Бонусные эпизоды и лайвы: между частями 2 и 3

Перт, Западная Австралия

Есть много мест, куда я никогда не попаду. Я побывала в каждом штате в континентальной части США, а ещё в трёх провинциях Канады и, много лет назад во время отдыха, в нескольких странах Европы.

Но большую часть стран я никогда не увижу воочию. Я слушаю о них, смотрю фото. Сейчас я могу запустить Гугл Карты и почувствовать, что я гуляю по улицам этих стран. Но меня там нет. Я никогда туда не поеду.

Я никогда не посещу Перт. Оторванный от мира Перт, обособленно расположившийся на западном побережье Австралии в 1,300 милях до Аделаиды, ближайшего полноразмерного города. Архитектура здесь - это пейзаж мечты южной Калифорнии 70х годов. Всюду решётки, шлакобетонные блоки и штукатурка. Даже в центре пешеходы чувствуют себя далеко от города. На пляже белый песок, в бассейнах голубая вода, а вертолеты в небе поджидают появления акул. Будто край мира.

До Южной Африки почти 5,000 миль прямо на восток по океану. И я никогда туда не поеду.

Я даже не знаю, с кем я разговариваю. Не с Элис, уже не с ней. Поэтому сейчас я разговариваю с вами. Со всеми вами.

[вздох] Обстоятельства очень переменились с нашей последней беседы. Теперь я участник этой войны. Мне легче, ведь теперь я ясно вижу свою цель. Но и тяжелее – по многим причинам. Я уже не так свободна.

Свобода может быть как благом, так и проклятием. Мне она недоступна ни в каком проявлении.

Всё переменилось для меня, когда я стала изучать шотландский рыцарский орден. Потому что я представила так много невероятных возможностей. Летающие тарелки, парящие в небе, красные, яркие и враждебные, присылающие монстров с голой кожей. Или пещера где-то, может в Чили, или в Висконсине, или может в Беринговом проливе. Или раскол в горе, порождающий рыцарей каждые несколько лет. Но мои представления были ложными.

Я была в Теннеси и Орегоне, и в самом южном уголке Флориды. Но я никогда не поеду в Перт. Я могу зачитать факты, которые собрала интернета, смотря на фото и читая чужие аккаунты. Но у меня никогда не будет дня, достаточно долгого, чтобы увидеть эти белые пляжи. Чтобы смотреть на горизонт за голубой водой и думать: 5,000 миль до Африки. Чтобы прогуляться босиком по теплому цементу до пляжных палаток чтобы купить себе газировку безоблачным днем.

Еще 50 миль до Аризоны. Взрывчатка на спине и готова к взрыву. Больше - позднее.
КОГЛАВЛЕНИЮ

Мерида, Юкатан

Привет, Я… хм, Элис. Я…

Простите, непривычно говорить вот так [усмешка]. Я очень долго была сама себе публикой. Примирилась с тем, что казалось мне единственно верным.

Я знаю, что должна ответить за многое. И я отвечу. Отвечу за все.

Есть много мест, куда я никогда не попаду. Почти целый мир таких мест. В мире сейчас 195 стран, в зависимости от мнения того или иного правительства. Как много из них я смогу посетить за жизнь? Не много.

Я никогда не отправлюсь в Мериду, колониальную столицу в джунглях Юкатана. Все эти стены, выкрашенные в пастельные тона и в старых зданиях, построенных испанскими работорговцами, и в новых домах, на рынках и в Макдональдсах. Раскаленный стеклянный лист неба днем и ночной воздух, столь влажный, и горячий, что засыпая ты будто тонешь.

Я никогда не отправлюсь туда. Не в этой жизни.

Знаете, у меня ведь есть моя собственная история. Конечно, есть. У всех нас есть истории, не правда ли? Сейчас у меня нет времени рассказывать мою, но я все равно это сделаю. Я попытаюсь. Позже. Я задолжала историю. Но, думаю, не вам. Мне нет дела до вас. Ей.

Я в долгу перед ней.

