Глава 8: Отсутствующая семья

Здесь гораздо больше, чем я могу понять. Что, если подумать, верно для всех людей во все времена их жизней. Мы никогда не видим полную картину, даже если и думаем, что видим. Мы видим только реконструкцию полной картины из тех кусочков и обрывков, которые мы подобрали и попытались поставить в правильном порядке. И у меня есть много таких кусочков и обрывков. «Залив & Ручей», обширная организация, управляемая и финансируемая – кем? Чертополохами? Которые вообще что такое? И они каким-то образом сотрудничают с правительством США. И теперь еще этот человек в капюшоне. И, снова и снова, это название. Праксис.

Когда полная картина становится слишком расплывчатой, надо возвращаться к деталям, в которых ты точно уверен. Я побывала в базе «Залива & Ручья». По какой-то причине они позволили мне уйти.

Пора вернуться. И на этот раз я не уйду просто так.

Вот и фермерский домик, точно такой, каким я его оставила. По всем признакам, скелет того, что когда-то служило жилищем. Семья, положившая свои жизни на заботу об этих полях, только чтобы потом быть стертой возрастом или болезнью, или этими самыми полями, или желанием уехать в поисках чего-то нового. Или, более вероятно, никакой семьи. Каждая сломанная деревянная балка, каждая осевшая стена – реконструкция, подделка.

Я вошла внутрь, двигаясь быстро, чтобы ничто не могло помешать мне добраться до входа. Был поздний вечер. Не было смысла дожидаться ночи. Конечно, моя вылазка будет замечена. В это место не пробраться тайком. Я собиралась встретиться с ними лицом к лицу и заставить разобраться со мной, так или иначе.

Только я не имела даже возможности сделать это, потому что за поворотом рукоятки печки ничего не последовало. Ничего не опустилось во тьму, и затем в подземные огни. Посмотрев внимательнее, я заметила слой настоящей пыли поверх нарисованной. На рукоятке не было отпечатков пальцев, помимо моих, только что оставленных. База исчезла.

Но нет. То, что я видела, было огромным - обширное пространство с сотнями тысяч людей внутри. Абсолютно невозможно, чтобы настолько большая база была передвинута или заброшена, не из-за одного человека. Будь у них все деньги мира, это было бы абсурдно.

Но этот конкретный вход был закрыт. И как я могла бы найти другой вход, когда он может быть… умирающим деревом, стоящим у ручья в километре отсюда? Или каким-нибудь камнем, безобидно лежащим у дороги?

Вместо этого я остановилась на более актуальном вопросе: здесь, в этой пыльной кухне, однажды был лифт. Перекрыть настолько искусно расположенный вход все-таки было феноменальной тратой времени и денег. Гораздо логичнее было бы просто убить меня. Так почему же они не убили меня?

Есть какая-то неоспоримая романтика в путешествиях. И есть более странная, более специфическая романтика в том, чтобы путешествовать постоянно. Вечные скитания могут быть привлекательными, даже очень. Карта, которую они создают в твоей голове. Когда кто-то упоминает Оклахома-Сити, или Бойс, или Чикаго, или Портленд, штат Орегон, или Портленд, штат Мэйн – и о каждом из них у тебя есть воспоминания. Возможность подумать: ах да, я был там. Ты помнишь свои личные впечатления. Как Оклахома-Сити удивил, потому что был более «в теме», чем ожидалось. Как Чикаго летом кажется счастливым, но не так, как счастливы другие города. Тот самый запах антикварной лавки в маленьком городке в Техасе.

Непосредственные знания о мире – вещь, которую очень соблазнительно иметь.

Я села на выцветший зеленый диван, покрытый пылью и пыльцой, надеясь, что никто на данный момент в нем не обитает, и попыталась обдумать, почему я жива. Почему я жива? Это основополагающий вопрос, которым задавались многие люди, но мой был под другим углом, более конкретный. Почему я жива сейчас, в данный момент, когда «Залив & Ручей» должны были бы радикально изменить для меня эту ситуацию?

Версия первая – они не убивают невинных, жесткий моральный принцип. Они сражаются на стороне добра. Но я в это не верю. Эта база, которую я видела, была огромной. Их операция идет как минимум по всей стране. Невозможно сохранить такой большой секрет, если не убивать ради его сохранения. Если бы у них был твердый принцип никогда не убивать невинных, этот секрет уже давно бы вышел на поверхность.

Что оставляет меня с другой версией. Что они хотели, чтобы я увидела и потом ушла живой с этим знанием. Личное воспоминание о том, каково это – быть в их коридорах. Но почему? Они ведут войну. Если они чего-то хотят, то потому, что это помогает им в этой войне. Так что я могу предположить лишь то, что у меня есть роль в этом конфликте, что «Залив & Ручей» знают, что это за роль, а я нет. И чтобы подвести меня к этой роли, они позволили мне взглянуть на их операцию и выжить.

