Глава 9. Безумие нашего времени    126

Маска нормальности 126

Случай Анны и Джона 128

Вопрос о разрушительном поведении      130

Отсутствие границ   133

Размышления о хорошей жизни     134

Достоинство и самоуважение. 138

Нереальность нынешних дней       141

 

Предисловие переводчика

Что объединяет людей, которые внешне хорошо выглядят, но внутри хотят умереть и людей, совершающих массовые расстрелы в Штатах? Почему в наше время так легко модно одеваться и заниматься высокооплачиваемой работой, но быть внутренне несчастным? Наконец, почему недостаточно просто рассказать о своих заботах и изменить поведение, чтобы личность перестроилась и проблемы были решены?

Эта книга, которая затронет ответы на эти вопросы, была написана человеком, чье детство и юность прошли в начале 20 века в Нью-Йоркском Бруклине. Там Александр Лоуэн, дипломированный юрист около 30-ти, который в то время (после экономического спада в Штатах перед началом Второй Мировой Войны) преподавал в местной школе, попал на обучение и терапию к Вильгельму Райху — ученику З. Фрейда и чуть ли не самой радикальной фигуре в истории психиатрии — первому, кто в психологической науке открыто заявил о прямой взаимосвязи телесного и психического. Обучение и терапия у Райха — гениального и неоднозначного человека полностью преобразили жизнь Лоуэна, и после окончания терапии и обучения, которое совпало с окончанием Второй Мировой Войны, он поступил учиться в Женеву на врача, а по возвращению в Нью-Йорк посвятил себя разработке собственного подхода к лечению психических расстройств. В результате он стал одним из основоположников телесно-ориентированной психотерапии в ее современном понимании и написал целый ряд книг, включая и эту.

Мысли и идеи Лоуэна в наше время звучат идеалистично, наивно, даже старомодно, но вполне в духе той эпохи, откуда он родом. На момент написания книги, как мы сейчас можем оценить, нарциссические тенденции в культуре только начинали проявляться, но уже тогда Лоуэн смог ухватить и описать ключевой конфликт нарцисса как человека и как культурного явления, и эти тенденции, не меняя своей сути, только усиливались со временем. Поэтому сейчас его мысли не теряют правдивости, а звучат особенно остро и искренне, и, в отличие от длинных, зачастую сложных, но очень модных книг некоторых современных аналитиков, его тексты полны ответов и рекомендаций, его оптимизм заряжает, а, что самое главное — его центральным стремлением как врача является вполне однозначно подталкивать своих клиентов и весь социум в целом к психическому и физическому здоровью и целостности.

Путь к целостности Лоуэн был готов пройти со своим клиентом от и до, отчасти потому, что и сам его прошел и понимает, что телесно-ориентированная психотерапия интенсивна, глубока, эмоционально насыщена, сложна и требует как усилий со стороны клиента, так и грамотного сопровождения и чуткой работы со стороны специалиста. И что по завершению человек чувствует себя в буквальном смысле другим, изменившимся как физически, так и ментально. И как ни парадоксально для телесно-ориентированного психотерапевта, для помощи человеку, который использует в жизни нарциссические защиты, самым важным шагом к целостности Лоуэн видел не работу с телом, а человеческое понимание — способность увидеть, как человек оказался в своем положении. Когда человек чувствует себя понятым и осознает, что привело его к созданию своей маски, уникальным образом проявленной в теле — тогда у него появляется возможность войти в контакт со своими чувствами и принять свое подлинное “Я”.

Введение

Нарциссизм это одновременно и индивидуально-психологическое, и общекультурное явление. На уровне индивида оно означает расстройство личности, при котором человек преувеличенно заботится о своем образе в ущерб истинному Я. Нарциссы больше заботятся о том, как они выглядят, чем о том, как они себя чувствуют. Чувства, которые противоречат образу, они отрицают, они соблазняют, манипулируют, стремятся к власти и контролю. Они Эготисты, зацикленные на своих собственных интересах, но без подлинных ценностей “Я”: самовыражения, самообладания, чувства собственного достоинства, цельности. Они не могут выстроить ощущение своего “Я” на ощущениях тела. Без прочного чувства “Я” их жизнь пуста и бессмысленна. В этом состоянии они очень одиноки.

