Глядя на островок цветущих подснежников в бурю

 

 

Когда надежд развеется покров

И рухнет Гордость воином усталым,

Тогда величье переходит к малым:

В сплоченье братском робость поборов,

 

Они встречают бури грозный рев, —

Так хрупкие подснежники под шквалом

Стоят, противясь вихрям одичалым,

В помятых шлемах белых лепестков.

 

Взгляни на доблестных – и удостой

Сравненьем их бессмертные знамена.

Так македонская фаланга в бой

 

Стеною шла – и так во время оно

Герои, обреченные Судьбой,

Под Фивами стояли непреклонно.

 

 

«На мощных крыльях уносясь в зенит…»

 

 

На мощных крыльях уносясь в зенит,

Пируя на заоблачных вершинах,

Поэзия с высот своих орлиных

Порой на землю взоры устремит —

 

И, в дол слетев, задумчиво следит,

Как манят пчел цветы на луговинах,

Как птаха прыгает на ножках длинных

И паучок по ниточке скользит.

 

Ужель тогда ее восторг священный

Беднее смыслом? Или меньше в нем

Глубинной мудрости? О дерзновенный!

 

Когда ты смог помыслить о таком,

Покайся, принося ей дар смиренный,

И на колени встань пред алтарем.

 

Сонеты к реке Даддон

 

У истока

 

 

Как мне нарисовать тебя? – Присяду

На голом камне, средь хвощей и мхов:

Пусть говорящий памятник стихов

Твои черты явит людскому взгляду.

 

Но как барашку, что прибился к стаду,

Из блеющих не выбраться рядов,

Так никаких особенных даров

Тебе Судьба не припасла в награду.

 

Ничем – ни данью древности седой,

Ни щедростью возвышенных примет —

Здесь не отмечено твое рожденье.

 

Но свежий мох, растущий над водой,

И этот в струях отраженный свет —

Твое Земле суровой приношенье.

 

 

«Дитя далеких туч! В уединеньи…»

 

 

Дитя далеких туч! В уединеньи

Не ведаешь ты участи мирской,

Обстала глушь лесов тебя стеной,

И ветра свист поет тебе хваленья.

 

Морозы ждут лишь твоего веленья. —

Пускай в долине пышет летний зной,

Ты одеваешь саван ледяной,

Тебя хранит великий дух Забвенья.

 

Но времени рука уже легла

На этот берег дикий и лесистый,

Где некогда царила глушь и мгла,

 

Огромный лось топтал ковер пушистый

И зверолова меткая стрела

Безмолвия не нарушала свистом.

 

 

Доннердельская долина

 

 

Когда б седые барды были живы

И видели тебя, о Даддон мой,

Они б Элизием назвали берег твой.

Оставил ты свой прежний вид бурливый,

 

И меж цветов ползут твои извивы

Вдоль по равнине светлою струей —

Но, видно, чужд тенистых рощ покой

Твоей волне свободной и шумливой.

 

И ты, ягненка робкого смирней,

Огнем небес отсвечивавший чистым,

Вмиг забываешь тишину полей,

 

Преграды рвешь в своем теченье быстром

И, как вакханка, пляшешь средь камней,

Неистово размахивая тирсом.

 

 

Прощальный сонет реке Даддон

 

 

В прощальный час, мой друг и спутник мой,

Иду к тебе. – Напрасное влеченье!

Я вижу, Даддон, все в твоем теченье,

Что было, есть и будет впредь со мной.

 

Ты катишь воды, вечный, озорной,

Даруешь вечно жизнь и обновленье,

А мы – мы сила, мудрость, устремленье,

Мы с юных лет зовем стихии в бой,

 

И все-таки мы смертны. – Да свершится!

Но не обижен, кто хоть малый срок

Своим трудом служить потомству мог,

 

Кто и тогда, когда близка гробница,

Любовь, Надежду, Веру – все сберег.

Не выше ль он, чем смертным это мнится!

 

Церковные сонеты

 

Изменчивость

 

 

Восходит ввысь мелодией могучей

Распад вселенский и на спад идет

Неспешной чередой ужасных нот,

Гармонией скрежещущих созвучий;

 

Кто слышит их, – тот презирает случай,

Бежит нечистых выгод и хлопот.

Бессмертна правда; но она живет

В обличьях дня, в их смене неминучей.

