Пионерки-семиклассницы: Катя Королькова, Маша Карбовская,

ТРАМВАЙ «ЖЕЛАНИЕ»

 

Как это было! Как совпало —

Война, беда, мечта и юность!

И это всё в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

Давид САМОЙЛОВ

  Годом основания Житомира считается 884-й. По преданию, своё название город получил по имени дружинника киевских князей Аскольда и Дира — Житомира, который будто бы отка­зался служить врагам князей, скрылся в лесах и поселился на скале при слиянии рек Каменки и Тетерева. В других легендах рассказывается, что здешние жители издавна торговали хле­бом, жили мирно.

В старину даже в центре го­рода сеяли рожь, ячмень, стоя­ли ветряные мельницы. О го­роде говорили: «Мир и жито», «Мир житичей». Возможно,

  Житомирский трамвай

также, что Житомир — сокра­щенная форма от слова «животомир», то есть символ мир­ной спокойной жизни. Однако только во время гражданской войны власть в городе меня­лась... тринадцать раз.

Накануне Великой Отече­ственной войны в Житомире насчитывалось 62 предпри­ятия, в городе действовали 29 медицинских учреждений. Работали театр, филармония, дворец пионеров, 3 кинотеа­тра, 4 клуба, музей. Железная дорога соеди-

няла Житомир с Киевом, Коростенем и

Железнодорожный вокзал   Бердичевом.

  Так уж случилось, что именно здесь встретил молодой лётчик свою суженую. Семнадцатилетняя красавица Маша Карбовская училась тогда в Житомирской фельдшерско-акушерской школе, занималась художественной самодеятельностью, любила танце­вать. Очаровательная девушка считала себя довольно невзрач­ной, хотя уже привлекала внимание многих парней, но остава­лась для них неприступной.

Она была из небогатой многодетной семьи, которая обеспечивала себе хлеб насущный повседневным трудом. Отец Андрей Осипович

Пионерки-семиклассницы: Катя Королькова, Маша Карбовская,

Хума Каморник и Галя Рогалевич. Житомир, 20 мая 1938 года

 

Карбовский, 1898 года рождения, будучи единственным кормильцем семи человек, работал носильщиком в камере хранения на расположенном рядом с домом желез­нодорожном вокзале. Несмотря на столь незамысловатую профес­сию, он ходил всегда в галстуке и с тростью, не пил, не курил, что выгодно отличало его от других мужчин.

Мама Евдокия Ивановна (девичья фамилия —Кривошеева), будучи на три года моложе отца, занималась домашним хозяйством. У них в семье росло пятеро детей: четыре девоч­ки — Анна, Мария, Евгения, Ва­лентина — и один мальчик. Одним словом, семь «я».

 

 

 

Сестры Карбовские до войны.

В небе над Сталинградом

  При выполнении боевого задания по бомбар­дировке самолетов противника на аэродроме в Большой Россошке ведомая Рыковым машина попала в зенитные прожектора и подверглась сильному обстрелу. Несмотря на огонь зенитной артиллерии, отважный лётчик отыскал цель и точным бомбометанием повредил один самолёт противника. Хотя и его боевая машина получила 45 про­боин, но благодаря хладнокровию и выдержке лётчика были спасены и самолёт, и экипаж.

  Узнаем подробнее, как это было, непосредственно из уст само­го лётчика: «Нашему экипажу было приказано взлететь первым и до прибытия на аэродром противника подкрепления вызвать взрыв или очаг пожара, на который бы, как на маяк, стали вы­ходить остальные наши самолёты. Задача было очень ответ­ственная. Подвесив под самолёт бомбы, мы взлетели и взяли курс к цели.

Ночь была морозная, лунная, небо безоблачное. Подлетая к немецкому аэродрому, мы заметили работу приводного свето­вого маяка — «мигалки». Штурман экипажа Анатолий Старостов сказал мне:

— Если включен маяк — немцы ждут прибытия своих само­лётов.

Подлетели к аэродрому. На снежном покрове лётного поля увидели огромные силуэты немецких транспортных самолётов. Штурман сообщил мне курс для захода на бомбометание. В это время мы увидели заходящий на посадку вражеский самолёт.

Я сообщил Анатолию Старостову, что будем бомбить на сле­дующем заходе, когда количество самолётов на аэродроме приба­вится. Тогда и вероятность попадания будет больше. И я сделал разворот для повторного захода на бомбометания. Развернув самолёт, увидел, что к месту разгрузки подруливают ещё два самолёта.

Мы с большим волнением стали готовиться к сбрасыванию бомб. Цель оказалась очень заманчивой, и никто нам не мешал. Шум моторов и наличие немецких самолётов служило нам при­крытием. Помешать нам могли только наши самолёты, кото­рые должны были прилететь с минуты на минуту, — поэтому мы спешили.

