Глава 3: Не на что взглянуть

Что ж, я больше не нахожусь не в Канзасе. Я имею в виду, что я именно в Канзасе.

[Смеется]

Прости, Элис. Ты же знаешь, не могу устоять перед плохими шуткам. Раньше тебе это нравилось. Может, и сейчас нравится.

О, а ты помнишь… помнишь, как мы ехали по побережью, и там была та палатка с тако, которая называлась…

Что это было? Что это, черт возьми, было? В прицепе что-то только что двигалось. Я слышала это со своего места. Что-то в трейлере сдвинулось. Что это за хрень?..

Я съехала на обочину и заглянула в прицеп. Коробки с чем-то - кажется, бумажными салфетками или рулонами бумажных полотенец, я не уверена. Между коробками - тени, мест для укрытия - множество. Ты бы удивилась, но рядом нет никого, кто мог бы помочь мне, когда я напугана. Поэтому я схватила тяжелый фонарь, похожий на дубинку, и зашла внутрь. Взяла себя в руки и осмотрела каждый сантиметр прицепа. Лишь коробки с бумажными штуковинами - и больше ничего.

Я все это выдумала. Или, возможно, я сбила что-то на дороге, и оно ударилось о днище. Кто знает?

Я закрыла прицеп и теперь двигаюсь дальше.

Канзас выглядит именно так, как я себе представляла. Есть в этом что-то приятное. Повсюду трава, случайные металлические ветряные мельницы прямо как в Волшебнике из страны Оз (там же была металлическая мельница, да? Вроде бы да, но я читала много лет назад), торговые центры, конечно, но они везде есть… не на что и взглянуть, куда ни посмотришь. Такое облегчение.

И твою мать! Клянусь, я снова это слышала! Почему я слышу это так громко? Так ясно?

Кто-то ходит в моем прицепе. Я знаю, что там никого, но также знаю, что кто-то есть. Я слышу шаги так ясно, как если бы кто-то ходит этажом выше в отеле или в прихожей моего дома, когда дома никого не должно было быть. Громкими, нежданными и нежеланными шагами.

Я съезжаю на обочину. Я… я съезжаю. Да.

И вновь ничего. Коробки, темнота и пустые углы. Но я ничего не выдумаю, я слышала звуки невероятно громко!

Элис, мне страшно.

Ты знаешь, я боюсь. Это не мешает мне делать то, что я должна, но я постоянно многого боюсь - боюсь жить, самой жизни, дней, текущих друг за другом. А вот теперь позади меня притаился невидимый монстр. И я здесь совсем одна. Вокруг одни луга, не на что и взглянуть.

Я продолжу ехать. Что будет еще?

Посреди захолустья - МакДональдс, рядом с ним - мемориальная доска. Раньше здесь была какая-то школа, место, дающее знание, а сейчас - МакДональдс, где я сходила в туалет. Я даже не купила ничего в этом историческом МакДональдсе. Как же много людей ходят за бесплатно в туалеты МакДональдсов по всему миру? Просто представьте их! Меня! О, боже. Не могу остановиться. Эх. Если посчитать, то это рестораны или все же больше туалеты? Не знаю. Это противно, но относительно занятно.

Некоторые городки такие маленькие. Несколько домов, зал для игры в бинго, церковь и огромный магазин товаров для взрослых. Они абсолютно раскованно к ним относятся. Большие рекламные щиты, огромные здания, похожие на ангары, забитые уже посреди дня парковки… а напротив - церковь. Два общественных места, предназначенных для удовлетворения всех нужд. А для отдыха - зал с бинго. И это не так плохо. Главные оси жизни, между которыми тянется полоска травы - все дальше и дальше, и дальше, и дальше, пока не исчезнет.

О, боже, я что, говорю снисходительным тоном? Именно так и говорю, не так ли? Вот черт.

Еще один звук. Я знаю, что кто-то есть в моем прицепе. Я слышу, как он движется. Кто-то перемещает коробки. Мне это не нравится! Звук тяжелых ботинок…

Кто там? Почему там никого нет, когда я останавливаюсь, чтобы посмотреть?

В этот раз я не остановлюсь. Я поеду дальше. Все равно оттуда сюда не пробраться. Даже если в прицепе кто-то и есть, он точно не сможет залезть в мою кабину. Я в порядке. Все хорошо. Я в порядке. Я в порядке.

Ведь так, Элис?

Темнеет. А когда темнеет так, что не видно и травы – вот тогда действительно темно. Словно ты среди океана. И далекие огни городов - как корабли. Над горизонтом тянется последняя оранжевая полоса, и на дороге лишь я одна.

Движения и шаги не прекращаются. Они словно провоцируют меня, вынуждают остановиться и снова посмотреть, но я не куплюсь на это. Я продолжу ехать, пока… не знаю. Когда-нибудь мне все равно придется остановиться, и когда я посмотрю туда в следующий раз, не думаю, что ничего не увижу. Думаю, что наконец увижу.

