Глава 27. Гербера в гербарий

Март – июнь 2017

 

Она не принимала ничего, ни приглашения в кино, ни нежности, ни заботы. А из преподносимых мною букетов, Апельсинка брала всегда только один цветок, аккуратно складывала его в сумку и вежливо благодарила, всякий говоря, что это прекрасный экземпляр для её коллекции, и она его будет хранить, как память о своём друге Гарри Субботине. Единственное, что откликалось на мою любовь — это её глаза. Но как можно доверяться одним лишь им? Может быть, мне всё это лишь кажется. Вот у моего монаха, например, были такие весёлые глаза, что никто не верил в его стальной характер, выносливость, аскетичность. Люди думали, что он нетрезв, а он был просто опьянён красотой мира. Света говорила: «Гарри, ты меня не знаешь, а если бы знал, сторонился бы, как змеи».

Ещё поначалу мы пару раз гуляли, ходили вместе обедать, однако постепенно всё свелось к одним лишь занятиям. Она купила ежедневный абонемент. Я уговаривал её не делать этого, я занимался бы с ней сколько угодно, я не скрывал своего отношения и прямым текстом сказал, что перестану себя уважать, если любимая девушка будет оплачивать мои уроки. Выражение «любимая девушка» её серым глазкам понравилось, но, как всегда, права иметь собственное мнение им дано не было. Апельсинка ответила, что либо она платит, либо уходит,и что, в конце концов, она хотела бы просто заниматься без необходимости держать постоянную оборону.

Что ж…

Время шло. Фалерио пропадал на родине, иногда звонил, иногда отправлял видео с вдохновеннымисполнением какого-нибудь нового своего творения, где рояль, то плакал, то взрывался гневом, то торжествовал или предавался возвышенным наслаждениям. Виталий выпустил ролик, в котором делился с друзьями печальным фактом — поиск возлюбленной не привёл его ни к чему, кроме того, что он убедился в её смерти окончательно. Но я видел, в душе брат не согласился с мнением Гойи и продолжает чего-то ждать.

Апельсинка понемногу теряла свои килограммы, чем была очень довольна. Постепенно я перестал надеяться на какие-то чувства с её стороны, и пытался всячески отвлечься от мыслей о ней. Получалось плохо, но маленькие шаги — это всё равно шаги. Насмотрелся я на Виталия, на его многолетнюю веру в любовь, которой не было. Понял еготеперь!

Разносортные баночки кофе, сговорившись с моей грустью, в широком ассортименте снова заселили мой шкаф. Пике негодовал. Вот и сейчас он разочарованно посмотрел на меня с плаката: «Где же твоё самообладание, Гарри?». Я заколебался, но, в конце концов, пряный аромат вновь разнёсся по моей квартире. «Пять — ноль!», — заорали кофейные магнаты.

Стоялапасмурная, слякотная погода. У меня был выходной, и меня одолела прокрастинация. Кофе, конечно, должен был меня взбодрить, но когда пьёшь его много, эффект получается обратный. Так что, едва включив какой-то фильм, я задремал на своём уютном диване.Проснулся яот звонка домофона.

— Гарри, привет! — этот голос я не спутал бы ни с чьим. Я не поверил собственным ушам. Апельсинка и не бывала у меня никогда, и адреса моего не знала. Нет, наверное,я ошибся, подумалосьмне. Но пока я прослушивал добрую сотню ударовкаблучков о бетонные ступеньки, понял, что лишьКавани может так мучить людей, запрещая им пользоваться лифтом при подъёме на седьмой этаж. Интересно, зачем я ей столь срочно понадобился?За две минуты ожидания я предположил разное, но только не то, что произошло после. Я стоял на лестничной площадке, ждал, пока она появится в обозрении, утомлённая длительным подъёмом. Но, к моему удивлению, увидев меня, последние десять ступенек Апельсинка взбежала, как невесомая нимфа и сходу бросилась мне на грудь. Её руки обвили мою шею, я почувствовал запах малины от её тонких волос. Я был настолько обескуражен её неожиданным поведением, что застыл, как ледяная фигура в новогоднем городке. Но когда она подняла на меня свои небесные глаза и спросила:

— Гарри, ты не рад, что я пришла? Мне уйти? —тогда я взял её на руки и внёс в дом, как принцессу в сказочном сне.

Сегодня она не спорила со своими глазами, не спорила со мной. Она сказала, что никогда не была так счастлива и никогда не забудет этот день.