И вот над нашим самолётом цель — несколько транспорт­ных тяжёлых самолётов врага. Штурман сбросил серию бомб и передал по переговорному устройству:

— Разворот!

Когда я резко ввёл свой самолёт в разворот, мы увидели, как одна из сброшенных нами бомб взорвалась в крыле самолёта, а затем в ночное небо взметнулся огромный столб огня и дыма — взорвался заполненный горючим вражеский самолёт.

Вот тут-то немцами был открыт беспорядочный огонь зе­нитных средств, и по ночному небу начали блуждать лучи зе­нитных прожекторов в поисках нашего самолёта. Один из лу­чей зенитных прожекторов «лизнул» по его крылу.

Но я сумел среагировать и мгновенно отвернул самолёт в об­ратную сторону. Затем пошел на хитрость и стал часто ми­гать бортовыми огнями, выдавая свой самолёт за немецкий.

Хитрость удалась. Противник прекратил обстрел и выклю­чил прожекторы. На аэродроме горел самолёт противника, и в разные стороны разлетались огненные брызги. Мы с Анатолием Старостовым ликовали. Задание было успешно выполнено. Мы взяли курс на свой аэродром, а в это время на голову врага посы­пались бомбы, сброшенные нашими однополчанами».

  О колоссальном напряжении для лётного состава 702-го авиа­полка ближних бомбардировщиков говорит хотя бы тот факт, что за 17-18 декабря у Л.В. Рыкова было одиннадцать боевых вылетов ночью общей продолжительностью свыше четырнадцати с поло­виной часов. И это при лютых тридцатипятиградусных морозах...

«Ещё помню — были сильные ветры, —продолжил своё пове­ствование ветеран.—Летишь ему навстречу, путевая скорость самолёта падает до 60 километров в час, практически зависа­ешь над целью и бомбишь наверняка. Ночью переберёшься за ли­нию фронта, приглушаешь мотор — только слышно, как сви­стят от напора воздуха лопасти винта».

А на следующую ночь предстояло сделать всего один вылет, но какой! Леонид Васильевич особенно любил рассказывать об этом уникальном полете, который на практике показал, сколько нео­жиданностей таит в себе ночное небо над вражескими позициями.

«Из пилотской кабины самолёта У-2 вылез большого роста человек в замасленном комбинезоне — это был неутомимый труженик, мой боевой друг и товарищ, техник самолёта. После его умелых рук самолёт всегда был готов к выполнению задания. Он доложил мне о готовности самолёта.

С командного пункта взвилась зелёная ракета — сигнал для вылета. Командир эскадрильи Голомедов поставил лётчикам боевую задачу — вылет на бомбёжку немецкого аэродрома с це­лью его уничтожения. Потом спросил:

— У кого есть вопросы?

Все молчали. Комэск взглянул на часы:

—Пора, товарищи! По самолётам! К запуску!

Я принял доклад от штурмана экипажа Ростовцева Петра Петровича, крепкого и старательного парня, быстро занял свое место в самолёте, запустил мотор, проверил рули, а затем взле­тел. Вскоре вся эскадрилья была в воздухе.

Помню, была лунная ночь. Под нами в морозной дымке род­ная земля — наша земля. Впереди по курсу стали видны разрывы бомб, снарядов и мин, переливаясь огнями с огнями разноцветных ракет. Над территорией врага замелькали разрывы зенитных снарядов и блуждали прожекторы. Но никакое противодействие врага не могло нас остановить или уклонить от маршрута по­лёта.

Подходя к цели, обнаружили, что над аэродромом кружатся немецкие транспортные самолёты, ожидая очереди на посадку. В суматохе нас не заметили. Временами гитлеровцы включали бортовые огни, а полосу периодически освещали лучи фар садя­щихся машин. В стороне от взлетно-посадочной полосы мигал световой маяк, на который выходили гитлеровские самолёты окруженной группировки. Это помогало экипажам ночных бом­бардировщиков ориентироваться.

К цели подошли на высоте большей, чем самолёты фашистов, готовящиеся к посадке. Вот на посадку заходит последняя ма­шина гитлеровцев. Наш У-2 на боевом курсе. Шум моторов не слышен из-за работы двигателей немецких машин.

Штурман сбросил бомбы в место скопления вражеских са­молётов. Произошёл сильный взрыв. В этот момент с тёмного неба посыпались бомбы, вспыхнули не только самолёты, но и бензозаправщики.

Тут немцы спохватились, и зенитчики открыли беспорядоч­ную стрельбу. Огни на старте то загорались, то гасли. А с неба всё падали и падали смертоносные бомбы. Зарево пожаров от­ражалось в ночном небе, а черные столбы дыма уходили далеко ввысь.

