Цель и смысл политики Оранского

 

Историку предстоит теперь увлекательная за­дача изучить причины, которые побудили прин­ца стать вождем оппозиции, а позже — восстания.

Мы должны различить все политические, лич­но-политические и религиозные мотивы в жизни: принца, ведь в личных тоже участвует политика. В личном и политическом плане недовольство Оранского заключалось в том, что он не прини­мал непосредственного участия в управлении страной, хотя это ему полагалось по сану и как. члену Государственного совета, рыцарю ордена. Золотого Руна, наместнику Голландии и Зелан­дии, члену дворянской фракции в Генеральных штатах и т.д. Уже до 1559 г., когда Филипп еще был в стране, двадцатилетний Оранский крити­ковал форму управления, финансовое положение и даже назначение Маргариты Пармской прави­тельницей и требовал вывода находящихся в Ни­дерландах испанских войск. Он возражал тогда также против засилия иностранцев, считая, что страной должны управлять местные чиновники. В области политики принц Вильгельм выразил протест против абсолютистско-централизованного монархического режима, настаивая на децент­рализованном, автономном управлении с участи­ем Генеральных штатов и местного дворянства. На этом основывалось его неприятие Гранвеллы как иностранца и орудия абсолютизма. Когда Оранский пишет ландграфу Гессенскому: «Все довольны, что добрый кардинал уехал», — здесь говорит отнюдь не личная ненависть.

После того как кардинал ушел в отставку и высшее дворянство было допущено к управле­нию, на передний план выдвинулись религиозные вопросы. То, что принц, как он утверждает в сво­ей «Апологии», еще после разговора с королем в Венсенском лесу выступил против Инквизиции, не совсем правильно. Во всяком случае, открытую борьбу против Инквизиции в Государственном совете он начал с 1563 г. Сам остался в католи­ческом лагере и старался в дальнейшем держать своих друзей подальше от радикальных групп. Оранский поддерживал определенную терпи­мость, утверждая, что монарх не может определить религии своих подданных. Поэтому он был не согласен с аугсбургским решением.

От сословной дворянской оппозиции принц вскоре перешел к широкой общенациональной (подключение Генеральных штатов), и только тогда на передний план вышла религиозная точ­ка зрения, так как сыграли роль справедливость и человечность. Его оппозиция являлась лояль­ной, т.е. «конституционной». Там, где царили не­довольство и волнение, требовалось с помощью реформ создать порядок и спокойствие. Оппози­ция Оранского была также и национальной, он хотел избавить страну и население от нищеты. Там, где монарх оставался непреклонным, нуж­но было показать ему, как возрастает волнение со всеми вытекающими последствиями.

Невзирая на это, король остался непреклон­ным. А Генеральные штаты, являясь гласом на­рода, безмолвствовали. Тогда позиция Оранско­го видоизменилась. В конце 1565 г. принцу при­шла мысль о вооруженном выступлении, но ре­ализовалась она намного позже. Какое-то время он колебался между мирным исходом и воору­женным мятежом, и когда речь зашла о вербов­ке войск, Оранский попытался посредничать между правительством и кальвинистами. Его ре­лигиозная терпимость находилась в противоре­чии с фанатизмом кальвинистов, которых он сначала осудил как нарушителей спокойствия и приверженцев «некоторых новых и опасных суждений о религии». Лютеране вызвали у прин­ца большую симпатию, по его мнению, это «доб­ропорядочные и мирные люди, отнюдь не склон­ные к бунту или неповиновению». Он все еще готов был уступить, но при условии, что король готов к этим уступкам, так как «народ ожесточен против испанской Инквизиции и старой рели­гии». Там, где не приходилось ожидать смягче­ния политики монарха, мысль об угрозе насили­ем приобрела следующую форму: вероятно, только угроза может заставить начать политику реформ...

Битвы между правительственными войсками и кальвинистским отрядами шли полным ходом. Оранскому стало ясно, что посредничество боль­ше невозможно, оппозиция парализована из-за отсутствия единства. Сильную оппозицию теперь могли поддерживать только кальвинисты. Но внутренне он еще не был к этому готов. В тот момент ему оставалось только отступление. Ни­чего не указывает на то, что позже Оранский бу­дет вынашивать революционные планы: он мог бы спокойно продолжать жить в Дилленбурге.

Появился, однако, герцог Альба, и применяе­мые с сентября 1567 г. террористические меры потрясли принца до глубины души. Он должен был оградить население от ужасов «пыток, казней и страданий», что звучало во многих манифестах, опубликованных им для обоснования своих выс­туплений.