Ох, Элис. Мне так страшно! Но все это только между нами. Не нужно рассказывать это нашему другу позади меня.

Поступь тяжелых ботинок по полу прицепа. Я не слышу ее. Не слышу ее!

Слышу.

Окей, я останавливаюсь. Я собираюсь снова заглянуть туда, и у меня в руках фонарь, тяжелый, как дубинка. И сейчас сон мне и вправду нужен. Снаружи так темно. И на дороге что-то не видно множества машин - лишь я одна. Прекрасно.

Ладно, я останавливаюсь. Вот прямо сейчас! Ладно.

[Звуки борьбы и криков, затем - краткий звук сирены]

[Тяжелое дыхание]

Расскажу все так, как оно было. Вот что я сделаю.

Не знаю, что это значит… что это значит для меня, что это значит для тебя. Я… Боже!

Итак. Я остановилась на парковке магазина “Таргет”. Я думала, что, по крайней мере, буду под защитой толпы, народа. По крайней мере, фонарей. Они помогут мне успокоиться после бесконечной пустоты лугов.

Я открыла двери прицепа, и мне не пришлось осматриваться или искать, потому что он был там - он, источник звука.

Мужчина с “Чертополохом” с заправки несколько месяцев назад. Желтая бейсболка, желтые ногти, кожа, которая была ему словно чужая, нелепо натянутая на скелет и не похожая на человеческую, острые зубы - недостаточно острые, чтобы быть клыками, но и не то чтобы не клыки, - желтые глаза с розовой точкой посередине зрачка. Рубашка поло, грязная, с единственным словом “Чертополох” на правой стороне груди.

“Соскучилась по мне?” - спросил он. Его голос звучал так, словно он веселился.

Коробки бумажных полотенец были разорваны в клочья, словно их драла огромная кошка. Отметки гигантских когтей. Он соскочил на асфальт, и я отступила. Неожиданно толпа показалась не способной защитить меня.

Он пах гнилью. Терпимо, похоже на запах разлагающихся фруктов, на компост.

“Куда, по-твоему, ты направляешься? - спросил он. - В смысле, куда ты направишься, чтобы я не смог последовать за тобой? Знаешь, на кого я работаю?” - он указал на “Чертополох” на своей потной рубашке. Его пот проступал густыми едкими пятнами плесени.

“На этой парковке куча народа! Сотни людей”, - сказала я. Но я преувеличивала. Да, эта была парковка “Таргета”, но было очень поздно, и находились мы черт знает где. Там были машины, конечно, и люди – да, и они тут были, но не так уж и много. Уж точно не сотни. И все равно я надеялась, что этого достаточно. Вполне достаточно.

Он рассмеялся.

“Люди? - спросил он. - Люди тебе не помогут. Нет ни одного человека в мире, кто мог бы помочь тебе”.

Он прав, Элис? Нет ни одного человека в мире, кто мог бы помочь мне? Надеюсь, это не так. Надеюсь, не так.

Он взял меня за руку. Не знаю, как он оказался так близко, но так оно и было. И он не схватил меня, а взял за руку, словно партнер в танце. Мягко, но настойчиво. А затем он прижал меня к прицепу. Запах был невыносимый. С такого расстояния я видела, как его кожа вздымается, словно под ней туда-обратно снуют насекомые. У него были гнилые зубы. Его язык опух и был покрыт белым налетом.

Бежать было некуда. Вот так получилось. Его рука давила на мое горло ровно настолько, чтобы дать мне понять, что он может это сделать, но не настолько сильно, чтобы перекрыть воздух. Я несколько раз с трудом вдохнула и выдохнула. Конечно, я ударила его в промежность, но он словно ничего не почувствовал. А затем я попросту врезала ему. В моей руке все еще был тот фонарь. И хотя мой замах был ограничен, ему неслабо от меня досталось. На его теле остались следы от ударов, но он все равно улыбался. Даже не вскрикнул. Лишь сильнее надавил на мое горло.

Фонарь, тяжелый, как дубинка, выпал из моей руки и, бесполезный, укатился, и теперь из-за того, как он давил на моё горло, мое дыхание стало отрывистым.

И он сказал: “Прямо сейчас я мог бы откусить от тебя большой кусок, и все бы закончилось. Я мог бы проглотить тебя. И что потом стало бы с Элис?”

Он знал о тебе. Не знаю, что еще он знал; и тогда я сдалась. Не стоило бы, но у меня не было сил. Я так давно искала тебя! Все эти километры позади, и теперь и этот монстр!

