Гностики и неоплатоники на Западе

 

Начиная с эпохи Возрождения в Западной Европе начина-ются попытки восстановления гностической традиции как фи-лософии научного познания, одним из подразделов которого в те времена считалась магия. Первыми гностиками Ренессанса были богословы, ученые и артисты, оперировавшие в сферах философии, науки и культуры: Варлаам Калабрийский (оппо-нент Паламы в исихастских спорах) и его ученик Пико дел-

172                                     Деконструкция

 

ла Мирандола, Джордано Бруно, Галилео Галилей, Леонардо да-Винчи. Фрэнсис Бэкон, Исаак Ньютон, Вильям Шекспир. Бенедикт Спиноза, Рене Декарт, граф Калиостро... С началом Нового времени гностическая идеология был ассимилирована розенкрейцерами, мартинистами и масонами, а в 20 веке усво-ена экзистенциальной философией – от Достоевского, Ницше

 

и Хайдеггера до Сартра, Дерриды и других постструктура-листов. Западные неоплатоники-монотеисты, в свою очередь, наследовали интеллектуальную линию Альберта Великого и его ученика Фомы Аквинского, Марсилио Фичино, Николая Кузанского, Гегеля, Ясперса... Сегодня к неоплатонизму, в его политологической ипостаси прежде всего, апеллируют, в част-ности, американские неоконы – идейные наследники Карла Шмитта и Лео Штрауса.

 

Проблема мейнстрима

 

Мой друг Гейдар Джемаль как-то высказал мысль, что эл-линизм – это абсолютный мейнстрим мировой философии, который совпадает с европейской философией от Платона до Гегеля. Если это так, то и гностицизм, вероятно, можно назвать как бы абсолютным «эзотерическим» мейн-стримом того же периода. В самом деле, куда ни плюнь – везде гностики, везде тот же дискурс. По меньшей мере – везде та же терминология, те же алхимические символы. Мистика нью-эйдж, в форма-те своеобразного неоэллинистического синкретизма, похоже, объединила под своей интегральной сенью даже те элементы исторической культурной традиции, которые были техниче-ски недоступны для манипуляций классических эллинистов (Китай, черная Африка, доколумбова Америка и др.). Интел-лектуальная, а также мистическая уникальность нынешней ситуации состоит, на мой взгляд, в том, что именно сегодня, когда существенных белых пятен в человеческой географии и культурной истории практически не осталось, когда, в усло-виях информационной революции, никаких «тайных знаний» (за исключением технологических секретов, да и то – как ска-

Проект «Платонополис»

173

 

зать...), по сути, быть не может, цивилизованный человек упер-ся в некий экзистенциальный забор, идеалистических ресурсов на преодоление которого у него просто нет.

 

Постсакральный мир

 

Кого сегодня удивишь пещерами и дебрями Индостана, ко-пями царя Соломона, магическими плясками новогвинейских каннибалов или инициатическими историями сионских му-дрецов? Разве что мейн-стримовских туристов, рассекающих в сланцах по Лхасе или жгущих зеленые свечи во время неодру-идических церемоний в Стоунхендже. Означает ли все это, что начинается некая постсакральная эпоха, когда мир окончатель-но «расколдован» посредством достигнутой человечеством универсальной и объективной научной истины? Или просто традиционные инициации перестали воздействовать на ради-кально индивидуализированного человека, утратившего свою чувствительность в отношении всего сакрального? Вместе

 

с тем, мы наблюдаем прямо-таки лихорадочное стремление отдельных «сил» к созданию или обретению технологий, по-зволяющих инструментализировать человеческое поведение в соответствии с прагматически пославленными задачами. Будь это традиционная инициация, современное НЛП или некий ги-бридный продукт продвинутого хай-хьюма – большого значе-ния не имеет. Главное – чтобы работало. Это с одной стороны.