Теперь мы подошли ко второй части жизни принца. Этот период начался с ряда манифестов, которые были направлены против «жестокой ти­рании герцога Альбы», когда принц защищался от лжи и обвинений. Вскоре последовал призыв, об­ращенный к населению Нидерландов. В нем Оран­ский объяснил, по каким причинам он теперь бе­рется за оружие. В октябре 1568 г. опубликовалось обращение ко всем людям, «которые боятся и лю­бят Бога, заботятся о Нидерландах и Германии, так как этим странам угрожает герцог Альба». После неудачи первого похода в октябре 1568 г. он на­правляет манифест населению, жалобу угнетенных Нидерландов на трусливый и неверный народ, не оказавший ему помощи для собственного освобож­дения... Мы читаем: «Нам по сравнению со всеми живущими в Нидерландах никогда не оказывалось никакого предпочтения, а принимали нас и отно­сились к нам почти как к чужим и не имеющим никаких прав...» Подчеркнем, «не имеющих ника­ких прав, почти чужих». Принц еще не обратился к кальвинистам, но уже понял: поддержка придет только с этой стороны. Разочарование сделало ра­дикальными его взгляды.

Отныне на передний план вышли религиозные требования. До 1570 г. одной из основных мыслей принца было требование религиозной терпимости. Но под влиянием кальвинистских помощников ему стало трудно дальше защищать терпимость и равноправие религий. В будущем с присутствием кальвинистов не только смирятся, но они станут хозяевами положения, католиков заставят ограни­чить богослужение или, как в Голландии и Зелан­дии, запретят. Оранский сохранил нейтралитет и часто выступал ходатаем притесняемых католиков. И в 1570 г. в религиозном поведении принца ос­талось много двусмысленного или противоречиво­го. Он больше не являлся католиком, но еще не был лютеранином. Оранский осознал, что в этой борьбе за свободу (также и религии!) помощь мог­ла прийти только от кальвинистов, в 1566 г. и 1567 г. названных им «ненадежными и опасными», от тех самых кальвинистов, которые теперь не дове­ряли ему из-за его поведения в те годы.

Остается открытым вопрос: изменились ли религиозные убеждения принца из-за его офици­ального перехода в кальвинизм (Дельфт или Дордрехт, 1573 г.). В это верится с трудом. И раньше можно было заменить у Оранского благоговение перед Богом и смирение перед божественным промыслом. После 1573 г. он уже чаще подчерки­вал необходимость проповеди «слова Божьего» и резче высказывался против папистов-католиков, а также принимал участие в кальвинистских бо­гослужениях.

То, что ему был чужд фанатизм протестантов (фанатизм — признак имеющего власть меньшин­ства), соответствовало его гуманистическому на­строю, кругу друзей, лютеранским связям (его мать и некоторые члены семьи еще были лютера­нами), а также, как ранее упоминалось, полити­ческой необходимости. Даже в отношении люте­ран его терпимость носила политический харак­тер. Еще в 1574 г. Оранский питал надежду, что германские принцы окажут помощь.

Терпимость являлась непременным условием политики принца, но она также соответствовала его убеждениям и характеру. Известно, как он до 1566 г. пытался дистанцироваться от любых цер­ковных обязательств. Дружба с католиками (на­пример, с графом Хоогштратеном), с многими лю­теранами (с его родственниками в Саксонии и Нассау, с лютеранским проповедником в Антвер­пене), а также с кальвинистами (братом Людви­гом Нассау, помощниками Бредероде, Марниксом Сент-Альдегонде и др.), дала ему религиозную широту взглядов, которая еще больше увеличи­лась благодаря отношениям с гуманистически настроенными протестантами. Французская по­литика получила одобрение принца.

Даже после 1573 г. не колеблясь признавая себя кальвинистом, он продолжал критиковать кальвинистский фанатизм, пытался помешать его эксцессам, например в Генте, в 1578 г. принц бро­сил упрек чересчур фанатичным теологам и про­поведникам Датхену и Бойтериху из Пфальца. Его терпимость помогла сделать возможным ока­зание политической помощи с католической сто­роны после Гентской договоренности. К тому же принц завоевал дружбу и сотрудничество многих прелатов, а нетерпимый фанатизм в конце концов послужил причиной ослабления Генералитета. Неудача его религиозной политики (свобода ве­роисповедания) из-за фанатичного неприятия гентских и голландских кальвинистов имела ре­шающее значение для исхода революции. В этом отношении характерным для мировозрения прин­ца является его высказывание, что «признавать Бога — это дар Святого Духа». По его мнению, Генеральные штаты должны были решать, каким образом будут сосуществовать «многочисленные религии».

