Никита Дмитриевич – отважный полемист. Он сражает противника прекрасным знанием предмета и разящей иронией. Его боевой дух только крепчает в принципиальных сражениях.

 

– Скажите, князь, что вас раздражает в современных женщинах?

– Не хочу обижать женщин своим раздражением. Лучше скажу, что меня покоряет в моей жене Джун. Это большая доброта, неиссякаемая теплота и тихая сдержанность, не способная вызвать негативные эмоции. Джун не делает замечаний, когда их можно избежать, – это очень упрощает ежедневье. И даже снимает подсознательный стресс. Как найти такого человека, я не знаю. Мне просто страшно повезло. Видимо, некоторые женщины после одного или двух браков, как воин на фронте, приобретают жизненный опыт и понимают, как легче жить с человеком, характер которого труден и непокладист. Они умеют упрощать сложности и снижают число столкновений.

– А разве мужчины и женщины по природе антагонисты?

– Как биологические существа они не приспособлены для семейного житья. Мы психологически абсолютно разные. Прибегу к статистике. В Соединенных Штатах 50 % браков распадаются после двух лет. Из оставшихся полета процентов половина расходится 7 лет спустя.

– Вы принадлежите к оставшимся 25 %. Вы много лет были счастливы с первой женой, Ниной Жорж‑Пикко.

– Наш брак продолжался 30 лет. Нина была идеалом женщины – в ней я нашел и супругу, и партнера. Я начинал свою жизнь в очень трудных обстоятельствах. Когда я, геолог, добывал нефть в Патагонии, то сидел на вышке, курил и создавал в воображении образ партнера – женщины.

– Что‑то холодом повеяло с вашей вышки. Наверное, думали о женщине, которую полюбите?

– Конечно. Но эмоциональное увлечение приходит и уходит. А вот соратника найти очень трудно! Я долго искал. Дал себе задание искать… К сожалению, я был под влиянием французского социалиста, написавшего книгу «Насчет свадьбы», убежденного в том, что мужчины и женщины полигамны по крайней мере до 40 лет. Браки до этого возраста обречены на провал. Петр Великий это понял и издал указ, запрещающий в России девушкам до 40 лет принимать монашество. Они могли жить в монастыре, носить монашеское облачение, но не постригаться, не давать обета.

– Как же случилось, что вы нарушили почти биологический принцип французского социалиста? Где вы повстречали Нину?

– Мы были на ужине у гениального скрипача Мильштейна, покинувшего Россию. После ужина я обсуждал с английским археологом Иоанном Грэмом особенности почвы в Индии. Землю там покрывает силикат алюминия. И вдруг к нам подсела незнакомая девочка и стала зачарованно слушать наш разговор. Нас это удивило. Когда мы расходились, я предложил проводить ее. Она согласилась. Мы перешли улицу, и там вблизи была резиденция французского посла. Ее отец Жорж‑Пико был не только послом, но еще и заместителем Генерального секретаря ООН.

– Повезло же потенциальному жениху.

– Все случайно. После этого мы встречались с Ниной, и я изложил ей свой взгляд на брак. Но мой принцип не жениться до 40 не совпал с ее представлением о замужестве. Нина не согласилась ждать. Я уехал в Патагонию, работал, читал, размышлял. Вдруг получил от Нины письмо с известием, что она обручена с известным бельгийским банкиром, хозяином заводов и прочего. Это уже было серьезно. Что делать? Я предложил Нине встретиться на полпути. Она прилетела из Парижа в Нью‑Йорк, я 18 часов летел из Патагонии. Поговорили, я надеялся, что наш с ней брак можно отложить или заключить заочно – есть такая возможность с помощью адвокатов. Ее родители отвергли мою дипломатию.

– Еще бы. В вашем проекте никакой романтики, один расчет.

– Да я просто хотел спасти свои 2 тысячи долларов на перелет из Патагонии… Через полтора года мы с Ниной поженились.

– Я так понимаю, ваш крепкий семейный союз все‑таки распался.

– Да, это случилось 10 лет назад. Я все оставил ей. Капитал ей приносит доход больший, чем я ей давал на наши расходы.

– А дети?

