Глава 17. Утро перед Бородино

Сентябрь 2012

 

Начался новый учебный год, и студенты экономического факультета собрались на экскурсию в Бородино. Позвали и Витальку. Он, конечно, согласился. Разве мог он упустить ещё одну возможность побыть рядом с Даной. Кажется, их отношения были не слишком хороши в последнее время, поэтому брат возлагал надежду на эту поездку. Всё-таки, весёлая атмосфера отдыха, совместные обеды, прогулки. Тем более, ехали они на два дня, было время поговорить по душам. Однокурсники сочувствовали Виталькеиз-заего отчисления. Никто, конечно, не верил, что он способен на махинации и связь с преступниками.

— С вами, что ли, поехать? – задумчиво сказал я за завтраком.

Я знал — Виталий этого не хочет. Наверное, опасается, что я прямо или косвенно помешаю ему пообщаться с его Даниэллой.

— Тебе же в институт с утра, потом на работу! А вечером разве ты не идёшь на матч? — возразил брат.

— Точно! — я засмеялся.

— Футболист! — улыбнулась Анна Луиза, потрепав меня по голове и спросила:

— Гарри, когда уже ты купишь себе новый телефон? Невозможно до тебя дозвониться. Дождёшься, что я сама это сделаю. Вот прямо сейчас перед работой заеду в магазин. И уж потом не жалуйся, нравится он тебе или нет!

— Аа… — начал, было, я, но Анна Луиза уже переключилась на брата:

— Виталя, у тебя во сколько автобус?

— В два часа.

— Почему не с утра едете?

—Какая разница, с ночёвкой же?

— Ладно, как приедете в Бородино, позвони.

— Зачем?

— Вместо тогочтобы задавать глупые вопросы, можно было просто ответить «да»!

— О чём спор? — из дверного проёма выглянул отец. У папы был дар своим присутствием нейтрализовать любые конфликты. Мы обменялись «добрыми утрами». Он подошёл к Анне Луизе и поцеловал её с такой нежностью, как будто она была цветком вишни.

— Как спалось, Андрюша?

— Прекрасно!

— Опять врёшь?

Я посмотрел на отца. Как же мы с ним любили её, Анну Луизу! Когда-то давно мы с папой были одинокими, брошенными, в чужом городе, в мегаполисе. Хоть я помню то время очень смутно и знаю его больше по рассказам отца, но это ощущение тоски по маме и обида до слёз сохранились в памяти, и по сей деньсмотрят на меня из длинного тоннеля фиолетовыми глазами. А Анна Луиза, она подарила нам всё — любовь, брата мне, покой и уверенность, безопасность. Может быть, Виталя не любил её так сильно, как мы, потому что она была у него всегда, такая сильная, такая надёжная, как крепость, и такая хрупкая, и красивая. Или, просто, он настолько подчинился её власти, что оказался как в тюрьме — какая в таком случае может быть любовь? И тут мне в голову пришла одна мысль, которую я мгновенно озвучил:

— Анна Луиза!

— Ммм? – откликнулась она, жуя свою овсянку.

— Можно я буду называть тебя мамой?

Ложка в её руке остановилась. Она проглотила кашу, и я подумал, вернее, я был уверен, что она скажет — «нет».

— Конечно, — она помолчала и повторила, — конечно.

Потом она ещё помолчала, засмеялась и добавила:

— Но не при посторонних. Иначе они поймут, сколько мне лет. А я хочу оставаться молодой ещё очень долго.

Мы с отцом тоже засмеялись, а Вит усмехнулся. Она увидела его усмешку. Улыбка её мгновенно растворилась, и что тут началось! Нет, не крик, не истерика. Они просто сказали друг другу несколько фраз. Она, как всегда нападала, Виталя изощрённо защищался. Мы с отцом сжались от горечи. Мы с ним никогда не могли понять, зачем близким людям нужно причинять друг другу столько боли!

Быть может, если бы они знали, что это их последний разговор, то говорили бы о том, как они дороги друг другу, пожелали бы друг другу хорошего дня, говорили бы о любви, о вечном, которого ничто не изменит.