Тот, кто хочет придать политическим целям Молчаливого национальный характер и назвать восстание национальным, не должен забывать, что понятие «национальный» не следует брать в современном государственно-политическом зна­чении. Они считались национальными в том смысле, что ограниченная географическая едини­ца хотела дистанцироваться от Испании и испан­ского образа жизни, создать управление в соответ­ствии с собственными традициями, привилегия­ми и местными властями под руководством ис­панского короля, сына «местного, здешнего» императора Карла V.

Провинции в течение бургундского периода правления постепенно слились друг с другом и подчинялись одному централизованному управ­лению. Карл V объединил их также и в полити­ческом смысле еще, сильнее централизовал вок­руг себя администрацию; благодаря его успехам единство укреплялось также феодальным дво­рянством и Генеральными штатами. Основное внимание уделялось югу Нидерландов — Флан­дрии и Брабанту. В культурном отношении единство «германских» или фламандских, т.е. го­ворящих на голландском языке, провинций, было создано и укреплено еще со времен Сред­невековья, но ограниченность не исчезла. Она выражалась в определенных региональных, ад­министративных и юридических особенностях и в исторически обоснованных претензиях. Кроме того, развился и национализм, поскольку древ­нейший основной закон Брабанта «Вlijde Intrede» имел силу для всех провинций. Свое сопротив­ление, революцию против короля принц частично основывал, опираясь на положения этого за­кона.

По своим земельным владениям и титулу Оранский в первую очередь являлся брабантским сеньором: барон Бреда, бургграф Антверпена. Как губернатора его связывали отношения с Голлан­дией и Зеландией. Но прежде всего он был защит­ником Генералитета. Принц боролся за единство всех провинций, Генералитет. В его многочислен­ных заявлениях, манифестах и письмах говорит­ся о единстве Нидердандов, об «общем отече­стве»; указывается на разницу между Фландри­ей и Испанией. В попытках после тяжелых воен­ных лет осуществить объединение Гентской договоренностью ясно видна цель Молчаливого — единство!

Оранскому часто приходилось устраивать опасное соперничество между различными про­винциями, и он всегда помнил о том (даже когда ему одному были подчинены Голландия и Зелан­дия), что конечной целью должен оставаться Ге­нералитет.

Это отчетливо проявилось в поручении, кото­рое дал Оранский в 1572 г. своему представите­лю при голландских штатах Марниксу Сент-Альдегонде. Принц считал, что целью революции остается единство, а не освобождение Голландии и Зеландии; это видно по многим манифестам, распространявшимся под его именем, а также по попыткам помешать соперничеству кальвинист­ских изгнанников.

В своем письме к вождю гентских патриотов Хембизе он подчеркивает, что разлад опасен для сообщества и каждой провинции. Принц пишет, что «прочный союз и всеобщее согласие» прине­сет королю только пользу. Мы знаем, как он про­тивился Утрехтской унии, пытался помешать от­делению Валлонских провинций и возмущался поведением гентских фанатиков, потому что это отделение было вызвано их нетерпимостью и то­талитарной политикой. Его переписка с гентскими вождями недовольных — это страстная речь в защиту свободы.

Менее четко Оранский обрисовывал государ­ственную форму, которую он представлял для со­общества провинций. С Испанией существовала персональная уния, так как испанский король од­новременно являлся и сувереном Нидерландов. До 1581 г. Оранский считал, что борьба идет не против Испании, не против короля. Только 26 июля 1581 г. во всеуслышание и торжественно расторгли узы с Испанией! Как принц представ­лял себе политическое и государственное един­ство, можно только догадываться. Для него была естественной солидарность Нидерландов с импе­рией — «тесная связь со Священной Римской империей германской нации». И эта связь как ак­тивный политический элемент представляла важ­ность до 1574 г. Оранский надеялся на посредни­чество императора перед королем Филиппом, на участие рейхстага и возможную помощь герман­ских принцев. Исходя из этих соображений он дал поручение Марниксу Сент-Альдегонде (1578 г.), который должен был на рейхстаге в Вормсе по­просить помощи имперских принцев на основа­нии принадлежности страны к империи. Мирные переговоры в Кельне (1579 г.) тоже велись в этом направлении.

