И. В. (улыбается). Если не помогает, то будем заканчивать, да?

А. Н. Согласен. ВсегоВам самого дорогого, Ирина Владимировна!

И. В. И Вам всего наилучшего, Алексей Николаевич!

 

Конец статьи

 

Примечание И. В. Поскольку в предыдущем тексте упоминалась книга Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», я посчитала, что следующей должна быть статья Алексея Николаевича «Заметки на полях…».

Примечание А. Н. … которая хотя и написана не в виде диалога, все-таки во многом появилась на свет благодаря усилиям Ирины Владимировны.

И. В.С Вами иначе нельзя, Алексей Николаевич.

А. Н. Еще бы! Найти в темной комнате черного кота, а потом исхитриться усадить его за написание статьи — нелегкая работа. Я вам сочувствую, Ирина Владимировна!

 

 

Заметки на полях «Мастера и Маргариты»

 

«Парус», 2014, вып. 31.

 

Каким бы гениальным ни был писатель, он не знает, сколько времени будет жить его книга, а это значит, что он не знает и ее финала. Гениальную книгу дописывает Бог.

 

Автор исследования полностью согласен с мнением дьякона Андрея Кураева: «Сразу скажу: так называемые пилатовы главы«Мастера и Маргариты» кощунственны. Это неинтересно даже обсуждать…»

 

Первая страница романа

 

Улыбнусь: едва усевшись писать эти заметки, я сразу понял, насколько горек будет мой хлеб. Небольшой по объему текст вдруг оказался для меня не сопоставимым по трудности с любым рассказом и даже маленькой повестью. Слова, слова, слова!.. Откуда они только берутся? И если во время работы над любым другим текстом я вижу сравнительную ценность слов, выбираю те из них, которые лучше передают смысл и краски, то сейчас… Короче говоря, моя краткость будут вынужденной. Именно так и никак иначе. Автор этих строк не социолог, не историк и не философ,я — писатель. Но, как и скульптор, я вынужден отсекать все лишнее.

Когда-то я занимался анекдотами…

 

(Снова улыбнусь: во-первых, я не разделяю общелитературного презрения к этим крохотным притчам, а во-вторых, ведь должен же кто-то придумывать то удивительно смешное, парадоксальное и живое, что, потеряв имя своего автора и пережив первоисточник, все-таки продолжает жить.)

 

…И, стараясь понять великий «принцип анекдота», я понял одну очень важную вещь: главное не в умении найти ловкий ответ на поставленный вопрос, а в том, чтобы правильно построить сам вопрос. Парадокс? Нет. Но ведь правильно построить вопрос (правильно с точки зрения эффективности его решения) можно только заранее зная на него ответ. А тогда, казалось бы, о каком вопросе может идти речь, если пока ответ известен? Например, разве можно увидеть сразу шесть сторон детского кубика? Ответ прост: да, но не одновременно, и для этого нужно вращать кубик в руках, и даже при вращении три стороныкубика все равно окажутся на «темной стороне». Но вращение — это уже метод.

Примерно по такому же «сложно — просто» простому методу пишутся анекдоты. Например, вы берете словарь и открываете его на любой странице. Допустим, первое слово, которое бросилось вам в глаза — глагол «отбивать». Ну что ж, пусть он и будет центральным в еще не рожденном анекдоте. Какие ассоциации у вас вызывает этот глагол? Ну, наверное, молоток… каменная глыба или стена… зубило… пыль… удары по зубилу… ой, по пальцу попал! Очень хорошо и достаточно. А можно ли, скажем так, отбивать что-то другое и отбивать иначе? Кто-то спросит: отбивать не молотком, а кувалдой, что ли? Нет, не кувалдой. Но отбивать… Это и есть некое «вращение». Если вы не нашли ответ на вопрос, как отбить, не отбивая молотком, пожалуйста, прочитайте следующий анекдот.

Беседуют три роковые красавицы: брюнетка, шатенка и блондинка. Брюнетка хвастается: «Я отбила мужей у трех жен», шатенка: «А я у пяти». Тут блондинка спрашивает: «Вы статую Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» видели?». Первые две с недоумением: «Мол, да, видели… А что?». Блондинка гордо: «Так вот, вчера я …… от нее рабочего!».

А теперь, пожалуйста, вставьте вместо многоточия нужное по смыслу слово. Это легко, да? Заметьте, я поставил перед вами задачу, и вы ее решили. А смысл ответа подсказал вам текст анекдота. Именно о таком умении ставить («вращать») вопросы я и говорил.