На уровне культуры нарциссизм можно рассматривать как потерю человеческих ценностей — в недостатке внимания к окружающей среде, к качеству жизни, к живым человеческим существам. Общество, которое приносит в жертву окружающую среду ради прибыли и власти, тем самым признается в глухоте к нуждам человека. Приобретение материальных благ становится измерителем прогресса в жизни, и мужчина противопоставляется женщине, сотрудник — работодателю, индивид — обществу. Когда богатство ценится больше мудрости, когда положением восхищаются больше, чем чувством собственного достоинства, когда успех важнее самоуважения — тогда можно сделать вывод, что культура переоценивает значимость образа, и должна рассматриваться как нарциссическая.

Нарциссизм личности коррелирует с нарциссизмом общества. Мы формируем культуру по своему образу и подобию, а культура формирует нас. Может ли мы понять одно, не поняв другое? Может ли психология игнорировать социологию, или наоборот?

За 40 лет, что я работал терапевтом, я увидел значительные изменения личностных проблем, с которыми ко мне обращаются на консультации. Более ранние неврозы, с чувством вины, тревогой, фобиями, обсессиями, которые выводили людей из строя, когда я начинал практику, уже почти не встречаются. Вместо них я теперь вижу людей, которые жалуются на депрессию; они говорят про недостаток чувств, внутреннюю пустоту, глубокое разочарование, отсутствие удовольствия. При этом многие довольно успешны в своей работе, что предполагает глубокое расщепление между функционированием в мире и тем, что происходит внутри человека. Что довольно странно в этих людях — это относительное отсутствие тревоги и чувства вины, несмотря на всю серьезность расстройства. Это отсутствие тревоги и вины вместе с отсутствием чувств создает вокруг них какую-то ауру нереальности. Их эффективность — в социуме, в сексе, на работе кажется слишком механической, слишком совершенной для человека. Они функционируют скорее как роботы, а не как люди.

Нарциссов можно опознать по их недостатку человечности. Они не чувствуют трагедии мира, стоящего на пороге ядерного холокоста и не чувствуют трагедии жизни, прожитой в попытках доказать свою ценность безразличному миру. Когда нарциссическая защита, сотканная из иллюзии собственного превосходства и исключительности спадает, позволяя чувствам потери и печали проникнуть в сознание, зачастую уже слишком поздно. В терапии один мужчина, глава крупной компании, узнал что у него рак в терминальной стадии. Столкнувшись с потерей жизни, он открыл для себя, чем жизнь на самом деле являлась. “Я никогда до этого не видел цветов”, описывал он, “Ни солнечного света, ни полей. Я провел свою жизнь в попытках доказать своему отцу, что я успешен. Для любви в моей жизни места не было.” Первый раз за всю свою взрослую жизнь этот мужчина смог заплакать и обратиться к своей жене и детям за помощью.

Я придерживаюсь точки зрения, что нарциссизм определяет степень нереальности в индивиде и в культуре. Нереальность эта сейчас не просто невротическая, а граничит с психозом. Есть что-то безумное в схеме поведения, которая ставит достижение успеха выше потребности в том, чтобы любить и быть любимым. Есть что-то безумное в человеке, который потерял контакт с реальностью своего существа — своего тела и его чувств. И есть что-то безумное в культуре, которая загрязняет воздух, воду и землю во имя “более высокого” уровня жизни.

Но может ли вообще культура быть безумной? Эта идея не очень популярна в психиатрии. В целом, безумие обычно рассматривается как черта человека, у которого нарушен контакт с реальностью своей культуры. По этому критерию (у которого, конечно, есть свой вес) нарцисс далеко не безумен. Если только… Если только в самой культуре нет безумия. Лично я рассматриваю бешеную активность людей в больших городах — людей, которые пытаются сделать больше денег, получить больше власти, вырваться вперед — как немного безумную. Разве остервенелая спешка не признак безумия?