Глава 18. Страшная весть

Сентябрь – октябрь 2012

 

В тот вечер я стоял на автобусной остановке, наслаждаясь особенным настроением, которое бывает после хорошего матча. Было холодно, но меня не огорчала осенняя морось. Да даже не морось, дождь уже расходился. Он был абсолютнопрямой, как будто кто-то начертил много-много линий перпендикулярно земле. Только изредка слабые порывы ветра делали своё нежное «шшшш» или даже, скорее «щщщщ», так как к шуму воздуха примешивалось шуршание опадающих листьев. Я, может быть, и не запомнил бы все эти детали, если бы не телефон. Он запел из кармана, и я подумал, что зря включил его на выходе со стадиона. Сейчас начнётся! В шквал послематчевых смс я даже заглядывать не стал. Но рингтон поведал о том, кто звонит, поэтому я достал из куртки свой старенький Samsung.

— Папа, я перезвоню тебе, — закричал я в трубку, прячась под капюшон от дождя и уличного шума.

— Нет, нет, Гарри! Послушай меня! Автобус со студентами попал в аварию около Бородино. Дана Венявская погибла. Виталий в очень тяжёлом состоянии. У него переломы и повреждена почка. Приезжай скорее!

Я не помню, как вызывал такси, и как мы мчались сквозь дождь. Помню только, что свет фонарей отражаясь от мокрых тротуаров, больно резал глаза. «В очень тяжёлом состоянии», — стучало у мня в висках.У Витки ведь только одна почка, если и она повреждена, то что это значит?

Когда я приехал, братбыл в операционной. Предметы утратили обычную форму, голоса раздавались как будто из параллельного мира.

— Пятьдесят на пятьдесят! — кто-то зелёный говорил нам. Врач.

Брат! Браат!

— Надо верить! — звенело где-то справа.

И мы верили. Отчаянно. Папа не выпускал из рук свои чётки. Весь мир для нас превратился в эту комнату,в которой мы ждали, и главное, в эту дверь, из которой кто-то выйдет и скажет нам. Что? Что он скажет?Нет, есть только один вариант, а другой представить себе невозможно! Он скажет нам, что всё хорошо, что Виталька будет жить, он будет, будет!Но эта дверь так долго оставалась закрытой! Я осознавал, что Вит может умереть и непрестанно повторял себе: «Господи, что угодно, только не это!». С тех пор, я больше никогда не произношу эту фразу, потому что понял — «что угодно»…

нельзя просить «что угодно»…

Пересадка почки прошла нормально, но радость наша была недолгой. Вскоре на нас обрушился новый удар. Не знаю, как бы мы пережили то время, наверное, нас спасло то, что нужно было ухаживать за Виталькой, который выздоравливал тяжело и медленно.

Прошло три недели, а мы с отцом всё никак не могли собраться духом и сообщить Виталию страшное известие. Да и врач просил отложить этот разговор настолько, насколько это возможно. И мы откладывали, а брат всё ждал, когда же раздастся телефонный звонок, и он услышит голос своей матери. Наконец, врач разрешил нам всё ему рассказать.

Мы с папой пришли к Витале утром, как обычно. Он смотрел на планшете футбольный матч, который я принёс ему накануне. Он стал чувствовать себя немного лучше и радовался, что сегодня впервые смог нормально позавтракать. А у нас всё пересохло во рту, дрожали руки, колени, и, кажется, даже волосы. Я не помню точно, что успел произнести отец, хотя он готовился, и даже дома всё записал на листочке, но в тот момент я видел его растерянность. Он начал было говорить —и заплакал. А я сел перед кроватью на колени, так как ноги мои подкашивались. Я помню только, как я сказал:

— Она не приедет, она не вернётся.

Какими-то отрывками фраз мы рассказали нашему Витальке, что Анна Луиза попала в песчаный обвал на раскопках, что её тело привезли из Африки две недели назад, что мы не могли ему ничего сообщить, так как он был в реанимации и врачи боролись за его жизнь. Мы сказали, что была произведена кремация, и когда он выпишется из больницы, мы предадим её прах земле.

 

 

Глава 19. Волнорез

Декабрь 2012

 

Виталий пролежал в стационаре два с половиной месяца. Мы были счастливы, когда привезли его домой. Брату предстоял долгий период реабилитации, но всё самое страшное было позади. У меня приближалась зимняя сессия, у моих учеников, юных самбистов — соревнования. Папа устроился в строительную фирму, и три раза в неделю уезжал на объекты.Мы все пытались привыкнуть к жизни без Анны Луизы, но у нас это плохо получалось.Особенно тяжело приходилось Витальке, ведь его самочувствие было ещё очень далекимот нормального. Я находил для него интересные фильмы и матчи. Нужно было хоть как-то отвлекать его от болезни и тяжёлых мыслей.