И затем… затем я не сдалась. Я взяла себя в руки. Пошел этот "Чертополох" нахер! Я пиналась и кричала, использовала каждую каплю сил и движения, что у меня были. Я не сдамся просто так. Я видела людей на парковке, оборачивающихся и смотрящих на нас. Даже если я не смогу его победить, я заставлю их посмотреть, заставлю их увидеть.

Там была семья - отец с двумя детьми, и дети указывали на нас, а отец звонил кому-то. Он говорил очень быстро и указывал на меня.

И я продолжала бороться. До того момента, как прозвучала сирена. До того момента, как…

Полицейская машина остановилась. Из нее вышел полицейский. Без партнера; он был один. Большой. Не в том смысле, что мускулистый или толстый, просто… большой. Возвышающийся.

Мужчина с “Чертополохом” отпустил меня. Я отступила на несколько шагов, чтобы ему труднее было меня схватить. Полицейский подошел, но он не торопился, не волновался насчет “Чертополоха” и того, что он только что на меня напал.

“У вас тут проблемы?” - спросил он скучающим голосом.

Задыхаясь, я отрывисто рассказала ему о звуках, об остановке, о мужчине с “Чертополохом”, о воздухе, о том, как его не хватало, о борьбе.

Он нахмурился. Не встречаясь со мной взглядом.

“Это правда?” - спросил он мужчину с “Чертополохом”, который не шевелился и не прерывал меня, просто прислонился к прицепу, скрестив руки.

Мужчина с “Чертополохом” лишь рассмеялся.

“Это всё не слишком-то похоже на правду”, - сказал полицейский.

Я не знала, что делать. По обе стороны от меня – полицейский и “Чертополох”. Нет ни одного человека в мире, который мог бы помочь мне.

Полицейский сказал: “Если он пришел с вами поговорить, значит, вы задали не тот вопрос, вернулся к патрульной машине, открыл дверь и сказал напоследок: - Мой Вам совет – перестаньте задавать не те вопросы”.

Он приподнял фуражку в сторону мужчины с “Чертополохом”. “А теперь - желаю вам приятно провести вечер ”.

“Чертополох” лениво помахал в ответ. “О да, офицер, - ответил он. – Вы знаете, что мой вечер точно будет приятным”.

И полицейская машина уехала.

Мужчина с “Чертополохом” не сделал ни шагу, чтобы снова напасть. Сообщение было доставлено.

“Теперь ты понимаешь? - спросил он. - Поезжай домой. Слушай, - неожиданно он показался обеспокоенным, даже встревоженным, - ты все еще можешь поехать домой”.

Затем волчья ухмылка вернулась к нему, и все следы человеческих эмоций пропали с лица. И он повернулся и пошел в ночь. Через залитую светом парковку, через тонкие прутья ограды, в пустоту лугов позади нее.

А я… я жива. Я вновь на дороге и я жива.

Он не прав. Я не могу поехать домой. Дом - не в конкретном месте, а рядом с конкретным человеком. Я не могу поехать домой!

Полицейская машина ехала за мной последние километров пятнадцать. Без сирены и без огней, но оставаясь на хвосте. Я привлекла их внимание.

Мужчина с “Чертополохом” работает с ними. Не знаю, как далеко все это зашло.

О, боже. Послушай. Я словно сумасшедшая. Или это мир… Мир сумасшедший.

Сегодня я приобрела врагов, и думаю, с этого момента все станет для меня значительно сложнее. В моем прицепе опять шум. Рычание и звуки перемещающихся коробок, словно там огромное злое животное.

Я не остановлюсь. Я не могу поехать домой, Элис. Я могу лишь просто поехать. Я могу только ехать дальше. И дальше, и дальше, и дальше, пока не остановлюсь.

Звуки прекратились. Полицейская машина свернула с шоссе. Думаю, они отпустили меня с предупреждением.

Думаю, это предупреждение я проигнорирую.

 

Загадка: почему цыпленок перешел дорогу?

Потому что когда он проснулся, он сказал:“Нет, никогда не перейду эту дорогу”. Он ел фасоль на завтрак и смотрел на тех, кто переходил. А затем в полдень он сказал: “Никогда не перейду эту дорогу”. Он ел листья на обед и смеялся над теми, кто переходил. А когда наступил вечер, он спросил одного из переходящих дорогу: “Скажи, что на той стороне хорошего?” А тот, кто переходил, отмахнулся от него со словами: “Какая тебе разница? Такой как ты никогда не перейдет эту дорогу”. И это разозлило его, поэтому он перешел дорогу со злости. На той стороне было нормально. Он съел фасоль на ужин.

Вот почему цыпленок перешел дорогу.

 

КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 4: Фабрика у моря

Я уезжаю. Прочь от фабрики. Мои ноги промокли, а ладони вспотели. Я попробую забыть то, что увидела, но… У меня не получится, да, Элис? Я никогда не забуду того, что случилось на фабрике у моря.