Примечательно, что Оранский в поисках помо­щи и союзников согласился с планами своего брата Людвига (в 1572 г. и 1573-1574 гг.), кото­рые не только разрывали непрочную связь с им­перией, но и угрожали Генералитету. Однако пос­ле неудачи этих планов в мае 1574 г. (смерть Людвига!) Вильгельм предложил брату Иоганну отдать под защиту империи Нидерландские про­винции или заключить союз с ганзейскими горо­дами. При последующих переговорах с Анжу и в дальнейшем процессе развития профранцузской политики Генералитет часто подвергался опасно­сти, и принц, наконец, даже согласился на воз­можную аннексию.

С учетом критического суждения, высказанно­го еще современниками и друзьями Оранского, можно обозначить непосредственную цель поли­тики принца. Эта цель всегда оставалась одной и той же: помощь мятежникам! В 1566-1567 гг. она мыслилась иначе, чем в 1572-1574 гг., поскольку в этот период восстание вошло в новую фазу. Ре­волюция сделала новый ход в 1578 г. Теперь шла открытая война. Отныне требовалась другая по­мощь: одних только денег для набора войск боль­ше было недостаточно. И наконец, когда револю­ции грозил крах, призыв о помощи стал призы­вом отчаяния! Сначала Оранский зависел от Гер­мании: там еще в 1566 г. были завербованы войска, позже (тоже на германские деньги) велась подготовка к боевым действиям. Целью диплома­тии принца являлось убедить императора, что испанско-габсбургская политика представляет опас­ность для империи, а с другой стороны, показать германским протестантским принцам, что если восстание в Нидерландах будет подавлено, это бу­дет означать конец германского протестантства. Он сообщил им, что Франция, возможно, готова помочь мятежникам.

Дипломатическую помощь со стороны импе­рии ему оказали, военную же, в которой он очень нуждался, не предоставили, хотя в сентябре 1572 г. совещательное собрание делегатов Пфальца, Бадена, Бранденбурга-Ансбаха пообещало ему это. Однако Саксония и Гессен по религиозным причинам не были склонны помогать кальвинисту Оранскому, к тому же собиравшемуся жениться на французской принцессе-кальвинистке.

После 1574 г. Оранский решительно обратил свои взоры к Франции и Англии. Еще раньше принц пытался получить у королевы Елизаветы согласие на восстание, но в 1572-1574 гг. короле­ва считала, что дружба с Испанией для нее выгод­нее, чем дружба с мятежниками, тем более, что она не рассчитывала на успех принца. Его пред­ложение взять власть над Нидерландами она от­клонила. И после 1575 г. Елизавета сохранила выжидательную политику, а вскоре последовала решительная ориентация на Францию.

Возможность французской помощи (Анжу в 1578 г. был признан протектором) вызвала у Ели­заветы подозрение, и она послала в Нидерланды пфальцграфа Иоганна Казимира с германскими войсками.  

Французская помощь в Геннегау, английская помощь в Генте!..

Вынужденное стремление к французской по­мощи, необходимой все больше и больше, стано­вилось составной частью политики Оранского, тем более, что брачные планы Анжуйского и ко­ролевы Елизаветы в перспективе обещали также и английское содействие. Разумеется, это был большой успех его политического искусства, ведь он сумел использовать соперничество между Ан­глией и Францией относительно влияния в Ни­дерландах.

Для Франции — как для французского коро­ля, так и для гугенотов — помощь мятежникам являлась возможностью отомстить за политику и успехи Карла V, аннулировать их и возобновить претензии на определенные области Нидерлан­дов. Колиньи одобрял политику аннексии отдель­ных провинций, так как «большая их часть была украшением короны, несправедливо узурпиро­ванным у предшественников короля...». Еще в 1578 г. упоминалось, что Франция «имеет древ­ние права на Фландрию». В планах Людвига Нассау эти претензии были учтены.

Оранский знал о этих аннексионистских стремлениях. В ответ на критику брата Иоганна он написал, что ему лучше, чем кому-либо, известны опасности французской политики, но «кому же мне доверять?..». Необходимость его вынуди­ла к тому. И мы можем даже предположить, что французский курс — это «изъявление Божьей воли...», по мнению принца.

