Вильгельм Оранский и Нидерланды

 

Никогда еще в истории габсбургских Нидер­ландов, а возможно, и всей Западной Европы, не было личности, более противоречивой чем Виль­гельм Нассау, принц Оранский, которого его про­тивник кардинал Гранвелла назвал в насмешку Вильгельмом Молчаливым. Еще при жизни суж­дение о нем зависело от принадлежности совре­менников к католической или протестантской вере. Католическое дворянство было, безусловно, согласно с королевским указом об объявлении Оранского в 1580 г. вне закона. Повстанцы, насе­ление Нидерландов, наоборот, назвали принца «отцом отечества».

Историкам более позднего периода тоже не удалось сделать объективных выводов о личнос­ти Оранского. Принц стал воплощением всего дурного, исчадием ада, в то время как для биогра­фов либеральных взглядов и приверженцев про­тестантизма он являлся героем и каждый его по­ступок нес печать христианской справедливости, мужества и политической мудрости.

Благодаря борьбе Оранского в конце концов была образована республика, а потом монархия династии Оранских-Нассау, поэтому о принце воз­ник миф, который в жанре панегирика изобразил исторические факты, оставив без внимания ошиб­ки и заблуждения героя. Только в XX веке удалось оценить по достоинству личность Оранского.

Гораздо легче оценить Оранского как полити­ка, чем как человека. Образ государственного де­ятеля вырисовывается в его официальной пере­писке, многочисленных речах, памфлетах того времени и мемуарах.

Чрезвычайно редкими являются непосред­ственные высказывания Молчаливого, которые помогли бы нам судить о нем как о человеке. На­пример, в описании одного сражения мы находим несколько слов, свидетельствующих о тоске мо­лодого Вильгельма по любимой жене; по отдель­ным запискам жене Анне Саксонской мы можем узнать об одиночестве человека, которому в по­стоянной борьбе и заботах не хватает помощи и утешения супруги. А вот мы встречаем веселого Оранского, пишущего поздравление своему брату Иоганну по случаю его бракосочетания, но сра­зу же после приветственных слов он опять углуб­ляется в политику.

В письме Вильгельма матери перед нами сын, преклоняющий колени у могилы отца. Несколь­ко трогательных жалоб принца старой матери на безысходность борьбы, скорбь по павшему в бит­ве брату перемежаются политическими коммен­тариями и подробными тактическими и страте­гическими планами. Едва проклевывается чело­век, как его снова и снова закрывает политик — Вильгельм Молчаливый. Аристократ, который в течение двадцати лет был вождем и вдохновите­лем восстания в Нидерландах против Испании! Восстания во имя свободы, или точнее, во имя веры.

И тем не менее нам почти не удается однознач­но определить вероисповедание Оранского, кото­рый утверждает, правда, после 1573 г., что принад­лежит «к единственно истинной религии», но в то же время осуждается кальвинистскими теолога­ми как атеист; в своих письмах до 1566 г. он пред­стает католическим дворянином, в письмах от 1566 по 1570 гг. — скорее как лютеранин, а после 1573 г. — как умеренный кальвинист. Однако, не­смотря на эти религиозные метания, он преиспол­нен благоговения перед Богом. Хотя, с другой стороны, чтобы доказать свою беспристрастность, он подолгу не являлся к мессе, и некоему духов­ному лицу даже поручено было проследить за его религиозной жизнью.

История принца — это история нидерландско­го восстания. В каждом периоде мятежа он являл­ся его руководителем, и так до самого конца: ко времени его смерти в июле 1584 г. восстание на юге почти закончилось. Вся его жизнь была борь­бой. Приход двадцатилетнего Вильгельма в поли­тику (на сторону оппозиции) совпал с началом революции.

Ареной политической деятельности стали габсбургско-бургундские Нидерланды. Карлу V удалось осуществить намерение Карла Смело­го: он разделил Нидерланды на шестнадцать провинций, объединил их в Бургундский округ империи (1548 г.) и навсегда закрепил объеди­нение государственно-правовым актом — Праг­матической санкцией (1549 г.). Еще в 1531 г. он ввел централизованную администрацию, создав Государственный совет и сделав свою сестру Марию Венгерскую главной правительницей. Правда, от бургундского периода остались шта­ты различных земель, а его наследием были Генеральные штаты, созданные в виде исключе­ния в XV веке для ассигнования дополнитель­ных денежных средств монархам, имеющим эту прерогативу.