Меня, одинокую меня. Ведомую страхом меня. [фыркает] Быть не может, чтобы я играла роль в чем-то кроме своей бессонницы.

Если я важна «Заливу & Ручью», это скорее всего значит, что я мешаю Чертополохам. Что бы объяснило, возможно, почему за мной так рано в моих поисках стало охотиться это… существо. Но Чертополохи не сдадутся только потому, что они меня однажды упустили. Если я достаточно значима для них, чтобы за мной охотиться, тогда охота до сих пор идет. Чертополохи, должно быть, до сих пор следуют за мной.

И я клянусь, в ту же секунду, что я пришла к этому заключению, я услышала машину, подъезжающую к заброшенному дому.

Есть и другая сторона у постоянных путешествий, конечно. Это чувство, что ты никогда не принадлежишь никакому месту. Или когда забываешь, где ты был, или, хуже, где ты сейчас. Различные компании, конечно, только усиливают это. Я остановилась перекусить в «Chili’s», потому что он был, и потому что там много места, чтобы припарковать мой грузовик. И я оглядываюсь и понимаю, что не знаю даже, в каком я штате. Это чувство бездонности, будто пол исчез. Будто дерьмовый магический трюк. Я падаю, и в то же время нет. Я ем куриный салат с фахито в пластиковой будке.

Помимо этого - еще и пропасть, которая образуется между тобой и другими людьми. Они все будут здесь завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Я же едва ли знаю, где проведу следующий день. Я без понятия, где буду на следующей неделе. Я и не смею думать о том, куда меня занесет в этом году, даже в 100-километровом радиусе. Романтика и грусть всегда шли рука об руку, конечно, и романтика путешествий больше других. Вспышка восторга так быстро сменяется тихим отчаяньем, и вот глядишь из окна очередного мотеля на очередную парковку, и на трассу по другую сторону высокого проволочного забора. И это осознание, что куда бы ты не пошел, это все равно ты, стоишь в комнате с собой, смотришь теми же глазами, думаешь те же мысли.

Моя обычная тревога взорвалась паникой. Мне стоило бы побежать в другую сторону, но ужас охватил мой разум, и никакие мысли не смогли соединиться среди этой болтовни. Вместо этого я подползла к переднему окну. Перед домом стояла полицейская машина, ее фары не позволяли разглядеть никаких деталей, кроме ее общего силуэта. Было уже довольно темно, так что я не могла разглядеть, кто сидел внутри. Фары погасли, дверь открылась, и одновременно включилось освещение внутри салона.

На пассажирском месте сидел мужчина в полицейской форме. Он был мертв, шрамы покрывали всю его шею и туловище. Не думаю, что его смерть была быстрой. Из водительской двери вышла женщина, которую я однажды встречала раньше, на дороге неподалеку от Солтон Си, и я надеялась, что мы больше не встретимся. Она была одета как попало во что-то вроде полицейской формы, но все детали были не там, где надо.

«Кейша? - прокричала она. – Кейша, ты там?»

Она оперлась на капот. «В смысле, я знаю, что ты там, так что это, кажется, был глупый вопрос. Мой косяк!»

Она отряхнула руки тремя быстрыми хлопками.

«Я следовала за тобой до сюда. Тебя легко преследовать. Я могу учуять тебя».

Она коснулась своего носа и засмеялась. «Я могу учуять тебя через три штата. Ты очень хорошо пахнешь. Так что, эм, наверно прими это за комплимент. Окей, я вхожу!»

Я приподнялась и направилась назад на кухню, мимо разрушенной лестницы, недостаточно прочной, чтобы подняться по ней, и, в любом случае, я не собираюсь загонять себя в угол. Я добралась до дальней спальни, детской спальни, теперь в руинах, как и весь остальной дом. Я услышала, как открылась входная дверь.

«Почему ты опять ковыряешься здесь? Здесь есть что-то интересное для нас?»

Движение и грохот, когда она бродила по гостиной и кухне.

«Ты можешь не отвечать на это. Если здесь что-то есть, мы найдем это. Когда перед нами проблема, мы рвем ее и продолжаем рвать, и рвать, и рвать, и через некоторое время все поддается».

Окно было разбито, осколки стекла по всей раме, но выбора не было. Я начала пробираться сквозь него, прикладывая все усилия, чтобы обойтись только легкими царапинами.

«Кейша, все в порядке! Не стоит все усложнять. Время пришло».

Ее голос звучал так близко. Мои ноги застряли в раме, и я сильно их дернула. Стекло треснуло, и я свободно вывалилась, и в это самое время она повернула за угол. Ее глаза сверкнули в темноте.

«Вот ты где!» - сказала она.

Я уже поднималась, чтобы бежать, но в ее голосе не было и следа спешки.