Знаете, я уверен, что разгадка любого литературного текста (вне зависимости от степени его гениальности) именно так и находится — она всегда в тексте, пусть даже на «темной стороне луны». Ведь побеждает не тот, кто играет по правилам (я имею в виду читателя), а побеждает тот, кто создает эти правила.

Для того чтобы понять замысел Булгакова, вложенный в «Мастера и Маргариту», во-первых, не нужно лезть в философические дебри, потому что роман писан не для исследователей «теории заговора», а для простых читателей. Во-вторых, этот замысел потрясающе прост, и для его понимания нужно разобраться в смыслах первой и последней строк романа. Я уверен, что теперь уже улыбнулись вы. Мол, и все?!.. Да, все. И я берусь доказать это. Не ужасайтесь, пожалуйста. Я отлично знаю, что в некоторых голливудских студиях продюсеры именно так и читают сценарий: открывают начало рукописи, потом ее конец и выносят свое суждение. Я не поклонник данного метода, но и не я написал «Мастера и Маргариту».

Теперь нам пора открыть великий роман Булгакова.

...Так кто ж ты, наконец?

— Я — часть той силы,

что вечно хочет зла

и вечно совершает благо.

Гете. «Фауст»

Пора задуматься. Да, «Мастер и Маргарита» — роман о дьяволе; да, Булгаков любил оперу «Фауст»; да, тут можно бесконечно долго (ведь мы уже не раз перечитывали роман от корки до корки) рассуждать на тему, какое благо принес героям романа Воланд. Но зададим простейший вопрос: а что может считать благом дьявол? Стоп, стоп, стоп!.. Повторяю еще раз, я не собираюсь демонстрировать фокусы софистики. Я не Коровьев или Кот-Бегемот, и мы с вами не в Варьете. На этом основании я утверждаю, что Воланд мог принести любое благо, кроме того, которого он… боится! На мой взгляд, это простейший и самый верный ответ. Впрочем, он довольно неожиданный, не правда ли? Казалось бы, ну чего может бояться дьявол? Если он — олицетворение зла, то, наверное, бояться он должен доброты и милосердия, то есть всего того, что по своей природе является антиподом зла. Но в романе Булгакова добро довольно мирно уживается со злом, а Воланд совсем не боится высокой моральности.

После бала, во время ужина, когда Маргарита просит Воланда, чтобы Фриде не подавали платок, Сатана отвечает:

«— Ввиду того, — заговорил Воланд, усмехнувшись, — что возможность получения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена… я уж не знаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни!.. Я о милосердии говорю, — объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. — Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках… Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?».

Сказано не без усмешки. Милосердие в понимании Воланда едва ли не ассоциируется с тряпками. Причем оно по-мышиному проникает в щели. Вряд ли Воланд, рослый и сильный мужчина, да к тому же вооруженный шпагой, боится «мелкого грызуна» — милосердия.

А вот размышления Воланда в Варьете, когда зрители попросили вернуть конферансье голову:

«— Ну что же, — задумчиво отозвался тот, — они — люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги… Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних...».

Воланд снова удивительно снисходителен не только к жадности, но и к доброте. Странно?.. И да, и нет. Нет, если Воланд считает себя равным Богу. Тогда почему бы ему не быть судьей всего, в том числе и милосердия? Но тут, правда, стоит подумать о том, что внутреннее содержание всегда таинственнее своей внешней формы.

 

А если это так, то что есть красота

И почему её обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

Николай Заболоцкий, 1955 г.

Пока оставим в покое высокую поэзию и попробуем рассуждать следующим образом: допустим, что значит для банкира цифра «три»? Наверное, это могут быть «три копейки», «три тысячи рублей» и «три миллиона долларов». Три копейки — ничтожный кусочек дешевой меди, три тысячи рублей — уже серебро, а вот три миллиона — конечно же, золото. Короче говоря, для банкира цифра «три» ничего не значит, пока не известен материал монеты. В случае с платком Фриды Воланд сам оценил милосердие Маргариты как «тряпичное». И он оказался прав. Ответ Маргариты — «Она ждет, мессир, она верит в мою мощь» — не имеет к милосердию ни малейшего отношения. Можно говорить о мощности тепловоза или танка, но никак не о мощности милосердия. Скорее всего, задавая Маргарите вопрос о ее «высокоморальности», Воланд, как умный «врач», поинтересовался, не больна ли его клиентка бледной, вялой добротой и насколько тщательно омыла ее «быстрота и нагота».