Поскольку Карл V из-за многочисленных войн постоянно испытывал финансовые затруднения, Генеральные штаты стали собираться чаще. Бла­годаря этому постепенно появилось понимание общих интересов, и в конце концов родилась идея «общей родины», которая укрепилась сознанием политической государственно-правовой связи. Оранский был убежденным поборником и защит­ником бургундско-габсбургской идеи единства, чье воплощение он до самого конца видел в «ге­нералитете» — территориальной целостности. «Национальное чувство» проявилось в солидар­ности «против», а не «за» и было еще недостаточ­но сильным, чтобы окончательно преодолеть тер­риториальную ограниченность.

События того времени способствовали идее единства. Но этому мешало разноязычие — во всех северных провинциях говорили на фла­мандском диалекте голландского языка, а в юж­ных (Геннегау, Намен, Люксембург, а также в Артуа) — на валлонском диалекте французско­го языка. В центральной администрации и сре­ди бургундского дворянства говорили по-фран­цузски.

Несмотря на многочисленные войны, время правления Карла V было счастливым, император пользовался большим авторитетом. Он считался «здешним», частью народа и постоянно это подчеркивал. Отрекаясь от трона в 1555 г.*, он с вол­нением заявил, что ему трудно расставаться с фламандской родиной.

К сожалению, суровые декреты против ерети­ческих течений анабаптизма, лютеранства и каль­винизма омрачили картину внутреннего благо­денствия страны.

Совсем иначе народ отнесся к его сыну, инфан­ту Филиппу, который первый раз посетил Нидер­ланды в 1548 г. Он воспитывался в Испании, не знал ни народного голландского, ни французско­го языка. В отличие от Карла V, который в пер­вую очередь являлся императором и монархом, а не преданным слугой церкви, Филипп был вос­питан в духе строгого благочестия, и ему не по­нравились приветливость, откровенность и фами­льярность народа по отношению к отцу. Филипп был и остался испанцем, и даже намеренно под­черкивал, что он чужой. Сын короля не приобрел популярности отца, а возможно, и не желал ее. В его окружении находились только испанцы, ита­льянцы и дворяне из свободных графств. Члены его совета тоже были чужестранцами, и хотя он вежливо обращался с нидерландским дворян­ством, дистанция все же сохранялась. Ему не хватало широты натуры отца, чтобы не обращать внимания на противоречия и натянутые отноше­ния.

Когда Карл V в 1555 г. отрекся от престола, а Мария Венгерская не пожелала остаться прави­тельницей, его наследник Филипп назначил вме­сто нее герцога Эмануэля Филиппа Савойского, итальянского принца, который с 1553 г. был ко­мандующим бургундского войска. Местное дво­рянство выразило недовольство тем, что король назначил наместником иностранного герцога, а не представителя нидерландской аристократии, на­пример из династии Нассау, Круа, Лаленов и дру­гих.

Непосредственно после отречения императо­ра от престола политическая ситуация в Нидер­ландах была не очень благоприятной. Война ко­роля с Францией охватила территорию Италии и Нидерландов. Финансовое положение было крайне тяжелым, и король при возобновлении военных действий вынужден был обратиться к Генеральным штатам с просьбой о финансовой помощи. Генеральные штаты собрались в Валан-сьенне в самый разгар войны, когда и дала о себе знать их оппозиция, к которой примкнуло знат­ное дворянство. Субсидию, правда, пообещали, но при этом высказали резкую критику в адрес правительства. Король прекрасно знал, что ини- циатором образования этой оппозиции была высшая аристократия. Когда Филипп II после окончания войны с Францией в 1559 г. покидал Нидерланды, он обвинил принца Вильгельма Оранского и его друзей в активизации оппози­ции, в том числе в Государственном совете, где принц Оранский вместе с графом Эгмонтом, а позже с графом Горном, выступали против вер­ного министра короля Антуана Перрено, сеньо­ра де Гранвеллы и против епископа Утрехтско­го; в провинциальных и Генеральных штатах, где они как члены дворянской фракции оказывали влияние на духовенство и народ. В 1559 г. ко­роль уже резко упрекал принца за то, что он возглавлял дворянскую оппозицию, теперь же стало ясно: Вильгельм не мог пользоваться до­верием короля, так как был решительно против «чужой власти».

Филипп II перед своим отъездом из Нидерлан­дов, по совету Гранвеллы, назначил правительни­цей свою сводную сестру Маргариту Пармскую, а не племянницу Карла V Кристину Лотарингскую, которую предлагали Оранский и Эгмонт, что глубоко ранило гордость феодального дворян­ства, потому что к нему причисляли также и Оранского, хотя он был германского происхож­дения. Когда в 1544 г. Оранский прибыл в Нидерлан­ды в качестве наследника своего племянника Рене де Шалона, он не мог считаться иностран­цем, как это позже утверждал испанский король.