Когда фашисты вновь открыли ураганный зенитный огонь, мы пошли на дерзкую хитрость — зажгли свои бортовые огни и мигаем ими: свои, мол. Зенитки замолкли, и обстрел прекра­тился. Немецкие транспортники тоже делают круги над аэро­дромом. Пристально вглядываюсь в темноту ночи и вдруг вижу приближающийся, идущий прямо на нас, транспортник. В по­следний момент «ныряю» под него, едва избежав столкновения. Наши бомбы вновь ложатся на аэродром. Там уже море огня. Мы удаляемся в сторону своего аэродрома, а вражеские зенитчики палят нам вслед изо всех сил».

В самый короткий день, 22 декабря 1942 года, за участие в ге­роической обороне Сталинграда Указом Президиума Верховного Совета СССР лейтенант Леонид Рыков был награжден медалью «За оборону Сталинграда». Интересно, что вручена она ему была ровно через полгода, в самый длинный день в году, который совпал со второй годовщиной начала Великой Отечественной войны.

  В конце декабря вновь наступило время проверки техники пилотирования ночью. Командир 3-й авиаэскадрильи старший лейтенант Голомедов ставит пилоту Рыкову за разные элементы полётного задания только хорошие и отличные оценки. Особенно удаются ему взлёт, правая спираль и расчёт.

В последний день второго года войны адъютант 3-й авиаэ­скадрильи младший лейтенант Харенко подводит общие итоги 1942 года в «Личной лётной книжке» пилота Рыкова: «Итого по­лётов — 335, налёт — 416 часов, из них боевых вылетов — 255, боевой налёт — 350 часов».

Но начало 1943 года не сулило никакой передышки: полёты следовали один за другим. Только за три дня — 15, 18 и 21 янва­ря — лётчик Л.В. Рыков совершил 24 боевых вылета ночью общей продолжительностью около семнадцати часов. Причем боевые вылеты ночью чередовались с выполнением специальных зада­ний днём. Так что времени для отдыха практически не было.

 В ночь на 29 января его самолёт со смертоносным грузом про­шёл над территорией Сталинградского тракторного завода и взор­вал два крупных склада боеприпасов противника. Высокую оцен­ку действиям авиации в тот момент дал командующий войсками 65-й армии генерал П.И. Батов. В приказе от 29 января 1943 года он писал: «Лётный состав своими смелыми штурмовыми ата­ками и отличным бомбардированием боевых порядков войск про­тивника и его опорных пунктов способствовал успешному вы­полнению задачи — окончательному разгрому и уничтожению окружённых войск».

За 200 огненных дней наши лётчики 114 тысяч раз вылетали на боевые задания, уничтожив 3567 немецких самолётов и обрушив на врага 31 тысячу тонн бомб. И в этом была частица личного вклада Леонида Рыкова.

Не случайно уже 3 февраля командир 702-го авиаполка ночных бом­бардировщиков капитан С.А. Киселёв пишет представление на награждение лейтенанта Л.В. Рыкова орденом Отечественной войны 1-й степени. В боевой характеристике на него, подписан­ной заместителем командира 3-й авиаэскадрильи капитаном Яковлевым, говорится следующее:

«Отважный лётчик, за период боевой работы на фронте От­ечественной войны он сделал 311 ночных боевых вылетов и 314 по спецзаданию, сбросил в стан врага 325000 антифашистских листовок. После награждения в июле 1942 г. орденом Красного Знамени совершил 153 боевых вылета, в том числе 63 — в район вражеской группировки под Сталинградом.

В ночь с 18 на 19 декабря 1942 г. в районе аэродрома Питом­ник уничтожил один самолёт, подавил одну точку зенитной артиллерии, поджёг одну автомашину, что подтверждает эки­паж лейтенанта Торхова и штурмана Галахова.

В ночь с 9 на 10 января 1943 г. в районе Гумрак уничтожил одну автомашину, вызвал сильный взрыв с пожаром, что под­тверждает экипаж старшего лейтенанта Демина.

В ночь с 12 на 13 января 1943 г. в районе Питомник за один вылет удачным бомбометанием уничтожил два самолёта про­тивника при их посадке, что подтверждают экипажи лейте­нанта Сухова, старшего лейтенанта Голомедова и другие.

Имеет боевые вылеты на Сталинград, задания командова­ния выполнял на отлично. Уничтожил много живой силы и тех­ники противника в районе окружённой группировки.

Политически грамотен, до конца предан великому делу пар­тии Ленина-Сталина и социалистической Родине».

В результате рассмотрения в вышестоящих инстанциях этого представления и характеристики уже через две недели, 16 фев­раля 1943 года, приказом командующего 16-й воздушной арми­ей лейтенант Л.В. Рыков был награждён орденом Отечественной войны 2-й степени.