«Эй, послушай! Мне надо сделать одно дело. Что ж, поехали!»

И она бросилась вперед, сжимая и скручивая свою расслабленную энергию во всплеск неистового движения, и она была у окна, и ее рука, неразгибаемая, словно наручник, сжала мою руку. И я взяла осколок стекла, выпавший, когда я пролезала наружу, и я загнала его глубоко в ее грудь.

Она непроизвольно мягко вздохнула и отступила, ее рука на секунду расслабилась. Я вырвалась и побежала назад ко входу в дом. Я оставила свой грузовик далеко от дома, чтобы – и это показалось мне тогда злой шуткой, - чтобы не привлекать ничьего внимания, и было абсолютно невозможно добежать до него быстрее, чем она меня поймает. Так что я подбежала к полицейской машине и [вздох] милосерднейшее из милосердий: она оставила ключ в зажигании. Я упала в сиденье и завела машину.

Полицейский был мертв уже некоторое время, и пахло ужасно. Я пыталась не думать о его соседстве со мной, о том, что все это значило. Я сконцентрировалась на движениях. Я повернула ключ, мотор завелся. И вот я уже вела машину, нога на педали газа, скользкий визжащий поворот назад на дорогу. Пока я ехала так быстро, как только могла ехать машина по грязи, я оглянулась назад и увидела в красном свете моего побега женщину, стекло торчало из ее груди, лицо выражало абсолютную решимость, руки ходили туда-сюда. И на секунду, я не могла в это поверить, она нагнала мою несущуюся машину.

И тогда переключение передач сделало свое дело. И я наконец-то увидела, как она растворяется в голубых сумерках только что севшего солнца.

Есть какое-то чувство семьи, я думаю, которое формируется между людьми, вынужденными много путешествовать по работе, какая работа – не имеет значения. Работник корпорации, летающий на заключения сделок дважды в неделю, ударник, который сидит в фургоне восемь месяцев в году. Люди вроде меня, ведущие наши грузовики. Ты можешь узнать этот взгляд в глазах человека, это чувство, когда увидел слишком много километров за слишком короткое время. Вы можете обменяться историями о Кливленде, и о Энн-Аборе, и Бирмингеме, и Форт-Лодердейле. Они знают романтику и знают отчаянье, и вам не обязательно говорить о них. Ты можешь просто спросить их, какова гостиница Хэмптон в Мэдисон, штат Висконсин, и они безошибочно поймут, что ты имеешь ввиду.

Я начала все это с сожалений о бесформенной природе моих поисков. И, что ж, теперь все понятно. Никаких других вариантов не осталось. Теперь я знаю, что меня преследуют. И таким образом единственный путь вперед – это бежать. Куда именно – не важно. Что важно, так это расстояние. Что важно, так это скорость.

Мне хотелось бы, конечно, сказать тебе, где я. Но даже если бы я и сказала, то что? Элис, мы теперь, видимо, идем разными дорогами. Ты пошла по дороге к спасению чего-то большего, чем все мы. А я? Я могу спасти лишь себя саму, и то – могу ли? Да и в любом случае, к тому времени, как я сказала бы тебе, где я, я была бы уже в другом месте.

Просто никогда не переставай двигаться. Потому что она где-то там. Она недалеко позади меня. И я не могу даже представить, что бы она сделала, если бы догнала меня.

«Залив & Ручей» хотели, чтобы я увидела, что они такое, и они хотели, чтобы я это запомнила. У меня есть роль в борьбе с Чертополохами. Что это за роль –понятия не имею.

Может, ты знала, Элис. Может, это был еще один секрет, что ты скрыла от меня.

Я лишь знаю, что мне нужно прожить достаточно долго, чтобы выяснить свое место в этой войне.

[вздыхает]

Скоро расскажу еще что-нибудь, Элис. Надеюсь.

[шепчет]

Черт. Надеюсь.

А теперь – «тук-тук»-шутка.

Тук-тук.

- Кто там?

- Такой.

- Какой Такой?

- Шутка такая, понял?

- Да, я понял.

- Ты не собираешься меня впускать, не так ли?

-Нет, не собираюсь.

- Но кто тогда будет придумывать для тебя глупые шутки?

- Я пошел назад спать.

- Послушай, постой. Послушай.

- Да?

- Есть такая кирпичная стена, где все кирпичи разного размера, в которой есть окно с идеальной картой мира и отпечатков пальцев. Под которой стоит такой обогреватель, кашляющий первой пылью зимы, поверх которого лежат две куртки, один шарф, три перчатки. Ну и вот, я видел, как фургон перевернулся на 26-й улице, и это мне напомнило о тебе.

- Я иду спать.

- Ладно. Спокойной ночи! Спокойной ночи. [Вздыхает]
КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 9: Добыча

Этого не было в моих планах. Не думала, что когда-либо пойду на это. [Вздыхает] Ты ничего не услышишь от меня, не услышишь еще долгое время.