Фландрия и Брабант знали цену французской аннексионистской войне и поэтому были против­никами ее. Яростнее всех протестовал брат Оран­ского Иоганн, который видел в этом опасность для империи и упрекал его за то, что тот сражается бок о бок с безбожным католическим коро­лем. «Бог, — как считал Иоганн Нассау, — не по­пустит этого, не отомстив!» Одному знакомому Иоганн написал, что он «уважал бы своего брата больше, чем Моисея, если бы Его Милость не ввязался в эту французскую авантюру».

Но Оранский остался при своем мнении (еще в марте 1584 г.) и утверждал, что путь вместе с Францией является единственным и он готов за это даже пожертвовать дружбой народа.

Так и случилось: антипатия к Анжу вскоре коснулась и принца. Между тем смерть герцога помешала окончательному заключению последне­го договора с ним (после нападения на Антверпен в январе 1583 г.). Имелся план нового оконча­тельного договора (25 апреля 1584 г.), который надо было представить штатам. В договор внесли желание Анжу, что в случае его смерти без на­следника «названные страны будут и навечно ос­танутся присоединенными и аннексированными к французской короне».

Из этой фразы такой государственный деятель, как Оранский, должен был понять, что Франция одним росчерком пера достигла того, что на про­тяжении веков являлось целью ее политики! Столько провинций, бывших когда-то имперским леном, теперь соотносились с империей как округ! Французская сфера власти почти достигла Рейна!

То, что Иоганн Нассау хорошо видел эту опас­ность, а Вильгельм Оранский — нет, возможно, объясняется бургундско-габсбургским воспита­нием принца. То, что Оранский после смерти Анжу сразу же решил продолжать переговоры с французским королем Генрихом III, доказывает сильную, но, правда, вынужденную профранцузскую направленность политики принца.

Голландия, Зеландия и Утрехт не хотели фран­цузского господства, отсюда их желание избрать сувереном страны Оранского, а не Анжу! По этой причине был подорван Генералитет. И принц со­глашался с решением, что впредь в Голландии и Зеландии будет разрешена только кальвинистская религия. Что касалось Генералитета и религиозной терпимости, то Оранский далеко ушел от исходно­го пункта своей политической карьеры. Произош­ло так, что ни один из тех, кто когда-то предложил этот французский курс — дю Плесси-Морней, Ланж и Марникс Сент-Альдегонде, — больше не объявляли себя его сторонником. Альдегонде еще до этого понял свою ошибку, дю Плесси-Морней окончательно отказался от союза с Анжу. Впрочем, аргумент в пользу герцога (возможный брак фран­цузского принца с Елизаветой Английской) отпал.

То, что Оранский, несмотря ни на что, придер­живался этой линии, как писал его друг Пауль Бюис — «по необходимости и потворству», стало для него политическим злым роком. И в конце концов не французская помощь содействовала Генералитету после смерти Оранского!

«Во славу Господа и короля, содействовать и укреплять всеми нашими силами общую свободу, благополучие и привилегии Нидерландов». Эти слова Оранского, часто повторяющиеся в разных вариантах в его манифестах, заявлениях и призы­вах, содержат политическую программу принца. Слова «и короля» с 1576 г., вставленные из уваже­ния к общественному мнению, правда, в 1581 г. официально исчезли.

С чрезвычайной настойчивостью принц про­должал борьбу, «чтобы в будущем эта страна уп­равлялась, соответствуя своим законам и приви­легиям. Эти законы — почитаемые и древние, основаны на божественном праве и «естественной справедливости». Король тоже должен уважать и охранять эти привилегии, и раз он их нарушает, то наносит ущерб свободе, поэтому узы верности и повиновения между монархом и подданными разрываются. Этим соображением Оранский обо­сновывал оправдание восстания.

Еще в 1567 г. у принца возник вопрос: «Дол­жен ли я сопротивляться королю, а следователь­но, своей собственной власти?» В конце 1566 г. депутаты кальвинистов вместе с представителя­ми дворянства утвердительно ответили на вопрос о праве на восстание. Для Оранского же прошло добрых 10 лет, прежде чем он по внутреннему убеждению одобрил сопротивление королю.