Рассмотрим другой простой пример на тему внутреннего содержания. Допустим, некоего человека попросили выпить «в знак дружбы и взаимного доверия» некое дорогое вино из сосуда, напоминающего своей формой человеческий череп. Наверное, любой здравомыслящий человек, во-первых, поинтересовался бы, а почему у сосуда такая странная форма? Вопрос не лишен здравого смысла, потому что из подобного сосуда человек пьет не каждый день. Предположим, что ему ответили, мол, это только шутка и нужно проверить, насколько крепка ваша нервная система. Но тогда возникает следующий вопрос: а что за вино в сосуде и можно ли взглянуть на бутылку, из которой оно было налито? Если бы человеку предъявили не бутылку, а мертвого барона Майгеля, человек сразу бы понял, что цена напитка вообще не играет никакой роли, как и «бокал», в который оно налито, и речь идет прежде всего о его собственной внутренней сущности, которая очень скоро станет другой.

Как-то раз я стал свидетелем спора между священником и школьной учительницей. Молодая женщина пыталась доказать своему оппоненту, что преподавание в школе основ христианской веры должно повысить мораль и нравственность подрастающего поколения. Священник пожал плечами, улыбнулся и сказал, что: а) христианин имеет полное право быть безнравственным и б) христианину не возбраняется быть злым человеком. Школьная учительница открыла рот… но так и не нашла, что ответить. Священник продолжил свою мысль и пояснил, что христианину все дается по его вере, и она, эта вера, — духовность! — и является корнем его нравственности. Иными словами, христианская мораль и нравственность — только плоды духовности человека. А воспитывать эти плоды в молодых людях без веры в Бога — это все равно что забивать микроскопом гвозди. Есть и еще одно принципиальное отличие религиозной духовности от гражданской нравственности. Первая — сугубо личная и имеет отношение только к конкретному человеку. Тут дело даже не в каком-то социалистическом принципе «заработал — получи», а в том, что процесс развития человеческой души является загадкой для самого человека.

«Сказываю вам: в ту ночь будут двое на одной постели: один возьмется, а другой оставится; две будут молоть вместе: одна возьмется, а другая оставится; двое будут на поле: один возьмется, а другой оставится». (Евангелие от Луки 17:26–36).

Воланда интересуют те люди, которые «останутся». Потому что их обезбоженное милосердие, нравственность и доброта легко превращаются в «тряпку». А Воланд «опасается» таких человеческих качеств примерно так же, как пожарник — сгоревшей спички.

Теперь снова о страхе Воланда. Где, на каких страницах романа он испытывает беспокойство и страх?

Вот фрагмент текста (несколько сокращенный) встречи Воланда с Берлиозом и Иванушкой на Патриарших прудах.

«…Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

— Вы — атеисты?!

— Да, мы — атеисты, — улыбаясь, ответил Берлиоз…

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:

— Позвольте вас поблагодарить от всей души!

— За что это вы его благодарите? — заморгав, осведомился Бездомный.

— За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, — многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

— Но, позвольте вас спросить, — после тревожного раздумья спросил заграничный гость…»

Спрашивается: неужели Воланд боится увидеть много атеистов? Судя по тексту, да. Но почему?!

 Вспомним, зачем приехал в Москву Воланд — он собирался устроить «весенний бал». На этом балу он и Маргарита выпили вино, в которое превратилась кровь барона Майгеля, из кубка, который был когда-то черепом Берлиоза. А тогда что искал Воланд, прогуливаясь под липами на Патриарших прудах? Кубок для вина, что ли?! Да. И да, потому что никакого другого ответа просто нет. Берлиоз — атеист, Майгель — предатель, а «причастие» Воланда — кровь предателя в черепе-кубке неверия. То есть по Булгакову неверие (атеизм) — сосуд предательства, то, что придает ему форму и, как бы это неприятно ни звучало, форму человеческой головы.

Тогда становится ясным приведенный выше фрагмент встречи на Патриарших: Воланду не нужно много кубков, ему нужно много вина. Именно поэтому он тревожится и испуганно обводит взглядом дома. Сначала Воланд радуется (прожженный атеист — удачная находка), но потом он начинает беспокоиться, а не попал ли он в город, где одни атеисты и нет вина для его «причастия»? И не затем ли Воланд хочет посмотреть на народ «в массе», чтобы понять, как изменились москвичи?

