Слева – Анна, Валентина, Мария и Евгения

  Однажды осенью 1940 года, возвращаясь домой с общего со­брания в своем учебном заведении, Маша стояла на останов­ке в ожидании трамвая. Подошли четверо лётчиков, которые были в театре и оживлённо обменива­лись впечатлениями о просмотренном спектакле. Когда, наконец, прибыл долгожданный трамвай, все вошли почти в пустой вагон и сели на свободные места: Маша – с одной стороны длинной деревянной лавочки, а группа лётчиков – напротив.

 

Маша Карбовская (слева) с Дусей Бойко на новогоднем маскараде

 

  «Я была недотрогой, и раньше мне никто из парней не нравился. А тут с первого взгляда приглянулся один. Остальные вели себя немного развязно, а этот подкупал своей скромностью. Боже, какой красивый лётчик! — подумала я про себя, но виду не показала», — до сих пор с волнением вспоминает Мария Андре­евна о своей первой встрече с Леонидом Васильевичем, которая произошла более 77 лет тому назад. Лётчики вышли у вокзала, и дальше пешим ходом направились на свой аэродром, а Ма­ша пошла к себе домой.

Прошёл ещё месяц, и вновь неожиданная встреча в трамвае. Те же лётчики ехали из Дома офицеров, где культурно развлека­лись в выходной день. Среди них вновь был черноволосый краса­вец, который пристальным взором посмотрел в её сторону.

Придя домой, Маша не могла забыть приглянувшегося ей лётчика. В то время на экраны страны вышла лирическая комедия «Моя любовь», и запомнившаяся песня из этого фильма никак не давала ей покоя:

Звать любовь не надо, Явится незваной, Счастье расплеснёт вокруг. Он придёт однажды, Родители Маши.  Житомир, 1940 г. Ласковый, желанный, Самый настоящий друг. Взглядом ты его проводишь. День весь как во сне проходишь... Ночью лишь подушке, девичьей подружке, Выскажешь свои мечты! Если всё не так, если всё иначе, Если ночь полна цветами. Если сон бежит, если сердце плачет, Плачет благодарными слезами. Если целый мир стал для сердца тесен, Если воздух полон песен. Если, расставаясь, ищешь встречи вновь, Значит, ты пришла, моя любовь!

  Когда же подобная встреча произошла в третий раз, оба по­няли, что, наверное, это судьба. Тогда Маша ехала вместе с под­ругой Дусей Бойко, с которой училась в одной группе. На сей раз Рыков сам подошёл и представился: «Меня зовут Лёня». Обаятельная девчушка запала ему в душу ещё при пер­вой встрече.

 

Девушки-студентки накануне войны. В центре — Мария Карбовская

  «Симпатичная подруга выглядела солидней меня, а я, ма­лышня, была уверена, что понравившийся мне лётчик обратил внимание именно на неё. Он оставил своих друзей и пошёл нас провожать. Мы обе жили возле вокзала: Дуся ближе, а я чуть по­дальше. Сначала он её проводил, а потом около моего дома мы немно­го постояли.

— Могу я с вами ещё встретиться? — спросил он.

— Не знаю,— засмущалась я.

— Зато я знаю. До свидания, Маша,— решительно сказал он.

И знаете, действительно, пришёл. Запомнил дом и через пять дней явился, а я так удивилась», — совершенно искренне признаётся Мария Андреевна.

В следующий раз он назначил свидание на центральной улице города — Михайловской. С тех пор стали встречаться, вместе хо­дили в кино, театр, на танцы в Дом офицеров, в общем, культурно проводили свободное время. Смотрели музыкальные спектакли «Назар Стодоля», «Запорожец за Дунаем», «Наталка-Полтавка» местного драматического театра на украинском языке, который ему очень нравился своей певучестью.

«Лёня приходил к нам домой и вскоре стал в нашей большой семье своим человеком. Однажды пришёл с так называемым «тревожным» чемоданчиком, полным не вещей или предметов, необходимых для сбора по тревоге, а...конфет. Моя младшая се­стра Валя, которой тогда было всего двенадцать лет, от охва­тившей её радости даже хвасталась подружкам по улице, какой щедрый у Маши «жених».