Принц утверждал, что раньше он боролся ис­ключительно против плохих, недостойных пред­ставителей и слуг короля. Оранский долгое вре­мя был убежден, что король не знал о пренебре­жительном отношении к провинциям в Нидер­ландах. Вплоть до 1577 г. он настаивал на этом тезисе, бывшем, по нашему мнению, фикцией, ко­торой он пользовался для того, чтобы отвести от себя обвинение в восстании против суверена. Вильгельма оправдывал свою борьбу против на­местника тем, что она является «необходимой защитой», правом «на самооборону». Весьма по­казателен в его письмах переход от права на са­мооборону к праву на восстание. Во всяком слу­чае, для него бесспорно, что тирания не имеет права требовать повиновения подданных. Произ­ведения гугенотов утвердили принца в этом мне­нии. Французские публицисты Юбер Ланже и дю Плесси-Морней, соавторы знаменитого пропаган­дистского памфлета «Требования к тиранам», вышедшего под псевдонимом «Стефан Юний Брут», были постоянными соратниками Оранско­го и жили в непосредственной близости от него.

Брабантский принц полагал, что для отношений «государь — подданные» величайшее значение имело указание на брабантскую привилегию в «Вlijde Intrede» 1356 г., где, по его мнению, содер­жались основания его тезиса о праве на револю­цию. Оранский пространно защищал право на вос­стание в своей «Апологии». Учение борцов против королевского абсолютизма, — согласно которому вся власть передавалась в руки сословий и штатов, постепенно приобретало влияние в Нидерландах. Иоганн Нассау еще в 1578 г. считал, что король или губернатор должен избираться Генеральными штатами. Принц в 1577 г. заявил, что королю сле­дует оказывать повиновение до тех пор, пока он уважает и защищает привилегии и свободу!

Отец отечества!

С этим почетным титулом принц вошел в ис­торию не только временной Республики Объеди­ненных провинций, но вообще и в историю ни­дерландского народного сообщества. Его сторон­ники стали свидетелями, как это сообщество в духе Генералитета после смерти принца распалось, и разделение, к сожалению, сохранилась, исключая небольшой перерыв (1815—1830 гг.).

Человек, который признал и отстаивал Генера­литет и руководил нидерландским народом в его борьбе за свободу, защищал и воодушевлял его, заплатил за все непомерную плату. Неизвестный поэт (возможно, Марникс Сент-Альдегонде) по­святил принцу героическую песнь, родившуюся в 1572 г. в разгар жестоких сражений. О многом говорит то, что песнь «Вильгельм Нассау» с те­чением лет превратилась в национальный гимн Нидерландов.

Государство Нидерланды, республика или мо­нархия, никогда больше не стало политическим сообществом, которое задумал и определил сво­ей целью принц. Провинция Брабант, где он как первый дворянин хотел сыграть выдающуюся роль своих предков, позже отделилась от свобод­ного нидерландского сообщества и часто даже по­рабощалась кальвинистскими победителями. По сути дела, в начале существования республики правящим сословиям, регентам, штатам и штат­гальтерам, сыновьям и внукам принца было чуж­до общее понятие толерантности, которую принц предполагал и хотел добиться. Религиозная сво­бода, подходящая кальвинистским победителям, означала несвободу для католического большин­ства жителей. Этот прискорбный факт показыва­ет, насколько новым для того времени был «дух терпимости» Оранского.

Для политической организации Нидерландов суждения принца стали основой развития «демократических течений». Борьба за их становле­ние потребовала многих жертв, но эти жертвы не являлись бессмысленными. Часть Нидерландов, вырвавшаяся из когтей Испании, быстро разви­лась в западную республику с привилегиями и свободами «современнейшего» характера и преж­де всего со свободой совести, которая, возможно, была еще не абсолютной, но без принуждения и инквизиции. Народ, дворянство и горожане ста­ли опорой нового свободного режима.

