горло руками. “Ты мне была так сильно нужна. Было так больно. Не было никого, с кем можно поделиться. Некому рассказать. Тотальное одиночество”.

Карен затем вспомнила инцидент, который раньше не рассказывала. “Я встретила мужчину, который пришел со мной в квартиру просто чтобы заняться сексом” — рассказала она. “Я была такой одинокой, в таком отчаянии. Так отчаянно хотела какого-то физического контакта, но не могла ответить ему сексуально. Поэтому он просто встал и ушел. Я была настолько раздавлена когда он вышел из квартиры, что взяла какой-то предмет со стола, побежала за ним в холл и сказала: “Я хочу тебе кое-что отдать”. Он посмотрел на меня будто я сумасшедшая, и пошел дальше. После этого опыта мне больше никто не был нужен. Что-то во мне закрылось. Я просто вставала по утрам и ходила на работу как автомат. Я была на самом деле безумна”.

Когда Карен лежала на моей кушетке, она глубоко и громко всхлипывала от приливов чувств. Между приступами плача она стонала. Это было похоже на стенания безумного человека. Но Карен не была безумна, она знала что делала. Она была в контакте с реальностью — реальностью почти невыносимой боли. Потребовалось много лет терапии чтобы обрести достаточную силу Эго для встречи с этой реальностью лицом к лицу. Боль была достаточна чтобы свести с ума. Для сохранения рассудка Карен обезболила себя. В результате она потеряла способность глубоко дышать. Как она сама отмечала однажды, “Я долгие годы чувствовала зажатость своей груди и горла. Я чувствовала что не могла дышать. Я не могла сделать простой глубокий вдох, хотя бы один. Было так много боли в моей диафрагме. Не знаю как я выжила”.

 

---

Как мы увидели, недостаток стимуляции или завышенные требования к ребенку, в сочетании с недостаточной заботой и поддержкой, повышают риск серьезного нарциссического расстройства. К сожалению, это именно то направление, по которому идет современная культура в отношении воспитания детей. По моему мнению, у матерей, которые занимаются карьерой — у них нет времени на работу материнства, которая так нужна ребенку. Хотя я не утверждаю, что вскармливание грудью может уберечь от того чтобы ребенок стал невротиком или нарциссом, оно и вправду удовлетворяет потребности ребенка в близости, контакте и эротическом удовлетворении. Оно дает ребенку ощущение что мать (мир ребенка) существует, что он рядом и доступен. Но как много матерей могут сегодня посвятить себя своим детям полностью? Некоторые из них и сами были лишены такого удовольствия и пережили лишения. Да и гораздо легче накормить ребенка готовыми смесями, а если он или она слишком — отвлечь его игрушками. Я знал родителей, которые катали своих детей на машине, чтобы те уснули. Кажется, что чем более активной становится культура — тем меньше времени есть на детей, которые, как результат, сильнее лишены внимания и тепла, сильнее депривированы. Это фатальный замкнутый круг, ведь дети, пережившие лишения, ищут удовлетворения в неустанной активности, что приводит к еще большей фрустрации. Неудивительно, что так многие обращаются к наркотикам — и это только один из способов лишить тело чувствительности и анастезировать боль. Другой способ — это настолько погрузиться в борьбу за деньги и власть, что у человека просто не остается времени на то, чтобы почувствовать. Я понимаю, что многие женщины идут работать из-за экономической необходимости, и, если это вопрос выживания или даже того чтобы жить достойно — то потребности ребенка могут быть подчинены этой необходимости. Но многие матери работают ради стандарта жизни, который в другое время и в другом месте можно было бы посчитать роскошным. Конечно, люди хотели бы иметь то же, что есть у их соседей, и их самооценка может страдать, если они не держат планку. Это желание это власть, которая питает энергией нарциссическую культуру, которая в свою очередь крадет жизни и забирает из них смысл, лишает людей человеческого достоинства и создает нарциссических индивидов. Но при этом я не верю, что личность — это просто шестеренка в экономической машине, или что он или она это беспомощная жертва культуры, которая сходит с ума. Если это так, то наша ситуация безнадежна. К счастью, терапия показала, что у нас есть шанс взять ответственность за свою жизнь. Если бы каждый сделал это — общество бы изменилось, но даже если всего один человек решился — мы не потеряны. Первый шаг — это распознать и признать безумие нашего времени.

 

Глава 9. Безумие нашего времени

Маска нормальности

 

Попробуем ответить на следующий вопрос: На каком основании мы можем определить состояние нашей культур как безумное? Леопольд Беллак, известный психиатр, психолог, психоаналитик, дает следующий диагноз современного социопсихологического состояния. “Если быть сумасшедшим это значит с трудом приспосабливаться к миру как он есть”, — а это определение, с которым я согласен, “тогда наше общество безумно”. Хотя я и солидарен с выводом автора, я не согласен с его аргументами. Если мир, в котором мы живем, мир нашей культуры, сам по себе оторван от реальности — то тогда неспособность адаптироваться к нему нельзя считать нарушением. Как можно увидеть, нарциссы прекрасно адаптированы к миру, в котором мы живем. Они разделяют его ценности, следуют за постоянно меняющимися потоками информации и чувствуют себя как дома в его притворстве и неестественности. Тем людям, у кого сохранилось ощущение прошлого, кто еще не очень доверяет современным технологиям, кто ищет стабильности и безопасности, а не изменений — тем довольно сложно адаптироваться. Лично у меня, например, возникает беспокойство, когда цена знакомого продукта часто меняется из-за инфляции.