А неделей раньше приказом народного комиссара обороны от 8 февраля того же года 702-й авиаполк ближних бомбардировщи­ков переименован в 44-й гвардейский Донской бомбардировоч­ный авиационный полк.

Но эта радость новоиспечённых гвардейцев была омрачена го­речью потерь и скорбью по погибшим во время боевых вылетов фронтовым товарищам: лётчикам — капитану Дёмину и лейте­нанту Кошину, штурманам — лейтенанту Иванцу и младшему лейтенанту Гамонову.

На небольшой высоте попадание в цель с У-2 было практиче­ски стопроцентным. Но после нанесения удара малая скорость машины часто оборачивалась против лётчиков. Эти самолёты го­рели как порох, наиболее частая причина гибели экипажа форму­лировалась так: «сгорел над целью».

Причём немцы в соответствии с приказом своего командова­ния за каждый сбитый лёгкий ночной бомбардировщик выпла­чивали солидное вознаграждение и предоставляли месячный от­пуск, но считали всех летающих на них «русскими фанатиками», которых даже в плен не следует брать, а уничтожать на месте.

Интересную историю рассказал штурман из той же, что и Л.В. Рыков,ночной бомбардировочной авиадивизии Л.П. Овсищер. За вылеты «воздушным парламентёром» в окружённую группировку Паулюса в Сталинграде он чуть было не получил Золотую Звезду Героя.

«Через несколько дней после начала наступления под Сталинградом стояла нелётная погода, и только наши легкомоторные самолёты, кружа на малой высоте под кромкой облаков, вели разведку начавших отступление частей армии Паулюса.

В тот день на аэродром прибыл майор — представитель Военного Совета Донского фронта — и привёз целую машину листовок, предназначенных для сбрасывания в расположение немецких войск. Одну из листовок я прочёл и перевёл текст друзьям.

Майор обратил внимание, что я владею немецким языком как родным. Завязалась беседа, и он посетовал, что мощность передатчиков, установленных на машинах вдоль линии фронта слабая, и нашу агитацию и призывы к сдаче в плен слышат немцы только в первой траншее. И добавил: «Вот если бы поставить громкоговорительную установку на самолёт, и с воздуха в глубине расположения немцев вести передачи, и зачитать ультиматум самому Паулюсу и его штабу, это было бы здорово!»

 Стоявший рядом один из инженеров полка Петухов заметил, что нет проблем установить подобное устройство на У-2. Но весь вопрос, какая будет слышимость на земле, сказать трудно, — такого в авиационной практике ещё не было.

Майор уехал, а на следующий день меня вызвали в штаб дивизии и приказали отправиться на инструктаж в политуправление фронта. За это время техники смонтировали на самолёте мощный звукоусилитель и начали его испытывать. Передача велась из второй, «штурманской» кабины самолёта с помощью ларингов через динамик, укрепленный под фюзеляжем. Слышимость была хорошей только на высоте ниже тысячи метров и при работе мотора на малых оборотах.

Последние испытания проводили в присутствии Рокоссовского. После приземления подошли к нему и доложили о готовности к выполнению задания. Стоял такой мороз, что даже говорить было трудно. Рокоссовский, улыбаясь, пожал нам руки и спросил: «Что, не сладко, в открытой кабине на такой холодине?» От его слов мы почувствовали себя просто и уверенно, скованность пропала.

Как происходили эти необычные вылеты к штабу Паулюса?
На высоте 1200-1300 метров убирался газ, и самолет, почти бесшумно, планировал к заданному району. Самолёт «встаёт в мелкий вираж», и мы начинаем передачи. «Внимание! Внимание! К окружённым в районе Сталинграда немецким солдатам и офицерам!» - разносилось в морозном ночном небе.

Текст сначала передавался на командный пункт фельдмаршала, а затем многократно окружённым в разных точках кольца окружения. Сначала, как правило, было тихо. Пока читаю текст, самолёт, виражируя на малых оборотах мотора, постепенно теряет высоту. 700...600..500...метров под нами. На этой высоте начиналось! Трассы «Эрликонов» прошивали воздух рядом с нами. Очнулись гады! Кричу им в динамик: «Не стреляйте, иначе бросаем бомбы!», и пытаюсь успеть дочитать ультиматум: «Сдавайтесь в плен!»

После этих слов, с земли открывался шквальный огонь — разрывы зенитных снарядов, пулемётные и автоматные очереди. Такой фейерверк, что мог украсить любой праздник. Приходилось давать полный газ и со снижением уходить из зоны обстрела на бреющем.

Выходим в безопасное место. Снова набираем высоту и отправляемся в «гости» к другим немецким частям, пусть и они послушают. Там та же самая история - смертельный огонь. К командному пункту Паулюса возвращаемся во второй половине ночи, и тогда зачитываем ультиматум вторично. А нас уже немцы ждут.