Воды моря прозрачны. Чарующи. Но земли вокруг кажутся неприветливыми и пустыми. В этом нет гармонии. Спокойствие накатывающих волн каплями взметается в воздух и исчезает, и земля вновь возвращается на место. И это тоже чертовски странно.

Черт возьми! Ох.

Извини, очередной огромный жук только что умер, размазавшись по моему лобовому стеклу, и… [тяжелый вздох] Не важно.

Сегодняшняя доставка была для фабрики. Название компании было мне незнакомо, но фабрика была немаленькая. Она стояла прямо на берегу - прямоугольная громадина из металлических труб, резервуаров и трех дымовых труб, черный дым из которых стелился по воде. Одна сторона здания подходила прямо к линии прилива, вода плескалась о бетонный фундамент, и со всех сторон были наметены небольшие склоны белого песка. Странно, да? Кому могло понадобиться строить такую фабрику? Почему им вообще позволили это, с такой-то угрозой для окружающей среды?

И такой мир ты мне оставила - непонятно чей и непонятно куда движущийся?

Прости, отошла от темы.

Итак, фабрика. Я не видела иного подъезда к погрузочным докам, поэтому просто сдала назад к ним по песку. Там был молодой парень - лет 18, не больше, а скорее всего меньше. Скорее всего меньше. Он был одет в серый фабричный комбинезон с красным логотипом компании. Логотипом была съежившаяся от боли собака. “ПраксисИндастриз”.

Что за мир ты мне оставила, Элис?

Чем дальше едешь на юг по побережью, тем хуже становятся водители. Они старые и ненормальные. Почему они такие ненормальные? Почему они на моей полосе? ТЫ ЧТО ЗАБЫЛ НА МО… Черт. Прости, Элис. Знаю, ты терпеть не могла, когда я кричала. Вернее, не можешь. Терпеть не можешь, когда я кричу.

“Привет! - сказал парень с погрузочных доков. - Привет, меня зовут Джеки. Товар у вас?”

“Разумеется, - ответила я. - Там, сзади”.

Товара было немного. Не знаю, зачем им понадобился грузовик моих размеров, чтобы его доставить. Отдельные куски дерева, каждый пронумерован своим кодом из цифры и буквы. Про их форму сложно сказать что-то определённое.

“Круть, круть, - сказал парень. - Прекрасно. Эй, не поможешь мне с ними?”

Вместе мы выгрузили их из грузовика и один за другим положили на конвейерную ленту, которая через спускной желоб доставила их на фабрику. Черный дым, стелящийся по воде, штамповочные машины… На строительных подмостках не видно ни одного человека. Никто не устроил перекур за доками, не видно ни единого лица за испачканными смазкой окнами, ни одного рабочего. И даже парковки нет - один лишь пляж.

“Заходи, нужно поставить подпись о сдаче товара”, - сказал парень. Он исчез за приоткрытой дверью пожарного выхода. Я сразу же последовала за ним, но он уже пропал.

Хм. На обочине припаркован черный фургон, рядом с ним сидит мужчина на раскладном стуле, под боком у него - холодильник, и надпись гласит: “Моллюски - 50 центов, крабы - 2 доллара”.

М… Заманчиво, но я не остановлюсь.

О, магазин попкорна! Еще более заманчиво! Целый магазин попкорна! Мм-мм. Ради него тоже не остановлюсь.

Пригороды никогда не меняются. Киоски с фейерверками, киоски, продающие только униформу разных видов, церкви, построенные, кажется, еще тогда, когда они не имели собственной истории. Длинные угловатые ряды магазинчиков, по архитектуре похожих на Тако Белл, которые легко превращаются в стоковые магазины “Ross”, если церковь не справляется.

Я не должна судить. Никто не должен. И все же все мы делаем много того, чего не должны.

Внутри фабрики воздух кажется не настоящим, а какой-то… подделкой. Он отдает жаром и тяжестью в легких. Стены коридора выкрашены в неправильный зеленый цвет, если вы понимаете, о чем я. Тот самый зеленый, который не такой, каким должен быть, понимаете? Вот такой цвет.

Голые лампочки, двери, ведущие прочь из коридора - все запертые. Я прошла по длинному-длинному коридору. Ни следа Джеки. Коридор упирался в стеклянную дверь. Я распахнула ее и оказалась в кабинете, напоминавшем кабинет менеджера. Дешевые красные и синие папки, переполненные бумагами, стол из Икеи и компьютер с все еще запущенной Windows XP.

В офисе был мужчина, одетый в такой же серый комбинезон. На стене - логотип компании. Кто-то тонущий, ловящий ртом воздух, и подпись: “ПраксисИндистриз”.

“Извините?”, - окликнула я мужчину в комбинезоне.

“О, конечно, извините, - сказал тот. - Нужно только закончить с оформлением документов”.