Элис, как все дошло от того до этого? Какова была цепь событий? Я вижу каждый момент словно узел на нити времени, и кажется, если я очень постараюсь, я смогу их распутать.Исправить каждую ошибку, пока не доберусь дотуда, где все началось, и наконец-то освобожу нас всех.

Но это не то, что случится. Вместо этого меня преследуют. За мной охотятся. Пока мне ничего не остается, кроме как сделать это.

[Вздыхает] Прощай, Элис.

Может быть, когда мы обе состаримся, твоя рука сможет снова покоиться в моей.

[Смеется] Я бы этого хотела.

Не то чтобы я верю в это. Но я бы этого хотела.

Кентукки весной. Белые почки на деревьях, желтые цветы в полях.

После фермерского домика я больше не видела следов той женщины, но я уж точно не чувствую себя в безопасности.

Не думаю, что я кода-либо чувствовала себя в безопасности за всю свою жизнь, точно не глубоко внутри. А теперь и мояповерхность – бурлящие воды.

Каждая тень, каждый поворот дороги.

Где-то около Лошадиной Пещеры я заметила машину. Тошнотно-зеленый седан, пассажирская дверь чуть более светлого тошнотно-зеленого оттенка. Он плелся за мной несколько часов, и я все больше и больше погружала себя в панику, но потом я посмотрела, и его уже не было.

В этих поездках на большие расстояния не редкость глядеть на товарищей-путешественников часами, только чтобы потом потерять их на их повороте. Я слишком вчитываюсь в обычный ритм дорог.

Я посмотрела про Лошадиную Пещеру, кстати. В смысле, классное название. В этой пещере есть лошадь. Ты можешь задать лошади любой вопрос, и она ответит правду. Но спрашивай осторожно, ибо ты можешь задать только один вопрос.

В Лошадиной Пещере нет лошадей. Но это все-таки настоящая пещера, прямо в центре города. Что в этой пещере есть, так это родник, снабжавший весь город водой, пока в него случайно не вылили канализационные отходы. Так сильно воняло, что жители не могли даже ходить по той стороне улицы. Но название классное.

Пещерам в Кентукки уделяется больше внимания, чем я представляла. Здесь рекламируются разнообразнейшие вещи, которыми можно заняться в пещере. Тарзанки, сплавы… Если это можно сделать во внешнем мире, в Кентукки это можно сделать в пещере.

Я снова заметила зеленый седан возле БернтПрейри, после реки между Кентукки и Иллинойсом, примечательной железнодорожным мостом, добрая половина звеньев которого затерялась в воде. Седан ехал хаотично, переезжая с одной полосы на другую, но всегда оставаясь сзади меня. Я потеряла его из виду час спустя. «Просто товарищ-путешественник», - убеждала я себя. «Нет причин для беспокойства», - врала я. «Все хорошо», - смехотворно утверждала я.

Фермерские домики с идеально прибранными квадратами газона, окруженными массивными площадями урожая. Считается ли фермерский домик, стоящий у шоссе, хуже домиков, которые кажутся мне лишь точками вдалеке? Где граница между уединением и удобством? Наверное, это зависит от того, как часто ты собираешься покидать дом.

Было бы здорово иметь дом, который можно покинуть.

Зеленая машина то появляется, то пропадает. В течение нескольких часов, иногда – дней. Я снова и снова вижу ее, едущую будто по пьяни или будто ее укусила какая-то бешеная муха.

Потом я вижу ее врезавшейся в дерево, довольно серьезно.

Внутри никого нет. Ни скорой, ни полиции. Не могу сказать, как давно она находится здесь.

Это не кажется правильным ни с какой стороны, но что я могу сделать, кроме как ехать дальше? Что я вообще могла бы сделать?

Поведение «Залива & Ручья», сохранивших мне жизнь, и Чертополохов, пытающихся убить меня, оставляет меня с единственным выводом. Что у меня есть важная роль в этой войне, и, должно быть, с ней могу справиться только я, потому что, честно говоря, кто угодно подошел бы лучше, чем я. Я – клубок беспокойства, и если им нужны надежные руки, мои не подходят.

Начнем с этого: идет война. Чтобы понять свою роль в этой войне, мне нужно понимание самой войны, чего у меня нет.

Я понимаю Чертополохов. Они – монстры, коротко и ясно. Они голодны, и они питаются. Их путь – это путь зла. Но почему правительство США их покрывает?

И «Бухта & Ручей». Опять же, с одной стороны их мотив прост и понятен. По этим дорогам бродят в буквальном смысле монстры. Любой хороший человек в такой ситуации захочет дать им отпор. Если есть зло, то где-нибудь добро встанет против него. Но «Бухта & Ручей» влиятельны и богаты. Откуда они берут деньги и ресурсы, чтобы вести эту войну? Кто стоит за ними? Битва между добром и злом, ладно, но я хочу знать, кто за добрых.