Несколько раз Лёня приглашал в ресторан, но я отказыва­лась, стеснялась. Однажды в выходной день, прогуливаясь с ним в центре города, неожиданно встретила своего директора и испугалась, что он будет меня ругать, как не­которых нерадивых студенток за то, что они с военными гуля­ют, а уроки не учат. От страха я даже в меховой магазин забе­жала. А директор заметил меня и говорит: «Это твой летчик, иди, не бойся, ты же хорошая студентка».

Зимой 1941 года Леонид Рыков поехал в отпуск к маме в Ижевск и привёз оттуда в подарок полюбившейся ему Маше косынку и отрез на платье. «Не бери ни в коем случае, иначе ты будешь обязана»,— предупреждали меня подружки. Но я взяла, не думая ни о чём дур­ном, и только поблагодарила его. Он был очень внимательный, до­брый, ласковый. Вначале называл меня Маша, а потом стал звать Мусей. 8 марта мы обменялись фотографиями. Уже всерьёз ходили, но не допускали никаких вольностей».

Однако встречи молодых людей продолжались недолго и обо­рвались в первый же день войны, когда немецкие самолёты сбро­сили смертоносные бомбы на цветущий Житомир.

Выступление по радио в полдень 22 июня 1941 года Вячесла­ва Михайловича Молотова начиналось со слов: «Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подверг­ли бомбардировке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие...»

В тот самый черный день на память у каждого из наших героев остались только фотокарточки, которыми они успели обменять­ся на весенний праздник. «На долгую и незабываемую память Леониду от Марии К. В знак нашей дружбы. Помни и не забудь наши встречи. Житомир, 8 марта 1941г.», — читаем трогатель­ную надпись каллиграфическим почерком, сделанную на обороте чудом сохранившегося снимка 77-летней давности.

 

На память Марии Карбовской            На память Лёне от Марии.

          от Леонида Р.            8 марта 1941 г.      В знак дружбы.

 

В О Й Н А

ТРУДНОЕ НАЧАЛО

Самый короткий и верный путь к приучению человека смело смотреть в глаза опасности в том, чтобы не выжидать её, а идти ей навстречу.

Александр СУВОРОВ

За две недели до начала Великой Отечественной войны, 7 июня 1941 года, младший лётчик Леонид Рыков совершил свой пятый по счёту тренировочный прыжок с парашютом ПД-6 с высоты во­семьсот метров.

С началом военных действий 315-й отдельный разведыватель­ный полк относился уже к Юго-Западному фронту. На 22 июня 1941 года этот полк, непосредственно подчинявшийся команду­ющему ВВС округа генерал-лейтенанту авиации Е.С. Птухину, имел на вооружении два десятка самолетов СБ и сорок экипа­жей, подготовленных к боевым действиям в простых метеоусло­виях. Лётный состав в то время был представлен 66 лётчиками и 85 лётчиками-наблюдателями.

То раннее воскресное утро самого продолжительного дня в году началось с боевой тревоги. «В небольшом помещении, сто­явшем на краю аэродрома, было многолюдно, непрерывно звонил телефон. В углу, у крупномасштабной карты, оживлённо бесе­довали летчики. Все горели желанием скорее туда, где развёр­тывались жаркие бои! В первый же день мы понесли большие потери, многие из нас остались без самолётов — часть их успе­ли отогнать на запасной аэродром, часть была уничтожена на лётном поле...»,— с горечью вспоминал много лет спустя Лео­нид Васильевич.

Лётчики — «безлошадники» оседлали взятые тогда в спортив­ной секции части велосипеды и поехали по брусчатке в сторону Киева, до Свидетельство фельдшера.23. VI.41г. него было 132 километра. Мимо них проезжала «полу­торка», которая перевозила военное имущество, а в кабине сидел старший техник-интендант Георгий Лукьянов, муж старшей сестры Марии – Анны. Он знал Леонида Рыкова и предложил ему сесть вместе с ним в кабине. Едва они отъехали, как бомба прямым попаданием уничтожила почти всю группу лётчиков-велосипедистов. Видно, Ангел-хранитель спас его тогда в первый, но далеко не в последний раз...