 

Так иней, выбеливший утром луг,

Растает; так седая башня вдруг

От возгласа случайного качнется

 

И, словно слепленная из песка,

Обрушится, – когда ее коснется

Невидимая Времени рука.

 

 

В капелле Королевского колледжа в Кембридже

 

 

Не упрекай святых за мотовство,

Ни зодчего, что создал небывалый

Великолепный храм – для горстки малой

Ученых прихожан, – вложив в него

 

Все, без остатка – мысль и мастерство!

Будь щедрым; чужд взыскательным высотам

Труд, отягченный мелочным расчетом;

Так думал он, вознесший волшебство

 

Резных колонн и арок невесомых,

Где радуги дрожат в цветных проемах,

Где в полумраке музыка парит,

 

Блуждая в сотах каменного свода, —

Как мысли, коих сладость и свобода

Нам о бессмертье духа говорит.

 

 

Разные стихотворения

 

«Побудь вблизи, прерви полет!..»

 

 

1

 

Побудь вблизи, прерви полет!

Пусть взор мой на тебе замрет!

Тобой воссоздан каждый миг

Первоначальных дней моих!

И время, что давно мертво,

Оживлено тобой,

Порхающее существо:

Отца я вижу своего

Со всей моей семьей.

 

О сладость, сладость детских лет,

Когда за мотыльком вослед

Бежали мы с моей сестрой,

Разгоряченные игрой!

Я, как охотник, подстерег

Добычу – но напрасен был

Мой бег, отчаянный прыжок:

Оберегал ревниво Бог

Пыльцу прелестных крыл.

 

 

2

 

Над желтым наклонясь цветком,

Тобой, малюткой-мотыльком,

Я любовался и не знал,

Нектар вкушал ты или спал.

И был ты неподвижней вод

Объятых льдом морей.

Счастливым будет ли полет,

Когда внезапный ветр найдет

Тебя среди ветвей?

 

Останься с нами! Мы с сестрой

Тебе подарим садик свой.

Здесь отдохнут твои крыла.

Тебе не причиним мы зла!

Будь гостем нашим дорогим,

Присядь на куст близ нас.

О детских днях поговорим,

Их летний свет неповторим,

И каждый долгим был – таким,

Как двадцать дней сейчас.

 

 

Радуга

 

 

Когда я эту радугу-дугу

В отмытой ливнем вижу синеве,

Я удержать восторга не могу;

Как в детстве, сердце рвется прочь,

Трепещет на незримой тетиве!

И я хочу, пока не пала ночь,

На радугу после дождя,

Рождающую столько смелых стрел,

Смотреть с таким же счастьем, уходя,

Как я на утре жизненном смотрел.

Дитя – отец Мужчины. Эту нить

Чтоб не порвать в душе, а сохранить,

Я одного себе желаю впредь:

Не разучиться бы благоговеть!

 

 

«Моя любовь любила птиц, зверей…»

 

 

Моя любовь любила птиц, зверей,

Цветы любила, звезды, облака.

Я знал, что твари все знакомы ей,

Но не случалось видеть светлячка.

 

Ненастной ночью, едучи домой,

Я вижу вдруг зеленый луч у пня.

Гляжу, светляк! Вот радость, боже мой!

Обрадованный, спрыгнул я с коня.

 

Я положил жучка на мокрый лист

И взял с собой в ненастье, в ночь его.

Он был все так же зелен и лучист,

Светил – и не боялся ничего.

 

Подъехав к дому Люси, я тайком

Прошел к ней в сад, хотя был еле жив,

Жучка оставил под ее окном

На ветке и ушел, благословив.

 

Весь день я ждал, надежду затая,

И ночью в сад пустился поскорей.

Жучок светился. «Люси!» – крикнул я

И так был рад, доставив радость ей!

 

 

«Кто вышел солнцем без пятна…»

 

 

Кто вышел солнцем без пятна,

Тот ангелов и пой.

Ты в «совершенства» не годна,

И тут я схож с тобой.

 

Твоей не видят красоты,

Но я, моя душа,

Я, Мэри, всем твержу, что ты

Безмерно хороша:

 

Не тем, что видеть всем дано,

А видным – лишь двоим,

Когда сердца слились в одно

И любящий любим.

 

 

Написано в марте

 

 

Петух ликует,

Ручей воркует,

Щебечут птицы,

Вода искрится,

Земля ожидает зерна.

И старый, и малый

Бредет усталый.

На травке новой

Пасутся коровы,

Все тридцать жуют как одна.