С Аризоны прошло три дня и жара все еще невыносима. Мы отсиживаемся в какой-то глухомани, где нормального движения не видно годов с пятидесятых. Конечно, это тоже может привлечь определенное внимание. Приезжие бросаются в глаза, так что даже здесь мы пытаемся не привлекать внимания.

Они хотят найти нас, уничтожить нас. Мы теперь на виду. Война началась и мы намерены победить.

Мерида, где люди вопреки стараниям колонизаторов продолжают говорить на майяском. Где офисные работники выстраиваются в очередь за сэндвичами с сыром и помидорами у маленьких окошек Эль Сентро. Мерида, расположенная в нефешенебельной части полуострова Юкатан. В часах езды через джунгли от Канкуна и Плая-дель-Кармен. Целый мир мест, которые я никогда не увижу.

Но я еще не мертва, вы ведь в курсе? Конечно, это уже в прошлом. До того, как Кейша и я стали тем, чем мы стали. До того, как мы поняли Праксис, до того, что случилось с Сильвией, до всего этого.

Но оно грядет. Я чувствую что-то тяжелое и тревожное где-то вдали. Хотела бы я объяснить, но быть может, ясность - это еще одно место, которое мне не суждено увидеть.

КОГЛАВЛЕНИЮ

Лос-Анджелес, Калифорния (лайв)

Привет, это Джозеф Финк. Сейчас вы услышите живое выступление подкаста «Элис не мертва», прошедшее 5 апреля 2018 года в клубе «Ларго» в Лос-Анджелесе. Это новый, не использованный в подкасте материал, самостоятельная история, посвящённая странным и любопытным местам Лос-Анджелеса. Это был необыкновенный вечер, спасибо всем, кто пришёл. Приятного прослушивания.

–

Оу. Извините, я… уф, я не думала, что… хм, я не думала, что кто-то будет слушать. Окей. Эм… когда рассказываешь историю, следует предполагать наличие слушателя, но иногда я совсем не думаю об этом. Я просто рассказываю историю, так же, как дышу, просто выталкиваю жизнь из своего тела. Но вы можете послушать, если хотите.

Меня зовут Кейша. Я дальнобойщица. Не странно ли, мы описываем свои профессии так, будто это наша личность, а не просто средство заработка. Я имею в виду, разве вне капиталистической системы могли бы мы спутать образ себя с тем, что всего лишь оплачивает счета? Извините. Я… я забегаю вперед. История, не полемика, точно.

Я стала дальнобойщицей, потому что… что ж, это долгая история. Я думала, что моя жена Элис мертва. Но она не мертва. И она где-то там, среди скоростных трасс и объездных дорог, и я стараюсь найти ее. Я езжу и езжу на своем грузовике в поисках ее. Вот кто я на самом деле. Я та, что ищет Элис. А Элис – та, что не мертва, но и не здесь.

Я была в Лос-Анджелесе. Деловой центр города – всегда деловой центр, это места, построенные для распределения денег и товаров без какой-либо мысли о человеческих чувствах. Мы столь малы по сравнению с этими монументами и то, что нам позволено быть в их тени – привилегия, а не право. И тем не менее каждый деловой центр несет на себе отпечаток города. Центр Лос-Анджелеса не спутаешь с центром Нью-Йорка или Чикаго, он слишком эклектичен. Его архитектура слишком необычна.

Лос-Анджелес больше, чем фильмы, но они пронизывают самое его естество, ведь кино – единственная история, которую этот город признает. История коренных народов, история Латиноамериканцев – все это отметено в сторону. Будто город взглянул на всех, кто жил в нем, и подумал – ах! Чистая доска! Те, кто пришли, вдохновлялись не культурой габриэлиньо (индейский народ, также известен как тонгва) или чумашей (индейский народ), даже не культурой принимавших участие в миссионерских миссиях испанцев, они вдохновлялись кино. С момента основания ЛА был задуман как город, который мог бы существовать где угодно в мире. Его стиль – это смешение стилей, каждый дом и каждый двор построен до дикости по-разному. Тут и ар-деко, и испанский стукко, и модерн середины века.