Но этот день прошёл. А назавтра, она снова отдалилась, ушла в себя. Я ничего не мог выяснить —как стена встала вокруг неё. «Не может она забыть своего бывшего друга, того самого Игоря, ради которого согласна не есть, мучить себя подъёмами на седьмой этаж, платить деньги за абонемент», — решил я. Это было невыносимо. И я понял, что устал. Я отказался от занятий, а она не настаивала. Я попросил Серёгу доработать по её абонементу. Я любил её. Но если она хотя бы поговорила со мной, объяснила мне причину,то возможно, я бы и понял. А так,у меня опустились руки. Всему есть предел.

 

 

Глава 28. Арест

Июнь 2017

 

Прошёл месяц с тех пор, как Фалерио объявил свой вердикт. Понемногу жизнь вернулась в своё русло. Но только не настроение моего брата. Он, конечно, занимался делами клуба, но от наших глаз не скрывалось то, что он был подавлен и напряжён. Однажды в его ноутбуке я даже увидел открытую страницу с перечнем лучших частных детективов Европы. Неужели ещё кого-то нанял?

Мы с Серёгой перелопатили кучу матчей в поисках моментов для наших роликов, наметили несколько интересных тематических встреч. Самбисты мои делали успехи, а двое из них даже отличились на региональном уровне. С Апельсинкоймы ещё встречались иногда в клубе, но потом она вообще куда-то исчезла и даже на звонки не отвечала.

Монах Ардан отправился в путешествие на Маврикий — зацепили всё-таки меня Виталькины нападки. Я подумал, если Криштиану может тренироваться с шести утра, то почему я так бездарно просыпаю ранние часы. Правда, мой герой запутался в своих поисках, но я знал — когда-нибудь мы с ним найдём выход.

В тот день я пришёл домой поздно, была прямая трансляция, потом обсуждение. Я немного поклеил ролики и лёг спать. Мне приснилась Анна Луиза. Она покрутила глобус, стоящий на моём столе и спросила: «Не слишком ли ты увлёкся географией, Гарри?».

Ночь уже начала подтаивать с востока, когда меня разбудил телефон.

— Геннадий Иванович? Здравствуйте, — я в мгновение принял сидячее положение, так как ночной звонок от нашего адвоката мог означать только что-то очень плохое.

— Гарри, Виталия поместили под арест.

— Что? Почему?!

— Его задержали, когда он раскапывал могилу какой-то своей бывшей подружки.

—Как!? — я подскочил, и заходил по комнате. — Он что совсем рассудок потерял?!

— Одевайся, приезжай в изолятор, я тебе сейчас ссылку с адресом скину.

Я не заметил, как доехал до ИВС[55], отцу звонить пока не стал, решилсначала выяснить подробности. Хорошо, что папа ещё не успел уехать в Улан-Удэ, ждал, пока у Витальки всё уладится.

Меня бы, наверное, не пустили к брату, но Геннадий Иванович обладал большим авторитетом. Когда мы вошли в комнату для свиданий, Виталий сидел за столом и смотрел прямо на нас. Он не выглядел удручённым или опечаленным, и хотя под глазами у него были круги усталости, лицо его сияло. Одно из двух, подумал я, либо он раскопал пустой гроб либо сошёл с ума, хотя может быть и то и другое. Он твёрдо пожал нам руки и предложил сесть, как будто находился в нашем кабинете в клубе. Начал он без всяких предисловий.

— Я искал её, искал везде, где только мог себе представить. Я нанял первоклассного детектива. Я верил, что она жива. Моя вера не сломалась даже тогда, когда такой проницательный сыщик, как Фалерио Гойя, сказал мне, что Дана Венявская действительно погибла в автокатастрофе под Бородино. Что мне оставалось?Только разрыть могилу и убедиться, что гроб пустой, или нет… или она там. Идею эксгумации пришлось сразу же исключить, ведь без достаточных оснований и без разрешения родственников, сделать это было невозможно. Тем более, что родственники в любом случае воспротивились бы. Ведь если Дана действительно погибла, то они это знают, и их бы просто покоробила моя просьба. А если она жива, и они где-то её прячут, то им было никак нельзя, чтобы правоохранительные органы узнали об этом.

Я смотрел на Вита, и не верил своим глазам. То, что его безумие дойдёт до такой границы, было чудовищно. Тревожило и его настроение, слишком уж он был радостным. А брат, между тем, продолжал:

— И тогда я решил раскопать могилу сам. Я все приготовил заранее, днём унёс туда инструменты и сумку с тёмной одеждой, всё хорошо спрятал, прополол траву, чтобы не мешала. Вечером я ушёл на кладбище пораньше и стал ждать наступления темноты. В то же время, я не мог дожидаться глухой ночи, так как шум транспорта и железной дороги должны были помочь мне маскировать звуки от копания.