Не всегда легко понять мысли принца и про­следить за ними. Уже указывалось на то, что он как аристократ придавал большое значение уча­стию дворянской элиты в управлении страной. Оранский считал, местные «знатные сеньоры» должны привлекаться в правительство Государ­ственным советом и орденом Золотого Руна; по­могать королю и быть представителями, намест­никами монаршей власти. Этот государственный метод управления Оранский поддерживал еще в начале, в 1559—1567 гг. Он открыто не одобрял действия герцога Альбы, ведь его политика пре­следовала цель отстранения древнего дворянства от управления страной. Принц полагал, что дво­рянство призвано и обязано взять на себя руководство освободительной борьбой под лозунгом «Долой чужеземную тиранию!». Несмотря на это, известно, что содействие дворянства было очень скромным. Можно считать, что более позднее рез­кое суждение Оранского о феодальном дворян­стве родилось из этого разочарования. История отделения от «недовольных» тоже неблагоприят­но повлияла на мнение о дворянстве, а события в Гронингене и Гельдерне его только усилили: дворяне слишком часто принимали сторону ис­панцев. Еще в 1559 г. Оранский пытался бороть­ся с этим и способствовал росту влияния гене­ральных штатов. Во время восстания он расши­рил их полномочия. В различных оправданиях и мемуарах (1568 г.), а также в «Апологии», подроб­но описаны полномочия Генеральных штатов: они являлись органом власти, который осуще­ствлял управление от имени короля. Из нее мы узнаем, кому было предоставлено право решать вопросы денежных средств, религии и войны. В тревожные годы после 1578 г. принц в своих вы­ступлениях перед Генеральными штатами нео­днократно указывал на их всестороннюю ответ­ственность. В Гентском договоре и в некоторых манифестах этого времени зафиксирована роль Генеральных штатов во многих решениях. 24 но­ября 1578 г. и 18 июля 1579 г. в своей речи он дважды разъяснил задачи Генеральных штатов, в основном, чтобы изобличить имеющиеся ненуж­ные уступки обособленности. На переговорах от­носительно передачи графской власти над Голландией и Зеландией (на Утрехт это не распрос­транилось) тоже был сделан особый упор на пра­во вмешательства Генеральных штатов.

Оранский нес тяжелейшее бремя в виде стрем­ления отдельных территорий самостоятельно принимать решения общим голосованием о мерах местного значения. От этого пострадали бы ин­тересы Генеральных штатов как вышестоящего органа. Часто случалось, что принц не знал, как ему быть, поэтому он предложил передать все полномочия в руки одного лица. Когда нужно было приводить в соответствие административ­ные решения, Оранский не боялся взять руковод­ство в свои руки. Он стремился к централизации, кроме всего прочего, финансов и обороны стра­ны, однако часто ему приходилось уступать чрез­мерным требованиям противников объединения.

Интересно, что валлонские области, где пред­почтение дворянства городским представителям оспаривалось меньше и привлечение буржуазно­го сословия к администрации не осуществлялось, остались в стороне от фламаноязычных провин­ций.

На этом фоне следует сделать выводы о лич­ности принца. Он был непоколебимым мятежни­ком, ясно осознававшим великую цель, которую хотел достичь — освобождение Нидерландских провинций от испанского господства. Этот чело­век стал борцом за свободу, ее героем. Он знал, что свобода возможна только после восстановле­ния единства и проповедовал терпимость и ре­лигиозный мир. Очень скоро Оранский понял, что средства, которыми он мог располагать, не­достаточны. Он осознавал границы человеческих возможностей и понимал, что в своих нападках на врагов, в самопожертвовании, разочаровани­ях и мятежности человек не может перешагнуть через них. Это знание вызвало у него чувство одиночества. Жертва непонимания и клеветы, на последнем отрезке он остался один. Но убежден­ность, что Господь избрал его своим орудием, дала Оранскому готовность и силу к самопожер­твованию.

Сила его личности и целеустремленность даже после смерти влияли на процесс нидерлан­дской освободительной борьбы. Дух Оранского победил после 1584 г. при установлении Нидер­ландской республики. Современникам и ранним биографам принца многие из его притязаний ка­зались несправедливыми и непонятными. Изве­стно, что они и для него тоже имели субъектив­ную и относительную ценность, в них решаю­щую роль играли тонкие, обусловленные време­нем частности. Как дипломат он должен был одобрять применяемые меры только потому, что они являлись полезными для его политики и были единственными, которые могли победить зло: сепаратизм отдельных частей страны, сле­пую, упорную нетерпимость и экстремизм, дохо­дящий до абсурда.

Заслуживает признания политика принца в отношении протестантизма. Он оказывал неоце­нимую помощь протестантам Англии и Германии, чтобы защитить от антипротестантской инквизи­ции Филиппа И, и по необходимости заранее при­мирился с опасностью завоевательной политики в направлении Рейна.

Первоначально Оранский выступил как защит­ник суверенной и поэтому национальной полити­ки, но вскоре подвергся опасности стать только защитником новой идеологии — кальвинизма. Взгляды принца являлись предтечей формы «де­мократического» управления, предполагающего участие народа. Он настолько избавился от ре­ликтов феодальной власти в Нидерландах, что ос­вободил путь для своей трактовки права на борь­бу против тиранической государственной власти. На все времена принц заложил основу современ­ной теории национальной борьбы.