Несколько разя заставал брата, печатавшим на ноутбуке. Я думал, что он переписывается с кем-то в соцсетях. Но однажды, когда я пришёл из института раньше обычного, он сказал:

— Гарри, теперь я тоже записываю свои мысли. Твои футбольные дневники я три раза прочитал ещё в больнице. Хочешь теперь почитать мои записи? Я скинул тебе их на почту.

Я так обрадовался! Быстро закинув в себя порцию омлета, я открыл Виткин файл.

«5 декабря.

Я дома. Вся моя жизнь перевернулась. Я всегда знал, что человек я слабый. Но теперь я понял всю глубину этого факта. Я потерял двух женщин, которые значили для меня всё. Как бы кощунственно это не звучало, но мне казалось, что я ненавидел мать. Лишь теперь я понял, как ошибался. Я не только любил её, я держался за её руку, как младенец.Теперь я должен делать свои шаги сам. Но я ничего не могу. Я только лежу и смотрю футбол.Почему я смотрю футбол? Не знаю. Может быть просто мне, переломанному и перезашитому, хочется быть таким же сильным, как эти парни?

6 декабря.

Это бесконечное лечение. Кажется, оно никогда не завершится. Мне хочется лежать и оплакивать свою никчемную жизнь. Жаль, что я не успел сказать маме, что люблю её. Хотя, если бы это было взаимно, разве уехала бы она в какую-то там Африку в тот момент, когда я умирал. Больно.

7 декабря.

Ушёл массажист. Говорит, что я смогу восстановиться, надо только потерпеть. Не знаю. Тело — как чужое.Поделился с ним, что часто смотрю футбол.Он сказал, что это правильно. Ещё онрассказалинтересную вещь. Оказывается, когда мы наблюдаем за чем-то, наш мозг как бы прокручивает эти движения. Массажист посоветовал не просто смотреть игру, а представлять, что там, на поле, я сам бегу с мячом. Это, по его словам, будет иметь терапевтический эффект, как от физиопроцедур. Сегодня попробую.

9 декабря.

Третий день тренируюсь, воображая себя Неймаром. Не знаю, как насчёт терапии, но ощущения позитивные.

10 декабря.

Лежу. Когда уже моя сила вернётся ко мне? А была ли она у меня когда-нибудь?

12 декабря.

Два дня смотрел матчи с Роналдиньо. Понял, о чём все эти годы говорил мне брат. Да, токак играл Рони в свои лучшие годы — это чудо! Хотя мне самому по душе более стабильная игра. А Роналдиньо, он сегодня в ударе, а завтра — нет. Хотя, как художник, я его понимаю. Может быть, будь он болеепостоянен, то и не было бы этих великолепных прорывов. Долго удерживаться на таком уровне страсти невозможно. По-настоящему красивая кульминация проистекает из пианиссимо [42].

13 декабря.

Прочитал вчерашнюю запись и подумал, а может быть в моём нынешнем пианиссимо, слабиссимо [43], печалиссимо тоже уже зарождается будущий триумф? Смешно. Но верить хочется. Друг Роналдиньо,помоги и мне, как помог моему брату!Кстати, что-то давненько я не видел, чтобы Гарри занимался литературой. Надо вечером у него спросить.

14 декабря.

Слабость, слабость, слабость…

15 декабря.

Сегодня свершилось чудо, настоящее чудо!Началось всё с того, что комментатор процитировал слова Висенте дель Боске [44] об опорном полузащитнике Серхио Бускетсе [45]: «Если вы будете смотреть игру, вы не увидите Бускетса, но если вы будете смотреть на Бускетса, вы увидите игру». У меня от этих слов мелькнула какая-то интересная мысль, но очень далеко, я не успел еёосознать. Между тем, речь в матче пошла об опорниках. Вот то, что я уяснил. Одна из главных задач опорного полузащитника —прерывание атак противника. В русском футболе эта позиция называется «волнорез». Красиво! Разрезать волну атаки! Ёмкое слово, точное! А в Испании опорников называют «рулевыми». Тоже правильно, потому что ещё одна их функция — переключение игры между защитой и атакой. Но «волнорез» мне нравится больше. Я даже знаю почему! Меня сейчас накрыла волна отчаяния и собственной беспомощности, болезни. Мне нужно разрезать эту волну. Мне нужен опорник. Я пока ещё не знаю, как это сделать. Но я понял, где искать. Я переместился в эту точку. Я должен найти то, на что смогу опереться, незаметного Бускетса, от которого идёт игра.Буду думать!

16 декабря.