Элис, знала ли ты? Или ты просто поверила, потому что знала, как ужасна другая сторона?

Остановилась в Лавс возле Су-Сити. В уборной – стальной автомат без единого пятнышка, продающий подделки духов. По идее, ты должен засунуть деньги, выбрать подделку, и автомат непосредственно брызгает тебя духами. [Фыркает] Боже. Нет уж, спасибо.

Заплатила за душ. В кабинке я краем глаза заметила движение. Я все поворачивалась в этой крохотной комнатке, полной пара, чтобы увидеть, что это, но каждый раз оно ускользало от меня.

Чем больше становилось пара, тем больше исчезали из виду стены, и вот я уже была уверена, что стою в центре огромного пространства, и с другой стороны этого пространства на меня бежала женщина в полицейской форме. Я все время вздрагивала, ожидая удара.

Мужчина в возрасте наполнил кофе походную кружку размером с бочку. Кассир дал ему купон на добавку. Отдых необходим по закону, но наша профессия зависит от искусственной энергии. Нам платят за километры, не за часы, так что каждая секунда без движения - это секунда, проведенная вдали от места, которое ты называешь домом, и от людей, которых ты любишь, бесплатно. Ты ощущаешь это, зуд, напоминающий тебе о том, что все это время, которое ты тратишь, заправляя бак, принимая душ, все это время тебе ничем не возмещается. И вот мы пьем кофе за кофе. Он протекает сквозь нас, пока мы проклинаем пробку за то, что она понижает нашу почасовую ставку достаточно, чтобы означать различие между возможностью оплатить счета и невозможностью этого сделать.

Я видела, как женщина пролила целый стакан кофе на перед майки мужчины. Он зыркнул на нее, но она только засмеялась и пожала плечами. «Эй, мы же дальнобойщики! – сказала она. – Мы и так вечно покрыты этой ерундой».

После этого я вышла наружу и, пока я решала, стоит ли прожечь время еще и на помывку моего грязного грузовика, я посмотрела вверх. Далеко с другой части парковки женщина шла мне навстречу. Я решила, что мне от этого места больше ничего не нужно, забралась в грузовик и начала медленно выруливать к выезду. Женщина продолжила свой неуклонный путь ко мне. Когда я выехала с парковки, я заметила в зеркале, что она изменила свою траекторию вслед за поворотом моего грузовика.

Часами позже, на дороге, у меня было ужасное чувство, что она все еще где-то позади меня. Все еще медленно идет, никогда не отклоняясь от направления своих шагов.

Элис, раз уж я задаю тебе вопросы: ты знаешь хоть что-нибудь о том, почему я им так нужна? Надеюсь, что нет, потому что мысль о том, что ты знала, что я буду замешана в этом, и скрывала это от меня, это самая мучительная мысль из всех. Если бы это было что-то, что я бы уже могла сделать, «Бухта & Ручей» уже бы попытались подтолкнуть меня к этому, так? Так что это должно касаться определенного времени, или я еще не готова это сделать. Или, может, по самой природе того, что я должна сделать, меня нельзя подтолкнуть, я должна сама прийти к этому.

[Стонет] Это бесполезно. Я не смогу угадать, какова моя роль во всем этом. И поиски чего-то, когда ты не знаешь, что это, неотличимы от блужданий наугад. Так что мне остается только одно: я должна ждать. Но я должна ждать сознательно. Искать из всех моментов тот самый, который я, без какого-либо знания, должна опознать.

Я надеюсь, ради себя самой, и ради тебя, Элис, и ради всех нас, что я опознаю этот момент, когда он придет.

Айова выглядит так, как можно представить себе Айову. Я говорю это не в обиду. В жизни, подобной моей, когда что-то оказывается таким, как и обещалось, это уже большое достижение.

Тут есть поля и равнины, дорога, небо. Это незамысловатый пейзаж. Но должно же что-то быть простым в моей жизни?

Я остановилась позавтракать в маленьком ресторанчике в городке, большую часть которого составлял этот ресторанчик. На доске объявлений в зале ожидания флаер конторы, ремонтирующей автомобили, в городке под названием Фертил, Айова, гласил: «Мы говорим на женском». [Фыркает] Беру назад все хорошие вещи, которые я говорила об этом штате.

Часом позже на трассе я заметила собрата-грузовика. Голубой, словно небо, едет хаотично. Он пронесся мимо, и пока он обгонял меня, я оглянулась и с трудом смогла осознать то, что я увидела. Все окно с водительской стороны было покрыто рядами картонных табличек, написанных вручную. Все они гласили: «Я НЕ ПЛАХОЙ МАЛЬЧЕГ». Я не смогла разглядеть водителя из-за табличек. Он снова отстал, но из-за бликов у меня не получилось увидеть и сквозь лобовое стекло.