Чтобы понять то нарушение, которое лежит в основе нарциссизма, нужен более широкий, не-технический взгляд на личностные проблемы. Когда мы говорим, что шум в Нью-Йорке, например, такой сильный, что может свести тебя с ума, мы используем язык, который реален, человечен, осмыслен. Когда мы говорим о ком-то как о “слегка безумном”, мы высказываем правду, которую нельзя найти в психиатрической литературе. Я считаю, психиатрия много приобретет, если расширит свои концепции и свое понимание, включив опыт людей, описанный обыденным языком.

Мое намерение в том, чтобы поделиться с читателем своим пониманием состояний, в которых находятся нарциссы. Мы должны понять, какие именно силы в культуре создают проблему и какие факторы в человеческой личности подталкивают его к этому. Мы также должны понять, что значит быть человечным, если мы хотим избежать нарциссизма.

Моя терапия нарциссических пациентов направлена на то, чтобы помочь им войти в контакт со своим телом, осознать подавленные чувства и восстановить утраченную человечность. Этот подход включает в себя работу над тем, чтобы снизить мускульные напряжения и ригидность, которая сковывает телесные чувства человека. Но я никогда не рассматривал конкретные техники, которые я использую, как что-то важное. Ключ к терапии — понимание. Без понимания никакой терапевтический подход или техника не могут быть эффективны или наполнены смыслом на глубинном уровне. Только с пониманием можно предложить реальную помощь. Все пациенты отчаянно хотят, чтобы их кто-то понял. Детьми они не были поняты своими родителями. На них не смотрели как на личностей с чувствами и к ним не относились так, как нужно относиться ко всем людям — с уважением. Терапевт, который не сможет увидеть боль в своем пациенте, почувствовать его страх и понять интенсивность борьбы за сохранение разума в условиях, которые могли свести пациента с ума, не может рассчитывать на оказание эффективной помощи в работе с нарциссическим расстройством.

 

Глава 1. Спектр нарциссизма

 

Что отличает нарциссическое расстройство от других? Пример пациента Эрика поможет сформировать более-менее ясную картину. Эрик скорее необычный пациент, в том плане что чувства у него практически отсутствовали, но действие без чувств, как мы далее увидим – это одна из базовых проблем нарциссов.

Случай Эрика

 

Эрик консультировался у меня вместе со своей девушкой Дженис, потому что их отношения разваливались. Они жили вместе уже несколько лет, но Джэнис говорила, что она не могла выйти за него замуж, потому что в его личности чего-то не хватало, а из-за этого она чувствовала себя пустой и неудовлетворенной. Когда я спросил Эрика, что он чувствовал по этому поводу, он ответил, что не понимает ее жалоб. Он говорил что пытается делать то, что она хочет, и что правда пытается дать ей все, что нужно. И что если бы она сказала, что конкретно ему нужно сделать для ее счастья — он бы сделал это легко. Джэнис говорила, что дело не в этом — чего-то не хватало в его отклике. Я опять спросил Эрика, что с его чувствами. “Чувства!” — воскликнул он. “Нет у меня никаких чувств! Я не знаю, что ты под этим понимаешь! Я просто программирую свое поведение, чтобы оно было эффективным!”

Как можно объяснить, что такое чувство? Это что-то, что просто происходит, а не действие, которое можно выполнить. Это скорее телесная функция, а не ментальный процесс. Эрик был хорошо знаком с ментальными процессами — он работал в ИТ-сфере, с компьютерами, и в самом деле, видел программирование собственного поведения ключом к успеху.

Я предложил ему пример того, как мужчина чувствует, что его сердце подпрыгивает или замирает при виде своей возлюбленной. Эрик ответил, что это просто красивая метафора. Я спросил его, что тогда такое любовь, если это не телесное чувство? Любовь, ответил он — это уважение и влечение к другому человеку. Он искренне считал, что умеет проявлять уважение и влечение, но, как ни странно, это было совсем не то, что хотела Джэнис. Другие женщины также жаловались на его неспособность к любви, но он никогда не понимал, что они имели в виду. Я мог только отметить, что женщина хочет чувствовать, что в ее присутствии мужчина загорается и оживает, что любовь содержит в себе страсть и пыл, которые не являются просто уважением или влечением.