У меня волосы на голове зашевелились от его рассказа. Если он дошёл до такого, то что дальше? Он сядет в тюрьму? Или его поместят в больницу для душевнобольных?

— Стемнело, и я стал копать. Всё шло хорошо, на небе были лёгкие облака, луну почти не было видно, но и слишком темно не было. Деревья вокруг прикрывали меня, так что я не боялся быть обнаруженным. Моё сердце колотилось только от одной мысли — гроб будет пуст или я увижу её.Я копал, как одержимый, не чувствуя усталости, как вдруг произошла одна вещь, которую я никак не ожидал. Я начал вспоминать то гнетущее, давящее чувство, которое испытывал всё детство, и которое усугубилось в разы после встречи с Даной. Я думаю, это можно назвать подавленной волей. Я жил с этим ощущением, даже не имея представления о том, что бывает иначе. А потом я вспомнил то, как чувствовал себя последние годы, эта радость свободы, того, что ты живёшь своей жизнью, и не цепляешься постоянно за мысли, которые не дают ни покоя, ни радости, ни будущего. В этот момент я понял, что с того самого звонка Прухи, я снова вернулся в ад, и не было из него выхода. Я должен, должен был её найти, я оставил все свои дела, я вызвал Фалерио. Как будто кто-то в моей голове сидел и рулил моими мыслями. Я стиснул зубы от муки, от впечатления, что болотная жижа затягивает всю мою натуру в беспросветную трясину. Я по привычке представил себя на футбольном поле, и мне в голову пришла ассоциация с персональной опекой[56].Я вспомнил, что говорил своим клиентам, приходящим на тренинги: «Персональная опека состоит в закрывании опекаемого игрока, сковывающим подопечного, мешающим ему свободно получать мяч, лишающим возможности беспрепятственно маневрировать, отрицательно воздействующим на психику». Я говорил, что если вы нашли у себя в окружении персонального опекуна, то от него нужно избавиться — будь он качеством характера или обстоятельством жизни, а если это человек, то лучше всего перестать иметь с ним дело. Вспомнив об этом, я почти физически ощутил, как мысли о Дане сковали мою жизнь.

Виталий соскочил со стула, едва его не опрокинув.

— Мне захотелось сбросить её с себя, оттолкнуть, убежать от неё, отвязаться! Но как это сделать, если я постоянно думаю о ней, и это не даёт мне покоя? Я перестал копать и сел на землю. Я понял, что нахожусь на пороге какого-то чудесного открытия, но никак не мог нащупать спасательную лестницу. Раньше, когда я считал, что она умерла, я оплакивал её, вспоминал о ней с грустью. Постепенно боль притупилась, но она всё равно присутствовала. Я думал, что проживу с этой любовью до конца своей жизни. Нет, конечно, я не собирался отказываться от будущего. Но мне казалось, что в сердце навсегда останется место, принадлежащее только ей, только ей одной – прекрасной недосягаемой звезде, моей вечной возлюбленной!

Мы с Геннадием Ивановичем переглянулись, не совсем понимая, куда клонит Виталий. Он снова сел за стол.

— Время шло, а я всё сидел в её могиле и думал. Судя по глубине ямы, копать мне оставалось совсем немного, и мне ничего не стоило закончить то, ради чего я там находился. Но я сидел и никак не мог понять, зачем мне это? Образ Даны ещё скакал вокруг меня, перекрывал мои попытки свободно думать, мутил мысли, опекал, в общем. Но я уже стал видеть это со стороны. У меня было настолько воспалено воображение, и я ощущал себя, пытающимся принять мяч, но она закрывала от меня весь обзор, и я видел только её ноги, ноги, глаза, волосы, снова ноги. И тут, впервые, впервые за столько лет, я осознал, что всё это происходит только в моей голове! А в жизничто было? Я постоянно бегал за ней, а она лишь временами позволяла мне быть рядом, использовала меня для каких-то своих делишек. Да, она всегда защищала меня по какой-то только ей известной причине. Это было так… трогательно. Но она никогда не любила меня, она никого не любила! Я жил постоянной надеждой, а сейчас я надеюсь, что она жива, чтобы она снова позволила мне жить надеждой? Зачем мне это, спросил я себя? Пусть она живёт своей жизнью и занимается своими интригами, а я совсем не обязан принимать в этом участие!