Он обгоняет и отстает еще пару раз и затем исчезает из виду.

Я до сих пор в восторге от подхода к секс-шопам в местах, считающихся консервативными. Потому что они суют тебе секс-шопы прямо в лицо. Вон один здоровенный прямо у трассы, с огромными знаками, рекламирующими танцовщиц и мужской спа-салон. Как такого рода открытая позиция сочетается с гордой консервативной культурой всего остального? Это странная динамика.

Я проехала мимо магазина фейерверков под названием «Фейерверки Грустного Сэма», его знаком было огромное неоновое лицо плачущего клоуна. Я видела ужасные вещи за время своего путешествия, но не думаю, что я была готова к этому.

Снова тот голубой грузовик. На этот раз все лобовое стекло покрыто такими же табличками. Картонные, рваные. «Я НЕ ПЛАХОЙ МАЛЬЧЕГ». Какого – какого черта? Теперь он висит у меня на хвосте, гудит каждую пару минут. Элис, я… очень, очень обеспокоена.

Перекусила в КрэкерБэррел. У них есть чизкейк, в одном куске которого 1500 калорий. Я с трудом смогла принять эту информацию своим мозгом.

[Тяжело дышит] Ох черт! Ох черт!

[спокойно] Два дня спустя. Я не вещала по радио. Не хотела говорить, пока не приближусь к месту, куда мне нужно попасть.

Я вернулась в КрэкерБэррел пописать, и когда я вышла, голубой грузовик стоял там. Каждый сантиметр его окон завешан этими табличками. «Я НЕ ПЛАХОЙ МАЛЬЧЕГ». Двери были открыты, и на капоте кабины стояла женщина в обветшавшей полицейской форме. Ее подбородок был испачкан в крови, и когда она увидела меня, она начала выть. Не как животное, как сирена. Ее глаза остановились, и, без всякого изменения в лице, она начала механически выть, снова и снова.

[Вздыхает] Я бросилась к своему грузовику. Она не побежала за мной. Я завела мотор, начала ехать. Она осталась на грузовике, капая кровью на голубой капот. Воя.

Этого не было в моих планах. Не думала, что когда-либо пойду на это. Нет такого места в этой стране, где она не нашла бы меня. Она может учуять меня, сказала она. И может, так и есть.

Я решила набить всю свою кабину вереском, и от запаха меня немного мутит. Но даже самая малость может помочь. Лучше уж меньше страха и больше головокружения, чем наоборот.

Итак, вот что я собираюсь сделать дальше. Я собираюсь уехать из страны. Я брошу грузовик и оставлю радио.

Пройдет долгое время, прежде чем ты услышишь от меня снова. Я не скажу, через какую границу. Я оставлю все позади. Я оставлю позади свое имя. Я… я растворюсь в городах, где никто не задумывается дважды о незнакомцах.

Моя роль в этой войне станет понятной, если подождать, и лучше уж я буду ждать где-то в анонимности и в безопасности, чем продолжать играть в кости со вселенной, жаждущей моей смерти.

Ты ничего не услышишь от меня, не услышишь еще долгое время.

Элис, как все дошло от того до этого? Какова была цепь событий? Я не знаю точно, когда вернусь. Может, всего через пару месяцев, но более вероятно, лет.

Элис, я верю в то, что ты делаешь. Я не понимаю этого, но если, когда мне будет 70 лет, зов наконец-то придет, я вернусь. Я надеюсь, это будет не слишком долго, но может быть еще дольше.

Я стану другим человеком за то время, пока настанет пора возвращаться. Ты тоже. Мы станем другими людьми, станем старше. Я надеюсь, эти люди понравятся друг другу.

[Вздыхает] Ладно. Ладно. [Вздыхает]

Прощай на долгое, долгое-

[Громкий свист]

Ух. АААААА-

[Открывается дверь машины. Приближающиеся шаги]

Наблюдательница: Привет, Кейша. Почему бы нам не пойти в место потише, где мы сможем поговорить?

А теперь – «тук-тук»-шутка.

- Тук-тук.

-Кто там?

- Апельсин.

- Какой еще Апельсин?

- Апельсин.

-Ага, эм, какой Апельсин?

- Апельсин.

- Вы понимаете, что уже очень поздно? Кто вы?

- Апельсин.

- У меня есть ружье. У меня нет ружья, я ненавижу ружья. Иду спать! Уходите и больше не возвращайтесь!

- [Шепотом] Апельсин.

 

КОГЛАВЛЕНИЮ

Глава 10: Почему яжива?

[Голоса в этой главе слегка отдаются эхом, будто записывались в пещере]

Кейша: Знала ли я еще с того момента, когда впервые увидела тебя? Мне кажется, что да.