Кстати, уже на следующий день Мария Карбовская получает свидетельство об окончании Житомирской фельдшерско-акушерской школы.

А через двадцать дней войны, по состоянию на 11 июля 1941 года, согласно имеющимся све­дениям о боевом составе частей Военно-Воздушных Сил Юго-Западного фронта, в наличии оставалось всего четыре бомбардировщика, из них один неис­правный. Поэтому своего первого боевого вылета Леониду Рыко­ву пришлось ждать несколько месяцев.

Оставшись без машины, лётчик рыл окопы близ аэродрома, устанавливал огневые назем­ные точки, участвовал в обороне Киева. «Трудно было, потери большие, однако держались стойко», — признавался Леонид Ва­сильевич.

Затем по мере приближения фашистов он был вынужден, стиснув зубы, отходить с однополчанами с сердцевины Украины в Центрально-Черноземную часть РСФСР. К этому времени на Восточном фронте люфтваффе насчитало 6293 победы на земле и в воздухе, а по нашим данным мы уничто­жили 950 самолетов противника, или почти в семь раз меньше.

Тогда 315-й разведывательный авиаполк уже успел передисло­цироваться в город Борисполь Воронежской области, а ещё через двадцать дней, к 1 августа 1941 года, он и вовсе был полностью расформирован. Переформирование и перевооружение происходило в городе Липецке, который относился в то время к Воронежской области.

Говоря о начальном периоде Великой Отечественной войны, общим местом стали резкие слова в адрес наших летчиков, от­давших на первых порах воздух на откуп асам люфтваффе. Одна­ко далеко не всё тогда зависело от них.

Сказывалось отсутствие новой авиационной техники и опыта налёта на ней. Самолётный парк, его вооружение и оснащение — включая фото и радиообо­рудование — не отвечали современным требованиям. Грунтовые аэродромы без твёрдого покрытия после ливневых дождей быстро выходили из строя, а начавшейся их реконструкции помешала во­йна.

Немецкие самолёты-разведчики систематически вторгались в воздушное пространство нашей страны. Ещё до начала войны они 152 раза нарушили государственную границу СССР, выяви­ли аэродромы, их состояние в приграничных районах, установи­ли количество самолётов и сделали выводы о составе советских авиационных группировок на направлениях вторжения.

Это в значительной мере способствовало успеху внезапного воздуш­ного нападения противника на наши аэродромы в первый день войны. 22 июня 1941 года свыше тысячи немецких бомбардиров­щиков подвергли неоднократным налётам 66 наших аэродромов, на которых базировались основные силы авиации западных при­граничных округов, вооружённые самолётами преимущественно новых типов.

В результате внезапных массиро­ванных ударов по нашим аэродромам и ожесточённых воздушных боёв в пер­вый же день войны мы потеряли около 1200 самолётов, в том числе восемьсот было уничтожено непосредственно на аэродромах.

В тот же день советские лётчики уничтожили в воздушных боях более двухсот вражеских самолётов. 22 июня в 4 часа 25 минут в воздуш­ном бою, израсходовав все боеприпасы, командир звена 

И.И. Иванов  46-го истребительного авиационного полка старший лейтенант И.И. Иванов у села Загороща Ровенской области применил таран и сбил бомбар­дировщик врага.

Этот подвиг был совершён в районе Жолква, не­далеко от того места, где в августе 1914 года знаменитый русский лётчик П.Н. Нестеров применил в воздушном бою первый в исто­рии авиации таранный удар. Иван Иванович Иванов пал смертью храбрых, и ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. В тот же день отличился ещё один Иван Иванович, на сей раз Герой Советского Союза за Халхин-Гол майор Красноюрченко, который сбил в небе под Киевом немецкий бомбардировщик «Юнкерс-88». И.И. Красноюрченко

В первый день войны лётчики ВВС произве­ли пятнадцать(!) таранов, а всего в ходе Великой Отечественной войны наши лётчики-истребители совершили 636 воздушных и 350 огненных таранов.