Я затаил дыхание, боясь до конца поверить в позитивный поворот мыслей брата. А он, между тем, понизил голос:

— Но как мне избавиться от неё в своём сердце, в своих мыслях, как мне жить? Я задал себе этот вопрос, и произошло чудо. Я услышал свисток. Я не знаю, кто свистел, но я понял, что нужно сделать!

— Что? – спросили мы с адвокатом одновременно.

— Не догадываешься, Гарри?

— Нет.

Виталий засмеялся, а потом встал и наклонился над столом, ухватившись за его боковые края.

— Я показал ей красную карточку[57]! Я удалил её с поля!

И вот тут его прорвало. Он так хохотал, что в двери грохнул запор, и дежурный офицер вошёл в комнату. Но Геннадий Иванович, жестом показав, что всё в порядке, отправил его обратно.

— Я вылез из могилы, — продолжал Виталий, резко перестав смеяться, — и стал её обратно закапывать. Мне стало так легко, что я забыл о предосторожности и не прекращал копать в моменты тишины. Я уже почти закончил, когда на меня окликнул полицейский.

— Мда.. – пробурчал адвокат.

— И вот я здесь! — сказал Виталий, так широко улыбаясь, как будто его «здесь» относилось к торжественной церемонии вручения «Оскара».

— За решёткой, смею заметить, и можешь быть осуждённым за свои действия! — Геннадий Иванович не разделял радости моего брата, и тревожно смотрел на него, поглаживая седую бороду.

— Геннадий Иванович, уверяю вас, этот изолятор — ничто по сравнению с той тюрьмой, в которой я находился столько лет!

— Ладно, Виталий, давай-ка ответь мне на несколько вопросов. Может быть, удастся всё это как-то ммм… уладить.

Я вышел из ИВС в ужасном настроении. Что теперь будет с братом? Неужели любовь может так ослеплять и выбивать почву из-под ног? Но к счастью, беспокоился я напрасно. Не зря Анна Луиза превозносила Геннадия Ивановича и во всех делах опиралась только на него. Вечером Виталька был дома. Мы поехали к отцу. Я ещё не до конца поверил в то, что Вит действительно понял всю бессмысленность поисков Даны. Но брат был настолько воодушевлён, что рассуждал об этом, не закрывая рта.

Потом папа сказал:

— Виталий, ты дошёл до крайности. Этот поступок… я даже не знаю, как его характеризовать.

Отец встал, подошёл к окну и долго, молча смотрел на шелестящие тополиные листья. Мы тоже замолчали.

— Я не знаю, что я должен сказать тебе, у меня просто нет слов. Но я также не знаю, — продолжал он, — что лучше: если бы ты этого не сделал и продолжал жить в своём кошмаре, или то, что совершив столь чудовищный шаг, ты освободился от этого рабства.

Мы проговорили до полуночи. Мы с отцом, не сразу, с оглядкой, но всё же поверили, что переворот в сознании Вита действительно произошёл.

Прошла неделя, и отец вновь попросил нас прийти. Он спросил, может ли он быть за нас спокоен и отправиться в Улан-Удэ. Лето в разгаре, и ему нужно успеть подготовить дом к зиме. Нам не хотелось, чтобы он уезжал, но мы знали, как он ждёт этой поездки, и заверили его, что у нас всё будет в порядке.

— Давайте тогда прямо сейчас выберем мне поезд и место. А то один я буду долго сомневаться, — предложил он.

— Пап, может самолётом? Далеко же! Неделю ехать будешь!

Отец засмеялся.

— Да что ты, Виталька! До Улан-Удэ всего четверо суток!

— Всё равно долго трястись, — поддержал я брата.

— А мне нравится романтика железных дорог, — возразил отец, открывая сайт РЖД, — буду читать, спать, покупать на станциях варёную картошку с зеленью, смотреть в окно, слушать, как колёса стучат. Так что никаких самолётов, парни!

— Тогда мы тебе футбола побольше на планшет загрузим.

— О! Это дело!