(Улыбнусь: знаете, роман Булгакова построен потрясающе просто и логично! И, кстати говоря, я ли ставлю простые вопросы или их задает сам автор? Здесь снова возникает масса вопросов. Например, почему Воланд решил поделиться своим «причастием» с Маргаритой? Но оставим его на потом…).

Казалось бы, больше нигде на страницах романа Воланд не испытывает страх. Но он есть! Воланд покидает Москву накануне Пасхального воскресения. Он больше не может оставаться в ней.

Мир «князя мира сего» — мир, начинающийся с полного неверия. Он приближается к миру веры и Пасхи и не может перейти ее незримую границу. Вот на этом поле Воланд и действует. А ограничивает его самое простое чувство — страх. Как говорится, если хочешь познать человека — узнай его табу. Но не только ограничений на поле своего действия боится Воланд. Есть и еще что-то, чего Воланд боится, может быть, сильнее всего остального.

 

Последняя страница романа

 

Вот два последних абзаца романа «Мастер и Маргарита»:

«…Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет качается, поднимается выше, затопляет постель. Вот тогда и спит Иван Николаевич со счастливым лицом.

Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат».

Теперь давайте разбираться по порядку. Зададим простой вопрос: почему Ивану Николаевичу снится убийца Гестаса? Я смею утверждать, что последняя строка любого романа имеет особый смысл. Но об убийце Гестаса мы не знаем ничего, а при чем тут сам Гестас, о котором на страницах романа Булгаков говорит очень мало? Давайте посмотрим, что именно он говорит.

Впервые Гестас упоминается во время допроса Иешуа Пилатом. Пилат спрашивает арестованного проповедника: «Не знаешь ли ты таких, некоего Дисмаса, другого — Гестаса и третьего — Вар-раввана?»

Ниже Пилат говорит о том, в чем обвиняют Гестаса: «Итак, Марк Крысобой, холодный и убежденный палач, люди, которые, как я вижу, тебя били за твои проповеди, разбойники Дисмас и Гестас, убившие со своими присными четырех солдат, и, наконец, грязный предатель Иуда — все они добрые люди?».

Затем имя Гестаса снова появляется во время беседы Пилата с Каифой и во время произнесения приговора. В частности, Пилат говорит о Гестасе и его соратнике Дисмасе, что эти «двое, вздумавшие подбивать народ на бунт против кесаря, взяты с боем римскою властью, числятся за прокуратором».

Вот Гестас во время казни:

«…С ближайшего столба доносилась хриплая бессмысленная песенка. Повешенный на нем Гестас к концу третьего часа казни сошел с ума от мух и солнца и теперь тихо пел что-то про виноград, но головою, покрытой чалмой, изредка все-таки покачивал, и тогда мухи вяло поднимались с его лица и возвращались на него опять».

Описание смерти Гестаса и того, что имеет отношение к его похоронам, информации о Гестасе не добавляют.

Предпоследнее упоминание Гестаса в романе уже во сне Ивана Николаевича:

«Будит ученого и доводит его до жалкого крика в ночь полнолуния одно и то же. Он видит неестественного безносого палача, который, подпрыгнув и как-то ухнув голосом, колет копьем в сердце привязанного к столбу и потерявшего разум Гестаса. Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф».

Итак, кто же такой Гестас? Это «преступник, арестованный в Ершалаиме за убийства, подстрекательства к мятежу и оскорбление законов и веры». В тексте романа он мелькает, казалось бы, только на фоне событий. Но, тем не менее, страдающий Иван Николаевич просыпается, словно в сердце укололи его, а не только Гестаса. А при чем тут некая туча, «которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф»?

На мой взгляд, здесь можно сделать только один вывод: Иван Николаевич чувствует, что его ждет судьба Гестаса. Но тогда кто же он — неужели будущий революционер?!

Но Иван Николаевич — странный революционер. И странный не потому, что ему приходится утаивать что-то, а потому, что в нем самом утаивается что-то помимо его воли.