Домой возвращаемся, фюзеляж как решето. На высоте 300 метров огнём «Эрликона» была разбита наша установка. Пока техники пару дней ремонтировали усилитель и самолёт, мы выспались и отдохнули.

Всего совершил 24 вылета в качестве «воздушного парламентёра», вместе со сменявшими друг друга лётчиками Масловым и Ляшенко, провели почти семьдесят передач. Как мы остались целыми в этих полётах? До сих пор трудно в это поверить... Каждый такой вылет я могу сравнить только с канатоходцем, идущим под куполом цирка без страховки по канату, с завязанными глазами. Риск угробиться примерно такой же...

После пленения Паулюса нас вызвали в политуправление фронта. Там же находился Рокоссовский. Подошёл ко мне и сказал: «Благодарю вас за отличное выполнение особого задания. Даже фельдмаршал слушал ваши передачи». Затем обратился к начальнику политуправления фронта генералу Галаджеву: «Вы не забыли передать в дивизию мое приказание, чтобы после окончания операции члены экипажа были представлены к званиям Героев?» «Никак нет, не забыл, приказание ваше передано» — ответил тогда Галаджев.

Прошло несколько месяцев, Галаджев приехал вручать нашему полку гвардейское знамя. Устроили банкет, накрыли праздничные столы, песни под баян поём: «Выпьем за родину нашу любимую, выпьем и снова нальём». Галаджев подзывает меня к себе: «Хорошо поёшь, капитан. Да, кстати, где Звезда за Сталинград?». Отвечаю: «За Сталинград экипаж награждён не был». «Как это не награждён! — возмутился он. — Командованию дивизии было дано указание комфронта отметить ваш экипаж особо!» Я отшутился: «Может быть, в этом и состоит особенность – не награждать вовсе».

 

ЗАТИШЬЕ ПЕРЕД БУРЕЙ

 

Лишь любовь давала людям силы

Посреди ревущего огня.

Если б я не верила в Россию,

То она не верила б в меня.                      

Юлия ДРУНИНА

«Потом, когда окружённая группировка капитулировала, ез­дили смотреть на поле исторической битвы на Волге, которая явилась поворотным пунктом всей Второй мировой войны. Горы разбитой немецкой техники, бесчисленные могилы «завоевате­лей» и такое же множество уныло бредущих по степи солдат в серо-зелёных шинелях, среди них масса обмороженных и боль­ных — вот всё, что осталось от авантюрного замысла Гитле­ра»,— подводил итог Сталинградской битвы Леонид Васильевич.

После 55 вылетов в январе следующие два месяца для лётчи­ка Рыкова выдались сравнительно спокойными: в основном это было выполнение специальных заданий днём. Хотя в марте по­лёты следовали один за другим практически каждый день. Всего за месяц их набралось 92 общей продолжительностью свыше 58 часов.

После такой практики переход с лыж на колёса в середине апреля оказался поистине триумфальным: за осмотрительность и маршрут, взлёт и посадку пилот получил твёрдые «пятерки», и только расчёт немного подвёл — из-за подтягивания ему постави­ли одну «четвёрку».

Кстати, апрель 1943 года оказался для Леонида Рыкова, по­жалуй, самым тихим и спокойным месяцем в году, когда он про­извёл всего четырнадцать боевых вылетов ночью, правда, каж­дый продолжительностью в среднем свыше двух часов.

Зато именно в этот сравнительно не загруженный полётами период продолжалась наиболее интенсивная проверка техники пилотирования ночью и под колпаком. Согласно имеющимся за­писям в «Личной лётной книжке» пилота Л.В. Рыкова таких про­верок в течение ближайших двух месяцев — в мае и июне — на­считывалось четыре.

Но даже те немногочисленные боевые вылеты весной 1943 года были достаточно эффективными по своим конечным результатам. Им создано два очага пожара в населённом пункте Еропнино и на железнодорожной станции Глазуновка, что подтверждено пока­заниями лётчика гвардии капитана Сухова и штурмана гвардии старшего лейтенанта Разина. А в ночь на 13 мая, уничтожая ско­пление живой силы и техники противника в населённом пункте Васильевка, он создал ещё три очага пожара.

«Кроме боевой работы Л.В. Рыков совершил триста полётов на связь, летал в непосредственной близости от линии фронта, при любой погоде, днём и ночью, подвергался неоднократно об­стрелу наземных войск противника и был подбит Ме-109...»,—читаем в юбилейной книге «Ижевск. Документы и материалы. 1760-1985».