Так кто же безумен и почему? Как мы видели в главе 7, для суда нет такой категории как “немножечко безумный”, человека определяют однозначно вменяемым либо невменяемым чтобы стало ясно, можно ли его призвать к ответу за свои действия, либо же отправить в больницу. Но позиция “или-или” не работает с точки зрения здравого смысла, по которому такие вещи редко бывают белыми или черными. Люди могут быть безумны частично, даже если кажется, что они нормально функционируют. Я твердо верю в здравый смысл, потому что он отражает накопленный опыт многих людей, например, я согласен со здравой идеей о том, что саморазрушительное поведение должно считаться безумным. Нарциссическое поведение также попадает в эту категорию.

Что мы можем сказать о природе безумия? Как я уже отмечал, откровенное безумие можно распознать недостатком контакта с реальностью, которое обычно проявляется в дезориентации во времени и пространстве. Психиатр может спросить: “Вы знаете, какой сегодня день? Вы знаете кто вы? Вы знаете, где вы?” Невозможность ответить на эти вопросы — это ясный признак дезориентации, потери контакта с реальностью, и, таким образом — безумия. Но если человек утратил контакт со своими чувствами — он утратил контакт и с реальностью. Если человек идентифицируется со своим имиджем, ложным Я — то знает ли на самом деле, кто он такой? Если он верит, что без власти его будут использовать и унижать — он не является немного безумным? Другими словами, есть ли некоторая степень безумия в нарциссе?

Вспомним спектр нарциссических расстройств, который был описан в первой главе. Он включал, кроме прочих, параноидную личность, в которой мы обнаруживали мегаломанию. Но мегаломания не ограничена параноидными индивидами, ее можно найти на том или ином уровне во всех шизофрениках. Пациент больницы, который верит, что он Иисус Христос или Наполеон, определяет себя самыми грандиозными терминами. У каждого шизофреника образ Я раздут до такой степени, что находится совершенно вне контакта с реальностью. Но разве не каждый раздутый образ Я нереален? И, если это так, то не является ли сама по себе грандиозность проявлением ирреальности, и, таким образом, признаком какой-то степени безумия?

Логичный вопрос, с которым встает здесь, и поднимался в других частях исследования, в следующем. Если нарцисс в какой-то степени безумен, и если шизофреник нарциссичен, то какая разница между ними? Какое отношение они имеют друг к другу?

Один критерий, который дает Беллак — это возможность справляться, адаптироваться. Шизофреник не может адаптироваться или справиться со своей средой, а нарцисс может. Конечно его адаптация работает только на уровне притворства, но, тем не менее, она эффективна и, с одной стороны, служит связью с внешней реальностью, а с другой — защитой от безумия внутри самого человека. Этот концепт может быть расширен на всех невротиков, поскольку некоторая доля нарциссизма есть в каждом, а это также значит, что во всех неврозах есть элемент шизофрении. Клинические диагнозы часто основываются на явной симптомологии, а в результате шизоидные и нарциссические тенденции, которые находятся на заднем плане личности, обычно игнорируются.

В той степени, в которой идентичность человека основана на образе — в такой же степени человек отдалился от реальности своего бытия. Может казаться, что человек во всех отношениях ориентируется в реальности и полностью в нее погружен. Однако же в его личности есть трещина, возможно с волос толщиной, которая и представляет собой тенденцию к безумству. С ростом степени нарциссизма этот разрыв становится все более явным, но все еще лежит за поверхностью и его легко прикрыть. Таким образом, спектр нарциссизма можно также увидеть как шкалу безумства, на одном конце которой фобические нарциссы, чье поведение так сонастроено с западной культурой, что их вменяемость сложно поставить под вопрос, а на другом конце — явно сумасшедшие параноидальные шизофреники. Между ними находятся нарциссические характеры, пограничные личности и психопатические личности.

Давайте посмотрим на психопатических личностей. Временами их поведение может быть таким экстравагантным или таким саморазрушительным, что можно на самом деле поставить под вопрос их вменяемость. После детального изучения можно обнаружить, что они полностью ориентируются в ситуации, что их восприятие не нарушено, и что их реакции правильны и логичны. Идея скрытого безумия в психопатической личности — это тезис, предложенный Харви Клекли, профессором психиатрии, озаглавленный “Маска нормальности”. Его книга содержит перечень детально описанных случаев людей, чье поведение было явно психопатическим и включало в себя ложь, грабежи, подделку документов, запои, вульгарное поведение и промискуитет. Потрясает в этих личностях то, что, беседуя с ними, слушая их рассказы, интервьюеру почти невозможно было поверить в их задокументированные действия. Они создавали полное впечатление честных, искренних, внимательных, умных и очень восприимчивых людей.

 

Случай Анны и Джона

Клэкли описывает случай Анны — женщины, которая в 40 лет составляла впечатление льющейся энергии, игривой спонтанности и сияла молодостью. Ее умение держаться и манеры предполагали хорошее воспитание и образование. Она говорила просто, но с умом и с обширными познаниями по разным темам. Клекли говорит, что, даже зная о случае Анны, “вы были бы склонны отрицать их из-за очевидного характера этой привлекательной женщины”.

Чтобы оценить этот случай, надо знать, что Анна родилась в первой декаде 20 века у богатых родителей в Джорджии. Это значит, что Анну воспитывали как истинную Леди, которая носит белые перчатки и стильную шляпку. Записи о её случа<