Эрик ответил, что он не хотел, чтобы Джэнис покидала его. Он верил, что они могут составить хорошую “Breeding team”, и сформировать “продуктивное рабочее партнерство”. При этом он утверждал, что если бы она ушла, то скорее всего он бы ничего не почувствовал.

Давным-давно он сделал себя неуязвимым к боли. Ребенком он тренировался задерживать дыхание до тех пор, пока боль не пропадет. Я спросил его, тронет ли его тот факт, что Дженис будет встречаться с другими мужчинами. “Нет”, ответил он. Спросил, будет ли он ревновать. “Что такое ревность?”, спросил он.

Если чувство боли и потери не возникает, когда любимый человек уходит, то и чувство ревности не сможет появиться — оно тоже коренится в страхе потери любви.

Когда Эрик и Джэнис расстались, она забрала с собой их собаку. Через некоторое время Эрик увидел собаку на улице и почувствовал боль в боку. Со всей серьезностью он спросил меня на сеансе, “Это было чувство?”

Что же такое случилось, что этот человек превратился из живого человеческого существа в бесчувственную машину? Я предположил, что скорее всего в детстве Эрика было либо слишком много, либо слишком мало чувства, и когда озвучил ему эти варианты, он ответил, что оба были верными. Его мать всегда была на грани истерики, а его отец вообще не показывал никаких чувств. Как он это описывал, холодность и враждебность отца доводили мать до безумия, иногда буквально. Это было как ночной кошмар, говорил он. Но при этом Эрик уверял, что в настоящее время не испытывает никакого неудобства: “Мой недостаток чувств не беспокоит меня. Я хорошо справляюсь.”, говорил он.

Мне пришел в голову только один ответ: “Мертвые тоже не чувствуют боли. Думаю, ты просто лишил себя жизни.” Я подумал, что эта фраза может его задеть, но ответ поразил меня: “А я знаю, что мертв” — сказал он.

Эрик объяснил: “Когда я был маленьким, я очень боялся мыслей о смерти. Я думал, что если бы я уже умер, то бояться было бы нечего. Поэтому я стал считать себя мертвым. Не думал, что доживу до двадцати. Удивлен, что я вообще все еще жив.”

Отношение Эрика к реальности, скорее всего, покажется читателю странным. Он видел себя “вещью”; даже в описании образа себя он использовал слово “штука”. Он считал себя инструментом, целью которого было сделать что-то хорошее другим людям, хотя он и признавал, что получал косвенное удовольствие от их отклика. Например, он описывал себя как прекрасного сексуального партнера, который может доставить женщине много удовольствия. Его девушка при этом добавила: “У нас отличный секс, но мы не занимаемся любовью”.

Будучи эмоционально мертвым, сам Эрик получал мало телесного удовольствия от сексуального акта. Его удовлетворение зависело от отклика женщины, но, парадоксально, из-за того что он не мог полностью отдаться и открыться, ее оргазм был ограничен.

Этот момент Эрик никак не мог понять. Я объяснил, что мужской оргастический отклик повышает и углубляет возбуждение женщины и доставляет ей еще более полноценный оргазм. Таким же образом, женский оргазм повышает мужское возбуждение. Такая взаимность, тем не менее, может возникнуть только на генитальном уровне, то есть во время полового акта. Эрик подтвердил, что он использовал свои руки для доведения женщины до оргазма, поскольку они были более чувствительными, чем его член. Таким образом, его сексуальная активность была скорее обслуживанием женщины, чем проявлением страсти. Он был бесстрастным.

При этом у Эрика не могло совсем не быть чувств. Если бы у него не было чувств, он не стал бы у меня консультироваться. Он знал, что что-то идет не так, но отрицал любые чувства по этому поводу; он знал, что должен измениться, но развил мощные защиты чтобы это не произошло. Нельзя начинать работу с этими защитами, не понимая до конца их функцию, и без активной работы пациента. Почему Эрик воздвиг такие мощные защиты от чувств? Почему он похоронил себя в гробнице характера? Чего он на самом деле боялся?

