Отголоски бессмертия по воспоминаниям раннего детства

Ода

 

 

I

 

Когда-то все ручьи, луга, леса

Великим дивом представлялись мне;

Вода, земля и небеса

Сияли, как в прекрасном сне,

И всюду мне являлись чудеса.

Теперь не то – куда ни погляжу,

Ни в ясный полдень, ни в полночной мгле,

Ни на воде, ни на земле

Чудес, что видел встарь, не нахожу.

 

 

II

 

Дождь теплый прошумит —

И радуга взойдет;

Стемнеет небосвод —

И лунный свет на волнах заблестит;

И тыщи ярких глаз

Зажгутся, чтоб сверкать

Там, в головокружительной дали!

Но знаю я: какой-то свет погас,

Что прежде озарял лицо земли.

 

 

III

 

Я слышу пение лесных пичуг,

Гляжу на скачущих ягнят,

На пестрый луг

И не могу понять, какою вдруг

Печалью я объят,

И сам себя виню,

Что омрачаю праздник, и гоню

Тень горестную прочь;

Чтоб мне помочь,

Гремит веселым эхом водопад

И дует ветерок

С высоких гор;

Куда ни кину взор,

Любая тварь, любой росток —

Все славят май.

О, крикни громче, крикни и сломай

Лед, что плитою мне на сердце лег,

Дитя лугов, счастливый пастушок!

 

 

IV

 

Природы твари, баловни весны!

Я слышу перекличку голосов;

Издалека слышны

В них страстная мольба и нежный зов.

Веселый майский шум!

Я слышу, чувствую его душой.

Зачем же я угрюм

И на всеобщем празднестве – чужой?

О, горе мне!

Все радуются утру и весне,

Срывая в долах свежие цветы,

Резвяся и шутя;

Смеется солнце с высоты,

И на коленях прыгает дитя;

Для счастья нет помех!

Я вижу всё, я рад за всех…

Но дерево одно среди долин,

Но возле ног моих цветок один

Мне с грустью прежний задают вопрос:

Где тот нездешний сон?

Куда сокрылся он?

Какой отсюда вихрь его унес?

 

 

V

 

Рожденье наше – только лишь забвенье;

Душа, что нам дана на срок земной,

До своего на свете пробужденья

Живет в обители иной;

Но не в кромешной темноте,

Не в первозданной наготе,

А в ореоле славы мы идем

Из мест святых, где был наш дом!

Дитя озарено сияньем Божьим;

На мальчике растущем тень тюрьмы

Сгущается с теченьем лет,

Но он умеет видеть среди тьмы

Свет радости, небесный свет;

Для юноши лишь отблеск остается —

Как путеводный луч

Среди закатных туч

Или как свет звезды со дна колодца;

Для взрослого уже погас и он —

И мир в потемки будней погружен.

 

 

VI

 

Земля несет охапками дары

Приемному сыночку своему

(И пленнику), чтобы его развлечь,

Чтобы он радовался и резвился —

И позабыл в пылу игры

Ту, ангельскую, речь,

Свет, что сиял ему,

И дивный край, откуда он явился.

 

 

VII

 

Взгляните на счастливое дитя,

На шестилетнего султана:

Как подданными правит он шутя —

Под ласками восторженной мамаши,

Перед глазами гордого отца!

У ног его листок, подобье плана

Судьбы, что сам он начертал,

Вернее, намечтал

В своем уме: победы, кубки, чаши;

Из боя – под венец, из-под венца —

На бал, и где-то там маячит

Какой-то поп, какой-то гроб,

Но это ничего не значит;

Он это все отбрасывает, чтоб

Начать сначала; маленький актер,

Он заново выучивает роли,

И всякий фарс, и всякий вздор

Играет словно поневоле —

Как будто с неких пор

Всему на свете он постигнул цену

И изучил «комическую сцену»,

Как будто жизнь сегодня, и вчера,

И завтра – бесконечная игра.

 

 

VIII

 

О ты, чей вид обманывает взор,

Тая души простор;

О зрящее среди незрячих око,

Мудрец, что свыше тайной награжден

Бессмертия, – читающий глубоко

В сердцах людей, в дали времен:

Пророк благословенный!