Вот как рассказывал потом о случившемся сам лётчик: «Это было перед началом Курской битвы. Получил задание доставить из штаба 65-й танковой армии секретные документы и офицера связи. Ко мне привязался «мессершмитт», бьют зенитки. Кругом трассирующие снаряды и пули. Я маневрирую и так, и эдак — он наседает. За сбитый «рус фанер» гитлеровцам давали высокие награды, большие, чем за истребитель, ведь везли они документы особой секретности. Вижу под собой солдат в зелё­ных шинелях — значит, немцы. «Мессер» загнал меня на передо­вую. И тут решаюсь. Пикирую на них, потом делаю «горку» и разворот на 180 градусов — ско­рее к своим! Слышу взрыв в мо­торе, ощущаю запах горящего масла — всё, думаю, отлетался. Упал. А следом в землю врезался «мессершмитт» — не успел вы­вернуться. Потом в газете писа­ли, что «Рыков сбил Ме-109».

А начальник авиаотдела штаба 65-й армии подполковник Несмелов 2 апреля 1943 года дал лётчику такую боевую харак­теристику: «Гвардии лейтенант т. Рыков за время пребывания в распоряжении штаба 65-й армии, выполняя задания по связи с частями и штабом фронта произвёл 47 посадок с общим на­лётом 25ч.50м. Будучи атакован Ме-109 26.03.43 г. и, попав под обстрел наземных войск противника, с задания возвратился благополучно».

В июне 1943 года Леонид Рыков вступил в ряды членов ВКП (б), и ему вручён партбилет №5599924.

 

 

П Е Р Е Л О М

 

НА ОГНЕННОЙ ДУГЕ

 

Мы летим, ковыляя во мгле,

Мы к родной подлетаем земле.

Бак пробит, хвост горит,

Но машина летит                           

На честном слове и на одном крыле.

Песня бомбардировщика

 

После катастрофы под Сталинградом немецкое командова­ние летом 1943 года решило взять реванш, сосредоточив на Вос­точном фронте 257 дивизий. Только на Орловско-Курскую дугу Гитлер бросил почти миллионную армию, возлагая большие на­дежды на внезапное массовое применение новых мощных танков «Тигр» и «Пантера», а также самоходных орудий «Фердинанд». Авиация противника обрушила свой удар на Курский железнодо­рожный узел, который бомбили с воздуха сотни самолётов.

Но и наши лётчики не дремали. В течение мая-июня 271-я авиационная дивизия ночных бомбардировщиков У-2 под коман­дованием полковника М.Х. Борисенко произвела 5480 боевых самолётовылетов. Помимо серьезного материального ущерба, эти бомбардировщики изнуряюще действовали на вражеские во­йска, снижая их моральное состояние.

Экипажу Рыкова доверяли обычно выполнение наиболее от­ветственных заданий. В ночь на 2 июля 1943 года, в районе насе­лённого пункта Степановка Леонид Рыков создал крупный очаг пожара, уничтожив одну автомашину, что подтвердил экипаж гвардии младшего лейтенанта Поповича и гвардии лейтенанта Бембена.

В ночь на 7 июля южнее населённого пункта Озерки наш ге­рой вызвал сильный взрыв, что подтверждено экипажем гвардии старшего лейтенанта Сухова и гвардии старшего лейтенанта Ле­бедева.

В одну из коротких июльских ночей перед эскадрильей ноч­ных бомбардировщиков была поставлена серьёзная задача: уни­чтожить вражеские склады с горючим и боеприпасами, располо­женные южнее города Орла, в районе железнодорожной станции Змиевка.

У каждого человека есть случай в жизни, который он не забы­вает никогда, где бы ни был, что бы ни делал, он всегда помнит о нём. Именно таким, роковым, оказался этот боевой вылет.

«10 июля 1943 года нашему экипажу было приказано вый­ти на цель первым,— вспоминал впоследствии Леонид Васи­льевич.— И если не удастся взорвать склады, то обязательно создать очаг пожара, который служил бы маяком для выхода на цель остальным самолётам эскадрильи, взлетающим с пяти­минутным временным интервалом. Были заряжены пулемёты, под самолёты подвешены фугасные бомбы.

Ночь была тёмная. Подлетая к линии фронта, мы увидели костры пожарищ. А за линией фронта была абсолютная тем­нота. Создавалось впечатление, будто нет войны. Безбрежная пустыня, окутанная тьмой. Но эта тишина обманчива. Враг притаился и не желал демаскировать себя. Противник строго соблюдал светомаскировку, не сделав по самолёту ни одного вы­стрела. Точно выведя машину на цель, сбросил бомбы. Прогремел взрыв, и в ночное небо взметнулся огромный столб огня и дыма. Склад с горючим взорван!