В Брэнд парке, на задворках Глендейла стоит огромный дом, преобразованный в общественную библиотеку не столько в средне-восточном стиле, сколько в стилекиношного среднего востока. Этот дом был построен богатым белым мужчиной, которому когда-то принадлежал и парк.

Ничто в Лос-Анджелесе не кажется стилистически единым, но эта разнородность и создает единство города.

Видишь ли, Элис, в этот город меня привело твоё слово. Не сказанное лично, само собой, а пущенное шёпотом по сети тайных убежищ и посредников, изгоев общества, которым можно доверить передачу таких сообщений, как наши. Кто знает, как слова искажаются, переходя из уст в уста? И всё же, даже сквозь покалеченную суть сказанного, я слышу твой голос как сердцебиение, чувствую твою плоть и кровь.

Твоё сообщение наконец добирается до меня по рации через Таню, идейную соратницу из города Омаха. Ты слышала, что в Лос-Анджелесе будет собрание. Ты не знаешь, что именно за собрание и какова его цель, – кажется, никто не знает, – но говорят, там сойдутся те, кто за всем стоит, кто действительно обладает свободой выбора, кто подталкивает нас к принятию обманчиво самостоятельных решений. Я приехала, чтобы найти место этого собрания. Я найду его, а потом… чёрт, не знаю. Потом решу, что делать дальше.

Тайна передо мной так пугающе огромна, что сдавливает мне грудь и лишает равновесия. Я ищу утешение в загадках попроще, мелких и незначительных. В квартале Пико-Робертсон, в пяти минутах от шести других синагог и модного кошерного ресторана мексиканской кухни «Мексикошер» возвышается странная синагога без окон. Архитектуру ни с чем не спутаешь, типичный пример современного еврейского лос-анджелесского стиля, вплоть до двух арок, выполненных в форме скрижалей Завета. Отличает её только высота в несколько этажей и видимое отсутствие входа.

Что значит замаскироваться, стать незаметным? Что значит выделяться, бросаться в глаза? Это исконно еврейские вопросы. Вопросы народа, которому за тысячелетие гонений и угнетения довелось делать и то, и другое. В этом смысле синагога очень еврейская – потому, конечно, что это вовсе не синагога, а 40 нефтяных скважин, спрятанных в звукоизолированной конструкции, прикинувшейся синагогой. И она здесь не одна. В пяти минутах ходьбы – офисное здание без дверей и окон, там 50 скважин.

Шестерёнки механизмов нашего мира не крутятся под землёй, а спрятаны у нас на виду. Камни - электрические трансформаторы, деревья - сотовые вышки. А тот пустой дом с матовыми окнами, мимо которого ходишь каждый день, – служебный вход в подземку.

Какое здание настоящее, какое – только фасад?

Наверное, это не имеет значения. Именно поэтому мне нравится думать об этом.

Сильвия тоже здесь. Она уже не та потерянная девочка-подросток, которую я подобрала на обочине автострады. Это ты рассказала ей о тайном собрании, Элис? Она одновременно беззащитнее и отважнее нас обеих. Это ты направила её сюда? [вздох] Мы встретились в безлюдном тупике недалеко от аэропорта, в заброшенном районе бывшей буферной зоны.

— Привет, — сказала Сильвия так непринуждённо, будто мы встретились за кофе и круассанами в ресторане отеля, а не на тёмной улице спустя месяцы разлуки.

— Привет-привет, — сказала я. — Зачем ты приехала?

Она пожала плечами с деланной беззаботностью.

— Видимо, затем же, зачем и ты.

Сказать по правде, ни одна из нас толком не знала ответа на этот вопрос. Я понятия не имела, зачем я здесь, а главное, кого ищу. Что за организация, тайное братство или древняя секта, подпольно управляющая миром, заседает за столом переговоров где-то в чистеньком закулисье этого засушливого солнечного города?