Весьма трагично сложилась судьба самого командующе­го Военно-Воздушными Силами этого округа, Героя Советского Союза Евгения Саввича Птухина. В самом начале Великой Отече­ственной войны он был арестован и 23 ноября того же рокового сорок первого расстрелян без суда, а затем лишён полученного им в ходе советско-финляндской войны звания Героя. Правда, 22 февраля 1955 года был посмертно восстановлен в воинском звании, звании Ге­роя Советского Союза и в правах на другие награды.

 

ОПЕРАЦИЯ «Б»

Всё великое слагается из малого.

  Спустя месяц после начала Великой Отечественной войны, в ночь на 22 июля 1941 года, свыше 200 немецких самолётов предприняли первый массированный налёт на Москву. В итоге нашей ночной авиацией и зенитными батареями были сбиты 22 машины противника. Однако уже через день лётчики Германии повторили бомбардировку, сбросив на столицу СССР 300 тонн фугасных и зажигательных бомб.

  Министр пропаганды Геббельс безапелляционно утверждал, что советская авиация разгромлена, а главнокомандующий люфтваффе Геринг уверенно заявлял: «Ни одна бомба никогда не упадёт на столицу рейха!» Но недаром говорится: никогда не говори «никогда».

  «В начале августа возник вопрос: а нельзя ли ответить на налёты фашистской авиации нашим налётом на Берлин? Подсчитав возможности, убедились, что на пределе физических сил и материальных ресурсов наши самолеты могли бы долететь до Берлина и вернуться на один из аэродромов Моонзундского архипелага. Операция рискованная и ответственная. Было доложено Сталину, и он, рассмотрев все расчёты, разрешил провести эту операцию», — вспоминал впоследствии тогдашний нарком Военно-Морского Флота Николай Герасимович Кузнецов.

  Ставка Верховного Главнокомандования поручила командующему Военно-Воздушными Силами ВМФ генерал-лейтенанту авиации С.Ф. Жаворонкову организовать налеты на Берлин. Для выполнения сложнейшей боевой задачи был выбран 1-й минно-торпедный авиационный полк 8-й авиабригады ВВС Балтийского флота под командованием полковника Е.Н. Преображенского.

  Ему предстояло уложиться в прокрустово ложе различных ограничений. Во-первых, огромное (по тем временам) расстояние до столицы Германии от ближайшей к Берлину точки (1765 км туда и обратно) можно было преодолеть, только стартуя с аэродрома Кагул, что на острове Эзель.

  Во-вторых, там имелась лишь короткая земляная полоса, подходящая скорее для истребителей, но отнюдь не для тяжёлых бомбардировщиков.

 

     Н.Г. Кузнецов            С.Ф. Жаворонков    Е.Н. Преображенский

 

  В-третьих, запаса топлива на такое расстояние без посадки хватило бы только в обрез. В-четвертых, каждый самолёт способен взять не более двух 250-килограммовых бомб, иначе он просто не взлетит.

  В-пятых, значительную часть опаснейшего маршрута предстояло лететь над морем без каких бы то ни было опознавательных знаков, ориентируясь только по приборам. В-шестых, над территорией Германии надо было забираться на самый «потолок» – высоту порядка семи тысяч метров, дабы не напороться на аэростаты воздушного заграждения. Поэтому далеко не последнюю роль играла исправность материальной части самолетов.

  В-седьмых, несмотря на летний месяц, температура за бортом на такой высоте – минус 45 градусов по Цельсию. Не герметичность кабин не могла спасти от убийственной стужи, когда стёкла очков пилотов, вынужденных работать в кислородных масках, покрывались инеем, а отмороженные пальцы не чувствовали штурвала. Для выполнения этой архисложной задачи нужны не просто опытные, а главное – отважные летчики.