В эти годы германский дом Нассау уже был нидерландской дворянской династией. В 1403 г. Энгельберт фон Нассау, пробст* Мюнстерского собора, заключив брак с Иоганной фон Поланен, унаследовал обширные земельные владения в Брабанте: он был бароном Бреда, сеньором Леки, Гертруденберга, Нирварта и т.д. Вскоре он стал членом совета герцога Брабантского Антуана Бургундского; после его смерти занимал то же по­ложение при его преемниках и посредничал меж­ду Брабантскими штатами и бургундскими герцо­гами, но при этом старался не участвовать ни в ка­ких конфликтах. Его преемник Ян IV, с 1442 г. барон Бреда, а с 1450 г. правящий граф Нассау, оставался советником бургундских герцогов, со­провождал их в многочисленных походах и через брак и обмен унаследовал новые владения в Бра­банте, а также в Диете и Сихеме. Символом двой­ной власти (барон Бреда и граф Нассау) является то, что тело его похоронено в усыпальнице собора в Бреде, а сердце — в Дилленбургской мо­настырской церкви.

Его сын Энгельберт Нассау (род. в 1454 г.) — самый знаменитый представитель династии Нассау в нидерландско-бургундских провинциях, тогда как его брат Иоганн договору от 8 мая 1457 г. в Бреде получил германские земли. Только замок Дилленбург остался их совместной собственностью.

Энгельберт Нассау, советник Карла Смелого, занимался также и пост главного правителя Ни­дерландов. Будучи военачальником Карла, он был взят в плен у Нанси, позже верно служил Марии Бургундской и ее мужу Максимилиану, участвуя в их войнах против Франции и фламандских го­родов (победитель в Гингате, 1479 г.). Земли Нас­сау часто вносили огромный выкуп за освобож­дение из плена Энгельберта. Он был дростом* Брабанта, губернатором Люксембурга, правите­лем Голландии, Фландрии, Артуа, соправителем Нидерландов, а в 1501 г. даже их правителем, близким другом принца Филиппа Красивого, вер­ным полководцем и дипломатом императора Максимилиана. Когда в 1504 г. рыцарь ордена Зо­лотого Руна Энгельберт, на щите которого был девиз: «Это я, Нассау!», умер, историограф Молине написал о нем: «Благочестивейший и храб­рейший, не ведавший страха и никогда не бежав­ший с поля боя...»

Брак Энгельберта с Кимбургой Баденской был бездетным, поэтому в качестве его наследника в Нидерланды еще в 1499 г. прибыл старший сын брата Генрих Нассау. Верный сподвижник Габс­бургского дома, он стал советником и военачаль­ником императора Максимилиана, хотя чаще слу­жил ему как дипломат. В 1506 г. император назна­чил его воспитателем эрцгерцога Карла, позже он стал энергичным помощником Карла V на пере­говорах об избрании императора. С тех пор Ген­рих Нассау, пребывая в свите императора, являл­ся скорее другом и советчиком, а не только дип­ломатом и военачальником. Вторым браком он женился на сестре Филиберта де Шалона, прин­ца Оранского. Сын Генриха Рене де Шалон унас­ледовал от Филиберта титул принца Оранского, а в 1538 г. после смерти отца занял его место в Нидерландах. Он тоже вошел в число близких друзей императора и стал правителем Голландии, Зеландии и Утрехта.

В 1544 г. двадцатишестилетний Рене де Ша­лон, граф Нассау, принц Оранский, барон Бреда и т.д. погиб при осаде Сен'Дизье. Его брак был бездетным, поэтому еще в военном лагере у Ришмона он назначил своим наследником одиннадца­тилетнего двоюродного брата Вильгельма фон Дилленбурга, старшего сына Вильгельма Нассау. Но возникли трудности из-за религии. В Орании, а также в Нидерландах вряд ли потерпели бы на­следника-лютеранина. Не будем вдаваться в под­робности многочисленных переговоров по пово­ду наследования. Было решено, что мальчик до прибытия в Голландию должен выйти из-под влияния родителей-протестантов, особенно убеж­денной в своей вере матери Юлианы фон Штольберг, и сразу же переехать в Бреду или Брюссель. Его отцу предложили отказаться от опекунства и согласиться на то, чтобы юный принц воспиты­вался в Брюсселе в католическом духе.

22 августа 1544 г. последовал отъезд наследни­ка из Дилленбурга в сопровождении отца, и 6 сен­тября для Вильгельма Оранского в возрасте 11 лет и 4 месяцев начался нидерландский период его жизни. Никто не подозревал, какой человеческой и политической трагедии положило начало это событие.