Я предположил, что ответом на последний вопрос является безумие. Эрик утверждал, что он боится смерти, что я думаю, было правдой. Но его страх смерти был осознан, а страх безумия, который всегда так или иначе присутствует в человеческой психике — еще нет, и будучи бессознательным, он лежал более глубоко. Я думаю, что страх смерти вытекает из бессознательного желания умереть, и Эрик скорее предпочел бы умереть, чем сойти с ума. Он был убежден (пусть и бессознательно), что если дать даже слабому чувству добраться до сознания — то внутренняя плотина треснет, и его затопит поток эмоций, который сведет его с ума. В его бессознательном чувства ассоциировались матерью и ее истериками. Эрик же ассоциировал себя с отцом, и отождествлял волю, смысл, логику со здравым смыслом и властью. Он видел себя как “здравомыслящего” человека, который может изучить ситуацию и отреагировать на нее логично и эффективно.

К сожалению, логика это просто применение определенных мысленных принципов в зависимости от внутренних установок, и логичность, таким образом, зависит только от того, какие установки человек сам себе избрал, но не от реальной ситуации. Я предложил Эрику такую мысль: безумие — это когда человек теряет контакт с объективной реальностью. Поскольку чувства являются частью объективной реальности, быть не в контакте с чувствами — это прямой признак безумия. С такой точки зрения, Эрика тоже можно считать безумным, несмотря на то, что его поведение внешне кажется рациональным. Это предположение сильно подействовало на Эрика, и он задал мне несколько вопросов о природе безумия. Я объяснил ему, что чувства всегда являются истинными и объективными, и по своей сути не могут быть патологичны. Однако, когда они конфликтуют с рациональным мышлением, когда кто-то не может в сознании принять или сдержать свои чувства, то может пережить безумие, расщепление — чувства перестают иметь смысл.

Чувства можно отрицать, только диссоциируя от тела — их основы и основы жизни. При этом нужно прилагать постоянные усилия по подавлению чувств, вести себя вразрез с ними, притворяться. Это утомительно и бессмысленно. Я сравнил Эрика с беглецом от правосудия, который одновременно не сдается, но и понимает, что напряжение от погони невыносимо и предположил, что если он сможет признать такое поведение нездоровым и отказаться от погони, то сможет выздороветь. Это объяснение показалось ему разумным.

 

Что мы можем узнать о нарциссических расстройствах из случая Эрика? Самая важная, на мой взгляд, черта — это недостаток чувств. Хотя Эрик и отрезал свои чувства почти до предела, такой уровень отказа от них типичен для всех нарциссических личностей.

Другой аспект нарциссизма, который выделялся в Эрике — это потребность в образе. Он представлял себя как кого-то, кто “делает добро другим людям”, если говорить его словами. Но этот образ был искажением реальности. То, что он называл “делать добро другим”, представляло собой лишь получение над людьми власти, что, несмотря на его внешне добрые намерения, ставило такое поведение в один ряд с с чем-то дьявольским. Например, под прикрытием добра Эрик использовал свою девушку: он заставил ее полюбить себя без какого-то ответа с его стороны. Такая эксплуатация типична для всех нарциссических индивидов.

Здесь возникает вопрос: можно ли назвать его степень использования власти грандиозной? Ведь он сам называл себя “штукой”, а это вряд ли что-то значимое. Учитывая, что та часть личности Эрика, которая наблюдала, контролировала и управляла “вещью”, обладала преувеличенной сверх-властью — да, можно, и такое высокомерие Эго можно обнаружить во всех нарциссических личностях, вне зависимости от их уровня достижений или самооценки.