 

 

Глава 29. Чемпионскаяправда

 

 

Когда мне исполнилось восемь лет, Анна Луиза настояла на том, чтобы я занялсясамбо.Мне не особенно хотелось заниматься какой-либо борьбой вообще, но она объяснила мне свою позицию, и я ей поверил. Сначала тренер настолько не замечал меня, что был бы, пожалуй, рад, если бы мой жалкий скелет перестал маячить в спортзале среди крепеньких и способных мальчишек. Брат, как вы понимаете, конечно, тоже подвергся влиянию Анны Луизы, и первое время, пока он не бросил,мы ходили на секцию вместе. Он, так же как и я, был довольно ленив, и самбо не входило в круг его интересов. Но, в отличие от меня,он не поверил Анне Луизе, поэтому для его стараний не было почвы. Он просто подчинился, и поэтому страдал. Я не подчинялся, я проникся идеей стать сильным и мужественным. И вот что интересно —идея мне понравилась, но сами занятия удовольствия не доставляли целых шесть лет. А потом вдруг что-то такое открылось, не знаю как, но я увлёкся. Может быть, повлиял футбол. Это было круто. Тренировки, соревнования, поездки, победы и поражения, снова тренировки. Как-то само собой вышло, что я поступил на спортфак и довольно уверенно отучился. Ещё будучи студентом, я начал работать тренером по самбо в частной спортивной школе. Но тогда, когда я получил свой диплом, и суетливая вереница уроков и зачётов рассеялась, у меня появилось время подумать. Я стал всё чаще вспоминать слова своего тренера в институте, когда он рекомендовал меня в спортивную секцию на подмену уехавшему тренеру. Это было ещё на втором курсе.

— Гаррихороший, крепкий спортсмен, — сказал он, —чемпионом ему, конечно, не стать, но обучен он качественно.

Удивительное дело! Я и не собирался становиться чемпионом, но слова тренера больно задели меня. Я спросил у него:

— Илья Семёнович, почему вы сказали, что мне не стать чемпионом?

Он посмотрел на меня как-то даже удивлённо, как будто ответ лежал на поверхности и только абсолютный кретин мог его не знать. Он, ни секунды не задумываясь, ответил:

— Гарри, по физическим данным ты вполне мог бы стать чемпионом. Ты любишь спорт, но,— он поднял палец вверх, и, сделав многозначительную паузу,добавил, — не всем сердцем. Невозможно стать чемпионом с таким отношением.

— Каким отношением? — решил уточнить я.

— Как бы это тебе сказать… Теплым, но не горячим, неискренним! — и помолчав, добавил, — Да, в тебе нет полной правды, чемпионской правды. Чтобы стать чемпионом, Гарри, тебе придётся соперничать с таким парнями, у которых кроме великолепных способностей ещё есть страсть! Они ложатся спать и просыпаются с мыслями о тренировках, о том, что они хотят быть лучшими в этом, о боли и о готовности терпеть её столько, сколько нужно! Они думают об этом двадцать четыре часа в сутки! У тебя так? — спросил он, ткнув пальцем мне в грудь.

— Нет, — ответил я.

— А ты хотел бы, чтобы так было?

Я задумался.

— Не знаю,— проговорил я, наконец.

— Вот и ответ на твой вопрос! Если у тебя есть хоть малейшие сомнения, тебе никогда не стать чемпионом, ни в чём! И особенно в спорте! Хочешь совет?

Я кивнул. Он хлопнул меня по плечу и твёрдым голосом сказал:

— Ты хороший парень, Гарри, и я уважаю тебя. Если найдёшь то, что полюбишь всем сердцем, уходи из спорта. Оставь его, как хобби.

Откровенно говоря, я был ошарашен таким заявлением, я так расстроился, что бросил бы, наверное, учёбу, если бы был чуточку импульсивнее. Но бросать я не захотел, а лишь постарался сильнее увлечься, разбудить в себе эту самую правду, эту страсть, о которой говорил тренер. Мои результаты сразу улучшились. Но…

Что бы я ни делал — это всё равно было не то! Можно поставить воду греться на самую горячую в мире батарею, она станет тёплой, но не закипит, а чтобы она закипела, требуетсяогонь, принципиально иной уровень жара! «Если найдёшь то, что полюбишь всем сердцем, уходи из спорта», — всё чаще звучали в моей голове слова тренера. А ведь я уже давно нашёл это, мы с Роналдиньо это нашли! Литература – вот моя страсть! Почему же в моей голове сработал не тот механизм при выборе вуза? Я думал, что в спорте у меня уже столько сделано, я уже почти профессионал, надо только закрепить свои знания, и всё будет просто отлично! Поступить на спортфак для меня было проще простого. А в литературный попробуй-ка пробиться! Но ведь Анна Луиза предупреждала меня:

— Не идёшь ли ты по пути наименьшего сопротивления, Гарри?

Почти пять лет прошло уже, а я никак не могу смириться с тем, что её больше нет. Я так хочу снова услышать её голос, хочу, чтобы она потрепала меня по голове. Пусть она меня отчитает и пристыдит, пусть похвалит. И уж она-то точно сказала бы мне:

— Уходи из спорта, Гарри! Будь смелее, измени всё! Ты любишь писать — так пиши! Пиши! Что говорил тебе тренер? Нужна полная самоотдача, чемпионская правда!

