В Париже, на Монмартре, его быстрый карандаш: делал наброски среди толп странников, туристов, что стекаются на этот холм соблазна, чтобы полюбоваться с высоты на яркую панораму города.

Трагическая тема

– Слободан, вы не предлагали праздной публике, странствующим красавицам нарисовать портретик за деньги?

– Нет, никогда. На моих выставках ко мне обращались с просьбой запечатлеть, и мы назначали день и час первого сеанса.

– На вашей выставке в Афинах почти не было картин трагического звучания. Зато в вашем раннем каталоге почти в каждой работе ощущается тревога, опасность и сама смерть.

– Каталог, который вы держите в руках, – отражение восьми моих антивоенных выставок. Война страшна не только тем, что физически уничтожает человека, дома, мосты и все живое. Война разрушает, отравляет душу человека. Я писал картины и делал выставки и до бомбардировки Сербии, и после. Стремился передать символику стремительно летящей смерти.

– На вашей картине – обнаженное женское тело без головы. Но явно вас в ней занимала не эротика.

– Я назвал ее «Югославия». Она символична. В ней – моя боль о разрушенной Югославии. Это наше государство без головы. Я хотел в этом полотне сказать о свободе. Сербия со всех сторон окружена другими народами иных вероисповеданий. В моей картине меня ведет мотив враждебного убийства нашей веры, нашей духовности. Но эти враждебные силы не смогут уничтожить нашу сущность, нашу веру. Она глубока и неистребима. Во Второй мировой войне Сербия была одна, а все государства вокруг были на стороне гитлеровской Германии.

Семья

– Ваша живопись воспевает гордую самостоятельность, независимость, охваченную огнем пожарищ. Несмотря на присутствие трагической темы, полотна жизнерадостны. В них чувствуется, что солнечность духа – в крови самого художника. Расскажите, пожалуйста, о вашей семье.

– Мой отец – очень известный архитектор; по его проектам построены самые крупные и значимые здания на территории Сербии.

– Не он ли был вашим первым учителем рисования?

– Да. Господь указал мне путь, а отец разглядел мой талант, дал мне первые уроки и направил учиться этому искусству.

– Что в характере отца особенно вас поразило и сблизило с ним?

– Его достоинство. Он не искал легких путей в жизни. Его талант рано обнаружил себя, поэтому институт предложил ему прийти учиться без экзаменов. А он отказался – хотел пройти свою дорогу, как и все нормальные абитуриенты.

– Слышала, будто в вашем роду есть и русские корни. Это легенда?

– Прабабушка моей мамы вышла замуж за русского. Так что моя кровь на четвертинку русского достоинства. Моя мама русский не знала в совершенстве, но бытовую русскую речь легко понимала. Когда ездила в Москву и наполняла себя множеством дорогих ее сердцу впечатлений, наш дом обогащался множеством фотографий, слайдов с русскими сюжетами.

– А вы были когда‑нибудь в Москве?

– О! Я тогда был так мал, что ничего не усвоил. Хотел бы, очень хотел побывать в Москве. Но пока не получается.

– Где вы учились?

– Сначала я учился искусству дизайна в 30 километрах от Белграда, а потом закончил Академию искусства. Но там нас учили еще многим вещам – социологии, политике… А на последних курсах пошла специализация – можно было выбрать увлечение на всю жизнь. В моем дипломе написано: «Академический художник, педагог».

Прекрасные женщины

– Вы блистательно пишете обнаженное женское тело. В академии студенты работали с натурщиками?

– Постоянно! Нам говорили: «В первый день сделаешь наброски и оставишь». И на другой день, и на третий – то же самое. Пока не завершишь, чтоб тобой остались довольны учителя. Нашими натурщиками были и старики, и молодые.

– Здесь, в Афинах, на вашей выставке все любуются обнаженной женщиной, античным великолепием ее торса.

– В этой картине я люблю не ту особу, чье тело столь совершенно, а люблю саму идею красоты и не испытываю при этом никаких эротических чувств.

– Вы долго работали над этим полотном?

– Если работать долго, вещь получится тяжеловатой. Стремлюсь создать прекрасное, но не долго раздумываю над этим – пытаюсь сделать легко и красиво.

– Поэт сказал: «Чем случайнее, тем вернее слагаются стихи навзрыд». А в живописи?

– Эти случайности я люблю собирать заранее. Вспышки наблюдений очень важны при работе над картиной. Но, начав полотно, не приходится ждать каких‑то случайностей. В твоей картине ты не должен оставлять никаких следов случайности. Без гармонии частей и целого не будет искусства. В живописи, как и в литературе, прежде чем начать писать, надо прибегнуть к мысли. Я видел много живописных штуковин, где в каждом мазке выпирает намерение – все на продажу! Я не рисую для денег.

– Но ведь вам приходится продавать свои картины. Как вы определяете их цену?

– По затратам моего труда: одну рисую шесть месяцев, другая возникает с легкостью импровизации. Я уже три тысячи картин продал. Они есть в Латинской Америке, в Японии, в Новой Зеландии, в Колумбии, в Венесуэле и в других странах – по всему миру. Мне важно, чтобы каждый человек нашел в моих работах частичку своей души. А купит ли он или не сможет купить, это в мой авторский расчет не входит.

Личное

– Слободан, это правда, будто вы женились на гречанке? Так мне о вас говорили в Афинах.

– Нет, моя жена сербка. Моему сыну Ивану уже 19 лет. И мой отец, и дед были Иванами. Один я Слободан. Что ж, я люблю свободу!

– А где учится сын?

– Он будет крупным биологом. Чувствую, у Ивана тоже есть своя внутренняя свобода.

– Но бывают обстоятельства, которые заставляют пренебречь абсолютной свободой.

– Да, такое бывает. Моему отцу, знаменитому архитектору, пришлось работать послом в Будапеште. Это именно он, последний посол, закрыл посольство под флагом Югославии. Простившись с дипломатией, он стал увлеченно заниматься компьютерным дизайном – он первый в моей стране опробовал эту форму.

– Наблюдаю за вами два дня, и меня поджигает ваше радостное восприятие незнакомых вам людей, возможно, и не увлеченных искусством. Что подогревает вашу душу, делает ее расположенной к добру?

– На жизнь смотрю глазами романтика, маленького сперматозоида (смеется), выросшего в реального человека. Я еще в утробе мамы был вполне счастливым сперматозоидом. А теперь мое светлое, солнечное настроение увеличилось, заполнило меня всего. Ведь жизнь дает мне единственную возможность быть на земле. И я постараюсь быть достойным этого дара – буду проживать с удовольствием и в радости.

– Какое удовольствие вы цените больше всего – вино? женщин?

– (Хохочет.) Хорошо бы это соединить вместе, одно другому не мешает. Красное вино, в моем понимании, символизирует любовь. Красный цвет для меня не просто цвет интенсивной яркости. Это цвет любви.

– Страсти?

– Именно страсти. Страсть дает мне воодушевление, подъем. Иные нападают на красный цвет, хулят его. Я не боюсь красного цвета!