Юный принц сперва жил в замке Нассау у Бреды под опекой трех католических дворян и воспи­тывался там вместе с двумя отпрысками германс­ких городов фон Изенбургом и фон Вестербургом. В 1548 г. воспитатель Жером Перрено, сеньор Шампани, брат епископа Гранвеллы, посчитал, что пришло время для переезда в Брюссель. Но толь­ко в декабре 1549 г., после того как будущий ко­роль Филипп в сопровождении герцога Альбы принял принца Вильгельма в роскошном, в отде­ланном в духе эпохи Возрождения замке Бреда, он смог поселиться при дворе правительницы Марии Венгерской. Позже он перебрался в официальный брюссельский дворец дома Нассау, о котором упо­мянул Дюрер во время своего путешествия по Ни­дерландам.

Принц был молодым, знатным, одаренным и богатым наследником, владения и титулы которо­го мы вкратце перечислим: барон Бреда, владе­тельный сеньор Штеенбергена, Розендала, Остер-хаута, Гримбергена, Витена, Граве и Куика, дрост Брабанта, сеньор Виандена, Дасбурга, Сент-Вейта, Леки, Нирваарта, Сихема, Диеста, Меерхута и прочее, принц Оранский, граф Нассау...

Отец хотел, чтобы сын и в дальнейшем воспи­тывался при дворе императора. Пребывание в Бреде и Брюсселе стало решающим моментом. Германского принца видеть там не желали, принц, нужен был бургундский, габсбургский нидерлан­дский дворянин, воспитанный на «голландский манер»; этому способствовали католическая рели­гия и французский язык. То, что Вильгельм в пе­реписке и обиходе пользовался французским (свои последние слова он произнес тоже по-французски), показывает насколько сильно повлияла на него чужая среда. Его мать, убежденная люте­ранка, вынуждена была смириться с переходом сына в католичество.

Тем не менее долгие годы в отсутствие Виль­гельма между Бредой и Дилленбургом не преры­вались тайные связи: велась сердечная перепис­ка, взаимно обменивались небольшими поручени­ями, передавали друг другу кое-что из продуктов. Принц помогал своей семье и деньгами. Кроме того, отец и сын в то время довольно часто встре­чались.

В 1548 г. принц, по поручению императора, по­является на рейхстаге* в Аугсбурге. Тогда ему было только 15 лет, но очень скоро он завоевал благосклонность императора. Может быть, это было вызвано воспоминаниями о покойных к тому времени друзьях Генрихе и Рене, а может, для короля было важно укрепить через принца отношения с дружески настроенными германски­ми принцами-протестантами, или же император быстро оценил выдающиеся способности Оранс­кого, человека высокоодаренного, темперамент­ного, но умеющего владеть собой, деликатного, молчаливого, со светлой головой! Говорят, что правительница Мария ревностно ходатайствова­ла за принца перед императором, и тот оставлял юношу в своих апартаментах во время важных дипломатических и даже частных разговоров.

Нет ничего удивительного, что способный молодый человек занимал высокий политический и военный пост. Первый брак Вильгельма, которо­му энергично содействовала Мария Венгерская, еще больше поднял его престиж. Нравы молодых придворных оставляли желать лучшего, и, по-видимому, правительница, стараясь оградить юного принца от опасностей придворного развра­та, сочла необходимой раннюю женитьбу. Брак восемнадцатилетнего Вильгельма с богатой на­следницей Максимилиана фон Бюрена, заклю­ченный в 1551 г., сделал его сеньором Эгмонда и Леердама, графом фон Бюреном, и т.д., то есть бо­гатейшим дворянином Нидерландов, чья соб­ственность почти равнялась королевской. Он рас­полагал большими доходами, которые, однако, очень быстро истощились. Молодой принц жил пышно, держал многочисленных слуг, тратил ог­ромные деньги на содержание двора. Расходы на службе у короля были очень высокими, поэтому у Вильгельма появились крупные долги — бич любого дворянина того времени.

Личность принца раскрылась не столько в во­енном деле, сколько в дипломатии. Набор войска, вербовка и командование кавалерией были под силу любому знатному дворянину. Несмотря на это, о принце довольно рано (1551 г.) становит­ся известно как о «командире и капитане» 200 ка­валеристов, а в 1552 г. во время войны с Фран­цией он получает под командование полк. Виль­гельма можно было встретить и в Меце при стро­ительстве крепости Мариенбург, а в 1555 г. он стал главнокомандующим Маасской армией (письма жене и правительнице свидетельствуют о гордости и чувстве выполненного долга); при этом назначении Карл V обошел опытного пол­ководца графа фон Эгмонта. Когда принцу испол­нилась 22 года, он отказался от назначения губер­натором Люксембурга, объяснив это молодостью и отсутствием опыта.