Я могла попросить Сильвию поделиться известной ей информацией, но не стала. Мне казалось, что тогда я бы играла по написанному тобой сценарию, Элис, а я не хочу, чтобы ты диктовала мне, что делать. Вместо этого я спросила:

— Как ты?

Её долгий и медленный вздох был в разы красноречивее любых слов.

— (Вздыхает) Я в порядке, — сказала она. — Справляюсь как могу, ищу место для ночлега, приветливое лицо по другую сторону обеда. — Она пожала плечами. — Наверное, трудности у всех одни. Но для живущих на дороге всё будто увеличено в масштабе, знаешь?

О, я знаю. Я, чёрт возьми, знаю.

Я не знала даже, где именно в окрестностях Лос-Анджелеса пройдёт встреча. Я поехала на восток, в пустыню, где горы занимали полнеба и были так невозможно идеальны, что казались сценической декорацией. ПалмСпрингс - город, убитый дешёвыми авиабилетами. Кто в свой выходной выберет двухчасовую поездку в город неподалёку, если можно слетать в КостаРику или Гонолулу? Но погибнув, ПалмСпрингс продержался достаточно долго, чтобы всё его старьё стало винтажным. Теперь он воскрес, этот рай в стиле модерн середины XX века, со своими стальными балками и каменными оградами, и этими приятными глазу, но безликими деревянными заборами, какие встречаются только в южной Калифорнии. Старые мотели, заброшенные после расцвета 50-х, переделаны в модные курорты с фермерской кухней и фешенебельными гавайскими барами. Город превратился в инстаграмную ленту. Это одновременно сарказм и комплимент, потому что место правда красивое.

Я побродила по городу, чувствуя, что там спрятано что-то стоящее, но не зная, где его искать. Я посетила «Гнёздышко Элвиса для медового месяца», броскую громадину в конце тупика, напоминающую самолёт с крыльями-скатами крыши, праздник китча для редеющих рядов фанатов Пресли.

Несколько лет назад дом был выставлен на продажу за 9 миллионов, теперь цена упала до привлекательных 4, так что предложите хозяевам сделку и станьте счастливым обладателем дома со статусом исторического объекта. Места, где Элвис несколько раз переспал с Присциллой. Хотя там наверняка нет посудомоечной машины, так что…

К югу от Кафидрал-Сити я увидела вывеску, которая показалась мне знакомой. Огромная неоновая слониха розового цвета с распахнутым смеющимся ртом, обрызгивающая себя водой. Автомойка с розовой слонихой. У вывески есть знаменитая сестра-близнец в

Сиэттле. Странно наткнуться на неё в пустыне. Это как ехать по пригороду и вдруг узнать, что 150 лет назад в Помоне построили копию Эйфелевой башни.

Я затормозила и просто уставилась на неё. Я была так рада её видеть. А потом, опустив взгляд, я похолодела. В мою сторону, шаркая, двигалась знакомая фигура. Как будто у него в ногах не было ни мышц, ни костей, и они были тяжёлыми мешками мяса, прикреплёнными к телу. Он шагал, резко переставляя одну мёртвую ногу за другой. Приблизившись, он поднял взгляд, и моё страшное подозрение сменилось ужасной уверенностью.

Это одно из тех существ, которых я называю Чертополохами. Обвисшая кожа свободно болтается на черепе неестественной формы. Жёлтые зубы, жёлтые глаза. Это серийные убийцы, охотящиеся на задворках наших автострад, и один из них был здесь.

Он посмотрел мне в глаза. Звук его смеха был как лязг лезвий. Потом он исчез. Неоновая слониха уже не казалась такой дружелюбной. Казалось, она тоже смеётся.

Что касается нас с Сильвией, мы разделились на день. Просто следили за дорожным движением и людьми, высматривали подозрительные сборища, персонажей, выбивающихся из толп туристов, и красавиц, ставших бариста «лишь на время». Конечно же, мы понятия не имели, как вообще должны бы выглядят эти подозрительные сборища. Серые люди с в серых костюмах, что с унылыми лицами ведут дела в такой утомительной сфере управления миром? Или же, как Чертополох, чудовища омерзительного вида?