«…Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости он стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился. Но знает он также, что кое с чем он совладать не может. Не может он совладать с этим весенним полнолунием. Лишь только оно начинает приближаться, лишь только начинает разрастаться и наливаться золотом светило, которое когда-то висело выше двух пятисвечий, становится Иван Николаевич беспокоен, нервничает, теряет аппетит и сон, дожидается, пока созреет луна. И когда наступает полнолуние, ничто не удержит Ивана Николаевича дома. Под вечер он выходит и идет на Патриаршие пруды…»

 

(«Лунная тематика» Булгакова очень любопытна. В последнем абзаце романа, который я приводил выше, луна «начинает неистовствовать… обрушивает потоки света прямо на Ивана».

Примерно так же видит Маргарита Мастера во время их последнего полета:

«Маргарита видела на ботфортах его то потухающие, то загорающиеся звездочки шпор. Подобно юноше-демону, мастер летел, не сводя глаз с луны, но улыбался ей, как будто знакомой хорошо и любимой…»

Как-то раз моя бабушка сказала моей маме: «В одной воде можно искупать только двух близнецов». Мама удивилась. Тогда бабушка пояснила: у детей не будет аллергии. Я сказал это только затем, что лунный свет в «Мастере и Маргарите» по стилистике изображения очень похож на воду…)

Булгаковское замечание об Иване: «он все знает и понимает» — звучит с большой долей иронии. «Понимание» человеком произошедшего с ним, который «откровенно разговаривает сам с собой», мягко говоря, не может быть адекватным. После посещения Патриарших прудов Ивана Николаевича тянет к дому Маргариты. Опять-таки этот поступок выше его понимания, и «домой он возвращается совсем больным». Его жена «знает, что на рассвете Иван Николаевич проснется с мучительным криком, начнет плакать и метаться». Поэтому и «лежит перед нею на скатерти под лампой заранее приготовленный шприц в спирту и ампула с жидкостью густого чайного цвета». Нет сомнения в том, что это за жидкость. С помощью примерно такой же Ивана Николаевича оглушили в больнице Стравинского.

В Иване Николаевича словно «что-то» спит и ждет своего часа. И его болезнь регулярно напоминает о себе.

У Герберта Уэллса есть роман «Когда спящий проснется». Его главный герой Грэхем погружается в летаргический сон на двести лет и, проснувшись, вдруг обнаруживает, что он стал самым богатым человеком Земли. Вокруг ничего не понимающего Грэхема плетутся интриги, в которых он лишь поначалу ничего не понимает. Но затем он становится на сторону восставшего против диктатора народа и гибнет, спасая его. Уж не доля ли это Ивана Николаевича?! Правда, есть существенная разница. Если Грэхем спит и наверняка видит безмятежные сны, то мучения Ивана Николаевича во время праздничной недели очень похожи на попытку проснуться.

Снова вернемся к связи Ивана Николаевича с судьбой бунтовщика (революционера) Гестаса. Если Гестас — местный буян, то судьба Ивана Николаевича гораздо более емкая и связана с грядущей мировой катастрофой.

Я уверен, что под этой катастрофой, под тучей, которая «наваливается на землю», Булгаков имел в виду крушение СССР. А что было причиной распада Союза? Экономический кризис? Падение цен на нефть? Или все-таки, как сказал бы Филипп Филиппыч Преображенский, разруха, которая начинается не где-нибудь, а в головах людей?

Видел ли эту причину грядущей катастрофы Булгаков? И как понимать последние слова умирающего писателя о романе: «Пусть знают…»?

Что знают? Булгаков хотел сказать, пусть знают о моих личных мучениях, моих врагах и о той чудовищной системе, которая, как бетонная плита, придавила страну? Или он все-таки хотел сказать о том, как рухнет эта система, а главное, благодаря каким «проснувшимся» людям она рухнет и какой катастрофой это закончится для самой страны?

 

Образ благородной Маргариты

 

Маргарита хорошая или плохая? На этот вопрос нет ответа. Но, несомненно, одно: Маргарита — ведьма, и она сама признает это. Поэтому, задавая вопрос, что в ней хорошо, а что плохо, рано или поздно придется отвечать на другой — главный! — вопрос: Маргарита хорошая или плохая ведьма?