Между тем его назначили членом Государ­ственного совета, и в октябре 1555 г. он прибыл из военного лагеря, чтобы присутствовать на це­ремонии отречения и прощальных торжествах императора. Карл появился на собрании Гене­ральных штатов, опираясь на плечо принца, и пе­редал власть своему сыну Филиппу. Оранский же был произведен в рыцари ордена Золотого Руна. Его военная карьера длилась с короткими пере­рывами до 1559 г.

До и после 1555 г. принц Вильгельм часто со­вершал поездки по поручению Марии или наместника для ведения важных переговоров с депу­тациями вражеской стороны о финансовом поло­жении, об обновлении властей в брабантских го­родах, о перемирии с противником. В конце фев­раля 1558 г. по поручению Карла V он доставил во Франкфурт императорские регалии и акты от­речения от трона. Когда Вильгельм был во Фран­кфурте, он получил известие о болезни жены. Принц поспешил домой через Дилленбург и при­был как раз вовремя, чтобы успеть проститься с молодой супругой.

Еще не прошла боль от утраты так рано поки­нувшей его любимой супруги — «истинного дру­га», — а государственные дела снова поглотили его. Весь август 1558 г. принц вел переговоры о мире в Воселле, а 3 апреля 1559 г. по поручению короля подписал мирный договор в Като-Камбрези. В мае договор был ратифицирован в Брюс­селе и вскоре после этого торжественно оглашен в Париже. Там принц появлялся в обществе гра­фа Эгмонта и герцога Альбы, людей, которые сыг­рали потом особую роль в прологе нидерландско­го восстания.

Жизнь, не знающая покоя! По поручению короля, он был поверенным при заключении брака по доверенности между коро­лем Филиппом и Елизаветой Валуа, дочерью ко­роля Франции Генриха II, присутствовал также при помолвке правителя Нидерландов Филиберта Савойского с Маргаритой Французской.

Эта миссия при французском дворе оказалась решающей в дальнейшей судьбе принца, и много лет спустя он подробно рассказал о ней в своей защитительной речи — знаменитой «Апологии». Король Генрих, не будучи в курсе политической обстановки в Нидерландах, посчитал возможным открыто обсуждать все секреты с принцем как с уполномоченным короля, которого он встречал на всех переговорах о мире и королевских брако­сочетаниях вместе с Гранвеллой или Альбой. Во время охоты в Венсенском лесу он сообщил Вильгельму о планах короля Филиппа, передан­ных через Альбу. Филипп и Генрих намеревались бороться за истребление всех протестантов не только во Франции и Нидерландах, но и во всех странах, «христианского мира». Целью, по словам Генриха, было учреждение испанской Инквизи­ции во Франции и Нидерландах.

В «Апологии» Оранский подробно рассказал, насколько глубоко потрясло его это сообщение, что именно тогда он принял решение всеми си­лами противостоять планам католических коро­лей и вместе с простым народом бороться против их намерений.

Пусть остается открытым вопрос, правильно ли Генрих истолковал принцу планы Филиппа, но то, что последний стремился к истреблению еретиков, подтверждают его многочисленные дей­ствия и высказывания. Нельзя не согласиться с мнением Рахваля, германского биографа принца Вильгельма, что после того как Оранский, пробыв вождем оппозиции и руководителем революции до 1580 г., позже вернулся к хранимой им тайне, в его воспоминаниях вполне могли перемешаться этот разговор и события, на самом деле имевшие место в другое время. Здесь очень трудно отли­чить вымысел от правды. Но как бы то ни было, с 1580 г. политическая деятельность принца в ос­новном сводилось к участию в оппозиции, на­правленной лишь на сохранение сословных при­вилегий, а после 1559 г., и уже тем более после 1563-го, выступавшей за изменение религиозных отношений.

7 августа 1559 г. в Генте собрались генеральные штаты, так как Филипп хотел попрощаться со своими подданными. Он никогда больше не уви­дел своих богатых, процветающих нидерландских провинций. Принц был назначен правителем Гол­ландии, Зеландии, Утрехта, Западной Фрислан-дии, Воорне и Бриля и сопровождал короля от Гента до Флиссингена, где стоял на приколе ис­панский флот. Мы не заблуждаемся: Вильгельм Оранский Молчаливый, Вильгельм фон Нассау до сих пор следовал путем своих нассауско-брабантских предков. Но с 1559 г. он изменил курс. Принц становится вождем оппозиции политичес­кому режиму, регентше, влиятельнейшему мини­стру короля Гранвелле, и именно в этом качестве предстает исторической личностью, шагнувшей далеко за пределы бургундско-нидерландского мира и сыгравшей значительную роль в истории Западной Европы и империи.