Я связалась с подругой, Линн, диспетчером в моей компании. Мы с ней подружились сразу, как я начала работу. Она не терпит всякого дерьма, а мне нет до всякого дерьма дела, так и общаемся.

– Что-нибудь необычное в Лос-Анджелесе? – спросила я, – Странные перевозки, нетипичные маршруты, хоть что-то?

– Ты же знаешь, я не могу ответить на это, – сказала она.

– А если я скажу пожалуйста? – сказала я.

Она фыркнула в трубку.

– В таком случае, конечно, – сказала она, – Мне всегда нравится, когда ты такая вежливая. Сейчас посмотрю, что можно найти.

В этот день мы с Сильвией ничего не увидели. Мы вместе поели в корейском барбекю, встроенном в фасад здания, которое когда-то было рестораном в форме шляпы.

– Мило, – сказала она ближе к концу ужина.

Было мило, правда, очень мило.

Знаешь, люди определяют душу города, но преследуют его призраки руин. Нет города без пустыря и скелетов зданий, многочисленных свидетельств катастроф и провалов. Наш взгляд соскальзывает с них, ведь они рассказывают о городе совсем не ту историю, что мы хотим услышать. Историю о том, что все вокруг может исчезнуть в одно мгновенье. Хоть мы и знаем, что это правда, в Лос-Анджелесе даже больше, чем в большинстве городов.

Однажды этот город сметет с лица земли, он сгорит, или сгинет на дне поднявшегося океана, или задохнется от засухи. Вопрос, как и в случае со всеми нами, не в том, умрет ли город, а в том, как он умрет.

Мне нравится бывать в этих разрушенных местах, где так хорошо видны отбросы современной истории. Это позволяет мне взглянуть на местность иначе, увидеть то, чего не замечала раньше. Где искать тайную встречу, если не в трещинах и разломах? И я заглядываю. Я ищу.

Над автострадой вдоль тихоокеанского побережья, в холмах Малибу, которые так прекрасны, когда не горят и не обваливаются, стоят руины дома. Это особняк, выстроенный в 50-е и сгоревший в 80-е, когда его местоположение всё же дало о себе знать. Теперь есть популярный пеший маршрут, который ведёт прямо к руинам, и кто угодно может посмотреть на место, где всего тридцать лет назад жили люди. Руины не должны быть такими новыми. Римский дом, разрушенный вулканом — окей. Средневековый замок — конечно. Даже каменная лачуга поселенца, которой 100 лет, имеет смысл. Но дом, в котором были телевизор и душ? Кажется неправильным ходить по фундаменту, переступать через основания стен и камина. Не так давно в этом доме жили люди. Теперь он изменился.

Изменения пугают, их легко принять за окончание.

Я встретилась с Сильвией в старом зоопарке в парке Гриффит. Все загоны до сих пор стоят, можно посидеть там, где когда-то животные жили в заточении, а теперь дикие звери могут приходить и уходить, когда вздумается.

Мы с Сильвией сидели в искусственных пещерах и пытались представить себе цель этой тайной встречи. Конечно, говорили, что те, кто нас контролирует, встречаются, чтобы усилить свой контроль над нами, но деталей, как это обычно бывает, не хватало. Сильвия спросила: “Тебе не кажется, что эта история слишком убедительная?” Я могла только кивнуть в ответ.

— Но мы всё равно должны найти место встречи, да? — спросила она. Я снова кивнула.

Солнце зашло за холмы, и стало очень холодно.

— Ага, — сказала она.

— Ага, — сказала я.

Мы обе говорили неискренне.

Благоустройство приходит за каждым из нас. Оставим ненадолго проблемы общин под угрозой исчезновения и резкий рост цен и рассмотрим два примера того, на что люди готовы закрыть глаза, чтобы заполучить недвижимость в Лос-Анджелесе. 6 декабря 1959 в холмах под парком Гриффит жил доктор со своей женой. В их поместье с прекрасным видом стояла наряженная к Рождеству ёлка, под ней лежали подарки. В 4:30 утра доктор встал с кровати, взял молоток и убил свою жену. Потом напал на дочку, но она выжила. Затем проглотил пригоршню таблеток и к моменту приезда полиции был уже мёртв.