Могучий ясновидец вдохновенный,

Познавший все, что так стремимся мы

Познать, напрасно напрягая силы,

В потемках жизни и во тьме могилы, —

Но для тебя ни тайны нет, ни тьмы!

Тебя Бессмертье осеняет,

И Правда над тобой сияет,

Как ясный день; могила для тебя —

Лишь одинокая постель, где, лежа

Во мгле, бессонницею мысли множа,

Мы ждем, когда рассвет блеснет, слепя;

О ты, дитя по сущности природной,

Но духом всемогущий и свободный,

Зачем так жаждешь ты

Стать взрослым и расстаться безвозвратно

С тем, что в тебе сошлось так благодатно?

Ты не заметишь роковой черты —

И взвалишь сам себе ярмо на плечи,

Тяжелое, как будни человечьи!

 

 

IX

 

О счастье, что в руине нежилой

Еще хранится дух жилого крова,

Что память сохраняет под золой

Живые искорки былого!

Благословенна память ранних дней —

Не потому, что это было время

Простых отрад, бесхитростных затей —

И над душой не тяготело бремя

Страстей – и вольно вдаль ее влекла

Надежда, простодушна и светла, —

Нет, не затем хвалу мою

Я детской памяти пою —

Но ради тех мгновений

Догадок смутных, страхов, озарений,

Осколков тайны – тех чудесных крох,

Что дарит нам высокая свобода,

Пред ней же наша смертная природа

Дрожит, как вор, застигнутый врасплох;

Но ради той, полузабытой,

Той, первой, – как ни назови —

Тревоги, нежности, любви,

Что стала нашим светом и защитой

От злобы мира, – девственно сокрытой

Лампадой наших дней;

Храни нас, направляй, лелей,

Внушай, что нашей жизни ток бурлящий —

Лишь миг пред ликом вечной тишины,

Что осеняет наши сны, —

Той истины безмолвной, но звучащей

С младенчества в людских сердцах,

Что нас томит, и будит, и тревожит;

Ее не заглушат печаль и страх,

Ни скука, ни мятеж не уничтожат.

И в самый тихий час,

И даже вдалеке от океана

Мы слышим вещий глас

Родной стихии, бьющей неустанно

В скалистый брег,

И видим тайным оком

Детей, играющих на берегу далеком,

И вечных волн скользящий мерный бег.

 

 

X

 

Так звонче щебечи, певец пернатый!

Пляшите на лугу

Резвей, ягнята!

Я с вами мысленно в одном кругу —

Со всеми, кто ликует и порхает,

Кто из свистульки трели выдувает,

Веселый славя май!

Пусть то, что встарь сияло и слепило,

В моих зрачках померкло и остыло,

И тот лазурно-изумрудный рай

Уж не воротишь никакою силой, —

Прочь, дух унылый!

Мы силу обретем

В том, что осталось, в том прямом

Богатстве, что вовек не истощится,

В том утешенье, что таится

В страдании самом,

В той вере, что и смерти не боится.

 

 

XI

 

О вы, Озера, Рощи и Холмы,

Пусть никогда не разлучимся мы!

Я ваш – и никогда из вашей власти

Не выйду; мне дано такое счастье

Любить вас вопреки ушедшим дням;

Я радуюсь бегущим вскачь ручьям

Не меньше, чем когда я вскачь пускался

С ручьями наравне,

И нынешний рассвет не меньше дорог мне,

Чем тот, что в детстве мне являлся.

Лик солнечный, склоняясь на закат,

Окрашивает облака иначе —

Задумчивей, спокойней, мягче:

Трезвее умудренный жизнью взгляд.

Тебе спасибо, сердце человечье,

За тот цветок, что ветер вдаль унес,

За все, что в строки не могу облечь я,

За то, что дальше слов и глубже слез.

 

Лирические баллады

 

Гуди Блейк и Гарри Джилл

Правдивая история

 

 

Какая хворь, какая сила

И дни, и месяцы подряд

Так сотрясает Гарри Джилла,

Что зубы у него стучат?

У Гарри недостатка нет

В жилетах, шубах меховых.

И все, во что больной одет,

Согрело б и девятерых.