Вот небольшой фрагмент текста из книги Иоахима К. Феста «Адольф Гитлер»:

«Согласно описаниям, которыми мы располагаем, Гитлер был долговязым, бледным, робким и всегда тщательно одетым юношей, обычно он ходил, помахивая тросточкой с набалдашником из слоновой кости, и по внешнему виду и поведению казался студентом…

…Он по-прежнему не способен к какому-либо систематическому труду и постоянно нуждается во все новых и новых занятиях, раздражителях, целях… Куплен лотерейный билет — и вот он уже на какое-то время переселяется в ирреальный мир и проживает там на третьем этаже барского дома (Линц-Урфар, Кирхенгассе, 2) с видом на другой берег Дуная. До тиража остаются ещё недели, а он уже подбирает обстановку, ищет мебель и обивку, рисует образцы и разворачивает перед другом планы своей жизни в гордом одиночестве и щедрой любви к искусству, такой жизни, которая должна будет опекаться «немолодой, уже немного поседевшей, но необыкновенно благородной дамой», и он уже видит, как она «на празднично освещённой лестнице» встречает гостей, «принадлежащих к одухотворённому, избранному кругу друзей…».

Улыбнусь: блестяще! Я имею в виду, как блестяще (и заранее!) воплотил Булгаков сходство Гитлера и Воланда. Тут и «любовь к искусству» (ведь нужна же Воланду книга Мастера), и «гордое одиночество», и даже лотерейный билет, который переселяет его владельца в ирреальный мир. Правда, последнее относится, конечно же, к Мастеру, а не к Воланду. Но главное, «прекрасная и благородная дама, встречающая гостей». Что это за гости, «принадлежащие к одухотворенному кругу друзей», думаю, пояснять не нужно.

Так все-таки — какая ведьма нужна Воланду? Ни хорошая, ни плохая, потому что ее оценка — вне системы человеческих ценностей. Воланду нужна ровнодушная ведьма. В этом определении нет грамматической ошибки. Именно «ровнодушная», а не «равнодушная». И «причастие» на балу только увеличивает ее ровнодушие.

Вот два фрагмента текста. В первом Коровьев и Маргарита встречают гостей на балу Сатаны, во втором Маргарита на ужине после бала решает судьбу своей служанки Наташи.

«— Первые! — воскликнул Коровьев, — господин Жак с супругой. Рекомендую вам, королева, один из интереснейших мужчин! Убежденный фальшивомонетчик, государственный изменник, но очень недурной алхимик. Прославился тем, — шепнул на ухо Маргарите Коровьев, — что отравил королевскую любовницу. А ведь это не с каждым случается! Посмотрите, как красив!..»

Второй фрагмент:

«— Что ты хочешь, Наташа? — спросила Маргарита, — возвращайся в особняк.

— Душенька, Маргарита Николаевна, — умоляюще заговорила Наташа и стала на колени, — упросите их, — она покосилась на Воланда, — чтобы меня ведьмой оставили. Не хочу я больше в особняк! Ни за инженера, ни за техника не пойду! Мне господин Жак вчера на балу сделал предложение. — Наташа разжала кулак и показала какие-то золотые монеты.

Маргарита обратила вопросительный взор к Воланду. Тот кивнул головой. Тогда Наташа кинулась на шею Маргарите, звонко ее расцеловала и, победно вскрикнув, улетела в окно…»

На балу перед Маргаритой прошла масса гостей, но первыми были все-таки «господин Жак с супругой». Могла ли не понимать Маргарита, что монеты, которые ей показывала Наташа — фальшивые, а предложение, которое ей сделал господин Жак, — лживое? Повторяю еще раз, Булгаков недаром сделал господина Жака с супругой первыми гостями, ведь первые, как известно, и запоминаются. Если бы Маргарита на секунду задумалась, то есть сделала усилие ради Наташи, она смогла бы вспомнить, как охарактеризовал Коровьев «господина Жака». Но много ли значит для Маргариты судьба служанки? Наташу ждет смерть, потому что господин Жак тем и прославился, что отравил королевскую любовницу. Пусть Наташа не любовница короля, но она все-таки служанка королевы бала.

Почему Маргарита фактически предала Наташу? Не только потому, что она ничего ей не обещала (в отличие от Фриды). Просто Маргарите нет никакого дела до Наташи. Ее вопрос «Что ты хочешь?» едва ли не подчеркнуто безразличен. На «ровной» душе Маргариты нет ни единой зацепки для участия в судьбе Наташи. Ее душа — стекло, по которому скользит все, что не задевает лично Маргариту.