Я подскочил со своего убаюкивающего кресла, схватил мобильник и набрал номер директора спортивной школы.Всё!

А через три дня мы с братом полетели к отцу, в Улан-Удэ.

Глава 30. Улан-Удэ

Июль 2017

 

— Смотри, — ткнул меня в бок Виталий.

Я вздрогнул и проснулся. Мне казалось, что должна быть глубокая ночь. Но из иллюминатора на нас смотрелоневообразимо голубое небо, которое ещё и подсвечивалось откуда-то из глубины.

— О! — только и смог сказать я спросонья.

— Скоро будем, — заверил меня брат.

Я приблизил голову к стеклу.

До самого горизонта раскинулись тёмно зелёные сопки, кое-где переходящие в долины с рассыпанными горстями домиков. Видимо мы уже приближались к городу, так как домиков становилось всё больше, и в обзоре появилась извилистая, как лента гимнастки, река.

— Селенга, кажется, папа говорил.

— Угу!

Брат тоже смотрел вниз, не отрываясь. А какой-то новый по моим ощущениям, сибирский и ещё, пожалуй, монгольский духразглядывал нас снизу. Показалась степь. Селенга стала совсем синей. Она изгибалась, петляла, обнимала гибкими руками многочисленные зелёные островки, томно потягивалась протокамии, ни капли не стесняясь, нежилась под ярким бурятским солнцем.

Я много где бывал, разъезжая по соревнованиям. Но в Улан-Удэ прилетел впервые. Хотелось посмотреть, как устроился отец. Да и помочь ему с домом надо было, пока лето не кончилось.

— Загорел-то как, пап! Как на море побывал! —сказал Виталя, когда отец встретил нас в аэропорту.

— Тут и моря никакого не надо! Солнце — без ограничений!

Мы горячо обнялись, загрузились в машину и поехали к нему, на Лысую гору! Да, да, так он и сказал. Впрочем, как мы выяснили позже, названия своё гора почти не оправдывала, так как давно уже лысину обуздали, вспахали, заставили домиками. Вот и добрый папа решил, так сказать, сделать свой вклад в сооружение парика для обделённой растительностью горы.Правда, назвать дом растительностью, всё-таки, рука не… то есть, язык не поворачивается, да и что уж там, будем честны — папе до её лысины нет никакого дела! А купил он здесь себе участок с единственной целью — жить рядом с дацаном[58]. Мы сразу заметили его, дацан, когда дорога пошла вверх, но писать о нём мимоходом не могу, уж извините. Скажу только — если это то самое, ради чего папа строит себе здесь дом, то он не прогадал!

— Поедем сначала к тёте Оле, — сказал отец.

— Почему? – в один голос простонали мы. Нам хотелось домой, расслабиться с дороги, поспать.

— У меня стройка в самом разгаре, там жить ещё негде.

— Но ты же как-то живешь, —возразил я.

— Я в летнике. Он маленький, не выспитесь нормально. А тётя Оля ждёт нас. У неё просторно,прохладно. Позавтракаем— и отдыхайте.

Мы подъехали к двухэтажному дому из серого кирпича. И если бы мне кто-то заранее сказал, что произойдёт в следующие минуты, я бы точно не поверил. А даже если бы и поверил, то не всерьёз. Но, так или иначе, после этого события нам пришлось корректировать планы на поездку. Мы ведь как думали, мы предполагали, что будем строить дом, съездим на Байкал, на тёплые озёра отец обещал, на Селенгу походим, в дацане побываем. Но то, что через месяц мы будем веселиться на настоящей бурятской, а точнее русско-бурятской свадьбе— этого никто неожидал.Мы вошли в ворота и папа крикнул:

— Оля! Оля, мы приехали!

Но вместо Оли к нам выпорхнул ангеллет девятнадцати с гладкими, черными волосами до бёдер, и почти такими же чёрными, раскосыми глазками.

— Оюнка, чего так рано проснулась? —спросил папа.

— Я всегда рано встаю, дядя Андрей! — и, слегка кивнув нам всем, добавила: — Здравствуйте!

— Вот, знакомься,Оюна, это Виталий, это Гарри. А это Оюн, — представил нас друг другу отец.

— Доча, — раздалось из сада, —Оюн!

Но доча не слышала, она неотрывно смотрела на моего брата, а он — на неё. Наконец, она что-то вынула из кармана и, протянув на ладони, спросила у Виталия:

— Это твоя работа?