 

ВОЖДЬ ОППОЗИЦИИ

Гг.

 

Состояние дел в Нидерландах беспокоило коро­ля Филиппа. Финансовое положение было подо­рвано, Генеральные штаты отказались ассигновать новые деньги, если не будут выполнены условия, которые король посчитал оскорбительными. В Брабанте оппозиция резче всех высказывалась по поводу привилегий, и Филипп знал, что высшее дворянство, и прежде всего принц, спровоциро­вали антииспанские настроения.

Положение усугубил новый конфликт. До сих пор Нидерланды были настроены против «ино­странцев», испанских войск в стране, тяжелого финансового бремени. Теперь осложнения вызва­ла религиозная политика короля. Нидерланды получили новую церковную организацию, так как Филипп хотел назначить 15 новых епископов.

Епископ Гранвелла, верный министр короля, дол­жен был стать Мехельнским архиепископом с двумя архиепископами в качестве помощников, а также примасом Нидерландов. Благодаря этому Нидерланды становились независимой церков­ной провинцией без связей с Кельном и Реймсом, которым прежде подчинялись. При каждом епис­копе должны были находиться два представите­ля Инквизиции для надзора за католическим ве­роисповеданием населения. В Государственном совете намеревались дальше проводить в жизнь планы короля.

Эти нововведения содействовали бы процвета­нию католической церкви и духовенства, но для народа олицетворяли ужасы испанской Инквизи­ции. План создания новых епископатов повсюду вызвал сопротивление, и многие города отказа­лись принять вновь назначенных епископов (сре­ди них Антверпен и Босх... в Брабанте!). Гранвел­ла выработал план, по которому новые епископы могли быть также аббатами или прелатами, и до­ходы аббатства тогда переходили бы к новому епископу.

Оппозиция активизировалась: прелаты хотели остаться на своих местах и сохранить доходы аб­батств. Пришли в движение также и генеральные штаты. Прелаты как члены духовного сословия в штатах поддержали оппозицию в нидерландском национальном, антииспанском духе. Были опасе­ния, что теперь епископы, креатуры короля, зай­мут все места в штатах и ослабят оппозицию. По этому пункту интересы дворянства совпали с интересами сословий и духовенства. Раньше сан епископа получали выходцы из знатных дворян­ских семей, теперь эта привилегия у дворянства была отнята! Противостояние городов, духовен­ства и штатов поддержала высшая аристократия, и в первую очередь граф Эгмонт и принц Оранс­кий. На землях принца находилось много владе­ний норбертинских аббатств. Он всегда поддер­живал добрые отношения с прелатами, и они ча­сто гостили в замке Бреда. Их отсутствие на за­седаниях штатов сильно ослабило позицию принца, а вместе с ним и высшего дворянства. Из-за сопротивления прелатов, а также благодаря вмешательству Рима, план Гранвеллы был отло­жен на многие годы. Отношения Оранского и Гранвеллы сильно осложнились тем, что после­дний (кардинал с 1561 г.) в непокорности духо­венства и сословий не без оснований увидел вли­яние Оранского.

Оранский и Эгмонт не были привлечены к обсуждению реорганизации в Государственном совете, но внешне все выглядело так, будто они несли за нее ответственность. То же самое про­изошло при рассмотрении весьма щекотливого вопроса о выводе из Нидерландов испанских войск. Принц упорно возражал против подобной практики: в июле 1561 г. они с Эгмонтом отпра­вили королю резкое письмо, в котором требова­ли обсуждения всех дел на пленарном заседании совета. Ответа не последовало, и оппозиция уси­лилась. Друг Оранского Филипп де Монморанси, граф Горн, теперь уже в Государственном со­вете стал на сторону Оранского и Эгмонта, и они втроем противостояли планам короля об исполь­зовании специального отряда кавалерии в войне против французских гугенотов. После этого от Гранвеллы и правительницы — с 1559 г. Марга­риты Пармской — поступила жалоба Филиппу: Оранский и его друзья вызывают беспорядки в стране.

Вильгельм и его коллеги в Государственном совете вынесли дело об аббатствах и кавалерий­ском отряде на собрание рыцарей ордена Золо­того Руна, в результате чего королю Франции было отказано в любой помощи в его борьбе про­тив гугенотов на том основании, что это вызовет неодобрение и раздражение германских князей. В событиях видна рука Оранского: благодаря его браку с Анной Саксонской, дочерью покой­ного курфюрста Морица, в августе 1561 г. уси­лилось влияние гессенских и саксонских род­ственников.