Маргарита — отличная ведьма. И даже в ее любви к Мастеру есть что-то странное. Например, когда Мастер решил сжечь свой роман, Маргарита возвращается к нему, но не стучит в дверь, а царапает в окно. Почему так? Да потому что Маргарита пока не знает точно, зачем она вернулась. Ее словно тащит какая-то сила… примерно такая же, какая тащит Ивана Николаевича на Патриаршие пруды. Да, женская любовь может быть выше повседневного разума, она по сути своей — иной разум, и мотивация поступков этого разума порой очень сложна. Но не хотел ли Булгаков подчеркнуть тем, что Маргарита по-кошачьи «царапает в окно», что ее любовь не очень-то высока по своему уровню? Это видно и тогда, когда она говорит Мастеру:

«— Я тебя вылечу, вылечу, — бормотала она, впиваясь мне в плечи, — ты восстановишь его. Зачем, зачем я не оставила у себя один экземпляр!»

Что дороже Маргарите: Мастер или его кощунственный роман, который фактически был написан по заказу Воланда? И зачем по-кошачьи «впиваться в плечи» больного человека? В этой сцене возвращения Маргариты все словно поставлено с ног на голову. Сначала звучат малозначащие фразы: «Кто там?» — «Это я» — «Ты… Ты», а потом торопливое «…и мы побежали вниз. Она освободилась в передней от пальто, и мы быстро вошли в первую комнату».

Почему «побежали», а не пошли, почему вошли быстро и почему Маргарита — ведь она видит, что Мастеру очень плохо! — ни о чем его не спрашивает? Она словно видит совсем другую цель и стремится к ней. Это стремительность кошки, а не человека! А о лечении Мастера сказано только в контексте того, что он должен восстановить роман.

После того, как Маргарита «аккуратно сложила обгоревшие листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой», диалог любовников начинает звучать совсем по-другому:

«— Бедная моя, бедная, — сказал я ей, — я не допущу, чтобы ты это сделала. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной.

— Только эта причина? — спросила она и приблизила свои глаза к моим.

— Только эта.

Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала:

— Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя».

Понятно, что «вылечить» и «погибнуть вместе с тобой» — совершенно разные вещи, но некий сумбур есть в любом диалоге возбужденных людей. И все-таки объяснение Маргариты, почему она будет у Мастера только утром, по своему внутреннему содержанию очень похоже на то, что она высказала Воланду, — почему она хочет, чтобы «Фриде не подавали платок». Она говорит Мастеру: «я не хочу…», «я осталась бы…», «мне не хочется…», «я не хочу…», «я убежала от него…» Это запальчивое высказывание с многочисленными «я» и «мне» явно противоречит другому общеизвестному свойству любви — «любовь своего не ищет». Эта иная любовь, может быть, даже и «своего не видит» и действует не на основе того, чего хочет она, а того, что нужно тому, к кому она относится.

Но так ли все просто и однозначно?

Любопытно, как сама Маргарита говорит о желании любви до встречи с Мастером: «что с желтыми цветами в руках она вышла в тот день, чтобы я наконец ее нашел, и что если бы этого не произошло, она отравилась бы, потому что жизнь ее пуста».

Как известно, без яда отравится невозможно, и яд еще дважды упоминается на страницах романа:

«И тут прокуратор подумал: «!О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде... Мой ум не служит мне больше...» И опять померещилась ему чаша с темною жидкостью. “Яду мне, яду!”»

Эта абсолютная опустошенность Пилата похожа на ту, что владела Маргаритой. Но Маргарита нашла Мастера, а Пилат слышит голос Иешуа: «Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова…». И пустота вдруг заполнилась.

Очередное упоминание о яде вот здесь:

«Но нет, нет! Лгут обольстители-мистики, никаких Караибских морей нет на свете, и не плывут в них отчаянные флибустьеры, и не гонится за ними корвет, не стелется над волною пушечный дым. Нет ничего, и ничего и не было! Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар... И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои, яду мне, яду!..»

В последнем случае после того, как «вдруг за столиком вспорхнуло слово: «Берлиоз!!» и «взметнулась волна горя при страшном известии о Михаиле Александровиче», опустошение заполнилось совсем другим, пошлейшим: «Но ведь мы-то живы!». Булгаков повторяет это несколько раз.

Тут уместно спросить: а на чьей стороне будут симпатии читателя? Я думаю, на стороне Маргариты и Пилата. Что же касается мелко-сволочного «Мы-то живы!», то это раздается словно откуда-то из свинарника. Ну, живы… пока живы… ну, поживете еще… Как буфетчик Соков и как «чахлая липа».