 

Снегов остатки

Бегут в беспорядке,

И гибнет зима

На вершине холма,

И пахаря песня слышна, слышна.

В горах высоких

Звенят потоки.

А дождь как не был,

Синеет небо,

И тучи уносит весна.

 

 

Сожаление

 

 

Увы, лишился я всего,

Богатый – обеднел я вмиг.

Близ двери сердца моего

Еще недавно бил родник

Твоей любви. Свежа, чиста,

Вода сама лилась в уста.

 

Как счастлив был в ту пору я!

Играя, в пламени луча

Кипела, искрилась струя

Животворящего ключа.

Но вот беда – ручей иссох,

Теперь на дне его лишь мох.

 

Родник любви, он не иссяк,—

Но что мне в том, когда навек

Вода ушла в подземный мрак

И тихо спит, прервав свой бег?

Отныне горек мой удел:

Я был богат, но обеднел.

 

 

Зеленый реполов

 

 

В тот час, как лепестки весной

Ложатся наземь пеленой

И блещет небо надо мной

Веселыми лучами,

Мне любо отдыхать в садах,

В блаженных забываться снах

И любо мне цветы и птах

Звать юности друзьями.

 

Но ты, кто скрашивал мне дни,

Как изумруд, сверкал в тени,

Чьи веселы, как ни одни,

И песнь и оперенье, —

Привет тебе, о реполов,

Ты – голос Духа меж певцов,

Ты – радость праздничных часов

В моем уединенье.

 

Все в хоре гимн любви поет:

Зверь, птица, мотылек и плод.

Но в одиночестве плывет

С ветвей твоя рулада.

Ты – воздух, жизнь и благодать,

Ты в мир пришел, чтоб радость дать,

И друга нет тебе под стать —

Ты сам себе услада.

 

Когда при ветре лес шумит,

Мне так его любезен вид!

Все кажется, что он парит,

Хоть отдохнуть присел он.

Я вижу спинку меж ветвей

И крылья быстрые за ней —

Ковром из света и теней

Всего себя одел он.

 

Сейчас он различим едва,

Такой же темный, как листва,

Но солнцем вспыхнет синева —

И в небеса проворно

Со стрехи он тогда спорхнет

И в звонкой песне осмеет

Немой, невзрачный облик тот,

Что принимал притворно.

 

 

Одинокая жница

 

 

Ты слышишь голос там, во ржи,

Шотландской девушки простой,

Но, чтобы песню не спугнуть,

Ты на виду не стой.

И жнет, и вяжет – все одна,

И песня долгая грустна,

И в тишине звучит напев,

Глухой долиной завладев.

 

Так аравийский соловей

В тени оазиса поет,

И об усталости своей

Не помнит пешеход.

Так возвещает о весне

Кукушки оклик, нежный зов

В пустынной дальней стороне

Гебридских островов.

 

О чем же девушка поет,

Все заунывней и грустней?

О черных днях былых невзгод,

О битвах прежних дней,

Старинной песней хороня

Невзгоды нынешнего дня.

А может, боль былых утрат

Пришла непрошеной назад?

 

Но песне не было конца,

И жница молодая

Все пела, пела, над серпом

Спины не разгибая.

Я молча слушал, а потом

Нашел тропинку за холмом.

Все дальше в горы я спешу

И в сердце песню уношу.

 

 

Кукушка

 

 

С восторгом слышу голос твой,

Кукушка, гость весны!

О, кто ты? – птица иль пустой

Лишь голос с вышины?

 

Я слышу твой двухзвучный стон,

Здесь лежа на траве;

Вблизи, вдали – повсюду он

В воздушной синеве.

 

Долинам весть приносит он

О солнце, о цветах,

А мне – волшебный сладкий сон

О прошлых чудных днях.

 

Пленяй, как некогда, мне слух!

Доныне, гость долин,

Ты мне не птица; нет, ты дух,

Загадка, звук один, —

 

Тот звук, который в прежни дни,

Как школьник, я искал,

Везде, и в небе, и в тени

Дерев, и в недрах скал.

 

Бывало, целый день везде

В лесах, лугах брожу;

Ищу повсюду, но нигде

Тебя не нахожу.

 

Так и теперь я слушать рад

Твой крик в лесной тени.

Я жду: не придут ли назад

Давно минувши дни.

 

И снова кажется мне мир

Каким-то царством снов,

Куда принесся, как на пир,

Ты, вешний гость лесов!