– Детей не было. Потому расставание прошло менее болезненно.

– А у Джун есть дети?

– У нее двое, но не мои. Дети живут от нас отдельно.

– С Ниной вы были партнерами в собирании коллекций. Что нового дает вам союз с Джун?

– Наши интересы совпадают не только в изобразительном искусстве, но еще и в музыке. Джун была супругой моего лучшего университетского друга. Его характер тяжелее, чем мой. Он очень крепкий, воинственный, умный, привлекательный человек. Когда венгерский народ в 1956 году восстал против советской оккупации, он поехал из Оксфорда сражаться вместе с повстанцами.

– Ну просто Байрон! Джун – музыкант?

– Нет, но у нее феноменальный талант: она может писать, как Леонардо, – зеркальным образом, даже одновременно обеими руками.

– Фокусница!

– Джун по профессии графолог – по почерку может составить характеристику человека. Во Франции и Голландии по законам нельзя уволить сотрудника, это создает сложность при приеме на работу. Там не примут без графического анализа. По почерку можно определить, скажем, что человек лжец. В бухгалтеры такого не возьмут, а в дипломаты – непременно.

– Какая у вас с Джун разница в возрасте?

– Шесть лет.

– У вас в Лондоне большой дом?

– Был большой, пятиэтажный. Продали. Сейчас живем, кажется, в четырехэтажном.

– Вы начали собирать русское театральное искусство Серебряного века. Почему?

– Большинство русских художников эмигрировали из СССР. И десятилетия никто из них не был известен за рубежом, а в России о них даже не упоминали. Лишь Илья Зильберштейн посмел написать некролог на смерть Бенуа. Это уже потом вышла объемная монография о нем Эткинда.

– Вы много сделали для спасения наследия Бенуа.

– Слава Богу, в Питере открылся Музей Бенуа. Устроители торжества меня даже не пригласили, хотя музей открылся благодаря вашему покорному слуге. Николай Александрович Бенуа просил меня помочь создать этот музей. Он сам старался и не смог. Еще во времена Брежнева по моей просьбе художник Глазунов говорил об этом с министром культуры. Помогало также общество «Родина» и Советский фонд культуры.

– Знаю, вы спасли архив Бенуа. Где он?

– Он остался у Нины, и я получить его не могу, хотя наши отношения с ней вполне дипломатические.

– Никита Дмитриевич, удивителен ваш портрет, написанный Николаем Александровичем Бенуа. Вы там держите в руках рисунок художника‑эмигранта Калмакова – с чертиком. Бенуа нашел в вашем лице что‑то демоническое, как у Джоконды: улыбка – не улыбка. Он написал: «В этом лице есть какая‑то тайна». У Николая Александровича явно был божий дар к слову.

– Я часто просил его писать воспоминания. Он проявлял желание, но бесконечные контракты с разными театрами, полеты по миру, где ставили спектакли в его сценографии или по эскизам отца, – все это поддерживало Бенуа, но и безумно утомляло. Николай Александрович любил хорошую жизнь, любил хорошо покушать. У него в доме подавались обеды из пяти блюд: салаты, рыба, жаркое… Страшно вкусно.

– Вы позволяли себе там объедаться?

– Брал от всего понемножку. Но он, к сожалению, любил попировать и выпить. У него был чудный дом. Николай Александрович сделал несколько моих портретов, они мне очень дороги.

– Так вы согласны, что у вас в лице некая дьявольщина заключена?

– Кто его знает? Наверное, есть. Я в школе по росту должен был сидеть на последней парте. Но поскольку я старался все выучить прямо на уроке, то садился на первую парту и буквально глазами вбирал в себя все, что слышал. Однажды учительница пришла к нам на дом и сказала матери: «Ваш сын очень внимательно слушает, но когда я встречаюсь с его взглядом, мне кажется, он надо мной посмеивается».

– Никита Дмитриевич, меня заинтересовало, что вы разыскали картины Павла Челищева, – этого интересного художника у нас, к сожалению, мало знают. Вы интересовались происхождением его фамилии?

