Ты держись, моя лебедь белая,

 

 

Ты держись, моя лебедь белая,

У родительского крыла,

Пролетай небеса, несмелая,

Ты на юге еще не была.

 

Похвались там окраскою севера,

Белой родиной ледяной,

Где не только цветы — даже плевелы

Не растут на земле родной.

 

Перепутав значение месяцев,

Попади в раскаленный январь.

Ты не знаешь, чего ты вестница,

Пролетающий календарь.

 

Птица ты? Или льдина ты?

Но в любую влетая страну,

Обещаешь ей лебединую

Разгулявшуюся весну.

 

Но следя за твоими отлетами,

Догадавшись, что осень близка,

Дождевыми полны заботами

Набежавшие облака.

 

 

Я вижу тебя, весна

 

 

Я вижу тебя, весна,

В мое двойное окошко.

Еще ты не очень красна

И даже грязна немножко.

 

Пока еще зелени нет.

Земля точно фото двухцветна,

И снег только ловит момент

Исчезнуть от нас незаметно.

 

И сонные тени телег,

Поскрипывая осями,

На тот же истоптанный снег

Выводят как осенью сани.

 

И чавкает дегтем чека,

И крутят руками колеса,

И капли дождя щека

Вдруг ощущает как слезы.

 

 

Луна, точно снежная сойка

 

 

Луна, точно снежная сойка,

Влетает в окошко ко мне

И крыльями машет над койкой,

Когтями скребет по стене.

 

И бьется на белых страницах,

Пугаясь людского жилья,

Моя полуночная птица,

Бездомная прелесть моя.

 

 

Серый камень [1]

 

 

Моими ли руками

Построен город каменный,

Ах, камень, серый камень,

Какой же ты беспамятный.

 

Забыл каменотесов

Рубахи просоленные,

Тебя свели с утесов

Навек в поля зеленые.

 

Твое забыли имя

Не только по беспечности,

Смешали здесь с другими

И увели от вечности.

 

 

Рассеянной и робкой

 

 

Рассеянной и робкой

Сюда ты не ходи.

На наших горных тропках

Ты под ноги гляди.

 

Наверно, ты заснула,

Заснула на ходу.

Разрыв-травы коснулась,

Коснулась на беду.

 

Теперь он приворожен,

Потупившийся взгляд,

И путь найти не может

По тропке той назад.

 

 

Розовый ландыш

 

 

Не над гробами ли святых

Поставлен в изголовье

Живой букет цветов витых,

Смоченных чистой кровью.

 

Прогнулся лаковый листок,

Отяжелен росою.

Открыл тончайший завиток

Со всей его красою.

 

И видны робость и испуг

Цветка в земном поклоне,

В дрожанье ландышевых рук,

Ребяческих ладоней.

 

Но этот розовый комок

В тряпье бледно-зеленом

Назавтра вырастет в цветок,

Пожаром опаленный.

 

И, как кровавая слеза,

Как Макбета виденье,

Он нам бросается в глаза,

Приводит нас в смятенье.

 

Он глазом, кровью налитым,

Глядит в лицо заката,

И мы бледнеем перед ним

И в чем-то виноваты.

 

Как будто жили мы не так,

Не те читали книги.

И лишь в кладбищенских цветах

Мы истину постигли.

 

И мы целуем лепестки

И кое в чем клянемся.

Нам скажут: что за пустяки, —

Мы молча улыбнемся.

 

Я слышу, как растет трава,

Слежу цветка рожденье.

И, чувство превратив в слова,

Сложу стихотворенье.

 

 

Наверх [2]

 

 

В пути на горную вершину,

В пути почти на небеса

Вертятся вслед автомашине

И в облака плывут леса.

 

И через горные пороги,

Вводя нас молча в дом земной,

Ландшафты грозные дорога

Передвигает предо мной.

 

Хребты сгибающая тяжесть

На горы брошенных небес,

Где тучи пепельные вяжут

И опоясывают лес.