Это был Джеки, но старше. Не знаю, насколько, но ему было как минимум тридцать. Его волосы уже начали немного седеть. У него не было морщин, определенно, но места, где должны появиться морщины, уже намечались.

Я не знала, что делать, я ущипнула себя несколько раз, и все разы чувствовала боль. Поэтому я сделала единственное, что могла. Я взяла со стола ручку “Bic” без колпачка и подписалась на форме в указанном месте.

“А, да, спасибо, - сказал он. - Слушайте, не хочу навязываться, но не могли бы вы мне немного помочь с распаковкой в соседнем помещении? Ничего страшного, если откажете, но мне в одиночку было бы трудновато”.

Я ничего не могла ему сказать. Я кивнула. Это все, что я могла сделать.

“Что ж, тогда отлично!” - сказал он и поспешно вышел через двойные двери.

Недавно я вспоминала о наших вечерах пиццы. У нас было тесто, сделанное своими руками, соус, сделанный своими руками, сыр… ну, купленный в магазине. Не стоит так далеко заходить. Мне нравилось готовить основу, доводить тесто до хрустящей корочки. Мука и вода в твоих руках, вначале разъединенные, под конец сливались в шелковистое единое целое. От дрожжей и клейковины оно оживало. Двигалось, когда ты протыкала его. Дышало в твоих руках. Все наши руки были в муке, мы открывали бутылку вина и ели приготовленную нами пиццу, и… и просто смотрели по телевизору, что придется, и засыпали, одурманенные вином и хлебом.

Я думала, что любовь - это готовить вместе. Я думала, что это - делать что-то вместе. Вот как я думала, Элис. Не знаю, как думала ты. Оказывается, я вообще понятия не имела, что было у тебя в мыслях.

Я догадывалась о том, что могло произойти. Я прошла через двери. Конечно, ни единого следа Джеки. Это был фабричный этаж под большой аркой стеклянной крыши над возвышающимися станками - автоматизированный процесс, который я не понимала, - и вокруг ни единого рабочего! Лишь металлические руки создают металлические вещи, и вокруг - ни души.

Я прошла по бетонному коридору, и звук станков отдавался в моих зубах и веках. Станок за станком, Элис. Представь себе масштаб! Представь ради меня.

А затем снова появился Джеки. Он был старше, примерно 50-60 лет, и там, где я ожидала увидеть морщины, они появились. Я почувствовала головокружение и тошноту, стук машин превратился в гул внутри меня, и я ощутила вкус горячего металла.

“Отлично, - сказал он. - Ты пришла!”

Он собирал деревянные куски воедино, создавая что-то. Я все еще не могла понять, что именно.

“Джеки? - произнесла я. - Что тут происходит?”

“Джеки, - отозвался он. - Ха! Никто не называл меня "Джеки” уже много-много лет. Джек, я предпочитаю имя Джек. Оставьте имена для подростков молодым".

Вой станков эхом отдавался от пустых строительных подмостков и переходов, и вторил Джеку, старому и сутулому. Он указал на деревяшки, которые были нужны, и я помогла ему вставить одни куски дерева в другие, следуя его инструкциям, а не интуиции.

Больше я ничего не говорила.

Что ж, как только мы закончили с тем, что делали, собранная вещь не выглядела особо большой. Куб, но с недостающими частями, пожалуй. Мужчина нажал на кнопку, и куб на конвейерной ленте поехал через коридор из станков за пределы фабрики. Джек одарил меня грустной тонкой улыбкой.

“Осталась всего одна остановка, - сказал он. - Что же, пойдем”.

Горбясь, он направился к выходу из здания, и я последовала за ним. Разумеется.

Я сейчас далеко от моря. Везде луга и каналы. Тут вроде бы должны быть аллигаторы? Они тут вроде повсюду, гаторы эти, или как их там? Не видела никаких аллигаторов, но видела корову, пьющую из ручья, и было похоже на кадр из "NationalGeographic". Продолжения не было. Никакой аллигатор не выскочил из воды с распахнутой пастью. Корова просто пила.

Что корова делает на болоте? Здесь есть дикие коровы? Есть же, да?

За дверью был узкий бетонный выступ, нависающий над водой. Синяя вода, белый песок. Легкие удары волн о стены фабрики, понемногу её разрушающие с каждым прикосновением.

Джек стоял там. Он уже так постарел. Белоснежные волосы, затуманенные глаза. Ему было 70, возможно, 80. Может и больше.

“Что ж, вот и все, - сказал он. - Помоги мне с последними частями”.

И я помогла ему с этими последними частями, и когда они встали на свое место, я поняла. И когда он жестом поманил меня, я не стала задавать вопросы. Я помогла ему донести гроб, что мы построили, до края фабрики и уронить его в воду. И когда он протянул руку ко мне, я не колебалась. Я осторожно помогла ему встать в покачивающийся гроб. Он кивнул.