– Наверное, его фамилия происходит от турецкого слова…

– Нет, это чисто славянская фамилия. Поэт и доктор философских наук Константин Кедров, 2 года назад номинированный на Нобеля, изучил родословную своего родственника Челищева Павла Федоровича. Древний предок Челищевых был в бою разрублен в чело.

– Удивлен и страшно заинтересован этим фактом.

– Ваши генеалогические линии, как и родословная Челищева, уходят к Рюриковичам.

– Хотел бы познакомиться с «раскопками» Кедрова.

 

– На вопрос, что вы больше всего не любите, вы ответили: ложь и подлость…

– Я – зэк, и для меня моральные качества превыше всего. Уважаю воров в законе – эти люди имеют очень строгий код между собой.

– Чем закончилась ваша переписка с Минкультом и московским правительством относительно покупки вашей коллекции бесценного русского искусства?

– Была долгая переписка, встречи, обещания. Кончилось все бессмыслицей. (В 2008 году часть этой коллекции была куплена и находится в Санкт‑Петербурге. – Н.Д.) Семь лет я занимаюсь идеей создания в столице Галереи национального портрета. Такие галереи есть и в Нью‑Йорке, и в Лондоне. В России – нет. А именно сейчас совершенно необходимо это осуществить! Прошло сто лет с того события, когда Дягилев в 1905 году сделал свою знаменитую выставку русского портрета. Две тысячи портретов он набрал со всей Российской империи. Небывалая вещь! Год он ездил по усадьбам, имениям российской глуши и уговаривал людей расстаться с семейными реликвиями, привезти их в Петербург на выставку. И выставка состоялась и всех потрясла. Она отразилась в пяти огромных томах «Русского портрета». И стала эта вещь уникальной.

Сейчас отмечается столетие выставки Дягилева. Через пять месяцев Путин будет председателем восьмерки, в Питер съедутся главы великих стран. Они не раз бывали в Петербурге и в России. Поразить их нечем. Но если набрать сто живописных шедевров, отражающих развитие истории России, то было бы чем удивить гостей. В России мало чем похвастаться можно. Россия перестала быть интересной. Путин публично знакомил граждан со своей программой. Один из ее пунктов – программа по соотечественникам. В правительстве назначен человек, который должен заниматься этой проблемой. Но он ничего не делает! Мы должны были встретиться с ним в мэрии три дня назад, так он даже не приехал. Ему абсолютно начхать.

– А если бы вас попросили помочь в организации такой выставки русского национального портрета, согласились бы?

– Мало времени, но если будет распоряжение президента, то все запрыгают. Для этого нужна директива сверху.

– А позиция Министерства культуры?

– Их это тоже не интересует. Два министра публично судятся и остаются на своих постах! Абсолютная чушь. Я видел коллекцию портретов деятелей России от Николая Второго до Лужкова в кабинете главного редактора «МК» Павла Гусева. Ведь это же готовый зал для национальной галереи портрета! Россия богата своим прошлым. Эту грандиозную выставку национального портрета можно сделать, используя богатые запасники провинциальных музеев. Я ездил по России: в запасниках, в подвалах лежат портреты никому не нужных дворян, купцов – интереснейших людей России. Музеи могли бы эти портреты одолжить для выставки. В портретной галерее Англии большинство вещей из провинциальных музеев. Конечно, на создание портретной галереи нужны средства, но относительные, настолько маленькие, что это не может служить препятствием.

– Как вы себя чувствуете в Доме‑музее Лобановых‑Ростовских в Филях?

– Прекрасно. Придете – увидите. В музейной части – наши реликвии, портреты правителей, царей, родных. В жилой части – то, чем я живу, то есть театральная живопись. В этом доме жить страшно приятно – вокруг лес. Виден Кремль…

– Джун там бывает?

– Бывает. Нам очень хорошо, потому что в ста пятидесяти метрах от нашего крыльца – лыжная площадка. Рядом Москва‑река. Так что мы с Джун ездим час‑полтора на велосипедах. Прекрасные прогулки.

– Когда вы гоняете на велосипеде?

– По утрам. Мы живем, можно сказать, как новые русские. Место наше просто феерическое, такое можно видеть только в России.

– Кто заботится о вашем питании?

– Забочусь, к сожалению, сам. Гостиница на этом пространстве еще не готова – мы должны были есть там.