Я пригляделся и увидел маленького Будду с Виталькиной гравировкой. Он сделал несколько таких для папы, а папа подарил их своим близким друзьям.Виталий утвердительно кивнул, и сказал:

— Только я давно уже этим не занимался.

— Оой! Приехали!— раздался радостный возглас вышедшей из сада тёти Оли.

Онаотдала миску с зеленью папе, подошла к нам и обняла нас по очереди:

—Наконец-то, мы уж ждали вас, ждали! — говорила она быстро, и радость её выглядела неподдельной.— Оюнка так дни считала.

— Мамаа, ну, что же вы! – насупила бровки Оюн, недовольная тем, что мама раскрыла её секрет.

Я про себя удивился, что она назвала маму на «вы», я тогда ещё не знал, что у бурят так принято. А брат удивился другому.

— Правда? — спросил он. Судя по всему, он был рад: и тому, что Оюна дни считала, и тому, что снова появился повод вцепиться в неё взглядом. Тётя Оля подмигнула отцу, но это заметил только я.

— Ну… — смутиласьОюна, — правда.

Она сделала какую-то милую гримаску, и хотела что-то ещё сказать, но не успела.

— Всё, пойдёмте в дом. Оюнка уж хушуров[59] нажарила, ни свет ни заря поднялась, — снова отрывисто затараторила тётя Оля, — давайте-ка сумки заносите. Оюна!Помоги.Возьми пакет.

Девушка тут же схватилабольшую зелёную майку, в которой мы привезли подарки папе, тёте Оле и её семье. Конечно, если бы мы знали, что здесь живёт ангел, мы бы привезли ей воздушное белое платье! Впрочем, забегая вперёд, могу сказать, что воздушное платье заказывать всё равно пришлось. Виталя, конечно, тут же пакет у неё забрал и… О, нет, друзья, это невозможно описать — как они посмотрели друг на друга, как что-то говорили. В общем, я сразу всё понял.

 

Глава 31. Дом

Июль 2017

 

Отец решил, что пока погода стоит хорошая, надо ехать на Байкал, на озёра, а строительство подождёт.

— Папа, давай сначала хоть немного построим, а потом поедем. Гугл обещает ясные дни ещё долго, — убеждал его Виталя. Я поддерживал брата:

— Действительно, нам и для стройки хорошая погода не помешает!

— Нет, слишком уж жарко! Вы сегодня полдня проспали с дороги, и не поняли, какой здесь климат.

Мы с братом переглянулись:

— Сибирь же вроде!

 Пришла очередь переглядываться папе и тёте Оле.

— Это зимой Сибирь, а летом — Сочи, — заверили нас они.

— Серьёзно?

— А где Оюна? — спросил я.

— К подружкам ушла.

— Тётя, Оля, — заговорил Виталий, — а у неё нет какого-нибудь простенького колечка, можно старенького, только чтобы по размеру подходило. Я попробую гравировку сделать на нём. Не сейчас, конечно, потом, когда домой вернусь. Инструменты ведь нужны. Только ей не говорите!

Мы зашли в комнату Оюн. Нельзя сказать, чтобы здесь царил полный порядок, но было в меру прибрано. По мне бы, так ещё прибраться не помешало, а по Виталиным меркам — просто идеал.

— Ах! — досадливо проворчала тётя Оля, — опять Оюнка платье бросила, купальник валяется, — учишь её, учишь! — сказала она, и разбросанные на софе предметы одежды, словно притянувшись к её рукам, непринуждённо отправились в шкаф.

— Ничего! Вещи не должны постоянно сидеть по домам, им и гулять надо! — сказал улыбающийся Виталик.

— Ааа, если её не гонять, она тут такие гуляния устроит!

Мы выбрали колечкои пошли пить чай.

Мы убедили папу всё-таки перед поездками на природу поработать три дня, а там и выходные, глядишь, тётя Оля с Оюной к нам присоединятся.

На следующий день сутра мы съездили на Селенгу, искупались. Удивительно, но даже с другого берега реки был виден наш дацан. Вблизи Селенга была не синей, а скорее серо-коричневой, дно было илистое, вода тёплая, течение сильное. И всё было бы хорошо, если бы не одна мелочь. Виталий уронил в воду свой телефон. Это было огорчительно, но не смертельно, и папа на время отдал Витальке в пользование свой старый аппарат. Он, в принципе, был неплохим, только с одной особенностью. Когда он лежал в кармане, то от прикосновения к телу постоянно включался.Какие бы мы настройки не делали, он всё равно жил своей жизнью:то самостоятельно звонил кому-то, то запускал кино в интернете, то решал, что нам стоит послушать музыку из папиной коллекции. Но мы ходили лишь в дацан, к тёте Оле, на стройку, да по очереди ездили в магазин за продуктами. Так что в кармане телефон бывал редко.