С тех пор дом стоял пустым, с нетронутыми вещами семьи: мебель, ёлка, упакованные подарки под ней. Прекрасный особняк в престижном районе Лос-Анджелеса, но кто будет

жить в доме, где случился такой ужас? На протяжении шестидесяти лет — никто. А в прошлом году дом был продан за 2,2 миллиона. Прекрасный вид на город. Кто ради этого не согласится на пару привидений и страшное кровавое прошлое?

В то же время голливудский отель «Сесиль», — место огромного количества убийств и суицидов, где в 80-е жил Ночной Странник, терроризируя округу, где не так много лет назад труп плавал в баке с водой несколько дней, прежде чем его обнаружили, — превратился в бутик-отель «StayonMain». Смена имиджа для сменившего имидж города. Даже убийства теперь благоустроены.

Может, дело во мне. Не знаю, может, я просто не люблю перемены. Перемены бывают замечательными. Но мы обязательно должны думать о том, что в нас меняется и что значат эти изменения. Нужно хотя бы немного об этом подумать.

[долгая пауза]

Всё ещё ищу место встречи. Я проехала вдоль побережья к Окснарду, не такому модному, как Вентура, и не такому богатому, как Камарилло. Окснард справляется, как может. Ожидая ответа Линн, я бродила по пляжу Сильвер Стрэнд и просто смотрела на сёрферов. Их здесь много даже зимой. Ничто не удержит их от погружения в ледяные течения из Аляски. Я направилась на юг, в порт ЧэннелАйландс. На берегу было так спокойно. Океан шумит и волнуется, порт спит. И лишь изредка отправляет разбивающуюся волну вслед прибывшему или уплывающему кораблю.

Гуляя, я заметила вёсельную лодку. Старую, почти разваливающуюся на части. Что-то в её пассажирах заставило меня приглядеться. Сутулые фигуры в неестественных, казавшихся болезненными позах. Одна из них повернулась ко мне, и, хотя лодка была в 20 метрах от берега, даже на таком расстоянии я увидела двух Чертополохов и услышала звук.

— Ууууууууууууууууу, — мягко и тонко взвыл один из них.

— Фффффффффффф.

Из-за борта лодки торчало нечто, очень напоминавшее человеческую руку.

Я вернулась к грузовику. Не всё моя проблема.

Поклонение божеству - чувство такое всеобъемлющее, что внешнему наблюдателю очень просто неверно его истолковать. Возьмём для примера мексиканский народный культ Санта Муэрте (Святой Смерти): персонификация смерти, наследие доколумбовых традиций почитания, облачённое в одеяние религии колонизаторов. Церковь долго пыталась подавить её культ, но церковь вообще не особо хороша в подавлении чего-либо, и число почитателей Санта Муэрте в последние годы только возросло.

Как и многие персонификации смерти, она символ исцеления и благоденствия. Суть религии часто в сочетании противоречий. Смотрящим извне это кажется слабостью, но для верующих в этом сила. Храм Санта Муэрте в Лос-Анджелесе находится на Мелроуз Авеню, в одном здании с магазином травки, как почти всё в Лос-Анджелесе. Это алтарь, занимающий одну принадлежащую семейной паре комнату, заставленную скелетами в человеческий рост. Посторонним легко сделать эмоциональные выводы на основе собственных ассоциаций со скелетами, но правильнее примириться с противоречивостьюсимволов смерти. Скелеты, в конце концов, — наша физическая основа при жизни. Отрицать Санта Муэрте значит отрицать наши собственные тела.

Тем временем на другом конце спектра — марионеточный театр Боба Бейкера, воплощающий другой вид поклонения: посвящение себя сохранению традиций театрального искусства, оставшегося в прошлом. Снаружи здание кажется, скажем прямо, жутковатым. Потому что, как и скелеты, куклы приобрели другую коннотацию в глазах широкой публики. Но нужно постараться взглянуть на это изнутри, как на искреннее выражение радости театрального представления.