– Что вы себе готовите?

– К счастью, ем очень мало, главным образом сырые овощи, огурчики малосольные и свежие, кашу овсяную с орешками.

– Поэтому вы такой молодой.

– Не думаю, что я молодой, но пока отбрыкиваюсь от старости. Кроме того, что я – 34‑е поколение без всякой примеси другой национальности, порода явно истощается, вот и приходится овсянкой как‑то компенсировать. А на ночь – яблочко. Так что мне не трудно выживать.

1 ноября 2005 г.

 

Отшельник и его женщины

 

Художник Вильям Бруй: «Я постиг один секрет: любовь больше нужна женщинам»

Он бросается навстречу, широко распахнув руки, словно готовится обнять весь мир. На нем экзотичный халат с неоторванной биркой. Говорит он быстро, восторженно. Ну просто мальчишка. А ему шестьдесят. Отец четверых детей, он умудрился еще сотворить сынишку для молодой особы, желающей воспитывать ребенка в одиночестве. Его взрослые дети с радостью прибегают посмотреть на новорожденного брата. Они знают – Бруй неутомим.

Меня с ним познакомили лет десять назад в Париже, в его огромной мастерской вблизи Центра Помпиду. Вновь мы встретились с ним в Москве, на выставке его живописи в Центре современного искусства, и мы разговорились как старые знакомые.

– Вильям, в ту давнюю пору на твоих щеках еще не было таких зарослей, что‑то вроде бороды…

– Да не борода это, а мои бакенбарды. (Художник руками закручивает баки в длинные жгуты, каждый в 30 см!)

– Ты сейчас похож на старика Хоттабыча.

– Вот‑вот. Но на улице ко мне часто подходят дети и просят исполнить их желание.

– Знаю, что ты сначала уехал в Израиль к деду. Но почему‑то не прижился на Святой земле.

– Меня все там привлекало, как, впрочем, и везде – всюду я делаю то, что умею и что хочу.

– Ты голову прикрыл какой‑то ермолкой. Подчеркиваешь, что ты еврей?

– Какому народу я принадлежу и так далее, для меня это просто бред. Мне все равно, где жить. В Москве обо мне говорят, что я французский художник, и произносят мое имя на французский манер: Бруи. А я Бруй! Во Франции меня упорно называют русским художником. Действительно, куда ты ни попрешься, о тебе скажут «русский художник». Только в Нью‑Йорке меня с моей фамилией считали американским художником.

– Давно я заметила некий наступательный артистизм в твоем общении: широкий жест, острота эпатажных оценок, в особенности женщин и явлений искусства.

– Ты в точку попала. Играть люблю. Случается, вхожу в вагон метро, и там на мгновение возникает некая пауза – общая тишина. Одни опускают глаза, молодежь хихикает в ладошку.

– Знали бы они, что ты известный художник, живущий во Франции десятилетия. Кстати, кто тебе тогда дал мастерскую вблизи Центра Помпиду?

– Ширак! Правда, потом наступили для меня тяжелые времена – я не справился с финансовыми трудностями, и мне пришлось уехать к океану, в Нормандию, в Дьеп, в дом, который я купил еще в 73‑м году.

– Но, видать, не только безденежье тебя погнало на берега Ла‑Манша?

– Душа хотела уединения. Дьеп основали еще римляне. Но главное для меня – Ла‑Манш. Не могу жить без моря! Раз в неделю обязательно еду смотреть на воду. Это же вечный спектакль! От воды идет все изобразительное искусство. У Ла‑Манша умопомрачительный цвет. Им упивались все импрессионисты. Они ощутили восторг от цветовых нюансов воды.

– Там осенью и зимой пустынно, людей почти не встретишь на берегу. Не страдаешь там от одиночества?

– О! Самое потрясающее в жизни человека именно одиночество. Люди не понимают, какой это подарок. Им кажется счастьем видеть себя в отражении другого. Это совершенно замечательно! На какой‑то период это необходимо человеку. Но время идет и все меняет. И только одиночество поможет человеку обрести свою истину. Прийти к самому себе.

– Но мужчине холодно и голодно без женщины. Кто кормит тебя в приморском Дьепе?