 

В апреле, в декабре, в июне,

В жару ли, в дождь ли, в снегопад,

Под солнцем или в полнолунье

У Гарри зубы всё стучат!

Все то же с Гарри круглый год —

Твердит о нем и стар и млад:

Днем, утром, ночи напролет

У Гарри зубы всё стучат!

 

Он молод был и крепко слажен

Для ремесла гуртовщика:

В его плечах косая сажень,

Кровь с молоком – его щека.

А Гуди Блейк стара была,

И каждый вам поведать мог,

В какой нужде она жила,

Как темный дом ее убог.

 

За пряжею худые плечи

Не распрямляла день и ночь.

Увы, случалось и на свечи

Ей было накопить невмочь.

Стоял на хладной стороне

Холма ее промерзший дом.

И уголь был в большой цене

В селенье отдаленном том.

 

Нет близкой у нее подруги,

Делить ей не с кем кров и снедь,

И ей в нетопленой лачуге

Одной придется умереть.

Лишь ясной солнечной порой,

С приходом летнего тепла,

Подобно птичке полевой,

Она бывает весела.

 

Когда ж затянет льдом потоки —

Ей жизнь и вовсе невтерпеж.

Так жжет ее мороз жестокий,

Что кости пробирает дрожь!

Когда так пусто и мертво

Ее жилище в поздний час, —

О, догадайтесь, каково

От стужи не смыкать ей глаз!

 

Ей счастье выпадало редко,

Когда, вокруг чиня разбой,

К ее избе сухие ветки

И щепки ветер гнал ночной.

Не поминала и молва,

Чтоб Гуди запасалась впрок.

И дров хватало ей едва

Лишь на один-другой денек.

 

Когда мороз пронзает жилы

И кости старые болят —

Плетень садовый Гарри Джилла

Ее притягивает взгляд.

И вот, очаг покинув свой,

Едва угаснет зимний день,

Она озябшею рукой

Нащупывает тот плетень.

 

Но о прогулках Гуди старой

Догадывался Гарри Джилл.

Он мысленно грозил ей карой,

Он Гуди подстеречь решил.

Он шел выслеживать ее

В поля ночные, в снег, в метель,

Оставив теплое жилье,

Покинув жаркую постель.

 

И вот однажды за скирдою

Таился он, мороз кляня.

Под яркой полною луною

Хрустела мерзлая стерня.

Вдруг шум он слышит и тотчас

С холма спускается, как тень:

Да это Гуди Блейк как раз

Явилась разорять плетень!

 

Был Гарри рад ее усердью,

Улыбкой злобною расцвел,

И ждал, покуда – жердь за жердью —

Она наполнит свой подол.

Когда ж пошла она без сил

Обратно с ношею своей —

Свирепо крикнул Гарри Джилл

И преградил дорогу ей.

 

И он схватил ее рукою,

Рукой тяжелой, как свинец,

Рукою крепкою и злою,

Вскричав: «Попалась, наконец!»

Сияла полная луна.

Поклажу наземь уронив,

Взмолилась Господу она,

В снегу колени преклонив.

 

Упав на снег, взмолилась Гуди

И руки к небу подняла:

«Пускай он вечно мерзнуть будет!

Господь, лиши его тепла!»

Такой была ее мольба.

Ее услышал Гарри Джилл —

И в тот же миг от пят до лба

Озноб всего его пронзил.

 

Всю ночь трясло его, и утром

Его пронизывала дрожь.

Лицом унылым, взором мутным

Стал на себя он не похож.

Спастись от стужи не помог

Ему извозчичий тулуп.

И в двух согреться он не мог,

И в трех был холоден, как труп.

 

Кафтаны, одеяла, шубы —

Все бесполезно с этих пор.

Стучат, стучат у Гарри зубы,

Как на ветру оконный створ.

Зимой и летом, в зной и в снег

Они стучат, стучат, стучат!

Он не согреется вовек! —

Твердит о нем и стар и млад.

 

Он говорить ни с кем не хочет.

В сиянье дня, в ночную тьму

Он только жалобно бормочет,

Что очень холодно ему.

Необычайный сей рассказ

Я вам правдиво изложил.

Да будут в памяти у вас

И Гуди Блейк, и Гарри Джилл!