Хмм. Нет, не могу. Нет, только не куклы. Скелеты — окей. С чудищами с обвисшей кожей чёрт знает из какого мира я тоже имела дело, но куклы? Не-а.

Линн связалась со мной.

— Ты узнала это не от меня, — сказала она.

— Это ясно по умолчанию, — сказала я.

— Вообще-то нет, — ответила она. — Я только что тебе сказала. В базе есть поставки, не принадлежащие ни одной компании. Или информация о компании была стёрта, сама не понимаю. Никакой проверки они не выдерживают, так что думаю, проверки они и не ожидали. Они так бросаются в глаза, это всё равно что огромные красные стрелки, указывающие на адрес в ЛосАнджелесе.

Был поздний вечер. Сильвия спала в задней части кабины грузовика. Я понизила голос.

— Где?

Она мне сказала. Я посмотрела на Сильвию, зная, что она бы хотела, чтобы я разбудила её и взяла с собой. Но я этого не сделала. Я оставила её спать и пошла одна. Будет лучше, если одна из нас выживет.

Я приехала в то место, о котором рассказала мне Линн, - вверх по Ла Сьенега, мимо торгового центра и больницы. Приехала по тому адресу, который она мне дала. Ничем не примечательное место. Не будь оно так хорошо освещено, я не обратила бы на него никакого внимания. Я прошла сквозь ворота – и меня встретил пустынный внутренний двор. Воздух будто застыл – никаких звуков, полнейшая тишина. Однако эта неподвижность воздуха казалась временной – словно пауза после акта насилия, словно все застыло в ожидании реакции на это совершенное насилие.

Открыв двери, я попала в темное помещение - не в большой зал, какой я себе представляла для подобных встреч, но в маленькую уютную комнату. Ряды сидений, словно в театре, сцена с красными шторами, с которой рассказчик обращался к толпе. Музыка. Но была ли это на самом деле музыка? Или это был звук движущихся, извивающихся нечеловеческих существ? Потому что в этом месте было что-то нечеловеческое, я чувствовала это. Это чувство шло не от зрителей, сидящих на местах – нет, они были самыми настоящими людьми. Они увлеченно смотрели на вещающую со сцены рассказчицу, следили за повествованием и постепенно погружались в ее историю.

На самом деле, люди, сидящие на местах, тоже выглядели не так, как я себе представляла людей на подобных встречах. Влиятельные ли они люди? Злые ли? Им ли принадлежалиэти невидимые руки, направляющие нас к катастрофе? Внешность может быть обманчива. Все может быть обманчиво. Даже правда. Но все равно эти люди не казались мне монстрами – они казались такими же людьми, как и я. Такими же людьми, которых заманили сюда по той же причине, что и меня – ради правдивой истории. Этот мир именно так и работает – подпитывая подозрения и подогревая интерес, так он привел меня к этому месту. И я думаю, что то же самое случилось и с каждым человеком в этой комнате. Они пришли в это место за тем же, за чем и я – за правдой.

Но почему это желание узнать правду привело их именно сюда? М? Если сама встреча – это не более, чем приманка, что же на самом деле является целью нашего присутствия здесь?

И вот тогда я увидела их. Затаившихся в тенях по краям от толпы. Мужчины с обвисшими лицами. С ободранной кожей. Желтые зубы, желтые глаза. Мужчины с “Чертополохом” окружили зрителей. (Словно овец, чью шерсть они собираются ободрать; словно кроликов в загоне). Охотники. Добыча. Заметили ли их сидящие на местах люди? Увидели ли они их в тени? Заметили ли эти нечеловеческие глаза, упорно смотрящие на них? Почувствовали ли они этот запах мужчин с «Чертополохом»? Запах гнили, запах грязи, запах гниения, идущий из их нутра? Слышали ли они редкий смех, вырывающийся из их булькающего переломанного горла?