Из собрания рыцарей Золотого Руна в мае 1562 г. образовалась лига дворян, которая под предводительством принца выступала против Гранвеллы и абсолютистской политики короля. От ее имени Оранский потребовал на Государ­ственном совете созыва Генеральных штатов. В этом оппозиционном движении, в основном на­правленном против всемогущего Гранвеллы, Оранский являлся руководящей фигурой и в ка­честве таковой был признан как друзьями, так и врагами.

Правительница и Гранвелла опасались, что Оранский и его друзья будут противостоять пра­вительству и королю, применяя насильственные методы. Недовольство короля выразилось в том, что он не послал принца в качестве своего упол­номоченного на рейхстаге во Франкфурте, кото­рый собрался по поводу избрания Максимилиа­на II. После этого Вильгельм совершил вызыва­ющий поступок — отправился туда по собствен­ной инициативе и оставался там до декабря, вел переговоры с германскими делегациями об учас­тии рейхстага в борьбе против религиозных пре­следований.

Пребывание в Германии способствовало усиле­нию агрессивной позиции принца. В марте было отправлено письмо королю Филиппу: Оранский, Эгмонт и Горн как члены Государственного совета требовали отставки Гранвеллы. В послании указывалось, что если требование не будет выпол­нено, они обратятся с ходатайством о своем вы­ходе из Государственного совета. Гранвелла ут­верждал, что инициатором этой акции был Оран­ский. Поскольку ответа не последовало, Оранс­кий пишет новое письмо: Гранвелла должен уйти, а до тех пор, пока это не произойдет, принц и его друзья присутствовать на Государственном сове­те не будет. Король Филипп и Маргарита Парм-ская теперь твердо убеждены: Оранский виноват во всем. А потому следовало — именно так — уси­лить наблюдение за его отношениями с германс­кими родственниками. Брат принца Людвиг Нас-сау был тогда посредником между Оранским и его германскими друзьями; с ним Вильгельм об­суждал план возможной вербовки ландскнехтов. Маргарита с недовольством следила за частыми поездками Людвига Нассау, жившего при дворе принца. 13 марта 1563 г. последовала отставка Гранвеллы. Настало время триумфа для Оранс­кого, который теперь вернулся в Государствен­ный совет и занял ведущее положение в государ­стве. Слишком долго можно описывать многочис­ленные раздоры, возникшие потом между Оран­ским и правительством, но нужно заметить, что после пережитого успеха политика Вильгельма стала менее радикальной. Принц доказывал свою верность католической церкви столь убедитель­но, что никто не мог заподозрить его в терпимос­ти к кальвинизму.

По отношению к папе римскому он вел себя ло­яльно, хотя в его наследном княжестве Оранском к католической церкви относились иначе. Виль­гельм вызвал неприязнь у нидерландских кальви­нистов, и Людвиг предостерегал его от этих фана­тиков. С другой стороны, он с большим интересом следил за развитием гугенотского движения во Франции и даже рассчитывал на его возможную помощь в борьбе против Испании. Принц сохра­нил тесные отношения с теми теологами, которые выступали за равенство между религиями, и не прекратил поддерживать связь с германскими род­ственниками-лютеранами и друзьями, в чем неустанную помощь оказывал ему Людвиг. Хотя Оран­ский называл себя верным слугой короля, он ре­шительно противостоял его централизованной абсолютистской политике, но всячески избегал любых отношений со сторонниками радикальных мер, осевшими за пределами страны. И тем не ме­нее все нити оппозиции вели к принцу. Создается впечатление, что события увлекли его за собой, и он чувствовал себя вожаком целого движения, це­лей которого в тот момент еще не видел.

После отъезда Гранвеллы Оранский и его дру­зья вернулись в Государственный совет и попытались усилить влияние дворянства и Генераль­ных штатов. Принцу даже удалось добиться от Маргариты Пармской более мягкого отношения к религиозным вопросам, и это произошло как раз в тот момент, когда король приказал огласить решение Тридентского собора, в котором указы­валось, что светские инстанции по делам Инкви­зиции подчиняются епископам. Между тем под духовным руководством Оранского оппозиция настолько усилилась, что до 1565 г. новые епис­копства еще не были созданы и публикация ре­шений Тридентского собора была возможна толь­ко с ограничительными оговорками.