 

С другой стороны, некий эволюционный инстинкт (назовем это так) подсказывает, даже самому тупому болвану, что сле-по доверять в этом постсакральном мире никому нельзя. Еще совсем немного – и НЛП так же перестанет действовать на личность, как перестали действовать проповеди и пассы тра-диционных иерофантов. Получается, что инвестировать свою духовную энергию как бы не во что... И в то же время, никог-да прежде человеческие массы не могли быть мобилизованы столь быстро и в таких масштабах, как это происходит сегодня (вольно или невольно) посредством сетевых технологий. Этот скепсис доверия в сочетании с потенциальной готовностью к

174                                     Деконструкция

 

повышенной ажитации представляет сегодня одну из фунда-ментальных социально-психологических проблем, на реше-ние которой, как мне представляется, должны быть брошены силы т. н. новой сакральности как парадоксального продукта эпохи постмодернистской бездуховности. Субъектом этой но-вой сакральности мы, чисто символически, можем назвать т. н. Радикального субъекта, интеллектуальный и метафизический профиль которого пока что остается открытым...

 

Гейдар Джемаль

 

МЕТОД ГНОСТИЧЕСКОГО

 

МЫШЛЕНИЯ

 

Моей задачей здесь является не историко-академи-

 

ческие исследования великих мыслителей – носителей

 

гностическеого импульса, которые оставили нам много-

 

численные ценные следы. Каждое из слов, фраз, тезисов,

 

которые до нас дошли – это жемчужины, хотя большин-

 

ство из этих тезисов пересказаны либо противниками

 

гностиков, либо людьми которые их расслышали, но не

 

поняли. Нам приходится очищать и восстанавливать с

 

огромным напряжением ума и творческого воображе-

 

ния первоначальную интенцию этих людей, тем более,

 

что они писали очень закрытым языком, и многие вещи,

 

которые они говорили,

строя свои конструк-

 

ции, имеют непости-

 

жимое значение для

 

современного челове-

 

ка, воспитанного в ра-

 

циональной традиции. Иначе говоря, подраз-умевания гностиков в те времена были фун-даментально связаны

 

с языком, который се-годня в значительной степени утрачен, по-

176                                     Деконструкция

 

скольку язык – это не только словесная оболочка и не только перевод, который можно получить, взяв словарь древнегрече-ского языка, но и интуитивное семантическое поле, которое го-раздо важнее, чем «переводимое зернышко» (последнее может занимать 5 процентов, а 95% – есть некое символико-интуи-тивное подразумевание, интуитивный посыл). Поэтому когда мы знакомимся с автором, писавшим двести-триста лет назад, существует очень большой риск, что мы просто не ощутим, не почувствуем тех значений, которые испытывали при восприя-тии этого текста современники. Я поставил перед собой задачу (в рамках короткого доклада она будет реализована ограничен-но) коснуться тех импульсов (в их оформлении), которые стоят за гностическим инстинктом как врожденная воля гностика (а то, что она совершенно определенно врожденная, это здесь уже прозвучало), каким образом она вторгается в ту матрицу, которую гностик неизбежно получает от внешний цивилиза-ции вместе с присущими ей моделями мышления и термино-логическими значениями. Гностик имеет дело с чуждым ему, плотным миром смыслов, которые он ощущает как враждеб-ные себе и которые должны быть взорваны.

 

Не у всякого хватит энергии (речь идет об особой энергии, энергии мысли) и мыслительного аппарата для того, чтобы произвести необходимую переделку, перекройку, внутренне-го интеллектуального космоса и добиться осуществления той мотивации, которая подвигает человека на поход против всего само собой разумеющегося и должного. Это чрезвычайно слож-но. Естественно, когда человек начинает оспаривать то, что ему навязано в качестве матрицы сущего, должного, реального, он вынужден пользоваться аппаратом, логическими связями и зна-чениями, заимствованными извне. Если же он создаст на абсо-лютно пустом месте собственные лексику и смысловые связи, он рискует, как минимум, быть непонятым даже ближайшими учениками – возникнет коммуникативная пропасть.