Он не выглядел испуганным. Моя рука дрожала, но его - нет.

“Теперь просто подтолкни меня”, - сказал он.

Гроб качался на волнах. Он запрокинул голову и возвел глаза к небу.

С внешней стороны гробовой крышки был логотип компании в красных тонах. На логотипе два человека опускали гроб в море. Надпись гласила: “ПраксисИндастриз”.

И - Боже, помоги мне, - я толкнула. Течение подхватило гроб, и с каждой волной он удалялся все дальше. Рука Джека - такая маленькая, такая слабая, дотянулась до крышки и захлопнула ее. Я стояла на месте и смотрела, как он уплывает все дальше и дальше, пока он не исчез.

Фабрика продолжала шуметь, машины создавали машины. Никого не было видно. Она пахла морем, пахла дымом и сталью, пахла водорослями и мутью.

Когда он исчез и когда я почувствовала, что вновь могу дышать, я ступила с края в воду, доходящую до пояса, и по ней обошла фабрику, по песку, белому, как кость, и словно раскаленному добела. Я забралась в грузовик, мокрая, заливая водой сиденье, капая на книги, стоящие на полу, заставляя страницы пойти волнами. Вот моя рука на ключе, двигатель вновь заведен, и я уезжаю. Уезжаю по песку, прочь от фабрики, вновь на дорогу.

Прочь от фабрики.

И вот где я сейчас. В пути, как и всегда, когда мы говорим.

“Мы”? [Смешок] Конечно, “мы” не говорим. Я говорю. Ты исчезла. Тебя нет. Ты… ты - пустота, ничто. И я говорю в это ничто. Я позволяю словам плыть так же, как Джеки по волнам, как… как Джеку по волнам. Я позволяю словам исчезнуть, и просто продолжаю ехать.

Наши руки в муке, наши руки в соусе, рука в руке, что-то незапоминающееся по телевизору, нога к ноге. Это была жизнь! Элис, вот из чего состоит жизнь! Рука к руке, нога к ноге, сердце к сердцу, мы на диване, и дни, когда мы вместе печем хлеб. А теперь - гроб, плывущий по воде, печальной, как и всё под небом, печальной, как и всё вдалеке от фабрики. Вдалеке от фабрики у моря.

Нахер это всё, а? Через пару миль будет закусочная "Denny’s". Вот так. Элис, милая, всегда так.

 

Загадка: почему цыпленок перешел дорогу?

Потому что рождаются мертвецы. Потому что мертвецы растут и едят. Потому что они принимают неверные решения - и верные тоже. Потому что мертвецы сидят за столом или на полу и говорят о еде и о своих решениях. Потому что смерть любят. Потому что любят, вот почему. А еще потому что мертвецы работают, делая что-то для других, а затем они расслабляются и отдыхают, пока есть время, данное им. А затем времени не остаётся, и они падают, и вот тогда мертвецы наконец умирают.

Вот почему цыпленок перешел дорогу.

КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 5: Знамения и чудеса

Знаешь, что я люблю больше всего на свете? Круиз-контроль. Люблю его сильнее, чем большинство моих родственников. Извините уж, все тети, дяди и их дети, вы, несомненно, чудесные люди. Но боль в лодыжке, когда жмешь на педаль газа под нужным углом - дьявольски ужасна. И круиз-контроль тогда - словно посланник Небес, способный изгнать ее. Доброе словечко в этой непонятной стране, дождь после засухи.

На том билборде было написано “пердеть”? Я, наверное, ошиблась. Слишком устала.

Ох, спасибо Господу за круиз-контроль.

Иногда сложно понять, что же эти билборды рекламируют. На том, что я только что проехала, было написано “ПРОГОЛОДАЛИСЬ?” И все. Большие буквы и знак вопроса. Черный текст, белый фон. Тут рекламируется сама идея еды? Концепция поедания? Если так, то я в деле. Полностью в деле, но… кто и зачем за это заплатил, как думаешь?

Как думаешь, зачем?

Из Флориды до Атланты долго ехать. Долго и одиноко.

Весь пейзаж - бесконечные билборды. Вокруг ничего природного, а обочина стала постоянной болтовнёй, нескончаемым монологом о противоречащих развитию вещах.

На каждой остановке реклама заведений типа “Нефритового дворца” или “Китайского веера”. Еще и шрифты расистские. И, Боже, везде изображены полураздетые женщины и написано что-нибудь про массаж.

Угх, худший участок дороги, что я видела.

Боже, поскорее бы в Атланту.

Рыскаю в твоем ноутбуке. Одна из немногих вещей, что я взяла с собой, когда уезжала. Помимо него – только книги, что я давно уже прочитала.

Это считается вмешательством в твою личную жизнь? Не знаю. В смысле, читать записи умершей жены - не вмешательство в ее личную жизнь, так? Это просто организованность. Я делаю то, что нужно сделать.