Мы строгали, пилили, месили, колотили, и, да, жара стояла невообразимая! Днём тридцать восемь градусов в тени, это, я вам скажу, жесть. У папы в огороде стоял надувной бассейн под крышей — им и спасались, ныряя туда каждые полчаса. Оюна готовила нам еду.

На третий вечер брат попросил меня помочьему в однойтайной задумке. Он подробно рассказал, что и как нужно делать, и мы приступили к Виталькиному плану. Поздним вечером, когда все работы были закончены, мы втроём, Оюна, Виталий и я, сидели на веранде и смотрели фотографии. Я получил знак от брата, и он вышел на улицу, сказав: «Сейчас вернусь». Через десять минут звякнуло смс,япредложил Оюне:

— Что-то брата долго нет, пойдём на улицу, на звёзды посмотрим.

Мы прошли в сад и выключили фонари, чтобы было лучше видно небо. Пару минут полюбовавшись роскошной картиной космоса,я предложил Оюнепосидеть на скамейке под огромной черёмухой. На скамье, как и было условлено, лежал большой кочан капусты, я должен был сесть справа от кочана, а ещё правее должна была сесть Оюна. Всё прошло по плану. Я знал, что нужно делать, хотя и не предполагал, что задумал брат. Мы не могли оторвать глаз от неба,распахнувшегося перед нами, сидящими спиной к вершине Лысой горы. Этот обзор сверху был величественным и невероятным. Внизу небо переходило в темную линию гор, а ещё ниже в многотысячную россыпь огней города, растянувшегося в долине.Следующим пунктом плана было включение музыки, и мы с Оюной стали перебирать трэки в поисках подходящего. Вдруг Оюна вскрикнула:

— О, у тебя, оказывается, есть Форе! Давай его включим! Обожаю «Пробуждение».

Только этого не хватало!Язабеспокоился— в Виталькином смартфоне «Пробуждение» Форе несколько лет было назначено в качестве рингтона на контакт «Даниэлла». Нет, нельзя было это включать! Я попытался отмахнуться от предложения:

— Ой, оно такое грустное, давай не будем, а?

— Ну, пожалуйста, пожалуйста! Ну, Гарри!

— Нет, давай нет! — умолял её я.

Я не знал, могу ли я тратить время на споры, Виталий сказал сразу включить любую красивую музыку.

— Ладно, — сказал я, — только давай сначала одну композицию послушаем, другую, тебе понравится.

—Нет, давай сначала «Пробуждение»! — голос её был таким просящим, что я не смог отказать ей и обречённо нажал на кнопку. Меня охватило такое отчаяние, что я стиснул зубы. Ну и сволочь ты, Венявская, и здесь брата достала! Виолончель пела о прекрасном и недосягаемом. Я вспомнил свою Апельсинку, и я бы мог, наверное, так просидеть всю ночь, думая о ней и растворяясь в звуках и в звёздах.Но я чувствовал ответственность за затею брата.По плану вскоре должен был появиться сам Виталий, и я стал ждать. То ли он долго не появлялся, то ли я слишком быстро ждал. Я ужеподумал, что провалил всю эту операцию, ругал себя за излишнюю мягкость, Оюнкуза упрямство, и дажесамого Габриэля Форе за то, что он сочинил такую разрывающую сердце музыку. Луна сегодня была, как тоненькаяниточка, экран мобильника погас. Мы сидели почти на вершине горы наедине с бездонным небом, и казалось, парили, одни среди облаков извучащего воздуха, а звёзды были так далеки! Но каким-то образом одна из них прорвалась через миллионы световых лет и медленно направлялась к нам. Ещё до того момента, как мы её увидели, она уже миновала верхние ветки черёмухи, нависающие над нами, и спускалась всё ниже и ниже, пока не остановилась прямо передОюной. Вот тогда-то мы её и разглядели. Вернее, его. Это было светящееся колечко.Оно казалось бестелесным илегонько раскачивалось перед нами из стороны в сторону. Его контуры и украшение в виде двух сердечек казались нарисованнымилюминесцентной краской прямо в воздухе.Мы с Оюнахнули, и почти тут же увидели Виталю, который стоял рядом. Вит опустился на правое колено и сказал так просто, как будто чаю предлагал попить:

—Оюн, выходи за меня замуж.