 

Определение нарцисса

 

Через Эрика мы начали раскрывать портрет нарцисса. Как можно более точно его определить? В повседневной речи мы понимаем под нарциссом кого-то, кто чересчур озабочен собой и не замечает никого вокруг. Как говорил Теодор Рубин, значимый психоаналитик и писатель: “Нарцисс становится для себя своим собственным миром и верит, что весь мир есть он”. Это, несомненно, очень общее описание. Более точный взгляд на нарциссов дает Отто фон Кернберг, выдающийся психоаналитик. По его словам, нарциссы “представляют собой различные комбинации интенсивной амбициозности, грандиозных фантазий, чувств неполноценности, и излишней зависимости от внешней оценки и принятия”. Также характерными, по его словам, являются “хроническая неуверенность и неудовлетворенность собой, сознательная или бессознательная эксплуатация и безжалостность в отношении других людей”.

Этот описательный анализ позволяет нам определить нарцисса, но не понять его или ее. Чтобы увидеть суть расстройства, нам нужно заглянуть за поверхность поведения. Вопрос нужно поставить следующим образом: что заставляет человека эксплуатировать, действовать безжалостно по отношению к другим, но в то же время страдать от хронической неуверенности и неудовлетворенности?

Психоаналитики говорят, что проблема развивается в раннем детстве. Кернберг отмечает, что у ребенка формируется “слияние образов “Идеального Я”, “Идеального Объекта”, и “Настоящего Я” как защита от невыносимой реальности межличностных отношений”. Перефразируя Кернберга ненаучным языком, нарциссы зацикливаются на своем образе. Они не могут отличить воображаемого себя от того, которым в действительности являются. По сути, нарцисс утрачивает контакт с подлинным Я. Но как можно игнорировать его или отрицать его существование? Ответ – можно на него не смотреть. Разница между истинным “Я” и его образом такая же, как разница между человеком и его отражением в зеркале.

На самом деле, разговор об “образах” показывает слабость психоаналитического подхода. В его основе вера в то, что происходящее в уме определяет личность. Но у аналитиков не получается учесть и обратное влияние — что происходящее в теле влияет на мышление и поведение так же сильно.

Мы должны помнить, что образ всегда сопровождает объект, который он представляет. Образ себя, образ “Селф” — грандиозный, идеализированный или адекватный — должен иметь некоторое отношение к реальному Селф. Я приравниваю подлинное Селф к живому телу, которое включает в себя и ум. Способность почувствовать подлинное Я зависит от восприятия того, что происходит в живом теле. Восприятие — это функция ума, которая и создает образ Селф, наблюдая тело внутренним взором.

Если тело это Селф, то адекватный образ себя должен соответствовать живому телу. Можно отказаться от этого адекватного образа только через определенный уровень отрицания того, что Селф телесно. Нарциссы не отрицают, что у них есть тела — их связь с реальностью не настолько слабая. Но они видят свои тела только как инструменты ума, подвластные их воле. Тело действует только по их приказам, без чувств, и, хотя тело может эффективно выполнять свою функцию как инструмент, производить операции как машина или впечатлять как статуя, в нем в таком случае отсутствует жизнь. А именно присутствие жизни и является ключевым опытом истинного Я.

Мне кажется ясным, что базовое расстройство в нарциссической личности это отрицание чувств. Я бы определил нарцисса как человека, поведение которого не мотивировано чувствами. И тем не менее, вопрос открыт: почему кто-то выбирает отрицание чувств? С ним связан и другой: почему нарциссические расстройства так распространены в настоящее время в западной культуре?

 

Нарциссизм и истерия

 

В основном, паттерны невротического поведения в каждое конкретное время отражают действие культуры. В Викторианскую эпоху, например, типичным неврозом была истерия. Истерическая реакция проистекает из блокирования сексуального возбуждения. Она может принять форму эмоционального взрыва, который пробивает защиты и переполняет Эго человека, который может при этом плакать или неконтролируемо кричать. Если же защиты удерживают свои позиции, подавляя любое выражение чувств, человек может просто упасть в обморок, как делали многие викторианские женщины, когда видели публичную демонстрацию сексуальности. В других случаях, попытка подавить ранний сексуальный опыт вместе с сексуальными чувствами может вызвать то, что называется конверсионным симптомом. В данном случае человек демонстрирует какое-то функциональное нарушение, например паралич, хотя никакого физического обоснования для этого нет.