Проект «Платонополис»

177

 

Необходимо решить колоссальную задачу: воспользоваться аппаратом, доступным для избранного окружения (даже «из-браннейшие» находятся в сходной ситуации, так как погруже-ны в ту же матрицу) и хорошо, если есть некая школа, некий, уже созданный, пусть маргинальный, инструментарий, кото-рый можно использовать как общую площадку. Но ведь его мо-жет не быть. Пример Василида велик и поражающ еще и тем, что мы здесь можем свидетельствать колоссальную работу по переформатированию матрицы, по созданию абсолютно но-вых визионов и конструкций, которые, тем не менее, остаются воспринимаемыми за пределами исключительно замкнутого внутреннего космоса гностика, его собственного луча, внутри которого он видит реальность. Поэтому Василид, конечно, это подвиг творческого воображения, родившегося из самых бла-городных и достойных из всех возможных интеллектуальных импульсов. И тут я бы хотел поставить вопрос о том, что это за импульсы и как они преломляются в реальной жизни?

 

Если идти к сути вещей, то человека, рожденного быть гностиком, жжет внутри его души жажда Величия. Есте-ственно, величия не собственного (хотя он всегда может сказать: «мы – люди, вы – свиньи»), величия не такого, от которого можно получить персональную экзистенциальную выгоду. Его интересует Величие в чистом виде, абсолютное величие за пределами всяких границ и сравнений, которое ломает саму идею величия, саму линейку, которой мерится величие. Его интересует: взорвать то, что является ничтож-ным, а ничтожным для него является все, с чем он соприка-сается в качестве экзистенциальной монады.

 

На самом деле, единственной отправной точкой для гности-ка является ощущение того, что единственно чистым, что он берет как пример и к чему он стремится, является его собствен-ное свидетельствующее сознание. Это свидетельствующее сознание внутри него горит, как пожар, требующий выхода,

178                                     Деконструкция

 

реализации, посвящения, трансформационного перехода в не-стерпимое и находящееся за пределами всего Величие.

Выводом из этого конфликта является дуализм сознания и бытия, то есть разрыв между бытием и сознанием. С одной сто-роны, есть сущее, с другой стороны – сверкающая точка вну-три него, которая представляет собой некий завет, задел, некое семя величия, еще не реализованного в этой светящейся точке «тайного Я», которая горит и требует реализации в некоем ви-зионе, сметающем все, что обычно воспринимается органами чувств и обрабатывается понятийным аппаратом.

Первый выход, который гностик имеет в этом конфликте – это то, что нужно начинать мыслить Великое как свободное от загрязнения сущим. Но что такое сущее? Нужно понять, в чем качество этого сущего, которое грязнит и пятнает?

Если мы говорим о Высшем. О высшей реальности, о той, которая содержится за пределами всего величия, как о несу-щем, то мы должны знать о том, что такое сущее, и что сущее не есть то материальное бытие, которое для нас всех являет пример предъявленного нам наличия, Такое сущее было бы слишком ничтожным в качестве отправной точки, площадки. Разве наш материальный мир – предел бытия? И какой смысл так говорить, если гностик старается расширить мир так, что-бы отталкивание от него дало эффект. Гностик должен видеть бытие как можно большее. Великое включено в бытие, пото-му что в бытие включено всё, что подлежит сравнению. Всё, что подлежит сравнению – внутри. И нестерпимо грандиозные перспективы, абсолютно альтернативные всему тому, что на-ходятся здесь и теперь, они тоже в бытии. И вот здесь начина-ется ощущение гностиком того, что такое на самом деле сущее. Сущее – это конгломерат всех планов, перспектив, реальностей

 

и т.д., к чему может быть приставлен, условно говоря, преди-кат «есть». Предикат «есть» здесь работает как некое указание на семейность всего того, к чему он относится – то есть эти вещи соотносимы между собой, они родственны, от одного к

Проект «Платонополис»

179

 