31 декабря 1564 г. принц произнес в Государ­ственном совете памятную речь, которая однознач­но определила его позицию в религиозном вопро­се, однако его собственные религиозные убежде­ния остались невысказанными. Он считал, что король должен знать об опасности всеобщих бес­порядков из-за религиозных гонений, поэтому ре­шения Тридентского собора сейчас нельзя было претворять в жизнь. По его мнению, постановле­ния по вопросу религии были слишком строгими. Монарх не имеет права самовольно навязывать веру своим подданным! Негодующий принц зая­вил, что об этом нужно немедленно сообщить ко­ролю. Сам Оранский отклонил предложение лич­но сделать это, но в инструкциях Эгмонту, кото- рый собирался ехать в Испанию, было указано на смуту, вызванную гонением на еретиков, а также содержалось условие: если король не сможет лич­но прибыть в Брюссель, то пусть предоставит пра­вительнице полномочия, позволяющие смягчить религиозные указы. Указания Эгмонту — прямое следствие речи Оранского, — звучали как ульти­матум принца королю, монарх так их и воспринял.

Вернувшись в мае 1565 г., Эгмонт высказал соображение, что, вероятно, в скором времени можно будет ожидать некоторого послабления. Но принц, напротив, считал, что король останет­ся непреклонным, и когда в ноябре 1565 г. стали известны его пресловутые письма из леса в Сего­вии, оказалось, что Оранский был прав. Все ос­талось по-прежнему, преследования еретиков продолжались, и правительнице запретили созы­вать Генеральные штаты. Таков приказ короля.

В это время в стране возросло недовольство. Оппозиция приобрела революционный характер. В связи с этим дворянству пришлось пойти на компромисс. Оранский настаивал на прямом и аб­солютном неповиновении королевским приказам: только так, считал он, сопротивление достигнет цели. Те же, кто до этого сдержанно и нереши­тельно поддерживали оппозицию: герцог Эршо, сеньоры Берлеймона, Нуакарма и др., — теперь еще больше отдалились от Оранского и его друзей. Так как исчезли все препятствия в виде при­держивающихся закона политических кругов, принц и его приверженцы попали под влияние по­встанческих элементов, которые в конце 1565 г. со­средоточились вокруг «дворян». Остается откры­тым вопрос, сам ли принц выбрал этот радикаль­ный курс, хотя известно, что преданный ему брат Людвиг, охваченный революционными идеями, разъезжал по стране, вербуя сторонников.

Оранский тоже не бездействовал: он зондиро­вал почву в Германии и у гугенотов, часто при­нимал посетителей из этой страны и вел много­численные переговоры с германскими дворяна­ми в Виане, в замке своего друга Бредероде, кста­ти, кальвиниста. Для принца вопрос о возможной военной помощи из империи был первостепен­ным.

Из кругов кальвинистов вышли теперь актив­нейшие борцы. И так как в период созревания протестантства в Нидерландах маленький чело­век, как, впрочем, и большинство дворян, не по­нимал тонких различий в вероисповеданиях, мно­гие приверженцы революционного «евангелистского» течения вступили в ряды радикальных кальвинистов. Даже Людвиг Нассау, воспитан­ный в духе дилленбургского лютеранства, попал под влияние кальвинистского учения и поддер­живал отношения преимущественно с кальвинистскими теологами и дворянами. Бредероде, Ни­колас Гам, Марникс Сент-Альдегонде, сеньор Кулемберга были близкими друзьями Людвига Нассау. Так как между братьями царило полное доверие и единодушие, Оранский точно знал, что происходит в кальвинистских кругах. Если принц в Государственном совете и делал вид, что удив­лен определенными событиями, то только для того, чтобы ввести в заблуждение своих против­ников. В беседах ведущих кальвинистов с Люд­вигом Нассау всегда отводилось место союзу с заграницей против королевской политики.

Принц стал сторонником политики «худшего»: если король хочет ужесточить меры, пусть так и будет, тогда восстание неизбежно. Но сам он от­казывался от всякого участия в бесчеловечном гонении на еретиков. В начале 1566 г. принц сло­жил с себя все официальные полномочия и объяснил свое поведение в подробном письме к правительнице, указав, что там, где он является наместником, никогда не будет никакой Инкви­зиции; как истинному христианину она ему от­вратительна. Вильгельм также сообщил Маргари­те, что страна обнищала, пограничные кордоны с Данией являются причиной нехватки зерна, по­этому сейчас не время создавать напряженность. Принц остался на своем посту — так пожелала Маргарита Пармская, — но отказался претворять в жизнь религиозные указы на подвластных ему территориях. Оранский являлся примером для других дворян, поэтому его заклеймили как за­чинщика мятежа. Теперь даже если бы он захо­тел, то не смог бы затормозить развитие сопротив­ления, тем более что его брат занимал ведущее по­ложение среди кальвинисто<