  И не успели мы ещё пережить удовлетворение от успешного выполнения задания, как вокруг нашего самолета образовался страшный ад. На него обрушилась сильная лавина огня. «Без­брежная пустыня» вмиг ожила. Ночное небо стало окутано вью­щимися змеями разноцветных трассирующих снарядов от пу­шек «Эрликон». Впереди по курсу нашего самолёта вспыхивали огненные шапки взрывающихся снарядов зенитной артиллерии. Создавалось впечатление, как будто мы бомбометанием взбудо­ражили огромное змеиное гнездо, из которого с шипением к на­шему самолёту потянулись сотни ядовитых змей.

Я пытался маневрированием вывести самолёт из зоны огня, как вдруг меня ослепила яркая вспышка разорвавшегося зенит­ного снаряда слева от пилотской кабины — и в тот же момент всё погрузилось во мрак. Я потерял зрение. У меня в голове молни­еносно возник вопрос, как же я поведу самолёт. Только штурман мог бы теперь помочь в его пилотировании. Но тот не отвечал на мои вызовы по переговорному устройству. Создалось отчаян­ное положение.

Страшно, когда лётчик не видит в воздухе, когда рядом его товарищ штурман убит или ранен! Самолёт становился не­управляемым и мог пикировать, «штопорить»...Это было хуже всякого обстрела!

Пришлось, что называется, «на ощупь» зафиксировать ры­чаги управления в нейтральном положении, чтобы самолёт не нарушил режима полёта. И хотя не видел вокруг себя происходя­щего, ощущал обтекание самолёта встречным потоком возду­ха. Значит, пока всё в порядке, так как при нарушении заданно­го режима полёта были бы ощутимы завихрения и свист.

Неожиданно появилась надежда — стал смутно различать впереди самолёта зигзагообразные многоцветные трассы летя­щих снарядов и сразу перенёс взгляд на приборы — самолёт ухо­дил от цели.

Тут же заметил в передней кромке левого крыла разрушение обшивки взрывом зенитного снаряда, вспышка которого и осле­пила меня. Безусловно, потеря зрения была кратковременной, но она показалась мне вечностью. Снова по внутреннему телефону стал вызывать штурмана экипажа, а он по-прежнему молчал.

И когда я повернулся и перенёс взгляд в сторону штурман­ской кабины, то увидел прислонённую к борту голову моего бое­вого друга. Обстрел нашего самолёта противником продолжал­ся с той же интенсивностью.

Мучила только одна мысль: «Лишь бы скорее дотянуть до расположения наших войск!» Раненый труженик-самолёт ле­тел медленно, и медленно сокращалось расстояние. Выйдя, нако­нец, курсом на свой аэродром, с большой осторожностью посадил израненную машину и зарулил на стоянку. К моей большой радо­сти штурман экипажа был жив, его контузило взорвавшимся зенитным снарядом.

Подошёл техник, сразу определив, что самолёт подлежал ремонту. От волнения закурили. А потом пошли докладывать в командный пункт о результатах вылета: на нашем счету прибавился ещё один взорванный вражеский склад с горючим. Больше в эту ночь нам летать не пришлось, но наши фронтовые друзья, сделав по нескольку вылетов, боевую задачу выполнили успешно».

В ночь на 13 июля юго-западнее населённого пункта Сабуровка он взорвал склад с боеприпасами. Это, в частности, подтверж­дают экипажи гвардии лейтенанта Кошина и гвардии лейтенанта Бембена, гвардии старшего лейтенанта Лебедева и гвардии млад­шего лейтенанта Поповича.

Штурман Яков Шейнкман признавался, что «Прохоровка - это самое страшное, что я видел на войне. Это нельзя описать словами, вокруг всё горело: техника, земля, люди... Сплошной огонь. Мы садились на своих У-2 возле КП танковых бригад, ведущих бой, рядом с местом сражения, перебежками под разрывами бежали на командный пункт, передавали секретный пакет, и снова взлетали над "морем огня". После каждого вылета механики заделывали десятки дыр в плоскостях».

Всего же за жаркий июль 1943 года над огненной Курской ду­гой гвардии лейтенант Рыков совершил 80 боевых вылетов ночью и 21 полёт днём для выполнения спецзаданий. В итоге за месяц у него 101 вылет общей продолжительностью 108 часов 50 минут! А всего за неделю с 14 по 21 июля на его счету оказалось 36 бое­вых вылетов ночью продолжительностью 37 с половиной часов.

Лишь три дня — 3, 13 и 29 июля — ему не пришлось подни­маться в воздух. Зато в течение шести суток — 1, 12, 27, 28, 30 и 31 июля — он самоотверженно выполнял свою лётную работу и днём, и ночью.