другому можно перейти. Даже если они разделены полярно, то эти полюса объединены неким стержнем, некоей прямой ли-нией, осью. Одно отрицает другое. Если они антитезны, то все равно они взаимосвязаны прямой дорогой антитезности. Чер-ное-белое. Без одного не бывает другого. Всё, что есть в бытии, каким-то образом повязано в общий хоровод, даже если мы го-ворим об очень высоких планах. Таким образом, бытие пачкает тем, что оно есть. Внутри него содержится этот предикат, и всё,

 

к чему его можно приставить, то-то есть – звезда, джин, ангел, архонт (они есть как некая конструктная данность, некий кон-цепт, который имеет имя и, тем самым заявляет о себе, что он есть. Таким образом, это «есть» является пачкающим «есть». Задача, стоящая перед гностиком – освободить то высшее, по отношению к чему он горит, от этого пачкающего начала.

И здесь возникает очень много проблем. Во-первых: если это несущее, освобожденное от пачкающего предиката«есть», оппонентное бытию высочайшее Величие так чисто, то каким образом можно иметь к нему какое-либо отношение? В чем ди-намическая драма взаимоотношения между огнём сознания, который горит и сжигает всю вселенную вокруг, и чистым, аб-солютно свободным от предиката «есть», Величием, которое является целью на выходе. Если гностик находится в некоей среде, то каким образом эта среда является площадкой для его метафизической, гностической драмы? Надо связать реаль-ность, которая есть здесь и теперь и внутрь которой гностик вброшен как носитель огня с тем, чего нет, таким образом, что-бы не загрязнить несущее. Отсюда возникает необходимость очень сложных конструкций, которые опосредованным обра-зом описывают взаимодействия между свободным от предика-та «есть» Величием и тем бытием (сущим), которое является, с точки зрения гностика, просто мусорной свалкой. Потому что на этой мусорной свалке рядом, бок о бок, лежат выброшенная случайно жемчужина, золотые часы, дохлая курица, рваная подушка с дивана. А суть этой мусорности заключается в том,

180                                     Деконструкция

 

что это – бытие, что это есть. Оно-то и делает всё предъяв-ленное мусором и, наоборот, отсутствие этого освобождает от грязи, от лжи, от общего, потому что ложью, против которой выступает гностик, является глобальное, является универсаль-ное.

Несущее внутреннее, само по себе предполагает уникаль-ность, которое не описывается нумерически. Но всё равно остается некоторая проблема в том, что это Величие существу-ет, но к нему можно иметь отношение, только оказавшись на этой помойке, которая существует наряду с этим величием. И тут ничего не поделаешь. Тем более, гностик прекрасно знает, что юдоль человеческого сознания – это неистребимая тяга к ощущению и переживанию тождества как совершенно есте-ственного посыла. Глобальное, тотальное тождество малого с абсолютным – это фундаментальная основа всех традицион-ных метафизик. «Каждая песчинка имеет за собой Абсолют». Эта инстинктивная идея традиционного метафизика пред-ставляет собой вызов для гностика. Но как это снять? Когда он говорит, что высший Бог – не сущий, то он вынужден ис-пользовать негатив к тому от чего, он хочет освободиться, к тому что пятнает. Он вынужден использовать бытие как точку отталкивания для того, чтобы определить то, что должно быть вне всякого сравнения. Но отрицание имманентного не создает трансцендентности как таковой. Мы можем сказать, что мир есть и в этом – его ложь, его мусорность, а бога нет и это его величие, его чистота. Но если мы противопоставили есть и нет, мы не получили реального подразумевания трансцендентного, мы получили всего лишь расширенную тезу и антитезу. Это всего лишь негативная имманентность. Гностика это не может устроить.