Ничего придумать пока не могу. У меня совершенно нет сил. Может быть, если бы я увлёкся работой, мне было бы проще. Но сейчас это невозможно. Я почти всё время лежу. Встаю только по необходимости. Наверное, организм ещё не привык к моей новой почке. Гарри сказал, что мне пересадили её от женщины, которая тоже попала в аварию. Но ей повезло меньше, она умерла. Я живу.

17 декабря.

Сегодня папа был дома. Он тоже сильно страдает, но крепится. Мы смотрели футбол вместе.Комментатор сказал: «Марсело [46] бежит по полю, будто сажает цветы». «А у нас зима. Цветы замёрзли. Правда, папа?», — спросил я. Отец резко встал и вышел из комнаты. Я думал, что он не смог справиться со своими чувствами. Но через полминуты он вернулся. «У нас ещё остались цветы в горшках», — сказал он и поставил на мой стол кактус, который Анна Луиза называла декабристом. Теперь на меня смотрят три скромных розовых цветочка.

17 декабря.

Пишу снова. Уже ночь. Но я не могу ждать.Я смотрел очередной ролик и размышлял,как мне передать мяч от своей слабостик своей… сильности. Я совершенно случайно заменил слово «сила» на «сильность». И я понял! Я всё время пытался отыскать в себе силу. Но откуда ей взяться? Врачи говорят, что восстановление может затянуться ещё на полгода. Я пытался использовать аффирмации [47], как советуют на одном сайте.Я говорил: «Я чувствую в себе силу! Я сильный! Я мощный! Я уверенный в себе!». А моё подсознание отвергало всё это. Потому что никакой я не мощный, и не уверенный.Когда я произнёс слово «сильность», да, несуществующее, да, режущее ухо, ноу меня в сердце что-то отозвалось. Я стал искать синоним, но я не смог его найти. Сила — это что-то большое, однозначное, абсолютное. Энергия тоже создаёт ощущение потока, устремлённости. Но что делать человеку больному или уставшему?Я подумал, вот Гарри или отец приходят вечером,отработав с восьми до восьми — разве можно в таком состоянии чувствовать силу или энергию? А на что тогда опираться? Ведь мы мыслим с помощью слов и понятий. Я произнёс своё новорождённое слово «сильность» крохотное и неказистое. Сильность – слабость, слабость – сильность. Я перекатывал ощущения от одного слова к другому, как мяч, и понял, что придумал для себя абсолютный антоним слабости, скромную,спокойную, совсем не пафосную«сильность».Да, силы у меня нет, энергии тоже, но немного сильности, вероятно, всегда можно отыскать. Я спросил себя, могу ли я почувствовать это прямо сейчас? И я ответил: «Да!». Я встал, пошёл на кухню, помыл оставшуюся с вечера посуду. Вот удивятся завтра отец с братом!Я так устал! Но это хорошая усталость. Я почувствовал настоящую радость!Потом я попил чай и сел писать свой дневник. Кажется, я нашёл своего опорника.Сильность.

19 декабря.

Вчера не писал. Был занят. Оказывается, моей сильности вполне хватает, чтобы с перерывами в два часа делать какие-то маленькие дела.Я снова вымыл посуду, а вечером сварил картошку. Днём достал штихели, попробовал гравировать. Не получается пока, дрожит рука. Боролся минут пятнадцать. Завтра попробую ещё.Я всё больше удивляюсь, что отсутствие в моём лексиконе одного скромного, но точного слова не давало мне осознать, что я всё-таки хоть что-то, но могу.Сильность — Бускетс для моей игры. Я понял: «…если вы будете смотреть на Бускетса, вы увидите игру!». Да. Из сплошного тумана появляются первые очертания жизни.Не терпится поделиться с Гарри. Отправлю ему свои записи. Гарри! Привеет!»

 

Я закончил чтение, забежал в комнату к Витале, горячо обнял его и спросил:

— Брат, скажи, чем я могу тебе помочь?

— Гарри, как только я начал читать твои дневники, ещё в больнице, у меня появилась одна идея, — ответил он, — позови Серёгу Рыжего,я хочу, чтобы вы меня выслушали.

Серёга жил в нашем подъезде, так что через десять минут мы с ним уже сидели напротив брата. В тот вечер Виталий предложил нам создать клуб любителей футбола для людей, которым будет интересно посмотреть на футбол не только, как на спортивное соревнование, но и как на способ лучше понять себя и свою жизнь. И хотя офис мы сняли только к следующей осени, каждый год 19 декабря мы отмечаем день рождения клуба «Футбол — Спасибо».