Куда и к кому приходит в романе Воланд? Не в ресторан к Грибоедову. Он приходит к опустошенному человеку — Мастеру, который находится на грани отчаяния и самоубийства, и дарит ему… жизнь? Или все-таки что-то другое?

Однажды в одном из своих рассказов я написал почти случайную фразу «Бог прекращает игру». Едва ли не целую минуту я рассматривал ее и вдруг понял, что Бог действительно прекращает любую игру: житейскую, сценическую, любовную, шахматную, политическую, научную, нравственную… любую. Сцена пустеет, но ты не остаешься один. Вот — ты, а вот — Бог. И больше нет игры. Игра прячет человека за тысячами причин и оправданий, но что бывает, когда игра — какой бы благородной и интересной она ни казалась — уходит?Я снова и снова возвращался к этой странной фразе — «Бог прекращает игру» — и не мог до конца осмыслить ее. Что бывает, когда игры нет? Останавливается время? Мы становимся другими? Или мы просто утыкаемся носом в пыльный, свалившийся откуда-то сверху занавес?

Я не знаю этого до сих пор. Но одно я знаю точно — Воланд дарит героям «Мастера и Маргариты» именно игру, а не жизнь. И какой бы благородной иногда ни казалась эта игра — в ней невозможно выиграть.

Например, Маргарита сдержала свое слово — она погибла вместе с Мастером. Это благородно? Безусловно, да. Но… Дело в том, что благороден — точнее говоря, кажется благородным — и сам Воланд. Я имею в виду и его поступки, и его образ.

Вот Воланд на балу:

«Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:

— Пей!..»

Все мы читали «Три мушкетера» Дюма. Для русского (и для российского читателя любой национальности) шпага — едва ли не синоним силы, чести и благородства. Именно таким Воланд и предстает на балу. И опять-таки но!.. Где еще упоминается шпага в «Мастере и Маргарите»?

Вот Иван Николаевич мечется и сходит с ума после смерти Берлиоза:

«Сделав над собой великое усилие, Иван Николаевич поднялся со скамьи и бросился назад, туда, где разговаривал с профессором. И оказалось, что тот, к счастью, еще не ушел.

На Бронной уже зажглись фонари, а над Патриаршими светила золотая луна, и в лунном, всегда обманчивом, свете Ивану Николаевичу показалось, что тот стоит, держа под мышкою не трость, а шпагу».

Только что погиб Берлиоз. Что означает шпага Воланда?.. Вряд ли это символ благородства. В свете только что свершившегося она, скорее, олицетворение орудия убийства.

А вот так Булгаков описывает гостиную Воланда во время визита буфетчика Сокова:

«Так, на спинку стула наброшен был траурный плащ, подбитый огненной материей, на подзеркальном столике лежала длинная шпага с поблескивающей золотом рукоятью. Три шпаги с рукоятями серебряными стояли в углу так же просто, как какие-нибудь зонтики или трости…»

Шпаги стоят в углу, как простые зонтики? Вряд ли уважающий себя благородный мушкетер так поступил бы. Чуть позже Азазелло использует шпагу как шампур для жарки, а затем с нее снимаются куски мяса на тарелку буфетчика:

«Тут в багровом свете от камина блеснула перед буфетчиком шпага, и Азазелло выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку…»

Так использовать свое оружие может только наемник на привале.

А вот этот эпизод — полный блеск!

«Буфетчик медленно поднялся, поднял руку, чтобы поправить шляпу, и убедился, что ее на голове нету. Ужасно ему не хотелось возвращаться, но шляпы было жалко. Немного поколебавшись, он все-таки вернулся и позвонил.

— Что вам еще? — спросила его проклятая Гелла.

— Я шляпочку забыл, — шепнул буфетчик, тыча себя в лысину. Гелла повернулась, буфетчик мысленно плюнул и закрыл глаза. Когда он их открыл, Гелла подавала ему шляпу и шпагу с темной рукоятью.

— Не мое, — шепнул буфетчик, отпихивая шпагу и быстро надевая шляпу.

— Разве вы без шпаги пришли? — удивилась Гелла».

Напомню, что шпаг в гостиной было четыре. Судя по всему, Гела взяла первую попавшуюся. Улыбнусь: сколь жалок удел благородного оружия, которое (без разбора!) пытаются вручить случайному посетителю.

В романе шпага как оружие исполь