 

Скелеты чудищ допотопных,

Шестисотлетних тополей,

Стоят толпой скалоподобной,

Костей обветренных белей.

 

Во мгле белеющие складки

Гофрированной коры

Годятся нам для плащ-палатки

На случай грозовой поры.

 

Все вдруг закроется пожаром,

Огня дрожащего стеной,

Или густым болотным паром,

Или тумана пеленой.

 

И наконец, на повороте

Такая хлынет синева,

Обнимет нас такое что-то,

Чему не найдены слова.

 

Что называем снизу небом,

Кому в лицо сейчас глядим,

Глядим восторженно и слепо,

И скалы стелются под ним.

 

А. горный кряж, что под ногами,

Могильной кажется плитой.

Он — вправду склеп.

В нем каждый камень

Унижен неба высотой.

 

 

Букет

 

 

Цветы на голом горном склоне,

Где для цветов и места нет,

Как будто брошенный с балкона

И разлетевшийся букет.

 

Они лежат в пыли дорожной,

Едва живые чудеса…

Их собираю осторожно

И поднимаю — в небеса.

 

 

Я забыл погоду детства

 

 

Я забыл погоду детства,

Теплый ветер, мягкий снег.

На земле, пожалуй, средства

Возвратить мне детство нет.

 

И осталось так немного

В бедной памяти моей —

Васильковые дороги

В красном солнце детских дней,

 

Запах ягоды-кислицы,

Можжевеловых кустов

И душистых, как больница,

Подсыхающих цветов.

 

Это все ношу с собою

И в любой люблю стране.

Этим сердце успокою,

Если горько будет мне.

 

 

Льют воздух, как раствор

 

 

Льют воздух, как раствор

Почти коллоидальный,

В воронку наших гор,

Оплавленную льдами.

 

Спасти нас не могла

От давящего зноя

Стремительная мгла

Вечернего покоя.

 

И лишь в тиши ночной

Убежищем идиллий —

Полярною луной

Нам воздух остудили.

 

 

Эй, красавица, — стой, погоди!

 

 

Эй, красавица, — стой, погоди!

Дальше этих кустов не ходи.

 

За кустами невылазна грязь,

В этой грязи утонет и князь.

 

Где-нибудь, возле края земли,

Существуют еще короли.

 

Может, ты — королевская дочь,

Может, надо тебе помочь.

 

И нельзя уходить мне прочь,

Если встретились ты и ночь.

 

Может, нищая ты, голодна

И шатаешься не от вина.

 

Может, нет у тебя родных

Или совести нет у них,

 

Что пустили тебя одну

В эту грозную тишину.

 

Глубока наша глушь лесная,

А тропинок и я не знаю…

 

 

Ни травинки, ни кусточка

 

 

Ни травинки, ни кусточка,

Небо, камень и песок.

Это северо-восточный

Заповедный уголок.

 

Только две плакучих ивы,

Как в романсе, над ручьем

Сиротливо и тоскливо

Дремлют в сумраке ночном.

 

Им стоять бы у гробницы,

Чтоб в тени их по пути

Богу в ноги поклониться,

Дальше по миру идти.

 

Иль ползти бы к деревушке,

Где горит еще луна,

И на плач любой старушки

Наклоняться у окна.

 

Соловьев бы им на плечи

Развеселых посадить,

Завести бы в темный вечер

В наши русские сады,

 

Где соломенные вдовы,

Птичьи слушая слова,

Листья узкие готовы

И терзать и целовать,

 

Как герои Руставели,

Лили б слезы в три ручья

И под ивами ревели

Среди злого дурачья.

 

 

Ты не застегивай крючков

 

 

Ты не застегивай крючков,

Не торопись в дорогу,

Кружки расширенных зрачков

Сужая понемногу.

 

Трава в предутренней красе

Блестит слезой-росою,

А разве можно по росе

Ходить тебе босою.

 

И эти слезы растоптать

И хохотать, покуда

Не свалит с ног тебя в кровать

Жестокая простуда.