 

 

«Созданьем зыбкой красоты…»

 

 

Созданьем зыбкой красоты

Казались мне ее черты,

Когда, ниспослана судьбой,

Она возникла предо мной:

От звезд полночных – блеск очей,

От ночи летней – смоль кудрей,

А май беспечный и рассвет

Дополнили ее портрет

Весельем чувственных проказ,

Таких губительных для нас.

 

Сия духовность – я узнал —

Не лишена земных начал:

Уверенность хозяйских рук

И девичьи движенья вдруг;

Лицо, в котором чистота

Со страстью пылкою слита;

А как выдерживать подчас

Потоки немудреных фраз,

Печаль, и смех, и ливень слез,

Признаний, клятвенных угроз?!

 

Теперь мой взор невозмутим,

И ясно предстает пред ним

Ее размеренность во всем,

Единство опыта с умом,

Уменье все перенести

На трудном жизненном пути;

Венец земных начал, она

Для дома Богом создана,

И все ж духовное нет-нет,

Свой ангельский в ней явит свет.

 

 

Сон пилигрима

 

 

Под вечер в замке пилигрим,

Дорогой долгою томим,

Прося ночлега, стукнул у дверей.

Надменно сторож отказал,

И странник дальше зашагал,

Надеясь в тишине лесов

Найти гостеприимный кров,

Под зарослью ветвей.

 

Задумчиво тяжелый путь

Он продолжал и отдохнуть

Под деревом присел на мху густом.

Звезда затеплилась над ним…

Когда же взгляд свой пилигрим

Вниз опустил – у самых ног

Увидел скромный огонек,

Зажженный светляком.

 

Дрема коснулася очей…

Недалеко журчал ручей,

И странный сон навеял плеск воды.

Звезду земную – светляка —

И ту, что в небе, далека,

Увидел он, и речи звук

К нему сюда донесся вдруг

С эфирной высоты.

 

Презрительно звучала речь:

И червь посмел свой свет зажечь

В тот час, когда смыкает сон глаза.

Не для него ли ночи тень

Теперь сменила летний день?

Не мнит ли он равняться с той,

Чьей царственною красотой

Гордятся небеса?

 

И ей сказал светляк в ответ:

«Звезда кичливая, твой свет

Сырая дымка может затемнить,

Легко ты гаснешь, и твой луч

Не в силах выбраться из туч.

Меня же и густой покров

Тумана или облаков

Не в силах погасить.

 

Нет, я не льщу себя мечтой,

Блестя теперь в траве сырой,

Чуть видимый под кровом темноты,

С твоей равняться славой, – нет,

Но мой едва заметный свет

Дает мне радость, а потом

Я гасну в пурпуре дневном…

Но гаснешь ведь и ты».

 

Едва успел промолвить он —

Из края в край весь небосклон

Откликнулся на голос громовой.

Дол дрогнул, вспять пошла вода,

Померкла яркая звезда

И, померцав, как Люцифер,

Низринутый с небесных сфер,

Скатилась в мрак ночной.

 

Сон длился. Звездный свод небес,

Объятый пламенем, исчез

И нового открылся блеск очам.

В преображенной красоте

Там засияли души те,

Что здесь во мраке и пыли

Огонь надежды сберегли,

Подобно светлякам.

 

И спавший на лугу постиг,

Что Ангел Божий в этот миг

Беседовал в виденье сонном с ним.

Воспрянув сердцем и душой,

Забыл он утром ропот свой,

Но до конца земных тревог

Свой чудный сон забыть не мог

Под деревом густым.

 

 

Симплонский перевал

 

 

Дорога и река

Сопутствовали нам. Мы шли часами

Неторопливым шагом. Из лесов

К нам доносился тяжкий запах тленья,

Но жизнь торжествовала здесь повсюду;

Гремели, низвергаясь, водопады;

В теснине узкой воевали ветры

И выли, побежденные, протяжно;

Потоки изливались – с ясной выси;

Невнятными глухими голосами

Чернеющие – все в слезах – утесы

Пытались нам поведать о себе;

Безумствуя, речная быстрина

Нам головы кружила; в небесах

Парили облака свободной стаей.

Покой и непокой и тьма и свет —

Все словно одного ума творенье

И словно одного лица черты.

О, грозные, таинственные знаки!

Своей рукой их начертала вечность:

Начало, и конец, и бесконечность.