Зрители смотрели на пустующие рядом с ними местами и удивлялись – разве это место не было занято кем-то всего пару секунд назад? Или на нем никогда никого не было? Ну конечно же, не было. Иначе куда они могли подеваться? По краям зала были тени, людей, что когда-то сидели на этих местах, забирали и уводили туда, откуда они никогда не смогут вернуться.

Я поняла. Простой план: расскажи правдивую историю. Расскажи такую историю, которую хотят услышать все, сражающиеся с “Чертополохом”. Историю, в которой мы всегда были правы, от начала и до конца. История, в которой мир настроен против нас, и все так просто, что сражающиеся смогли оказаться в одной комнате. И мы все пришли сюда, чтобы услышать эту историю – и разрешить мужчинам с “Чертополохом” забрать нас. Зачем охотиться на каждого по отдельности, если можно заманить всех в одно место?

Стоя в дверях зала, полного ужасов, я увидела лица мужчин с “Чертополохом”, обращенные ко мне – они меня заметили. Один из них взвизгнул и, подпрыгивая, засеменил ко мне. Я побежала. Внутренний двор, в котором ранее не было ни души, теперь был заполонен этими мужчинами с их обвисшими лицами, с их пожелтевшими глазами. Мокрые губы скрывают острые зубы. Плечом к плечу. Они ждали зрителей, сидящий на своих местах в зале. Голодные, они были готовы съесть любого покинувшего этот театр. Я протолкнулась сквозь толпу. Проскользнула сквозь нее, пользуясь удивленным замешательством мужчин с “Чертополохом”, чтобы сбежать. И я бежала. Бежала до тех пор, пока в моем горле не пересохло, а дыхание не сбилось. Через этот внутренний двор, туда, где огни стрип-клуба загорались и гасли вновь и вновь, вновь и вновь, а затем – в свою машину. А затем – в лабиринт автострад, в котором так легко потеряться.

Я не сводила глаз с зеркал: никто за мной не следовал. Где-то позади меня осталась невинная публика, попавшая в ловушку мужчин с «Чертополохом». И я не помогла им. Я ничем не могла помочь им.

Вместо этого я вернулась к грузовику. Сильвия все еще спала на заднем сиденье. Я села в водительское кресло. Я была так измотана. Солнце уже зашло и я разрешила своим глазам закрыться.

– Привет, – сказала Сильвия. Она сидела на пассажирском сиденье рядом со мной. Было светло. Не знаю, как долго я спала, но уверена, что я не видела никаких снов, словно жизнь в кои-то веки сжалилась надо мной.

– Ты что-нибудь узнала? – спросила Сильвия.

Я посмотрела на неё – она такая юная. Это так неправильно, так нечестно, сам факт того, что она здесь, вместе со мной, в этом бесконечном лабиринте дорог и остановок. Но такова реальность – для меня, для неё, и для многих других.

Она так доверчиво смотрела на меня в ответ – и я сказала: «Нет, я ничего не узнала. Не думаю, что эта встреча вообще была. Давай поскорее уберемся отсюда».

Сильвия потянулась. Зевнула. Кивнула.

– Да, хорошо, – ответила она. – С удовольствием. Жаль, что это ни к чему не привело.

– Очень жаль, – сказала я

Теперь я рассказываю эту историю, оставив границы Ашленда, штат Орегон, позади. Лос-Анджелес сейчас за сотни миль от меня. Но это все равно не достаточно далеко.

Я люблю тебя, Элис. Я смогла продлить свою жизнь еще на день. Сделай тоже самое, хорошо?

Хорошо.

[аплодисменты]

Джозеф Финк: Джозеф Финк: Спасибо всем, кто пришел на наше шоу в Ларго. Мы вернемся через две недели с первой главой нашего третьего и последнего сезона. Это шоу не было бы возможным без тех, кто поддерживает нас на Патреоне – без невероятной Этель Морган, неудержимой ЛилитНьюман, несдающегося Криса Дженсена и потрясающей Мелиссы (Ламм).

Спасибо, что слушаете. До скорой встречи.

 

КОГЛАВЛЕНИЮ

Часть 3