Но я думаю, что наши воспоминания о таких вещах здорово искажаются. Может, я всего лишь подумала: «Эй, а она симпатичная». Это воспоминание так насыщено нашей любовью, что почти невозможно для меня выхватить его и изучить, как оно есть.

Но вот кое-что, что я помню. Ты не была моей первой, но близко к этому. Я встречалась с Минди Моррис в старших классах. Минди и я были подругами, а потом мы знали, что были больше, чем подругами, и не знали, что с этим делать, и потом мы знали, что с этим делать. Я хотела держать это в секрете, она не хотела. Мы держали это в секрете. Я думаю, многие все равно знали. Я думала, что мои родители уж точно и не догадывались. Однажды мне стало известно, что они знали и были по большей части не против. Позже они полностью примут это. В промежутке была адаптация. Не все может быть хорошо сразу же.

Потом я училась в университете, и мы с Минди до сих пор были вместе, но едва ли виделись друг с другом. А потом мы не были вместе, но до сих пор гуляли во время каникул, когда мы обе уезжали домой. А потом и это прекратилось. И я подумала, что это хорошо. Это хорошо. Пришло время побыть одной какое-то время, узнать себя получше. Я побуду одна хотя бы несколько лет, а потом посмотрим, что будет.

И три дня спустя я оказалась в одной учебной группе со студенткой по имени Элис. И может, я и не думала ни о чем особенном, только что ты интересная и веселая, и мне нравилось, как ты пропускала свои волосы сквозь пальцы, когда говорила о чем-то сложном. Но сейчас в моем воспоминании я помню, как я думала о своем решении побыть одной, смотрела на тебя и думала – вот черт.

Наблюдательница: Кейша. Сконцентрируйся. Ты в плохом положении. Разбегающиеся мысли тебе ничем не помогут.

Кейша: Где?.. [Нервно дышит] Что происходит?

Наблюдательница: Ты в месте, о котором знают только мои… коллеги. Нас никто не побеспокоит. Мы немного поговорим.

Кейша: Почему просто не убить меня?

Наблюдательница: Хаха. Видишь, вот поэтому я и хотела сначала поговорить. Потому что это вопрос, который ты все задаешь себе. Почему я жива? И, мм, я не получилась бы удовлетворения, если бы ты умерла без понимания. Настоящего понимания ответа на этот вопрос.

Кейша: Ты работаешь на Чертополохов?

Наблюдательница: «Работать на» звучит слишком по-рабски. Можно сказать, я работаю с ними, что-то вроде партнерства, в смысле, поверь мне, я много с этого получаю. Работа приносит много удовольствия.

Кейша: Вы все чудовища.

Наблюдательница: Драматично.

Кейша: Нет, в- в смысле, вы на самом деле чудовища. Вы не люди. Вы что-то, уж не знаю, что. Вы хищники.

Наблюдательница: Мм… Что ж, это довольно близко к правде, наверно. Но очень уж осуждающе. Раз уж мы не люди, значит, мы чудовища? Люди могут быть довольно чудовищными.

Кейша: [Фыркает] Оставь свои игры со смыслами тем, кого ты не держишь в наручниках в комнате для допросов.

Наблюдательница: Справедливо. Нам нравится вкус крови, потому что он похож на вкус свободы. Вы, люди, ограничиваете себя во стольких вещах! Для нас нет ограничений. Почему я должна сдерживаться из-за того, что могу ранить кого-то другого? Я что, этот кто-то?

Кейша: Так- так какова цель? Просто убивать людей?

Наблюдательница: В этом-то и вопрос, не так ли? Ты понимаешь, что между нами война, но ты не понимаешь, о чем эта война.

Кейша: Я понимаю желание остановить вас. Я понимаю «Залив & Ручей», желающих остановить бойню. Зло требует противостояния.

Наблюдательница: Именно. Их мотивация ясна. Но что насчет нашей? Чего хотим мы, Кейша, и почему кто-либо, кто не распробовал крови, стал бы нам помогать? Правительство покровительствует нашему кровопролитию. Почему?

Кейша: Я не знаю.

Наблюдательница: Это потому, что ты не задаешь вопрос, лежащий в самой основе, единственный по-настоящему важный.

Кейша: Чего вы хотите?

Наблюдательница: Нет, не этот вопрос! Кто знает, чего мы хотим? Мы – банальная сила ужаса, мы – руки, протянутые из мрака, тянущие вас во тьму. Мы – похитители. Кого волнует, чего мы хотим?

Кейша: Тогда я не знаю.

Наблюдательница: Нет, ты знаешь!

Кейша: [Фыркает]

Наблюдательница: Подумай хорошенько. Я хочу, чтобы ты сама пришла к этому. Я хочу сильно ранить тебя, прежде чем причинять физическую боль.

Кейша: Пр- пр- правительство работает с вами.