 

Гностицизм – это особое состояние поиска, противостоя-ния с реальностью, когда еще не найдены тайные, последние ключи, чтобы взломать эту ловушку. Гностик в поисках ве-личия забывает о верификаторе, который имеют платоники

Проект «Платонополис»

181

 

и все традиционные метафизики. А именно, он упускает из виду то, что тотальное тождество (тотальная схваченность всего Абсолютом) выступает не просто как самодостаточная концепция тождества, но имеет в себе интеллектуальную силу

и ценность утверждения. Утверждение – это абсолютный им-ператив духа, императив последнего пневматического центра, который делает человеческое существо оператором, операции которого сами по себе ценны и интересны. Утверждение – это то, к чему пневма имеет абсолютное стремление, даже если это утверждение находится внизу, в грязи, пыли и оказывает-ся на поверку мусорной кучей. Утверждение – это указание на то, кроме чего ничего нет. То есть это абсолютное утвержде-ние, которое дает достоверность того, что за пределами это-го утверждения действительно ничего не остается. Но как это может быть? Ведь даже когда мы говорим об утверждении, ко-торое покрывает всё, то всё равно за пределами остается ложь, ошибка, внешние сумерки, где только «скрежет зубовный». То есть утверждение оставляет некую тень негатива за собой. Но в традиционной метафизике тема того, что утверждение – это проблемная вещь, несколько замалчивается. Просто говорится о великом, всеедином тождестве, об абсолютном всеединстве, которое снимается в неопределенности, не квалифицируемой бездне вечности.

А гностик не может согласиться с этой бездной, потому что эта бездна причастна ко всему, она присутствует на этой му-сорной куче. Мусорная куча схвачена в этой бездне и поэтому гностик обходит тему утверждения. Классическому традицио-налисту легко. Он говорит: сознание – это функция от бытия, бытие и сознание тождественны, акт понимания уничтожает субъект и объект в их противопоставлении. А как быть гности-ку, который знает, что за пределами всего есть чистое, сияю-щее Величие, которое не запятнано предикатом «есть»? Тогда получается, что у нас есть здесь мусорная куча, а там Вели-чие. А что их объединяет, ничего? А тогда каким образом эта

182                                     Деконструкция

 

мусорная куча появилась и почему в центре этой кучи горит огонь жажды этого Величия? Все эти вопросы не получают ответа ни в каких схемах прежде всего потому, что гностик пытается решить проблему и судьбу сознания, субъекта, про-водя интеллектуальные операции внутри объекта. Он посто-янно, пытаясь деонтологизировать величие, работает внутри онтологии, которая никуда не исчезает. Недостаточно сказать, что Величие не имеет предиката «есть». Иными словами ты го-воришь, что ко всему сущему есть антитеза, абсолютно Иное. Но что такое Иное? Иное определено через Это. Какая же это трансцендентность, если Иное определяется через Это, то есть здесь уже присутствующее? Здесь и возникает вопрос: где то утверждение, которое оставило бы чистую трансцендент-ность, но при этом сделало это таким образом, чтобы не было ничего кроме неё.

 

Это потрясающий вызов, с которым, я боюсь, гностики как историческая школа не справились, потому, что это требует несколько иных исследований. Прежде всего, надо было бы прежде всего погрузиться в вопрос: почему бытие и сознание действительно являются оппонентами? Совершенно понятно, что сознание возникает только в результате своей противопо-ложности бытию, потому, что бытие наталкивается на нечто, что не есть оно. Здесь кроется тот самый секрет, открыв кото-рый, можно было бы, действительно, начать операцию по от-мыванию величия от предиката «есть».

 

Этот секрет заключается в тайне нетождества. Потому что простая гносеологическая операция покоится именно на этой тайне. Само нетождество познающего познаваемому отлича-ется от концепции традиционной метафизики о том, что акт познания есть слияние субъекта и объекта. Понятно, что, если перцептивное начало является одним из прочих феноменов среди прочих других, то оно не может быть свидетелем. Сви-детелем может быть только тот, о которого разбивается внеш-ний мир.

 

 

Натэлла Сперанская

 

ЗАМЕТКИ О ГНОЗИСЕ ВАСИЛИДА