Глава двенадцатая. Паноптикум. Часть первая

Ночи на островах Мор Элин никогда не были особо тихими. Громко кричат ночные птицы, стрекочут сверчки. Шелестят листвой и хвоей густые леса. Огромное поместье Айко не было исключением: лаяли сторожевые собаки, гудели фильтры, печи и стиральные машины. Болтали охранники и дворники. В небольшом, но уютном кабинете Отца, на заваленном бумагами столе тикал метроном, в такт ему звонко щёлкали исполинские часы. Не оставался без дела и сейф. Громко и упруго вращались его циферблаты, щёлкая с абсолютно одинаковой интонацией, упрямо не желая выдавать своего верного положения.

Но её это не смущало. Девушка со стетоскопом в ушах была ничуть не менее упряма, и она твёрдо решила сражаться с настырной железякой до победного.

«Нуль… Два… Четыре».

В голове начала оформляться идея просто перебрать все сто тысяч вариантов, и, начни она раньше, так бы и поступила, однако сейчас времени не было. Не столько количество символов, сколько неуверенность в правильности своего выбора терзала хлипкий разум девушки, и острота её рассудка начала притупляться, уступая место неврозу и панике. Судорожно вздохнув, она стянула стетоскоп и села на пол. Совсем короткий перерыв перед последним рывком, что приведёт её к победе. Она чётко знала, что закончит сегодня.

«А что, если…»

Не надеясь всерьёз, сугубо интереса ради, она повернула два оставшихся циферблата на девятки. Глупая, исключительно интуитивная идея. Достаточно глупая, чтобы чудовищной толщины ригели поддались.

И дверь открылась.

«Две тысячи четыреста девяносто девять… Чёрт, мне это не нравится».

Детский, несерьёзный код. Это могло значить, что Отец прятал код на самом видном месте, что боялся забыть, чувствуя наступление деменции… либо что-то совсем иное, неподвластное детскому разуму девушки. И она очень, очень надеялась на первое.

Отбросив мысли о неподвластном в сторону, она включила фонарик и принялась рыться в недрах стального исполина, ловко перебирая многочисленные папки с бумагами.

«Нет, нет, не этот… Уэльский, Уэльский… как неудобно».

Одна и та же фамилия мелькала раз за разом, делая процесс поиска невыносимым, становясь реальным испытанием для хилого терпения девушки. Она снова и снова просматривала одни и те же бумаги, но ни в каком году не находила нужного имени.

Растянулась на полу, отрешённо глядя в потолок.

«Пиздец. Приехали. Но я же точно знаю, что Отец забрал его дело к себе… я точно слышала разговор с Артуром. И в архиве пусто».

Самый злобный, самый опасный инквизитор. Тот, что не остановится ни перед чем, пока не достанет до горла нового правителя Островов.

Единственный достаточно глупый.

«Хватит сидеть. Встань, сделай хоть что-то. Нет времени плакать. Он взял папку в час, всего пару часов назад… может, просто не успел убрать? Взял в спальню?»

Стараясь не думать о втором варианте, она вскочила и бросилась к столу, намереваясь обшарить каждый уголок. И прямо по центру стола, поверх остальной макулатуры, обнаружила толстую папку.

«Самсон (Свен) Конгос (Уэльский)».

Чувствовать себя такой дурой, но дурой счастливой, было для неё в новинку.

— Юная госпожа, что Вы…

Длинное и элегантное лезвие катаны сверкнуло в свете Луны, с лёгкостью проходя через горло старого дворника. Брызнула кровь, заливая невинного старика, траву, холодную сталь сабли и кожаную куртку убийцы. Заливая горячее детское сердце, обжигая его, делая чёрствым и жёстким, оставляя неизлечимые ожоги.

Лёгкие сжались, отказываясь принимать хоть мельчайшую толику воздуха, а колени подкосились, не в силах выдержать её ношу. Она скрючилась, захрипела, беззвучно заплакала. Она всю жизнь мечтала, как ответит этому убогому миру на его языке, но при этом сама оказалась совершенно не готова.

Это оказалось слишком больно.

 

Она сняла куртку и пояс с оружием, убрала танто за пояс сзади. Конечно, шерстяные штаны и берцы выдавали её с головой, но сейчас это было не так важно. Дрожь, никак не отпускавшая её тело, была куда большей проблемой, но эта же дрожь придавала ей сил.

Напоминала о том, что все мосты сожжены.

Она взлетела по ступеням сторожевой башни, словно коза, и рывком распахнула дверь.

— Там!.. Там!

— Госпожа?! Что случилось?

Они вскочили, опрокинув стол с выпивкой и картами, ожидая чего угодно, но не её. Жирные, лоснящиеся. Пережившие всю войну и доказавшие силу и преданность, а сейчас обрастающие салом, имитируя важную деятельность. Но даже имитация эта ставила крест на её планах, и это нужно было прекратить.

Убийцы, насильники и террористы. Она окажет им честь.

— У меня… в комнате!..

Они не обратили внимания на то, что между сторожевой башней и её комнатой в особняке почти полкилометра и почти сотня охранников, которые должны были узнать о происшествии первыми и сообщить по рации. Не обратили внимания и на странную одежду — не по погоде лёгкую рубаху и тёплые штаны. Они просто не успели.

Заметили лишь кровь и мандраж девушки, и этого им было достаточно, чтобы броситься на выход, на бегу хватая «Брены».

Первый охранник не успел заметить ничего — клинок вошёл ему точно в основание черепа, раздробив атлант. Второй не обратил внимания на шум сзади, замешкался на секунду — время достаточное, чтобы вынуть танто и ударить ещё раз, перерубая горло, превращая вырывающийся крик ужаса в хрип и бульканье.

Заливая её кровью с головы до ног. Сжигая заживо.

Она лежала, сжимая кинжал, смеялась и плакала, размазывала по лицу его кровь и свои слёзы, плакала и смеялась.

Она горела.

Это было так больно, что почти приятно.