Поэтому вполне естественной выглядит «Боевая характери­стика» на лётчика 3-й авиаэскадрильи 44-го гвардейского Дон­ского авиаполка гвардии лейтенанта Рыкова Леонида Василье­вича, подписанная 4 августа 1943 года командиром эскадрильи гвардии капитаном Голомедовым и командиром полка гвардии майором С.А. Киселёвым:

«Имеет две благодарности от нар­кома, пять — от командира полка и девять благодарностей от командира авиаэскадрильи. Имеет правительственные на­грады за отвагу и мужество, проявленные в разгроме немецких захватчиков. Летные качества хорошие и штурманская под­готовка хорошая. Имеет 452 боевых вылетов с общим налетом 700 часов.

При выполнении боевого задания ведёт себя смело, обладает хорошими организаторскими способностями. Требователен к себе, к подчиненным недостаточно. Все приказания вышестоя­щего командования выполняет четко и своевременно. Аварий и поломок не имеет. Предан партии Ленина-Сталина и социали­стической Родине.

Должности лётчика соответствует, может быть использо­ван старшим лётчиком».

Во время боёв на Курской дуге в 9-ю гвардейскую авиадивизию влился 23-й полк, который базировался рядом, в каких-нибудь 20-30 километрах от 44-го. Нередко они выполняли общую за­дачу, её доверяли обычно лучшим

А.Н. Харитошкин пилотам.

Так познакомились два «воздушных извозчика» — Леонид Рыков и Александр Харитошкин. Вот что говорил в одном из ин­тервью первый о втором: «О Саше быстро пошла молва как об одном из лучших лётчиков дивизии, а в полку он, бесспорно, был первым. Храбрый, но рассудительный, горячий, но, что называ­ется, со стальными нервами. Когда были созданы курсы по подго­товке экипажей для ведения ноч­ной аэрофотосъемки, отобрали лучших, в том числе и его. Он по­разительно быстро освоил новое дело, кстати, далеко не безопас­ное. Вместе были с ним в Польше, он более шестидесяти раз летал к варшавским повстанцам, поз­же много раз вылетал на бомбёж­ку западной части Берлина, райо­на рейхстага. А в сорок шестом мы неожиданно встретились в Туле».

  А теперь предоставим слово и другому нашему лётчику, кото­рый тоже летал на «небесном ти­хоходе»: «Самолёт неспешный, можно сказать, тихий и смир­ный, высматриваешь позиции, окопы, склады, железные дороги, мосты, вокзалы, скопления техники. Потом главное — точно уложить бомбы, они должны упасть не куда попало, а туда, где им место. Хорошее зрение, конечно, необходимо, умение ориенти­роваться: где линия фронта? Где свои? Где немцы? Держи ушки на макушке, внизу и зенитки, и прожектора, и пулемёты, а если низко летишь, то и из автоматов могут полоснуть. Вообще-то ночью положено спать, но война есть война, надо, чтобы немцам не спалось. Летали, конечно, и днём, но чаще — ночью. Очень им это не нравилось. А у нас — самая работа».

Во время Курской битвы Александр Харитошкин первым в своей дивизии освоил применение тогдашней новинки — так на­зываемых кумулятивных бомб, которые летчики сбрасывали с малой высоты на немецкие танки и самоходки. Обладающие большой разрушительной силой и высокой тем­пературой взрыва, такие бомбы прожигали броню «тигров» и «пантер».

  Особенно прославился в боях под Курском командир истре­бительного звена гвардии старший лейтенант А.К. Горовец. Возвращаясь 6 июля 1943 года с боевого задания, он заметил большую группу бомбардировщиков врага, направляющихся к позиции наших войск. Отважный лётчик-истребитель решил атаковать их. Скрытно подстроившись к ним, он             А.К. Горовец

сбил девять не­мецких «юнкерсов», а сам погиб смертью храбрых. За этот под­виг Александру Константиновичу Горовцу посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

                                                                             

ПРОВЕРКА НА ЗРЕЛОСТЬ

 

Война состоит из

непредусмотренных событий.

Наполеон БОНАПАРТ

Пришлось всерьёз потрудиться Леониду Рыкову и в августе 1943 года, когда количество ночных и дневных вылетов было всего на де­сяток меньше, чем в июле, а их продолжительность составила 103 часа 40 минут. Так, в ночь на 27 августа в районе Степуха он создал два очага пожара, что подтвердили экипаж гвардии млад­шего лейтенанта Поповича и гвардии младшего лейтенанта Руфеева.

При относительно спокойном сентябре, когда ему довелось со­вершить восемнадцать боевых вылетов ночью и семнадцать днём с общим налётом около 46 часов, с октября начались интенсив­ные полёты к белорусским партизанам.

«Это были не совсем обычные полёты,—комментировал наш герой.—Сложность состояла в том, что приходилось летать в плохих погодных условиях, вне видимости земли. Кроме того, немцы часто устраивали нам «ловушки». Наблюдая