Наблюдательница: Да. И вопрос в том…

Кейша: Хм.

Наблюдательница: Именно. Это тот самый вопрос, которым всегда должен задаваться каждый человек.

Кейша: Кому это выгодно?

Наблюдательница: Кому это выгодно, Кейша?

Кейша: Эм, правительству?

Наблюдательница: Да! И почему?

Кейша: Я не- Я- я не знаю! Я не знаю, какую выгоду им приносит спонсирование серийных убийц.

Наблюдательница: Агх, ты подошла так близко. Может, не так уж близко, всегда есть возможность, что ты просто недостаточно умна, чтобы додуматься до этого. В этом дело?

Молчишь. Хм, может, ты все-таки умна. Это тебя не спасет, в любом случае. Из этой комнаты тебе нет выхода. Эти серые стены будут последним, что ты увидишь.

Давай поговорим о чем-нибудь другом. Давай, давай вернемся к вопросу, который ты очень часто себе задаешь в последнее время.

Кейша: Почему я до сих пор жива?

Наблюдательница: Это отличный вопрос. Может быть, единственный хороший вопрос, которым ты задалась за все твое путешествие. И это также вопрос, отвечающий сам на себя. Ты до сих пор жива потому, что ты спросила, почему ты до сих пор жива, и я хочу ответить тебе. Но давай начнем с ответа, к которому пришла ты.

Кейша: Я нужна живой «Заливу & Ручью».

Наблюдательница: Хорошо. И зачем это?

Кейша: Я не знаю, я… я важна каким-то образом, или нет, не важна, у меня есть роль.

Наблюдательница: Ты важна, у тебя есть роль. Что это за роль?

Кейша: Я не знаю. Я пыталась выяснить это, но я- я не знаю достаточно о войне, чтобы понять, что я могу сделать.

Наблюдательница: Никогда нельзя ошибиться, сказав, что не знаешь. Лучше признать, что не знаешь, чем притворяться, что знаешь.

Кейша: Хорошо. Я не знаю.

Наблюдательница: Я люблю умозаключения, к которым ты приходишь, они просто очаровательны. Потому что ты у нас сама скромность, не так ли? Маленькая беспокойная ты. В каком месте это беспокойство, когда ты просто боишься?

Кейша: [Фыркает] Я боюсь темного шкафа. Ветра. Не спеши гордиться собой, если ты на одной планке с ними. Я привыкла к страху.

Наблюдательница: Конечно. Мне кажется, даже твое беспокойство – это своего рода подавленная гордость. Потому что в конечном итоге тебе нравится думать, что ты важна.

Кейша: Я ничего о себе не думаю, я просто хочу быть дома с Элис!

Наблюдательница: [Издевательски] Но Элис этого не хотела, не так ли?

Кейша: Я не знаю, чего она хотела или хочет.

Наблюдательница: Ты говоришь, что лишь делаешь естественные выводы из всего, что произошло с тобой. Все эти странные города, которые ты проезжала. Чертополох в твоем доме. «Залив & Ручей», спасшие тебя в Викторвилле. Огромная подземная база, о которой никто не должен знать. И не смотря на все это, ты все еще здесь. До сих пор дышишь. И поэтому ты, должно быть, важна.

Кейша: Я не говорила, что я важна. У меня есть роль.

Наблюдательница: Позволь мне предложить тебе альтернативный вывод, сделанный на основе тех же данных. Причина, по которой ты до сих пор жива - в том, что ты пока еще не мертва. И все это знают. Ты не важна, Кейша. У тебя нет роли. Никакой загадки не кроется за биением твоего сердца, никакого заговора нет за воздухом в твоих легких, ты попросту мертвая женщина, которая еще не умерла. И я – та, кому, как всем известно, было поручено разобраться с этим, так что никто другой и не волновался. Ты никогда не была чем-то, Кейша. И скоро ты не будешь совсем.

Кейша: Я стояла на своей идее побыть одной, даже когда мы начали встречаться. Я не позволяла себе понимать то, что мы делали, как «встречаться». Мы были подругами, которые иногда занимались сексом. Мы ходили на свидания, но не встречались. Быть с тобой было лучше всего, но всегда могло найтись что-то получше. Не принимай то, что имеешь – тянись за тем, что ты теоретически можешь когда-нибудь обрести.

Я была честна с тобой. «Я не лучший человек, чтобы любить, - говорила я. – Я пока не хочу прочных романтических отношений». «Ясно, - отвечала ты. – Я не против, - отвечала ты. – Эй, поехали на пляж!»

И мы поехали на пляж, и там было холодно и немного ничтожно, но мы все равно решили прогуляться. В какой-то момент где-то между кучей гниющих водорослей и бухтой, где вода лилась из металлической трубы, ты взяла мою руку и закружила меня, и потом повернула назад к себе, так, что мы стояли лицом друг