– Никогда об этом не думаю. Мне надо не много.

– Зато надо печку топить.

– У меня два огромных старинных камина. В жилых домах здесь постоянно горит огонь. На подставках на огне стоит чан, и в нем постоянно что‑то булькает. Каждый со своей миской подходит к нему и берет сколько хочет. На огонь я всегда могу поставить какую‑нибудь картошку, колбасу… До чего же радостно общаться с природой! Живу мгновением солнечного восхода или заката. Я не одинок, когда ветер на мне проверяет свою силу. Это все мой мир. Я не ищу никаких польз для себя в своем отшельничестве. Оно для меня как воздух. Чтобы быть по‑настоящему свободным, надо отсоединить себя от всяких связей.

– Но вечером, когда вымыты кисти, на мольберте новый сюжет дышит новой краской, неплохо бы у камина пообщаться с кем‑то и поделиться впечатлениями дня. Кто с тобой рядом?

– У меня две собаки: один гончий дог и волосатый керн. Разговариваю с ними, как днем разговариваю с облаками, с травой. У меня завелись сова и дикий барсучок, когда в доме появилась от влажности куча улиток. И всех их слопал барсук. Он вездесущ – потаскивает у меня хлеб. А недавно спер килограмм грецких орехов и припрятал. А я их разыскал, и он рассердился.

– Что тебя потрясло на просторах Ла‑Манша?

– Знаешь, Наташа, я ощутил, что не солнце восходит, а Земля несется, крутится, 1800 км в час! Я и по солнцу, и по звездам вижу, что мы несемся!

– Ты философ.

– Я не философствую – живу этим.

– Раньше ты с озорством говорил о женщинах. Они еще вьются вокруг восторженного женолюба?

– Женщины появляются сами по себе. Я постиг один секрет: любовь больше нужна женщинам. И они ее создают и распространяют. Без этого они не могут поймать тот «ген», который нужен в этот момент. Его не постигнуть никакими мужскими мозгами. Он, этот таинственный «ген», так необходим, чтобы наш мир был в постоянном действии, движении. Женщины охраняют сотворенный Господом мир. Мужики к концу жизни немножко понимают секреты, которыми владеют женщины. Ведь мужчин легко обмануть. И вы, женщины, очень хорошо умеете это делать. И слава Богу! Иначе не появились бы на белый свет мы, мужчины.

– Ты совершенно лишаешь мужчин присущей им агрессии?

– Необходимо, чтобы мужик был всегда немножко подогретый. Все эти девушки и, конечно, женщины выставляют свои достоинства на улице ли, на танцплощадке ли… Для чего? Чтобы чуть подогреть себя, но главное – подогреть мужчин или мальчиков.

– Но многие просто стараются преодолеть свои комплексы.

– Действительно. Правда жизни и правда физиологии часто в конфликте. И чтобы это благополучно совпало, нужны какие‑то чары.

– Уж не с небес ли идет этот горячительный сигнал преображения?

– Это идет оттуда, откуда мы появляемся на свет.

– Чувственный Бруй в 23 года впервые стал отцом. Как поживает твой первенец?

– Моему сыну Яше уже 37. Он музыкант, играет на гитаре и этим зарабатывает деньги. У меня три дочери. Лее 36, она родилась в Иерусалиме. Когда ей было два месяца, мы уехали в Париж. Все у нее прекрасно. Лея – музыковед, вышла замуж за француза, молодого преуспевающего композитора. Он написал занятную музыку для компьютерных игр. Дочка Рафаэль (ей 26) работает с «Лицедеями», но не с Полуниным, а с Борисом Петрушанским, питерским интеллигентом. 25 лет назад они с Полуниным приезжали в Париж, и мы вместе тусовались. Сначала Рафаэль работала с ними как переводчица. Российской группе тяжело ориентироваться во Франции. Моя дочь оказалась для них «божком» – хорошо выручает во всяких сложных ситуациях.

– Рафаэль похожа на тебя?