Несмотря на все превратности судьбы, кото­рые он должен был преодолевать, Оранский все­гда оставался добрым христианином. Ожесточенность его столкновений и острота сопротивления никогда не служили предлогом для подлости или бесчеловечности. Вопреки фанатизму в иде­ологическом споре, он всегда осознавал свои че­ловеческие слабости и пределы.

Сын германского аристократического рода, выросший в мире бургундско-габсбургских умо­настроений, Вильгельм Нассау стал нидерланд­ским принцем и в конечном итоге — Отцом Оте­чества!

 

Хронология

 

1533 г.        Рождение в Дилленбурге.

1544 г.        Наследство в Нидерландах.

1549 г.          При Брюссельском дворе Марии Вен­герской.

1551 г.        Первый брак с Анной фон Бюрен.

1555 г.          В Государственном совете. Рыцарь орде­на Золотого Руна.

1558 г.        Смерть первой жены.

1559 г.          У короля Генриха П. Разговор в Венсен-ском лесу.

1559 г.          Наместник Голландии, Зеландии, Утрех­та и пр.

1561 г.        Второй брак с Анной Саксонской.

1563-64 гг.   Оппозиция в Государственном совете.

1566 г.          Бургграф в Антверпене. Иконоборчес­кое восстание (август).

1567 г.        Возвращение в Дилленбург (апрель).

1568 г.          Первый вызов на «Кровавый совет» (ян­варь).

1568 г.          Похищение его сына Филиппа-Виль­гельма (февраль).

1568 г.          Прием в Дилленбурге делегации антвер­пенских купцов (апрель).

1568 г.          Первое вторжение Оранского в Брабант (октябрь).

1569 г.        Оранский сражается во Франции.

1570 г.          Новые военные планы, договоренности с королем Карлом IX и гугенотами.

1572 г.        Взятие Бриля (1 апреля).

1572 г.          Второе вторжение в Брабант и Генне-гау (июль), отступление в сентябре и октябре.

1572 г.          Снова наместник Голландии, Зеландии и Утрехта (июль)

1573 г.        Переход в кальвинизм.

1574 г.        Конец осады Лейдена (октябрь).

1575 г.        Мирные переговоры в Бреде (март).

1575 г.          Третий брак с Шарлоттой де Бурбон (июнь).

1576 г.        «Гентское умиротворение».

1577 г.          Вступление Оранского в Антверпен и Брюссель (сентябрь).

1577-78 гг.   Переговоры с принцем Анжу, герцо­гом Алансонским.

1578 г.          Генерал-лейтенант наместника, эрцгер­цога Матвея Габсбургского (январь).

1578 г.        Проект религиозного мира.

1579 г.        Мирные переговоры в Кельне (август).

1580 г.          Король Филипп II объявляет Оранско­го вне закона (март).

1580 г.          Договоренность с Анжу (Плесси-ле-Тур, август).

1580 г.        «Апология» Оранского (декабрь).

1582 г.          Вступление в Антверпен с Анжу (фев­раль).

1582 г.        Покушение Жореги (март).

1582 г.        Смерть Шарлотты де Бурбон.

1583 г.          Четвертый брак с Луизой де Колиньи (апрель).

1583 г.          Покидает Антверпен и отправляется в Миддельбург и Дельфт (июль).

1584 г.          Смерть принца Оранского в результате покушения в Дельфте (10 июля).

1584 г.          Похороны принца Оранского-Нассау (август).

* Гёзы (голл.) — оборванцы. Жители Нидерландов, восставшие про­тив своих угнетателей, называли себя так, демонстративно подчеркивая, что они выходцы из народа и с гордостью противопоставляя себя надмен­ным испанским аристократам (прим.ред.).

* В книге «История Европы. От средневековья к новому времени» названа другая дата отречения Карла V: 1556 г. (прим. ред.).

* Настоятель, старший пастор у лютеран, (прим. ред.).

** Священнослужитель высшей степени церковной иерархии (прим. ред.).

* Общеимперское собрание знати (прим. ред.).

* Одно из высших должностных лиц в Нидерландах (прим. ред.).

* Каперство — захват (с ведома своего правительства) судами, при­надлежавшими частным лицам, коммерческих неприятельских судов или судов нейтральных стран, занимавшихся перевозкой грузов в пользу во­юющей стороны (прим. ред.).

* Имеется в виду собрание штатов Голландии, на которое прибыли сторонники восстания и кальвинисты от крупных и даже малых городов (прим. ред.).