Но ты не мертва, и… теперь у тебя есть личная жизнь? Не знаю. Ты превратила себя в тайну, и всё, что осталось после тебя - подсказка. Ты - дело о пропавшем человеке, и всё, к чему ты прикасалась - улика.

Или нет. Может, ты всё ещё просто человек, а я - другой человек, сующий нос в твои дела. Может, я смогу с этим смириться.

Я думала о том, когда мы начали писать друг другу электронные письма. В смысле, до этого мы писали обычные письма, а потом перешли на электронные. Некоторые из твоих ранних - длинные, полные деталей.

“Эй, Лисичка”.

[Смешок] Помнишь, как ты звала меня Лисичкой все лето, и мы никак не могли понять, откуда взялось это прозвище?

“Эй, Лисичка, я только что зарегистрировалась. Сэмми с ребятами решили погулять, но я устала. Как я постоянно говорю: нужно уметь отказывать. Отель лучше любого места, что мы можем себе позволить. Хотела бы я, чтобы ты была здесь. Как роскошный отпуск - но это не так. Конференция по продажам. Кто проводит конференции по продажам в таком шикарном отеле? Узор из ромбиков на одеяле - это мило. Может, нам стоит пожить здесь”.

И так абзац за абзацем. Целыми параграфами.

Недавние наши письма короче. Они повторяют предыдущие сообщения или рассказывают о том, что мы обе видели. Мы больше не общались, как прежде. Мы не стали говорить меньше, просто в основном перешли на места. Путеводная звезда, за которой можно следовать издалека. Размытые описания, а не повествование.

Хммм. Еще письма от тебя.

“А В Орландо жарко, так, Бурундучок?”

Да, тогда ты звала меня Бурундучком.

“В Орландо жарко. Это, в общем-то, должно быть очевидно, но я никогда не представляла, что жар коснется моей кожи. Принять настоящую жару тяжелее, чем её образ. Это просто невероятно, правда. Думаю, я описала сейчас все, что когда-либо существовало. Я отброшу это все и скажу, что вид океана за моим окном был бы прекрасен, если бы океан там был. Я смотрю на бассейн, который зачем-то осушили. Прямо в центре там сидит громадный таракан.”

“Бурундучок, я живу этой шикарной жизнью ради нас. Не-”…

[Автомобильный гудок]

Ааа!

Ух! Так, никакого больше чтения с ноутбука за рулем. Просто вести машину так скучно! Постоянно хочется чем-то заняться.

Один раз я видела водителя, устроившегося на сиденье с гитарой в руках. И он рулил одними ногами. Ха! Богом клянусь, Элис.

Вот билборд с одним только чьим-то именем. “БЕРНАРД ГАМИЛЬТОН”. Похож на тот, последний, который спрашивал "ПРОГОЛОДАЛИСЬ?“ Черный текст, белый фон.

Я что, должна погуглить это имя? Ненавижу такую вирусную рекламу. И гуглить не собираюсь.

Реклама на большинстве билбордов кажется древней - в ней написано о местных мероприятиях, которые были в 2005-м, распродажах в магазинах, ныне снесенных, сровненных с землей и покрытых землей и бетоном. На многих билбордах - лишь телефонные номера и сообщения о том, что билборд можно снять в аренду. На этой дороге они должны быть весьма дешевыми, так? Интересно, сколько бы мне стоило разместить там что-то своё? Все равно нет ничего глупее моих бесконечных разговоров с женщиной, которая не слышит меня, которая даже не подозревает, что я здесь. Разве только вырыть нору и кричать в нее.

Ох, боже. Нужно остановиться и купить еды или кофе – хоть чего-нибудь. Послушай. Какой сейчас час? Сколько прошло времени?

На этом билборде было написано что-то про выход из состава? Клянусь, было.

Время идет, но мы остаемся прежними. Нам только нравится думать, что что-то когда-то меняется.

Вот что я выяснила. И теперь-то понимаю, почему ты всегда так сопротивлялась объединению наших финансов.

"12 лет прошло, - говорила я. - Мы тратим деньги вместе, - говорила я. - Так будет легче, если одна из нас умрет”, - вот как я говорила.

Но никто не умер, так? Только посмотри, как я ошибалась.

Что ж, Элис, выплаты в течение многих лет. Прямо в твои сбережения. Задолго до того, как я начала догадываться, что у нас что-то не так. Большие выплаты. Регулярные - глядя на них, можно было подумать, что это зарплата. Но у тебя уже была работа. Или я так думала. Кто выплачивал тебе вторую зарплату? И за что?

Я знаю, я сказала, что не буду, но… вот еще письма от тебя. Не волнуйся, ради этого я свернула на обочину.