– Она лучше меня. Ее рождение – одно из чудес моей биографии. С женой Сильвией мы были уже 9 лет в разводе. Но иногда, по настроению, она продолжала приходить ко мне в постель. И это было прекрасно. Она признавалась, как девочка: «Все равно тебя люблю». Я съязвил: «Почему же ты развелась?» Она меня поразила: «Потому что очень сильно люблю». От этой любви и родилась наша Рафаэль.

– И Бруй не остановился на этом?

– Да‑а, у меня появилась другая девушка, английская красавица с огромной рыжей шевелюрой, переводчица и модель. Признаюсь тебе, все мои любови – по инициативе девушек. Грациозная и очень тоненькая Алиса увидела меня, когда я своим фотоаппаратом ловил прекрасных девушек на подиуме. В ту пору я жил на свои фотографии, и Алиса стала моей фотомоделью. А потом и женой. Наша дочка появилась не сразу, а через три года нашей совместной жизни. К тому времени Алиса от меня уже ушла – вышла замуж за другого парня. А через три месяца возвращается. «Знаешь, Бруй, муж мой весь такой аккуратненький, замечательный, чудный. Когда он ел утонченно, бонтонно, я просто не знала, куда себя деть. Меня тошнило. Я закрывала глаза и вспоминала, как небрежно и смешно ты ел макароны, и они срывались с губ и сползали на твои колени. Я это увидела, и мне стало вновь хорошо».

– И ты ей все простил?

– Конечно, она вновь оказалась рядом со мной. Это был ее выбор, ее желание – и родилась наша дочка Фиона. Это означает «Белоснежная, Белоснежка, Снегурочка».

– Дочка с мамой приезжают к тебе?

– Ко мне все мои дети приезжают. Они меня обожают. Правда, сначала они думают, что я немножко сумасшедший, а потом убеждаются, что совершенно замечательный папа, из которого они могут веревки вить. (Обеими руками закручивает длиннющие баки, придавая им форму устремленных вверх крыл.) Они давно поняли: меня обмануть можно. Но когда они попадают в западню, построенную ими без раздумья, у них возникает потребность в советах отца. И наше общение потом идет как по маслу.

– Дьеп не Париж. Кто из русских знаменитостей у тебя бывал?

– Многие приезжали. Лимонов любил приезжать. Иногда жил там один и даже написал роман «Укрощение тигра в Париже». У нас с ним до сих пор дружеские отношения. Не придаю значения его взглядам и политическим идеям. Нас роднит другое: мы с ним вместе познали вживление в новый для нас капиталистический мир и поняли, что и там живут такие же люди и творят такие же глупости. В своих романах Лимонов говорил правду, но ее опровергала старая и новая российская власть давно испытанными средствами.

– Какое у тебя впечатление от сегодняшней Москвы?

– Она словно захлебнулась в собственных разнообразных талантах. На улицах люди бодрые, вероятно, удачливые, а с другой стороны, словно не знают, в какую сторону жизни направиться. Меня удивило, что машины стоят в пробках, а их владельцы не кричат, не скандалят, а мирно ждут.

– А у тебя есть машина?

– Никогда не было. Я не люблю скорость. Когда‑то жена запретила мне садиться за руль, боялась, что я на дороге буду что‑то вытворять. Меня везут, а я смотрю по сторонам. Очень комфортно.

– Твои картины покупали и для музеев, и для личных коллекций. Тебе все равно, кто купит твои работы?

– Мне важно, чтобы этот человек оценил работу моего интеллекта. Ведь художник – передатчик восприятий и настроений, идущих невесть откуда. Ему природой дано опережать время. Полотно может пролежать в рулоне несколько лет, и вдруг однажды оказывается, что время, предсказанное тобой, пришло. В Москве на выставке имеют успех мои картины, написанные 30 лет назад. Что это значит? Художник глазом и кистью залез чуть дальше.

 

10 января 2007 г.

 

Сербский романтик

 

Живописец Слободан Юрич: «Страсть дает мне воодушевление»

Знакомство с Юричем в Афинах считаю большой удачей в своей жизни. Прекрасный художник, сильная личность, он стал певцом своей родины – Сербии. Картины его выставлялись в Германии, Австрии, Будапеште, Париже. Сюжеты огромных полотен он черпал всюду, где бывал и куда залетала его мысль и чем в данный момент болела его душа.