Именно через работу с истерическими пациентами Зигмунд Фрейд начал разрабатывать психоанализ и свои идеи о неврозах. При этом важно учесть картину общества, в котором его наблюдения делались. Если обобщить, для Викторианского общества было характерно жесткое классовое разделение. Сексуальная мораль и ханжество были стандартами мысли, самоограничение и конформизм — общепризнанной философией. За манерами одежды и речи осторожно следили, особенно в буржуазном обществе. Женщины носили тесные корсеты, а мужчины — плотные воротнички. Уважение к авторитету было основой порядка. В результате многие люди жили со строгим и жестоким суперЭго, которое ограничивало сексуальную разрядку и создавало интенсивное чувство вины и тревожность по поводу сексуальных чувств.

Сегодня, век спустя, культурная картинка перевернулась на 180 градусов. Наша культура отличается подрывом авторитетов внутри и вне дома. Сексуальные нормы гораздо более раскованны. Легкость перехода от одного сексуального партнера к другому приблизилась к физической возможности переезжать с места на место. Сексуальное ханжество заменено эксгибиционизмом и порнографией. Временами можно только задаваться вопросом, остался ли вообще какой-то заданный стандарт сексуальной морали. В любом случае, сейчас можно гораздо реже увидеть людей, которые страдают от сознательного чувства вины или тревоги по поводу сексуальности. Напротив, многие люди жалуются на сексуальные дисфункции или страх провала в сексе.

Конечно, это очень упрощенное сравнение Викторианской и нашей эпохи. В то же время оно помогает подчеркнуть контраст между истерическим невротиком Фрейдовского времени и нарциссом нашего. Нарциссы, например, не страдают от строгого и жестокого суперЭго. Скорее наоборот. У них недостает того, что можно считать даже нормальным суперЭго, обеспечивающим моральные границы сексуальному и другому поведению. Без чувства границ, они просто отыгрывают свои импульсы. В их реакции на людей и ситуации нет самоограничения. Они не чувствуют, что их связывают традиции или мода. Они видят себя способными создавать свой собственный стиль жизни, без оглядки на правила общества — опять же, в противоположность фрейдовскому истерику.

Отличается не только картина поведения. Такое же противопоставление есть и на уровне чувств. Истерики часто предстают как гиперчувствительные, как преувеличивающие свои чувства. Нарциссы же, наоборот, минимизируют свои чувства, они пытаются быть холодными. Похожим образом, истериков гнетет чувство вины, от которого нарциссы свободны. Нарциссы предрасположены к депрессии, ощущению пустоты и к отсутствию чувств, в то время как у истериков предрасположенность к тревоге. В истерии прослеживается более или менее сознательный страх быть переполненным чувствами. У нарциссов этот страх подсознателен. Но эти различия — лишь теория, зачастую у людей можно найти смесь и тревоги и депрессии, потому что у них присутствуют элементы и нарциссизма, и истерии. Особенно это относится к пограничному расстройству, вариации нарциссизма, которую я раскрою позднее в этой главе.

Вернемся к картинкам двух контрастных культур. Викторианская культура почитала чувства, но накладывала строгие ограничения на их выражение, особенно на то, что связано с сексуальностью, что приводило к истерии. Наша современная культура почти не накладывает ограничений на действия, и даже поощряет выражение своих сексуальных импульсов во имя освобождения человека, но при этом преуменьшает значение чувств. Результатом является нарциссизм. Можно также сказать, что Викторианская культура поощряла любовь без секса, а наша культура поощряет секс без любви. Несмотря на то, что эти утверждения — просто грубые обобщения, они позволяют нам сфокусироваться на центральной проблеме нарциссизма: отрицании чувств, и на его связи с потерей границ. Что сегодня ярко прослеживается, так это тенденция относиться к границам как к неудобным ограничениям на человеческий потенциал. Бизнес ведется так, как будто нет границ экономическому росту, и даже в науке мы встречаемся с идеей, что мы можем преодолеть смерть, то есть преобразовать природу по нашему собственному желанию. Сила, продуктивность, эффект стали доминирующими ценностями, заменяя собой такие старомодные ценности как чувство собственного достоинства, цельность и самоуважение.