“Лисичка, зарегистрировалась в гостинице "Хэмптон”. Вот теперь это по мне. Никаких шикарных вещей и в вестибюле есть бесплатный посредственный кофе.

“Конференция завтра, так что у меня есть день, чтобы выяснить, что в Сими-Вэлли есть хорошего. Например… ну, не знаю. Он прямо за дверью отеля, так что далеко идти не придется (уже плюс). Есть Президентская библиотека Рейгана, и я могу потратить пять приятных минут, думая о том, что никогда туда не пойду, есть много холмов и скал, похожих на фон вестерна (в основном потому что так и есть)”.

“Нашла до странного хороший магазинчик строганого льда, а ты знаешь, как я его люблю. Вот, пожалуй, и все. Люблю тебя-”…

[Кашляет]

“Люблю тебя, Лисичка. Скоро увидимся дома”.

Но вот с этим у меня проблема, окей? Есть один вопросительный знак во всей этой брехне. Видишь ли, не было никакой гостиницы “Хэмптон” и Сими-Вэлли. В смысле, это на самом деле ерунда, так, пустышка. Может, ты остановилась в городе неподалеку. Вот только ты сказала, что это был конкретно Сими-Вэлли.

Ерунда. Но дело не только в ней.

Еще один билборд с чьим-то именем. “СИЛЬВИЯ ПАРКЕР”. Такой же дизайн, как и у предыдущего. Выглядит совершенно новым. Жутко. Кто их оплачивает?

Ну, они знают свою аудиторию. Когда пейзаж - пустота и серые длинные равнины, все выделяющееся - уже что-то.

Ну что ж, вы пробудили во мне любопытство, таинственная персона с билборда. Ничего не могу с этим поделать – только ехать, размышляя, но оно всё ещё там. Хорошая работа! Теперь я думаю, почему существует эта реклама.

Думаю, когда едешь по дороге вроде этой, вопрос “почему?” возникает снова и снова по множеству причин. В основном это тихое, отчаянное “почему?”, обращенное лишь к самому себе - и не имеющее ответа, кроме собственных действий.

А еще я проехала билборд с надписью “Декадент Догс” и изображением псов. Один из них прихорашивается. “Декадент Догс”. Хмм.

Я тольк…

Я только что проехала чертову плантацию! Это была плантация! Это точно была она. Местечко для туристов. Что же мы за люди?

Я отыскала старые сводки погоды. Вот до чего ты заставила меня опуститься. В ту неделю в Орландо было холодно - в ту неделю, когда ты вроде как была там. Внезапное похолодание. Температура в 10 градусов и ветер. Думаю, ты решила, что жара - самое верное предположение.

Постоянная маленькая ложь во всех твоих письмах. Что-то, что не сходится с остальным - снова и снова. И все они – небольшие, сами по себе незаметные. И когда ты приезжала домой, я совершенно не чувствовала лжи. Ты была так открыта и честна. Я не чувствовала, что ты что-то утаиваешь!

Я была дурой?

Возможно. Но я так не думаю. Я думаю, что ты в дороге - не та же, что дома. Тогда, когда дома были только мы вдвоем - и я хочу, чтобы ты подумала об этом, хочу, чтобы вспомнила. Когда мы были вдвоем - мы не были одинокими, но словно не были с другим человеком. Что-то между. Что-то со всеми плюсами одиночества и без единого его минуса.

Но эти письма… у тебя была серьезная причина врать. Ты не просто вынюхивала что-то. У тебя была цель. Вот почему я не могла понять, что ты что-то скрываешь от меня, когда ты приезжала домой.

Где ты была во время этих поездок? Все эти постоянные разъезды по работе - чем ты занималась в их время? И кто выплачивал тебе за это регулярную тайную зарплату?

Были еще эти билборды – те, которые с именами. На том, что здесь, написано “ТРЕЙСИ ДРАММОНД”. Кто ты, Трейси? Ты тоже пропала, как и Элис? Если да - кто-то ищет тебя? А ты хочешь, чтобы нашли?

Хорошо-хорошо, ты меня зацепила. Поищу тебя в Гугле.

Я загуглила Трейси Драммонд. Ее имя было в списке вместе с остальными именами с билбордов. Их находят у больших трасс по всей стране. Жизни тихо обрываются под эстакадами, у проездов, под широкими деревянными укрытиями. Пропавшие - даже в наш век GPS и Сири. Пропавшие навсегда.

Господи! Ах!

Ох. Грузовик только что заехал на мою полосу. Не включая поворотник, не глядя на дорогу, ничего не делая. Эй, пошел-ка ты нахер, дружок!

[Вздыхает]

Человеческий укус в шею или в плечо. Не элегантный, как у вампира, не два небольших прокола. Рваные, большие укусы, из которых кровь хлещет до самой смерти. До самой смерти в одиночестве на обочине - или, что хуже, не в один<